Сперанский 5. Заговор

Глава 3

Глава 3

Петербург

15 октября 1798 года

Тронный зал Екатерининского дворца был полон людьми. Не сложно было вычленить среди прочих представителей североитальянских государств. Странно, но ни австрийского посла, ни английского, тут не было. Плохо, нужно более гибкую политику проводить, а не так, что раз несколько не угодили, то и за борт негодяев. Они, как ни крути, не верноподданные русского императора, а международные отношения — игра в долгую. Мало ли как все обернется уже завтра.

— Удивили, нет, ну кто бы мог подумать? — говорил император Российской империи Павел I. — Так лихо захватить Триест, потом еще отметиться. Фельдмаршал Суворов давал вам лестную оценку, верноподданически просил проявить меня милость к вам.

Несмотря на кажущиеся бодрыми слова государя, выглядел он неважно. Глаза монарха были красными, будто не спал несколько ночей, несколько похудевший с того времени, как я в последний раз видел Павла Петровича. А еще у русского монарха дергался правый глаз. Ему срочно нужен психиатр.

Нет, я не считаю Павла психом, но у человека явные проблемы со здоровьем. В прошлой жизни я не раз встречал людей, которые занимали очень высокие посты, при этом имели личных психологов, порой не одного. В будущем существует куча методик, препаратов, релаксирующих процедур, позволяющих не выгорать на работе, или проще относиться к разным раздражителям. И целая наука психология не всегда спасает человека от психических расстройств.

А что в этом времени? Павла уничтожали на протяжении сорока лет, у него просто ворох психологических травм, но нет специалиста, который бы хоть что-то толковое посоветовал. Нужно будет подумать над тем, чтобы запустить в России такую науку, как психология. Кое что я об этом знаю, не мог не знать, занимая важные кресла в прошлом, для меня, будущем.

Нужно ли помогать Павлу? Явно не стоит со своим уставом лезть в «павловский» монастырь. Немного зная государя, он этого не оценит. Он вообще болезненно относится к любому личному, скапливая внутри себя новые психологические проблемы. Так что помочь решить психологические проблемы русскому императору, скорее всего, не получится. Разобраться с заговором против него? Он, зреет, я это знаю наверняка, уже по перехваченным письмам Уитворта. Пока я не решил, как нужно поступать, но решение необходимо принимать уже скоро.

— Я, как и мой славный предок Петр Великий, умею рассмотреть достойного человека, — Павел истерично рассмеялся. — Захватить Триест и Венецию.

Зря он так говорил! Тут были и представители того самого Триеста и венецианского дожа. Их нужно окручивать: где лестью и перспективами выгодного сотрудничества, где и пригрозить. Но напрямую говорить о захвате? Император в ударе!

Вообще, было несколько жутко, и не только мне, все собравшиеся в тронном зале Екатерининского дворца были обескуражены. На некоторых лицах я смог рассмотреть некоторые особые эмоции, которые можно было бы выразить в такой фразе: «что? опять?». Бедный, бедный Павел, тебя уже все воспринимают сумасшедшим, больным, а ты просто слегка приболел. Признаться, и у меня сложилось бы такое мнение о сумасшествии монарха, если бы не элементарные понятия о психологии человека и выгорании на рабочем месте.

— Петр… Ха, ха, приблизил Меньшикова… А вы не торговали пирожками? А? Господин Сперанский? — продолжал смеяться Павел.

Но сейчас, после этой шутки-сравнения со Светлейшим князем Александром Даниловичем Меньшиковым, появляется хоть какое-то объяснение состояния Павла. Он у себя в голове устроил юмористическое шоу. Сам в мыслях шучу, сам в голос смеюсь!

— Можно сказать, ваше императорское величество, что так же, как и Александр Данилович в прошлом, торгую пирожками. У меня в Петербурге есть открытые рестораны, там много всяких яств подают, — постарался я поддержать императора и говорил с улыбкой.

А еще — реклама наше все!

— Слышал я и об этом, — Павел посмотрел в сторону, где стоял Петр Алексеевич Пален, генерал-губернатор Петербурга и, возможно, на данный момент, самый близкий к монарху человек. — Мне о вас многое докладывали.

Император махнул рукой и вынесли подушки, на которых были награды. Что меня удивило и стало неожиданным, что помогло не сыграть удивление, а натурально удивиться, так шпага… Вроде бы золотая.

Император восседал на троне, но так, будто ему стрельнули солью в филейную царственную часть тела. Ерзал, чуть приподнимался и снова садился. Рядом с государем стоял Пален, по левую руку Безбородко. Кутайсова я увидел только во скоплении разного рода придворных, но он не всегда выпячивается наружу, особенно, когда присутствует рядом с государем кто из иностранцев.

Нет, не было Уитворта, или австрийского посла, но присутствовал представитель Триеста, как и один из приближенных дожа Венеции, которого я видел рядом с Людовико Джованни Манином, правителе водного города, вновь ставшего таковым не без моей помощи. Был в тронном зале и Луиджи Кокастелли — мой соперник на звание герцога Милана. Смеюсь, конечно, никто бы меня таковым не сделал. Но, уверен, что у одной уродливой морды в Вене, Тугута, кое-какие места подгорали, когда мое имя стало фигурировать в списках возможных будущих герцогов Милана.

Я уже знал, что эти послы в Петербурге. Формально я и был вызван именно для того, чтобы принять участие в решении вопросов с венецианцами, Триестом, ну и с другими товарищами и территориями.

— Действительный статский советник Михаил Михайлович Сперанский волей его императорского величества Павла Iполучает следующий чин тайного советника. Сие за то, что внедрил новый судебный устав его императорского величества, — отнюдь не торжественно, а несколько заунывно, с ленцой, читал по бумажке статс-секретарь Петр Алексеевич Обрезков.

Я испытал двойственные чувства. С одной стороны, весьма льстило и прибавляло чувства удовлетворения, что судебная реформа после долгого апробирования в Нижегородской губернии, наконец, внедряется по всей империи. С другой стороны… какого черта она «его императорского величества», если от начала до последней точки — мое детище.

— За содействие вызволению от республиканского гнета вольных городов Триеста, Венеции и за содействие русскому победоносному флоту адмирала Федора Федоровича Ушакова, тайному советнику Михаилу Михайловичу Сперанскому его императорским величеством даруется золотая шпага, — Обрезков продолжал зачитывать указ императора.

Вот же жмоты. Зажали бриллианты. Шпага только золотая, ни о каких бриллиантах не сказано. Однако, вот именно она и стала сюрпризом для меня, приятным сюрпризом.

— За должное исполнение приказа командующего русской армии фельдмаршала Александра Васильевича Суворова по освобождению города Милана и за участие в баталиях, мужество и храбрость, проявленные под командованием генерал-лейтенанта Леонтия Леонтьевича Бениксена, генерал-лейтенант Михаил Михайлович Сперанский награждается орденом Святого Владимира третьей степени, а за общий вклад в развитие Отечества, составление гимна Российской Империи, тайный советник Михаил Михайлович Сперанский награждается орденом Святого Иоанна Иерусалимского третьей степени, — еще более заунывно читал Обрезков.

Что покоробило, так это то, как умудрился Бениксен примазаться к моим наградам. Если мне, как его подчиненному дали Владимира III степени, то как бы этот гад не получил Владимира II или Iстепени. За что? За бессмысленную погибель части воинов-калмыков? Но такова реальность, ничего не поделаешь и сразу ее не исправишь, если такое исправление вообще возможно.

С другой стороны, порадовало упоминание Суворова. Это говорило, что Александра Васильевича ждут очень даже существенные плюшки. Пусть меня награждают в том числе и за гражданские заслуги, не военные, но нельзя в своих наградах опережать Суворова. Военная общественность подобное не оценит.

Странновато звучало и упоминание меня, как генерал-лейтенанта. Да, тайный советник может быть генерал-лейтенантом. Если меня повысили до тайного советника, то повышают и армейский чин. Но вот меня сильно озадачило мое будущее. О назначении опер-гофмаршалом не было ни слова.

А после начались поздравления. Возможно, с ними бы и повременили, в высочайшем присутствии это не принято, если только сам император не укажет. Но на последних словах указа императора, тот самый государь-император поспешил даже не уйти, а чуть ли не убежать из тронного зала, чем вновь смутил присутствующих. Поговорить бы с лейб-медиком Павла, что бы какого пустырника ему дал или собрал консилиум врачей и подумал, как вывести государя из явного психологического расстройства.

— Позвольте вас поздравить, тайный советник, — первым ко мне умудрился подойти…

Нет, он подошел все-таки не первым, но те, кто был рядом расступились и дали возможность сказать именно Петру Алексеевичу Палену.

— Рад с вами встретиться, ваше превосходительство, — отвечал я, лишь обозначая поклон.

— Неожиданно… — Пален посмотрел на меня оценивающим взглядом, демонстративно от макушки до пят, будто какую диковинку увидел. — Французы пишут, что вы для России находка. Англичане… Лишь мы не рассмотрели. Благо, государь у нас все видит, все знает и умеет быть более чем щедрым.

— Если у его величества рядом есть еще и ваши глаза и ум, то безусловное величие нашего монарха обзаводится дополнительной скрепой, опорой. Но вот, нужна ли помазаннику Божиему дополнительная опора, если его власть от Бога и никто не смеет лишить его трона. Даже помыслить об этом нельзя, — ну, не сдержался я.

Скажу, словно ребенок: отчего это он? Он первый начал. Но было приятно смотреть на лицо Палена, который, возможно, думает, что «спалился». А я не только намекнул на заговор, чтобы как-то съязвить петербуржскому генерал-губернатору, я хотел посмотреть реакцию Палена. Он явно не ожидал подобного от меня, потому не сразу взял эмоции под уздцы. Понятно, что заговор есть.

Последовали другие поздравления, особенно старались приглашенные на прием представители Милана, Венеции, Триеста, чуть сдержанно себя вели мальтийцы и представители Ионических островов. В какой-то момент подошел Безбородко и в процессе своего поздравления шепнул мне:

— С Паленым так разговаривать было нельзя.

Я не подал вида, тем более не вступил в диалог с канцлером. Если вдруг даже Петр Алексеевич начнет против меня серьезные боевые действия, у меня есть ядерная бомба против такого товарища.

Вчера встречался с Янушем. Бывший бандит очень меня удивил. Во-первых, он рассказал про историю с инженерами, которых у меня хотели украсть, переманить. Теперь все они должны быть в Нижнем Новгороде и общаться с «ля мужик» Кулибиным. Во-вторых, именно барон остался в Петербурге курировать тех повзрослевших, поумневших, превратившихся из сирот в бойцов и разведчиков, ребят, которые смогли отследить часть агентурной сети английского посла Чарльза Уитворта. Улыбнуло упоминание про оставленное на теле купца-шпиона слово «Zоrrо». Фильм с Бандеросом и с шикарной Кетрин Зета-Джонс я пересматривал много раз.

Так вот, у нас есть письмо, три письма, от Уитворта, адресованные премьер-министру Великобритании Уильяму Питту-младшему. Уже эти писульки уничтожат Уитворта, как посла в России. Но есть еще Яша, Яков, которого в криминальном Петербурге некоторые зовут Писарем. Вопреки моим ожиданиям он не еврей, но и не русский. Однако, это не имеет значения. Важны его навыки. Этот человек, занимавшийся подделкой документов и умеющий копировать любой почерк, роспись, подделывать печати, способен быть очень полезным. Мы можем такого написать от имени Уитворта, подложить к трем письмам четвертое, что, того и гляди, император Павел решит организовать совместный с французами десант на британский остров.

Потом был прием, но уже не императорский, а, скорее, Аннушка Лопухина решила несколько разбавить ситуацию. Императрица тоже присутствовала. Она держалась, как по мне, молодцом. И даже в какой-то момент стала играть первую скрипку в фальшивом играющем оркестре. В центре внимания была также и моя очаровательная супруга. Сегодня утром в газете «Петербуржские ведомости», пусть и на пятой странице, но вышла заметка о том, что можно купить замечательную книгу, написанную семейной четой Сперанских под названием «Граф Монте Кристо». Три экземпляра были привезены и на прием.

Подарить их я хотел… мы хотели с Катей… Лопухиной, главному успокоительной «таблетке» императора. Конечно нельзя обделить подарком саму императрицу Марию Федоровну, коль фаворитке дарим. Ну и наследнику хотелось бы вручить. Я хотел с ним пообщаться, понять, что это за человек. Безусловно, в моем послезнании есть немало характеристик и оценок этого человека. Но, одно дело читать историков и смотреть видео разного рода публицистов, другое — услышать тембр голоса, увидеть мимику человека, его ужимки.

Боюсь, что нужно будет делать выбор, причем именно сейчас. Павел? Да, я при нем взлетел, но что-то государь наш несколько эксцентричен. Однако, не это главное, а то, что против него, как ни крути, но настроено общество, большинство людей. Это мне видно отчетливо. Как все кривились, когда император просто взял и ушел с приема! А ведь тут, в Екатерининском дворце, собрались такие люди, кто умеет держать и свои мысли и поступки в узде.

Многих раздражает Кутайсов, даже слишком многих. Пусть местничество в России и было отменено даже в Допетровскую эпоху, все равно шлейф этого явления прошлого тянется и по ныне. Безродных крайне сложно воспринимают, если они прорываются к власти. Особенно, если это делают всего лишь брея бороду императору и интригуя против других.

Мне приходится под пулями ходить, пароходы строить, стихи и книги писать, законы составлять, чтобы приблизиться к этой касте ясновельможных. И то, чувствую, что болезненно принимает меня высшее общество, того и гляди кто-то что-то учудит. Чтобы не получилось, что будь я горой за Павла, стал бы нерукопожатным в обществе.

— Какая прелесть, я рада вас видеть, господин Сперанский. Не правда ли, чудесный вечер? — звонким голоском сказала Аннушка Лопухина.

Фаворитка императора говорила, словно колокольчик звенит. Она вся была такая… мимишная, милая, словно куколка. Внешность, голос, все это вытягивало из недр моего сознания одно определение, которое я старался скинуть в бездну… Но оно рвалось… Педофилия. Ну вот, вырвалось! Однако, да, она такой вот ребенок, девочка, обладать которой было бы преступно. И, что характерно, при дворе никто не может сказать со стопроцентной уверенностью, что Павел эту куколку того… Впрочем, им что, нужно собрать в круг весь двор, поставить в центре кровать и смотреть, как император занимается не разведением караулов а тоненьких ножек Аннушки?..

— А вот, посмотрите, Екатерина Андреевна! — Аннушка показала на свое ожерелье.

Это было ювелирное изделие с бриллиантами и метеоритами. Не реплика, но подражание тем украшениям, что были на Кате в день нашего венчания. Ну вот, теперь можно готовиться к страстной ночи. Ничто так женщину не возбуждает, как то, что она становится законодательницей моды, хоть на что-то. А еще намекала некогда, что украшения из метеоритов — моветон.

— Скажите, любезный Михаил Михайлович, а как сочетаются в вас столь много качеств? Вот уж не подумала, что промышленник и литератор еще и героем войны станет. У вас уже много завистников? Генералы учатся воевать, отдают свою жизнь службе, а тут вы… Его величество был поражен вашими действиями в Италии, — звенела своим голоском Аннушка.

Пришлось обстоятельно говорить и про то, что у меня были советники и даже надо мной стоял командир, что я слушал и внимал гению Суворова и все такое. Думаю, что перед фавориткой можно было не тянуть на себя одеяло. Вообще в ее словах было какая-то еле уловимая толика осуждения. Вероятно, могло прозвучать, что нечего мне делать на войне, лучше бы чаще писал стихи.

— Уважьте, примите от нас, Анна Петровна, книгу! — сказал я и почти незаметно сделал знак одному из лакеев, с которым ранее сговорился, ну не носить же мне увесистые томики «Графа».

Еще немного поговорили не о чем с фавориткой, а после нужно было заняться сложным делом — найти возможность и перекинуться парой слов с императрицей, пока она еще играет в демократию и находится в зале. Уже скоро должны позвать на ужин, где мне не стоит вовсе особо разговаривать.

Получилось и с императрицей. Все же меня награждали и она сама подошла с куцыми поздравлениями. Высокая женщина, выглядящая относительно Павла Петровича гигантом, скромно поздравила, взяла книгу, тут же передала ее лакею и отправилась дальше «торговать лицом».

А уже через некоторое время всех пригласили за стол. Лакеи ловко подсказывали и подводили вельмож к тем местам, которые тем предназначались. Я сидел чуть ближе к концу стола.

И вновь случился конфуз. Минут пятнадцать все приглашенные, рассевшись на большим столом, ждали императора. Это понятно, он монарх, но на таких приемах, опаздывать монарх должен не более, чем на пять минут. Ерунда? Всего-то на десять, или чуть больше, минут дольше ждать? А вот и нет, это очень даже серьезно. Это очередной булыжник в огород, под названием «высший свет».

Кормили сносно, но я привык к иной еде. Тут был суп… луковый. Ненавижу его. Наверное, лучшее, что можно подать французского в качестве супа, повара не придумали. Ничего, я нынче обер-гофмаршал, во дворце готовить будут иначе, прогрессивно. Нужно первым делом мясорубки опробовать, а после рекламировать, что таким механизмом пользуются при дворе.

— Михаил Михайлович? А отчего вы не остались в Милане? Были бы там кастеляном у герцога? И как у вас получится соблюсти церемониал при дворе? Неужели в семинарии такому учат? — сказал…

Шереметев… Ну нет, не нужно мне этого! В словах вельможи, который не получил должности, на которую рассчитывал, не стал обер-гофмаршалом, сочился яд. Я не хотел приобретать проблему в виде противостояния с этим человеком, между тем нужно отвечать.

— Николай Петрович, мое почтение! — сказал я и чуть склонил голову. — Смею заметить, что если учиться, можно многому научиться. Государь заметил мое рвение и то, что я довожу каждое свое дело до нужного результата, РАБОТАЯ…

Может и зря я так. Уже то, что я назвал Шереметева по имени-отчеству — это скандаль. Но, ведь, не меньшим невежеством было и то, что Шеремет обратился ко мне так же. Вот же кобыла! [Шеремет в переводе с тюркского лошадь, имеющая легкий шаг]

Я ждал развития событий, готов был к пикировке. Но Шереметев молчал, лишь что-то пробурчав себе под нос. Нас разделяли за столом три человека, среди которых был Николай Борисович Юсупов, осуждающе посмотревший на Николая Петровича Шереметева. Так что он бы себя унизил, начни и дальше злословить.

После ужина, умудрившись еще раз перекинуться парой слов с императрицей, Мария Федоровна быстро ушла. Многие ждали музыки, даже танцев, но было объявлено, что государь спать изволит ложиться. Это было… Почему никто не остановит Павла? Он же вот такими поступками не добьется своего истинного абсолютизма, а только настроит против себя. Я думаю, что Павел Петрович не столько спать лег, сколько показывал всем, кто тут альфа.

Итог? Да все хорошо! Награды, почести. Жаль, с наследником престола только улыбнулись друг другу, а книгу я передал ему через лакея. А Шереметев? Побесится и успокоится. В конце концов, его же не отставили от двора, несмотря на то, что крепостную в высший свет ввести хочет. Нужно подумать, как и что сделать. А пока проследить за ним.