Сперанский 5. Заговор

Глава 9

Глава 10

Петербург 1798 года

2 ноября

— Ты великолепна, — сказал я и не соврал.

Катя выглядела сногшибательно. Белое платье, расшитое серебряной нитью с невообразимо красивым узором, который только чуть-чуть просматривается, являясь ненавязчивым. А еще на платье была окантовка из золотой нити, на нарукавниках подоле, у декольте. Колье из белых бриллиантов в золотой оправе смотрелось более чем уместно.

Этот наряд был дорогой, очень, но такой, не кричащий о роскоши, а говорящий о ней шепотом. Кто надо, кто не глупый и знает цену тканям и вышивке, тот поймет и оценит, что и богатство показано и мы с Катей не выпячиваемся, не обвешиваемся камнями и не тягаем на себе килограммы золота.

— Николай Борисович, Татьяна Васильевна… Простите меня, Катенька и ты не серчай, что увидел красоту иной дамы, — я улыбнулся своей жене. — Но Татьяна Васильевна, вы великолепно выглядите. Может только чуть, на год, не больше, старше моей супруги. Эх, а я строгих правил, иначе…

— Будет вам, — рассмеялась хозяйка дома, а еще и по совместительству, племянница почившего Светлейшего князя Потемкина. — Я, смею заметить, люблю своего мужа, но умею ценить и чужую красоты. Вы молодая пара и неизменно украшение сегодняшнего вечера. Смотрите, Михаил Михайлович, рядом с такой женой, сложно избежать дуэли.

— Я готов биться за честь своей супруги, любезная Татьяна Васильевна, как и за вашу честь, только у вас есть достойнейший защитник, в лице вас, Николай Борисович, — продолжался пустой треп.

— И будьте уверены, что за свою супругу я буду биться с любым господином, даже с вами, — усмехнулся Юсупов.

На том приветственное общение и закончилось. Хозяева встречали гостей у порога своего дома, и уже стала выстраиваться очередь из приглашенных, которые так же стремились поупражняться в красноречии.

— Угодник, — сказала Катя, как только мы отошли от хозяев приема. — На племянницу Потемкина засматриваешься? На ней можно было уже жениться из-за наследства.

— Ой, — сказал я, реагируя на то, что жена ущипнула меня за локоть.

Дворец Юсуповых не многим уступал убранству императорским, может даже в чем-то и превосходил. Несколько перебор с золотом, как по мне. Это было барокко во всей своей красе, с пышной лепниной, обилием золота и изящной мебели на тонких кривых ножках. Свечей было столько много, что только они обошлись хозяевам в рублей пятьсот, не меньше. Ну да Юсуповы — одно из богатейших семейств России, может и самое богатое, учитывая баснословное наследство племянницы Григория Потемкина, нынче жены Николая Борисовича.

Мы пошли по кругу приемной залы, как это и делают вновь пришедшие на прием. Прийти на прием чуть позже иных — это так же своего рода местничество, показатель статусности. И мы выдержали паузу, точно не прибыли первыми, даже не вторыми.

А теперь нужно сделать проходку, показать себя, увидеть других. Кому-то нужно просто кивнуть и улыбнуться, с иным перемолвится фразами, лучше на французском и про красоту дам. В сторонке стояли незамужние девушки, которые ждали своего часа, нет минуты, чтобы хоть кто-то на них посмотрел. Ну а если найдется для условной Наташи Ростовой свой условный Андрей Болконский, разговоров у девиц после приема-бала будет еще на полгода, с обсуждением каждого шага, каждого взгляда.

Это был бал, но так не назывался уже по той причине, что император не особо жаловал бальные мероприятия. Так что назови бал приемом и все — танцуй, делай не все, что хочется, но многое.

— Господин обер-гофмаршал! — Николая Петровича Шереметева не я нашел, он меня сам выискал среди множества приглашенных. — Хотел вас поприветствовать. Ходили в свете слухи, что мы в некоей соре? Я так не считаю. Пожмем друг другу руку, чтобы все разочарованно выдохнули?

И я пожал, но насторожился. На воре и шапка горит. И тут я не дую на воду, не выискиваю проблемы, которые сами способны меня настигнуть. Так уж заведено, что именно на таких приемах и происходят бои тех самых пауков, которые в банке не могут найти места, ну или кусаются змеи. Есть гадюки, яд которых опасен, но привычен для наших мест, есть ужики, которые могут шипеть, но вызывают только умиление. Однако попадаются и экзотические змеи, яд которых опасен более всего.

— Ты напряжен и уже дважды резко меня одергивал и оттаскивал в сторону. Что происходит? — спросила Катя, когда я в очередной раз изменил вектор нашего движения.

— Возможен скандал, душа моя. Обрати внимание на господина, который нынче подошел к третьей колоне от окна справа от нас, — сказал я, а Катя прикрылась веером и, словно заправская шпионка, невзначай, посмотрела в том направлении, куда я указал.

— И что он? — серьезным и решительным тоном спросила жена. — Это… Балашов? [Александр Дмитриевич Балашов в реальной истории был одним из ярых противников Сперанского, писал на него доносы, всячески вредил, вступил в сговор с иными недоброжелателями прототипа героя и смог выдворить Сперанского в ссылку]

— Он явно ищет встречи с нами, скорее со мной. Он же не из высшего света? Значит пришел сюда по протекции кого-то, — начал я озвучивать вводные, но Катя догадалась, к чему я веду.

— Вообще он нынче считается, как ты говоришь, перспективным в Сенате. Но ты его считаешь?.. Бретер? Тут? Ты дуешь на воду, уже везде видишь опасность. Я мало чего знаю о Балашове, но он просто тебя недолюбливает, есть за что, ведь ты, скорее всего, уже не раз показывал ему свою спину, когда опережал в росте чинов. Ты успешен, он же, если я правильно вспомнила, то занимается изучением законов. Видишь, как и ты, он законотворец, — любимая покачала в отрицании головой. — Нет, такой не будет вызывать тебя на дуэль… Хотя… Он точно дрался и не раз, ходили слухи о его скверном характере.

Видеть тренированного человека я научился еще в прошлой жизни. Часто агентов выдает именно то, что они спортивны, плавно двигаются и умеют постоянно смотреть внимательным взглядом. С виду посмотришь на человека — заморыш, серая мышь, сливающаяся с толпой, одетый в свободную одежду, но плечи, шея, скулы, походка, движение рук — это все может выделять из массы подготовленного агента. Этот был таковым. Ну а то, что некий Балашов мог завидовать мне, такому успешному, факт. Зависть часто людям застит глаза и поражает голову.

— Но ты же не будешь бегать от него? — несколько разочарованно спросила Катя.

Она, что, включила глупышку, которой обидно, что мальчики не хотят за нее друг другу морды бить? Понимает, что вероятная ссора — это возможность для меня погибнуть? Романтики захотелось? Только сейчас все реально и не своевременно. У меня планов на еще одну ссору точно не было.

— Нет, я тебя не обвиняю, просто невозможно же бегать от какого-то франта. И уйти с приема нельзя, — поспешила объясниться Катя.

Вот только поздно, во мне уже проснулся тот самый мужик, который должен доказать своей даме сердца, что не трус. Признаться, я больше хотел бы придерживаться правила находиться от проблем подальше, но это головой, а вот сердцем я уже не мог никуда уходить.

— Любимая, я должен спросить господина, зачем он нас преследует, — сказал я и направился к раздражителю.

Темноволосый, с выразительным носом, не так, чтобы и молодой человек, тридцать лет ему на вид точно можно было дать, Балашов «сверлил» своим взглядом во мне «дыру». Я припоминал, что где-то видел этого господина. Вот только где? Сенат? Весьма возможно. Все же мне нужно лучше ориентироваться в обществе. Приду домой, сразу же потребую урок от Кати. Вот как она может столь много знать о светском обществе, если мы не так, чтобы часто куда-то ходим?

— О, пожаловал сам великий Сперанский! — провозгласил Балашов в полный голос, привлекая внимание к нам. — Покоритель и устроитель законов, воин, но больше хитрец, чем боец.

— Не смейте паясничать. Скажите, почему вы преследуете меня? — сказал я, как можно тише, почти переходя на шепот.

Тщетно. Такие ситуации в обществе даже не слышат, не видят, их чувствуют. Можно было только встретится взглядами и то бы уже гости Юсупова обратили на нас с Балашовым внимание. Подошла чуть ближе и Катя. Ее напрямую сейчас касается то, что происходит. Глупышка… Нам лучше было все же уйти.

— Паяц? Вы в своем отражении его увидели? Я отстаиваю честь дамы и высказываю вам обвинения… Мария фон Хехель! — Балашов осмотрелся вокруг, как бы сообщая всем присутствующим. — Мы обесчестили ее! Напоили зеленой водкой, и возлегли с ней. Она не праздна. Что делать станете, господин любимчик Фортуны?

— Вы лжете! — жестко сказал я, понимая, что дуэли не избежать.

Сука! Она все же добралась до меня, вернее урод австрийский Тугут через нее. Убью Тугута… Хотелось начать объяснятся с Катей, рассказать ей о шпионке, что она, да, хотела меня дискредитировать, но я не позволил. Посмеяться над тем, как Хехель оприходовал Платов. Но это эмоции, сейчас нужно сконцентрироваться на ином.

— Как смеете вы обвинять меня во лжи? Она, Мария фон Хехель, здесь, в Петербурге, но вы отказываетесь с ней встретится, — Балашов посмотрел на Катю. — Екатерина Андреевна, я прошу прощения, что ударил вас в самое сердце…

Катя не дала ему договорить.

— В сердце вас, Александр Дмитриевич, должна ударить пуля, если смеете обвинять в высшем обществе моего супруга… — вскипела Катя. — Та особа, о которой вы говорите, где она?

— Прячется в австрийском посольстве, — отвечал Балашов.

— А вы постоянный гость в доме Габсбургов, или… Почему вы там обитаете? — нашел и я гнилую нитку в полотнище разговора.

— Нет, я… слышал об этом, в ресторане Астории только о том и говорят, — Балашов несколько растерялся.

Я не знал, но уже догадывался, что там, в моем ресторане, этот господин каким-то образом выделился. Может пьяный дебош устроил, к сожалению такое бывает, правда быстро заканчивается, когда дебошира выводят из ресторана и отдают в руки прикормленных полицмейстеров. Но знать о всех таких эпизодах — это забивать голову не всегда нужной информацией. А так, да, я был в курсе, что в Астории появился одни товарищ, который распространял обо мне грязные сплетни. Был — это наиболее уместное слово.

— Так ваш муж, любезная Екатерина Андреевна, ответит мне? — усмехнулся Балашов.

— Несомненно, завтра к вам прибудет мой секундант. Адрес оставите, господин защитник австрийских шпионок? Или вас найти в моем ресторане Астории? — сказал я, посчитав нужным сказать и об этом.

Лицо Балашова несколько исказилось, явно была история в ресторане. Так что давление на завистника можно организовать. Но и дуэли не избежать. Выживу, я просто уничтожу скотину, не физически, я растопчу его честь.

Словно ледокол, от движения которого льдины не трескаются, а в раболепии расступаются, на авансцену вышла Мадам Шевалье. Я ее видел на приеме, но посчитал за нужное даже не быть представленным этой даме. Нечего при любимой жене даже стоять рядом с элитной эскортницей.

— Господа, прошу прощения, что влезаю в ваш разговор чести, — почти в полной тишине раздался елейный голосок главной проститутки в России, она говорила на французском, от чего еще более сексуально звучала. — Но я слышала фамилию фон Хехель. Знавала я эту даму, авантюристка она господа. Представляете, она обманом вышла замуж за барона фон Хехеля. Представила, что беременна от него и повела под венец. Бедный старик. Он был пьян и помнил только, как поднял первый бокал, а после уже проснулся в постели с охотницей за его богатствами. В Зальцбурге даже мнения разделились: а получилось ли что у старика, либо он просто был в беспамятстве от вина и уснул. К слову она не родила. Почему? Может и не было никакого ребенка.

Мадам Шевалье говорила на французском языке, но, конечно же, ее все понимали. А еще ее очень внимательно слушали. В высшем свете знали, какое влияние имеет эта гетера на тех, кто расположился на самой вершине социальной русской пирамиды. Дома, либо в кругу очень близких людей, если таковые имеются у людей высшего света, ее назовут шлюхой, недостойной женщиной и всякими иными эпитетами, не приличествующими честной девушке. Дома, но никогда в свете. Ну или до тех пор, пока она не проиграет все свои любовные партии и не будет выброшена, как использованная вещь.

Но есть еще одно важное обстоятельство — такая защита и поддержка мне не нужна. Еще не хватало, чтобы меня посчитали трусом, который прячется за юбки женщин. В лицо такое не скажут, скорее всего, но думать будут все. Мало того, что Катя позволила себе встрять в мужской разговор, так еще и эта подстилка будет за меня вступаться.

— Я благодарю вас, мадам Шевалье, что почтили вниманием наш мужской спор, — на слове «мужской» я сделал логическое ударение. — Но, позвольте, продолжу, уже без вашего участия.

Стоящие рядом люди аж ахнули. Так разговаривать с влиятельной актрисой не позволял себе никто. Все знали, что за нее могут вступиться даже члены императорской фамилии, и наследник, и сам император. Да и Юсупов был тем, кто привез этого черта в красивой упаковке в Россию, так что мог заступиться за Шевалье. Сказанное мной этой придворной гетере было столь смелым, и таким дерзновенным, что не мог позволить себе никто, но в душе крайне желал. Однако, я не жалел о сказанном.

— Господин Александр Дмитриевич Балашов, я считаю ваше поведение оскорбительным для моей чести, а также оскорбительным воспринимаю для себя упоминание некой женщины, обсуждать скверные поступки которой не намерен ни с кем, — я посмотрел на удивленного Балашова, который растерял свою прыть при появлении мадам Шевалье. — Мой секундант завтра же прибудет к вам. Озаботьтесь по полудни наличием вашего секунданта.

Я развернулся и, найдя взглядом Катю, отошел чуть в сторону. Эпатаж вышел таковым, что может повлиять на очень многое, в том числе и на мою карьеру. Мадам Шевалье, насколько я знаю эту даму, подобные отповеди простить не может. Я-то на великосветском языке я послал ее на… в общем, очень далеко, но по знакомому ей маршруту. Учитывая последствия, я решил сгладить углы и недвусмысленно намекнуть дамочке про некоторые обстоятельства.

— Катя, составь мне компанию. Не хмурься. Скажу тебе одно: с Марией Хехель я знаком, у меня с ней ничего не было, но сам Суворов знает, что Матвей Иванович Платов познал ласку этой дамы, да показал ей казацкую прыть. А еще, Хехель — шпионка. Твое право обижаться, делать выводы, — сказал я, подводя Катю к той компании, где отыгрывала роль мадам Шевалье.

Меня заметили. Причем, даже Николай Борисович Юсупов, тот, кого я зачислял к себе в приятели, отвел глаза. Что уже говорить о Шереметьеве, который также оказался в этой компании. Шевалье повела чуть плечиком, такой жест можно было принять за брезгливое отношение ко мне. Катя, прекрасно поняв, что происходит и, что сейчас нас могут унизить, попробовала меня развернуть. Пришлось чуточку применить силу.

— Господа, очаровательная мадам Шевалье, — как ни в чем не бывало обратился я к компашке, старающейся всячески меня игнорировать. — А знаете, какая бы фамилия была у героя нашей с супругой книги? Графа Монте Кристо, будь он русским? Горокрестовский.

Шевалье вздрогнула. Я прямо почувствовал, что она занервничала.

— А еще говорят, что у подножья горы Монте Кристо можно найти метеориты, такой красоты, что они отлично ложатся в золотую оправу с бриллиантами, — добавил я, хотя можно было остановиться на упоминании фамилии, а еще подаренной таинственным бароном ожерелье сейчас красовалось на тонкой шеи актрисы.

Таинственный граф Горокрестовский этот тот персонаж, что подарил Шевалье дорогущие украшения, передал ей и письма, в которых дискредитируются и английский посол, и заодно Мария фон Хехель. А еще актрисе был подан сигнал, что о ее шпионской деятельности кое-кому в России известно. Теперь получается, что мне.

Стоила ли ситуация того, чтобы частично раскрыться! Да! И еще раз да! Общение в высшем свете — это намного более сложное явление, чем даже война. Здесь из слов могут составить такие мины, так закидывать гранатами и бомбами, что порой определенно невозможно выживать. Уйди я с приема после случившегося скандала и все… общество меня могло бы игнорировать, несмотря ни на что: ни книги, стихи, военные успехи, дипломатические потуги. Все это сразу же обесценилось.

— Ну, что же вы стоите? Присоединяйтесь к нашему разговору! — прозвенела своим голоском приторно любезная Мадам Шевалье.

Лица Юсупова и Шереметьева, как, впрочем, и жены хозяина дома, я бы хотел запечатлеть на каком-нибудь носителе, называл бы картину «Ахренеть — это вот так!». Жаль, что в этом мире еще нет фотоаппарата. Может, напрячь мозги и вспомнить принцип фотографии?

В дальнейшем вечер проходил, еще более плавно и благожелательно, чем того стоило ожидать первоначально. Мы подходили к людям, к нам подходили, будто ничего и не произошло. Балашов ушел, то есть покинул поле сражения и отступил. А подобное на войне чаще всего определяется, как поражение, следовательно, моя победа. Но все может быть, и именно сейчас Александр Дмитриевич, возможно, тренируется в стрельбе из пистолета, или фехтует.

Вот, что значит всего лишь общение с той, которая бегает голышом по ясновельможным койкам. Шевалье звонко смеялась, шутила и благосклонно принимала комплименты, но, то и дело, бросала на меня заинтересованные взгляды. Не учел я того, что меня могут записать в новые любовники актрисы. Как бы здесь еще не столкнуться лбами с Кутайсовым. Мало мне проблем, так еще и это? Как же я хочу на войну!

Катя улыбалась, делала все то, что необходимо делать, механически, выдавая фразы, которые можно было принять за заученный текст. Однако это видел и чувствовал я, но внешне никто бы не мог сказать, даже догадаться о том, как сейчас Кате тяжело, как кипит кровь внутри очаровательного тела молодой женщины. А я это чувствовал. Понимал, что с ней происходит, но ничего поделать с этим не мог. Эту каторгу под названием «прием у Юсуповых» нужно отбыть. Условно-досрочного освобождения в данном случае не предусмотрено.

— Теперь можем поговорить, — сказал я, когда наша карета тронулась, спешно удаляясь вдоль Екатерининского канала в сторону Васильевского острова.

На вид хрупкая ручка устремилась к моему лицу, но я успел перехватить ее.

— Поговорить, Катя, а не пощечины мне даровать, — сказал я, отпуская руку жены.

— Мне не о чем с тобой разговаривать. Ты опозорил меня. Вначале какая-то Хехель, за которую ты будешь дуэлировать, после Шевалье… курва французская. Да кем она себя возомнила! — изливала свои эмоции Катя.

Я не мешал. Чем больше выругается, тем меньше глупостей останется в голове. Эмоции никогда не помогают конструктивному разговору, они злейший враг рациональному и логичному. А в нашем случае нужно иметь разум. Итак задач по горло.

— Если любишь меня, ты не будешь стреляться, — завершила свою длинную отповедь Катя.

Я чуть не рассмеялся. Сейчас она не то что разум не проявила, а предстала передо мной, словно ребенок. Ранее Катя практически провоцировала меня на дуэль. Может тогда так же не думала, посчитала романтичным, что я буду биться за нее. А после пришло разочарование, что причина ссоры не том, что она приглянулась Балашову, а тут дело в какой-то другой женщине. А теперь, когда стало понятным, что игры становятся опасными, включила ту самую заботливую любящую жену, которой и должна была быть ранее? Боится за меня? Правильно, но поздно.

Нам нужно чаще выходить в свет, чтобы лучше себя чувствовать среди пауков и змей. Необходимо выработать иммунитет к разным видам яда, который так и сочится из придворных и «околодворных» вельмож Российской империи. Или быть, как Кутайсов и Аракчеев, которые стараются избегать таких вот приемов, как у Юсупова сегодня?

— Не молчи! Я требую ответа и согласия с моими требованиями! — не получив ответа, Катя вновь стала повышать голос.

— Слушай сюда, супруга! — жестко говорил я. — Ты требовать ничего не будешь. Я не обвиняю тебя, что ты пробовала уличить меня в трусости. Вспомни разговор! Но в делах чести, я сам решу, как поступить. Ты — мой тыл, моя опора для души, сердца. Я люблю тебя, но пользовать себя я не позволю даже тебе.

— Мне более не о чем с тобой разговаривать. Это я еще не спросила о том, каким ты Горокрестовским представлялся курве Шевалье и что у вас было… Не хочу вовсе разочароваться в тебе, — высказалась Катя.

— Вовсе разочароваться? — повторил я. — То есть ты уже в чем-то разочаровалась? Может зря я идеализировал и романтизировал наш брак, реальность сложнее?

Хотелось еще много чего сказать, даже не помогал особо опыт прошлой жизни, все равно эмоции подавить в себе не получалось. Но внешне я стал невозмутимым, а вот внутри… ураган.

Все-таки я испытываю к этой женщине сильные чувства, такие, что и в иной реальности ни к кому не испытывал. И даже мысли о дуэли не так меня волновали, как ссора с Катей. Первая, к слову, ссора. А мы еще молодцы! Столько время прожить без серьезных конфликтов, при том, что я сильно много позволяю жене. Пусть тут нет домостроя, но уже то, что она пробует чуть ли не в драку со мной влезть, за это стоит одергивать Катю.

Хотя… она еще сильно юная, пусть и умненькая, но не научилась собой владеть, по крайней мере со мной. На людях отыграла свой минимум без проблем. Мы же часто бываем более суровы к тем, кого любим? Вот и Катя… любит меня. Или в ее нервозности виновато что-то еще? Кто-то еще?