Сперанский 5. Заговор

Глава 5

Глава 5

Катя побелела. Я уже думал, что вот-вот упадет в обморок. Но краска на лице сменилась и теперь она, красная от возмущения стояла и тяжело дышала, сжимая свои маленькие кулачки.

— Ну? Катюша, успокойся! Или ты хочешь, чтобы у нас с тобой были тайны? — лукавил я.

Хватает между нами тайн, с моей стороны, так точно. И сейчас, наблюдая реакцию жены, я окончательно уверился, что рассказывать о главном моем секрете, точно не стоит.

— Кто это сделал? Что произошло? — сквозь зубы говорила Катя.

Нет, так дело не пойдет, еще и стресс какой получит, а у нас, в смысле, у Катюши, вроде бы как задержка. Мало ли и дите под сердцем носит. Что тогда? Успокоительное? Пустырник с валерианой? Никак нет. Сексотерапия — вот что нам поможет.

Я схватил на руки хрупкое тельце, превратившееся в комок нервов… Она отбивалась, стучала своими кулачками по моей спине, требуя выдать тех, кто покусился на ее счастье, то есть на меня, но я молчал и нес жену в спальню. Пеньюар, или как эта шелковая рубаха называется, я разрезал ножом для чистки фруктов. Вот не знаю почему, но хотелось именно так, страсть. Моему взору предстала пока еще разъяренная прекрасная фурия в своем богосотворенном виде, манящим идеальной наготой.

Наши взгляды встретились, Катя забрала у меня нож и стала разрезать мне панталоны, заставляя жмуриться и реально побаиваться, как бы чего еще не прихватила вместе с ошметками штанов. А после… Что может быть лучше, чем исполнить супружеский долг супругам, которые все еще пылают страстью друг к другу?

— Обещай, что ты во всем разберешься! — потребовала Катя, тяжело дыша, но теперь уже по совершенно другому поводу.

Мы лежали на спинах и взирали на расписной замысловатыми растительными орнаментами, потолок. Не столь устали физически от нашего акта любви, столько опустошили свои эмоциональные резервы, выпустили пар. Была такая страсть, что могли загореться от выплескиваемой энергетики и смятые простыни.

— Обещаю, — сказал я и был уверен, что обещание свое выполню.

Через час, после нужных слов и важного успокоительного разговора, когда я перевел тему на то, как мы назовем своего первенца, я оставил Катю, отдав ей подробное описание сюжета приключений мушкетеров, как и записанные песенки к книге. Теперь она отвлечется точно. Пусть корректирует, критикует. Не думаю, что моя жена сможет испортить великое произведение Александра Дюма. Хотя… это мое великое произведение. А Дюма, с сыном за компанию, еще найдет о чем написать.

— Кофе двойной, крепкий, — сказал я, как только вышел из спальни.

Никифор только кивнул и быстрым шагом удалился. Уже должны были сидеть в гостиной те люди, которые обязаны найти зацепки, кто именно организатор покушения. Действовать я начал еще до встречи с Катей, рассылая своих посыльных к нужным людям.

— В мой кабинет, — сказал я, когда, войдя в гостиную увидел тех людей, которых и ожидал.

Янош, Карп, а так же был приглашен и Марк Бергман, последовали за мной. Последний не так давно в моей компании, но я вынужден был искать своего рода главного бухгалтера для себя лично. Слишком много источников доходов у меня, чтобы я тратил время на отслеживание всех поступлений.

Это был обрусевший немец, учитель математики, которого забраковали по непонятной мне причине в Московском университете. Между тем, он очень неплохо разбирался в финансах, умел считать и собирать статистические данные. А так же, что ему в плюс, Марк не растерялся, когда его не приняло научное сообщество. Ничего, еще примет. Есть у меня некоторые выкладки и по неэвклидовой геометрии и по логарифмам. Еще прославлю своего казначея, пусть только доказывает свою полезность.

Сперва Марк подался в наставничество на дому, но Бергмана скоро стали приглашать на консультации в отделение московского казначейства, где он смог наладить работу и найти некоторые нестыковки и ошибки. За это саксонца погнали и оттуда. Ибо, нечего раскрывать темные схемы, которые казались их создателям гениальными. Государственный казначей Васильев тогда прижал причинные места некоторых дельцов. Ну а я предложил Бергману официальную должность в РАК, но на самом деле, он ведет все мои дела, по всем направлениям: и лесозаготовки в Белой Руси и завод в Нижнем, земли у Луганского завода, как и финансовую кооперацию с Гаскойном, взаимодействует с Николаем Тарасовым.

— Господин Бергман, вы здесь потому, что я возлагаю на вас задачу найти, выяснить, где в последнее время покупалось оружие, штуцеры тульской сборки, что собираются по моему заказу. Еще найти все сведения о кораблях недавно прибывших и скоро отбывающих. Кто сразу и много потратил денег, кутил, или же покупал дорогостоящие вещи. Обо всем докладывать Карпу Мелентьевичу при моем отсутствии. Взаимодействуете по этим вопросам с Яношем Кржижановским, но у каждого свое направление поиска зацепок, — начал я раздавать указания. — Вы свободны, работайте!

Бергман, непропонив ни слова, удалился. Наверняка и для него и для Карпа с Яношем моя решительность и даже грубый тон могли быть необычными, но есть время и для того, чтобы показать, каким я могу быть строгим. Вместе с тем, я отправлял Марка еще и потому, что он не стал той компанией, тем моим человеком, которому я разрешу обращаться к себе на «ты», как и называть Михаилом. Но именно в таком тоне происходят те мозговые штурмы, что я собирался устроить сейчас с Карпом и Яношем.

У нас случались ситуации, когда приходилось включать мозговой штурм. И в этом процессе я не разрешал, я требовал панибратства, перехода на простые формы обращения и говорить то, что думаешь, а не гадать, можно ли обратиться таким образом, не будет ли это оскорблением.

— Ну, что, други мои?.. Французы это, или так умудрился Пален и провел отличную операцию? Не будь карета бронированной, а охрана столь достойной и в кирасах, все закончилось бы для меня плачевно, — сказал я и хотел продолжить, но в дверь кабинета постучали.

Вошел Никифор, расставил приборы и налил мне и двоим моим гостям крепчайший кофе. Я не спал ночь, придется и день активно работать, да еще и с ясной головой, так что кофе хоть как-то поможет, остальное — это сила воли.

— Англичане, — произнес Янош. — Это они.

— Все указывает именно на них, поэтому у меня и сомнения. Слишком грязно сработали, так подставляясь, — размышлял я вслух. — Есть зацепки?

— Кое что есть, Михаил, но, как ты сам говоришь, сперва обсудим, кому выгодно, после поговорим о том, у кого какие возможности, — начал издалека Янош.

— Это наши, Михал. Исполнители кто-то из наших. Я словил себя на мысли, что если бы стояла задача, я поступал бы похожим образом. Так только ты и учил, — задумчиво сказал Карп.

— Карп, прости, можно все же я закончу? — перебил Янош казака. — Французы не могут так рисковать. Если хоть какая ниточка поведет к ним, просто разладится вероятный союз России и Франции. Австрия? Так насколько мне известно, они не особо приверженцы таких методов решения проблем. Может я плохо осведомлен о возможностях канцлера Австрии Тугуте, но не думаю, что они. Габсбургам еще хоть что-то свое продавливать на переговорах по Северной Италии. Туркам вообще тут пока делать нечего, ты им и не насолил вовсе, так что…

Янош развел руками, показывая, что только Англия и остается. Почему я сомневался? Наверное, несколько переоцениваю уровень современных возможностей и традиций специальных операций. Спецслужб еще, как таковых, нет, это время только осмысления подобных специализированных организаций. Тем не менее, топорная работа, много наследили исполнители, пусть и сами действия во время покушения более чем опасные для меня.

— Понял, что Англия. Но так грязно работать? — говорил я.

— Да почему грязно? Лошадь подбили, остановили, пошли выстрелы в карету. Пуля должна была пройти в локте от дивана, тебе в живот. Потом эти тати, что напали — сущие звери и… — Карп посмотрел на Яноша. — Ты, Барон, прощай, но вокруг да около умничать будешь в другом месте. Наши это были! Иные рассуждения от Лукавого.

Янош не должен был обидится. У них с Карпом есть такое — соперничество. Но, как я понял и дружбу водят. Там даже вроде бы заходил разговор про то, чтобы дочку Карпа пристроить в жены к Яношу. Северин так нагулялся, набегался, что казак и не рассматривает Цалко своим зятем, Карпу уже шляхтича подавай. Но точно не о том у меня голова сейчас болит.

— Объясни, Карп! — потребовал я, скорее для того, чтобы собственные выводы подтвердить.

— Мы отрабатывали такой вот захват кареты. Причем, все, или почти все, кто проходил обучение подобные приемы знают. А еще… Стрельба. Ну не видел и не слышал я о том, что кто-то так стреляет. Стрелков только мы таких готовим, — сказал Карп, а в это время Янош в отрицании махал головой.

— Не прав ты, Карп. Было дело, Платона Зубова вот так же пристрелили. А расстояние было еще больше того, как стреляли в карету. Может это и вовсе один и тот же человек? — высказался и Янош.

Нужно срочно сменить тему, а то могу своими эмоциями натолкнуть на еще какое умозаключение Барона-Яноша. Все-таки он мудрый и умеет неординарно мыслить. А так, да, получается, что против меня сработали тем же оружием, что использовал и я в покушении на Платона Зубова. Бедняжка Платошка, судя по всему совсем плох. Впал в уныние, сильно похудел, болеет часто. Ну да я еще не знаю ни одного человека, который стал бы лежачим и излучал здоровье. Коляску инвалидную что ли придумать? Вот помрет Платон, я и подумаю об этом.

— Карп, ты и мои люди место во тщанием осмотрели? — спросил я.

— Да! Вот только, гвардейцы и всякие полицмейстеры обтоптали все, что можно и нельзя, но пару капель крови недалеко от лежки стрелка я нашел. Они вели к строящемуся павловскому замку, — сказал Карп. — Десятник Никитин говорил, что стрелял в тень, но не погнался, так как был в бою. Видать, что задел.

— Всех медиков нужно проверить, кого вызывали, кто и где находится. В Петербурге их не настолько много, чтобы это сделать, — сказал я.

— Немного? — удивился Янош.

— Тех, кто мог бы помочь, не так много. Многие работают со знатными семействами и их пока можно исключить. Сильно дешевых, кто работает с разночинцами, пока тоже. Проработайте медиков, которые сотрудничали с английским посольством, — сказал я.

На самом деле, то, что сейчас я проговаривал, это было больше на эмоциях. Что я знал из криминалистики, собственного понимания оперативной работы или читал даже в книгах — все или почти все я рассказал Яношу и частично Карпу. Они все должны сделать сами. И уже то, что Карп заметил следы крови — большой успех. Уверен, что полицмейстеры Петербурга даже не подумают о том, чтобы полноценно осмотреть место преступления.

К слову, о качестве работы нынешней полиции говорит то, что я вернул себе штуцер, из которого стрелял некогда в Платона Зубова. Пусть я это сделал и почти через месяц, но, как я спрятал оружие на крыше, так оно там и лежало.То есть, никто не осмотрел предполагаемое место, откуда был произведен выстрел, может, даже и направление выстрела не определили. Ничего, думаю, скоро страна получит учебник по криминалистике и оперативной работе.

— Ты поднял всех питерских Иванов? — спросил я у Яноша. — Пусть землю роют, ищут.

— Всех, конечно, сделал это сразу, перед тем, как ехать к тебе, — даже с некоторой обидой сказал Янош. — Есть еще вести, с которыми я собирался прийти к тебе, Михаил. В Петербург прибыла некая Мария Луиза фон Хехель. Тебе, Михаил, это имя о чем-то говорит?

Признаться, я не сразу понял, о ком идет речь. Но, когда вспомнил эту баронессу, мое настроение еще больше поползло вниз. Казалось бы, такая замечательная комичная история про то, как атаман Платов оприходовал некую девицу, которая была далеко не девицей. Если она здесь, значит, канцлер Тугут тоже сделал свой ход. Верить в то, что Мария Луиза так стосковалась по ласкам Платова и прибыла в Петербург его искать, не стоит.

— Что она делает, что говорит? — спросил я.

— Плачет. Говорит, что не праздна… от вас, — Янош даже перешел на обращение на «вы».

Беда не приходит одна? И что мне делать с этой бабой? Теста ДНК здесь как бы и нет. Скажет, что была со мной где-нибудь в кустах дворца Габсбургов, так и не отвертеться. Но, как же быть с тем фактом, что ее видели с Платовым? Этот вопрос я и задал Яношу, до того вкратце описав ситуацию.

— Михаил, она просто скажет, что ее изнасиловали, воспользовались тем, что была пьяна. В Петербурге нынче и так ходят слухи и разные истории о том, как пьют абсент и виски твоего производства, и что происходит после, — говорил Янош. — Одна краше другой, как будто кто-то мелко пакостничает и хочет ограничить продажи.

— С такими историями продажи только будут расти, — сказал я, но уже был в мыслях об ответе Тугута.

Я прекрасно понимал, что теперь, чтобы ни сказала Хехель, обществом такая небылица будет поднята и раздута до небес, что опорочит мое имя. Это может быть и крах карьеры. Почему, может быть? Стоит только Аннушке Лопухиной сказать императору: «Павлуша, это ужасно! А я верила этому человеку, а он… негодяй и подлец!». И все — Сперанского в Надеждово, все и каждый начнут воротить свои носы от общения, указывая, что не знают меня и знать не желают. Если в иной истории подобное получилось провернуть с Суворовым, который умирал в одиночестве, то со мной церемониться долго не станут.

— Ты можешь ее убрать? — спросил я у Яноша, потом посмотрел на Карпа, как бы задавая этот вопрос и ему.

— Она проживает при австрийском посольстве. Выезжает в сопровождении помощника посла. Приезжала к мадам Шеволье, — доложил Янош.

Я задумался. Не может же быть такого, что австрийцы начали плотно общаться с французской шпионкой.

— Кутайсов, гнида! — догадался я, зачем может Хехель ездить к Шевалье.

Вполне возможно. Брадобрей чаще всего свои делишки делает исподтишка. То какое липовое письмецо подсунет, то просто оговорит человека, но, что его отличает, особо в обществе себя он не выпячивает, при этом все знают, что Кутайсов в большом фаворе у императора.

— Сделайте так, чтобы мадам Шевалье узнала, что Хехель — австрийская шпионка. И, что помогая ей, Шевалье помогает не Кутайсову, но Австрии, — сказал я, подумал и добавил. — Карп, на тебе слежка за этой дамой. И готовим подделку письма от канцлера Тугута с указаниями шпионить для Хехель.

В дверь постучали.

— Ну вот, скорее всего, сейчас меня будут дергать, — предположил я и оказался прав.

Прибыл фельдъегерь от Петра Алексеевича Палена. Письмо, которое он принес, содержало немало текста. Но, сколько я ни читал, пусть таких слов там написано не было, но мне всюду мерещилась одна фраза: «честное губернаторское, я здесь не при чем». На самом деле в письме было следующее: «возмутительно… найдем виновных…». Между тем, была и всемилостивейшая просьба, по возможности, если у меня будет время прибыть во дворец, первым делом переговорить с Петром Алексеевичем Паниным. Такого тона я никак не ожидал от генерал-губернатора.

Сперва я подумал, что наиболее подходящая поговорка в данном ключе: на воре и шапка горит.

— Так, друзья, — обратился я к Карпу и Янушу, вставая с кресла и направляясь к выходу из кабинета. — Думаю, что скоро мне нужно будет отбыть во дворец. Сделайте такую охрану, чтобы никто и думать больше не смел о покушении. Усильте охрану дома и Екатерины Андреевны. Но охраняйте мою жену так, чтобы она меньше замечала опеку.

Еще через час к дому прибыло сразу полроты лейб-кирасир, которые должны были сопровождать меня во дворец. Такие почести и не каждому вельможи предоставят. Хотя… я же нынче и есть вельможа.

Две кареты, абсолютно одинаковые, между ними мои конные стрелки, два десятка, впереди и позади картежа скакали лейб-кирасиры. Я ощущал себя первым охраняемым лицом. Интересно, а такой уровень охраны, если сложить все составляющие и качество бойцов и представительство и кареты, был у кого-нибудь? Нет, не в истории, там примеры найдутся, в современном мне мире?

— Кто? Кто покусился? Почему? — император встречал меня прямо внизу Парадной лестницы Зимнего дворца.

— Ваше императорское величество, — я поклонился.

— Отвечайте мне, почему в вас стреляли тут, рядом с моим строящимся дворцом и недалеко от Зимнего? — тон монарха был требовательным. — Это меня хотели убить?

Складывалось ощущение, что император обвиняет меня в случившемся. Или он ищет виновника своих страхов?

— Не могу знать, ваше величество, но, уверен, тот, кому вы поручите, если сочтете нужным, расследование, обязательно узнают истину, — отвечал я.

— И все же какие ваши мысли? Кто? И зачем? — спрашивал император.

В это время я заметил жену государя и наследника. Они стояли наверху лестницы, были в халатах, видимо, Марию Федоровну и Александра Павловича только что подняли по требованию императора. Вообще-то сейчас около пяти часов ночи, отсюда и мое удивление, что император… а еще и наследник… Как бы они не посчитали меня виновным в их недосыпе.

— Почему стреляют возле моего дворца, когда я сплю? — уже не таким нервозным тоном спрашивал Павел Петрович.

Складывалось впечатление, что спрашивает он у самого себя. Похоже, что фобии государя обострились. Стреляли в меня, а попали, получается, в российского императора. Так что тот, кто хотел избавится от меня, частично цели своей добился, пусть она и косвенная. Стрелок ослабил власть русского государя, сделает ее еще чуть сумасбродной.

Павел Петрович сел на ступеньки Парадной лестницы. У стоявшего неподалеку лакея, вдруг, материализовалась в руках небольшая подушечка, но слуга не успел ее подложить под монаршее седалище.

— Меня хотят убить. Я это чувствую. Мне нагадали… Господи прости меня грешного! — император перекрестился.

— У вашего величества много верных слуг, готовых встать на защиту трона, — я сказал то, что должен был сказать.

Император не реагировал. Я стоял и возвышался над российским государем, физически, конечно. Но и такое положение было для меня некомфортным. Разве можно вообще говорить о комфорте, когда видишь своего императора в таком жалком состоянии? И я еще снисходителен к этому человеку, так как понимаю, воспринимаю его больным, которого просто нужно лечить. Вот только этого лечения в современном мне мире никто дать не сможет, только навредить, а я сам в психиатрии чуть больше, чем ноль.

Вдруг, Павел встрепенулся, на его щеках вновь появился румянец, который в контексте происходящего никак нельзя было назвать «здоровым». Государь выпрямился, задрал свой курносый нос кверху.

— Я поручу охрану вас, мой обер-гофмаршал, гвардейцам из своего гатчинского полка. Они не предадут и защитят, — сказал монарх.

Я поклонился, смиренно принимая такую заботу. По мне, так они больше мешать будут, болтаться под ногами. Но разве можно было отказываться? Бедный Павел… а ведь уже завтра у тебя окажутся четыре письма английского посла Уитворта. И пусть одно из них подделка, но, уверен, она будет качественная. Если есть лекала, образец почерка, печати, то есть и человек, который это все подделает. Уже прямо сейчас он должен работать с бумагой и чернилами.

Перед отбытием во дворец я составил текст письма. Что мне точно досталось от реципиента, так умение подражать стилю рукописей. С этого и начался мой путь в этом мире, когда я излагал чужие мысли так, чтобы Алексей Борисович Куракин, читая письма, думал, что у него провал в памяти и на самом деле это он и написал.

Главное изменение к тому, что еще ранее я хотел написать от имени английского посла, было то, что в письме найдется и упоминание о баронессе фон Хехель. Уитворт, якобы, будет писать, что присланная в Париж агентесса австрийского канцлера Тугута уже приступила к своей работе и будет дискредитировать появившегося при дворе курносого коротышки франкофила Сперанского. Причем, что обязательно, упоминание будет, что действовать она будет через чувства и милосердие Анны Лопухиной, используя вовсю фаворитку. Уверен, что это взорвет внутри Павла Петровича очередную ядерную бомбу. Жаль, мне, действительно, жаль, что и я наношу свой неслабый удар по психике монарха. Но тут никуда не деться.

А еще мне неприятно получать клише франкофила. И пусть это утверждение можно поставить под сомнение тем, что я бил французов и, по сути, герой войны в Италии, сбросить навешанные ярлыки в будущем будет очень сложно.

Кроме того, я не хотел становиться истинным врагом Англии. Как ни крути, но это наш главный экономический партнер, а экономика очень важная вещь, особенно, когда я же и запускаю в России промышленную революцию. Стране необходим приток финансов, даже и специалистов. Но… Англия никуда не денется. Она потеряла немалую часть своего флота, одни из самых современных кораблей, Россия расширяет свое присутствие в Средиземном море. В Лондоне будут вынуждены покупать у нас и лес и пеньку, парусину… не удивлюсь, если еще и пушки попросят. А тогда что?..

— Ваше величество, я понимаю, что не вовремя, но у меня есть мысли, почему в том числе на меня покушались… — сказал я и стал ждать реакции императора.

— Ну же! — почти выкрикнул он, встал, и начал метаться взад-вперед у подножия лестницы.

— Вот ваше величество, — я извлек из обшлага камзола бумаги и протянул монарху. — Это проект увеличения цен на ряд товаров, которые Англия у нас покупает и от которых она не может отказаться. Вероятно кому-то стало известно, что я готовил такой доклад вашему величеству.

Павел Петрович вырвал у меня бумаги, стал их жадно листать.

— Зерно? — удивился монарх. — Вы предлагаете повысить цены на зерно для Англии в полтора раза?

— Ваше величество, в Англии сейчас большое количество беженцев из Ирландии, которая так же отдавала часть своего урожая в Англию. Кроме того, англичане формируют большую армию. Они боятся того, что Наполеон Бонапарт решиться на десант где-нибудь в Шотландии. Флот английский так же не безусловный хозяин морей, а французы контролируют уже немало голландских верфей. Так что армию нужно кормить, беженцев содержать, или просто убивать, делать запасы впрок, потому что много мужчин будут выведены из экономики страны, — подробно объяснял я Павлу свои предложения.

На самом деле, я сомневался, начинать ли войну, пусть и экономическую с Англией. Я не считаю, что у России есть постоянные враги, нет, у каждой страны, а Россия не исключение, есть временные неприятели. Заклеймить кого бы то ни было вечным недругом — это не профессионально. И англичанка пока не так, чтобы сильно гадила России, уж точно меньше, чем в иной истории она это делала позже. И Наполеон не друг России, он соперник. Но… Раз вышло так, что обстоятельства не оставляют мне шансов принимать более взвешенную политику, буду топить линкор под названием «Англия» всерьез.

— Александр, позаботьтесь о нашем обер-гофмаршале! Пусть ныне он будет во дворце. Я усилил охрану, — сказал Павел Петрович, обращаясь к своему сыну и отправился, как мне кажется, искать успокоения у Анны Лопухиной.