Сперанский 5. Заговор

Глава 22

Глава 22

Зимний дворец

20 февраля 1799 года.

— Готово, господин обер-гофмаршал, — с интонациями полководца, только что выигравшего самое главное сражение в своей жизни, произнес Емельян Карпов.

— Карп, ты молодец! — усмехнулся я, наблюдая искренние чувства открытого, а еще талантливого, если не гениального, повара.

— Ваше превосходительство, это все вы, я же по гроб жизни, я же… — начал распыляться мужчина.

— А ты и так служишь мне, хорошо это делаешь, когда многие, ко всеобщей пользе, — усмехнулся я. — Но имя нужно менять. Становись… Иммануилом Карпьеном, или что-то в этом духе. Вот ей Богу, прознает кто-нибудь, что императору готовит еду Емелька… Пусть не Пугачев, но тоже из тех, казацких кровей… Беды не отберусь.

— Простите, ваше превосходительство, но я горжусь и своим казацким прошлым и своим именем, — несколько обидчиво сказал казак.

Чудны дела твои, Господи! Кто мог подумать, что в суровом казаке уже как почти тридцати лет отроду, будет столько творчества и такой полет кулинарной фантазии? Как на варке кулеша можно пристраститься к готовке? Но вот он, лучший выпускник кулинарной школы!

Признаться, Емельяна я взял на кухню по банальной причине — мне нужно как можно больше грамотных боевиков во дворце. Лакеи, истопники, кучера, повара и даже садовники с конюхами, везде мои люди. Хуже работать система под названием «русский императорский двор» не стала, тем более, что тех профессионалов, на которых все держалось, я не только не уволил, но и повышал. А вот то, что сейчас при Павле боевого прикрытия из моих людей больше, чем гвардейцев, это факт.

Емельян один из них, но, оказавшись три месяца назад лишь простым поваром, он во всю раскрыл иную свою грань, стал су-шефом, ну или «по-нашенски», помощником старшего повара на второй смене. Если так пойдет дальше, то быть ему великим кулинаром.

— Все, я тут больше не нужен, работайте, как обычно, а за пирожными я пришлю, — сказал я и направился ближе к столовой, где должен быть император.

Мы примчались с Александрой Павловной вчера поздно ночью. Уже столь привыкшие к постоянному движению, мы опять мчались подальше от русско-шведской границы с небывалой скоростью, меняя коней, как на гонках меняют шины у болидов, молниеносно. У каждого была своя мотивация спешить. Я должен был провести еще ряд встреч, связанных с подготовкой к заговору, вернее к своим действиям во время его. А еще, находясь рядом с действительно красивой женщиной, я… ну не железный. Александра красивая, она, несмотря на незначительные капризы стойко перенесла все тяготы. Там мужикам было до слез тяжело, а она еще и беременная.

Дурак, преступно глупый, это Густав Адольф. У него жена — сущий бриллиант. Красива, весьма не глупа, с характером, милосердна до безумия. Все упрашивает меня не бомбить Стокгольм. Я проговорился, что это возможно и что у меня есть средства отомстить и за себя и за нее. Почти уверен был, что Александра, как принцесса, как королева, уязвлена и готова покарать за свое унижение. А она лишь только миловать.

Вообще, девки у Павла удались на славу. Мария — не лишена шарма, умна и находчива, Елена, так та и вовсе икона красоты, почти как моя Катенька. Была еще и Екатерина Павловна. Пусть полненькая, но с таким живым умом, что когда вырастет, хоть ставь министром экономики и развития, если такое министерство будет создано.

А вот про сыновей я такого сказать не могу.

Узнав о том, что государь в столовой и повелел обождать с чаепитием, я уже почти бежал на выход из Зимнего дворца, к набережной, куда должна приехать Катя, она уже предупредила меня, что приедет, как бы я не уговаривал этого не делать. А я особо и не уговаривал. Охрана у нее отличная, скоро жене уезжать из города, так что не мог отказать себе в удовольствии хотя бы посмотреть на любимую женщину. Мало ли как оно сложится.

— А вы это куда, обер-гофмаршал? — одернули меня, причем перехватили за руку и силой ее сжали.

Я никогда еще не слышал такую интонацию, чтобы должность обер-гофмаршала, входящая уж точно в десятку, если не в пятерку, наиболее знатных в России, столь уничижительно была произнесена. Обер-гофмаршал звучало, как «навозник».

Хорошо, что я по голосу узнал говорящего, иначе мог бы и ударить.

— Ваше высочество! — обозначив поклон, я выдернул свою руку из захвата.

Я такой же дворянин, не поротый, как и все остальные. Со мной так можно, но только императору и то, лишь до того момента, пока я не уйду с государевой службы.

— Как посмели вы так бесчестно поступить? Был у моего отца один исполнитель грязных дел — Аракчеев, еще тот… Теперь вот и вы. Выкрасть королеву Швеции? Густав Адольф в своем праве, он может поступать с женой, она суть его ребро, как сказано в писании, а вот она не смеет… — Михаил Павлович, детина двадцати лет отроду, думал, что отчитывает меня, но и не подозревал, что сейчас перечеркивает свою судьбу, ну или изменяет ее, возможно не самым лучшим образом.

Действия шведского короля были понятны Константину Павловичу, великий князь поступал схожим образом: он сам запер свою жену в доме и не выпускает, если только не на обязательные выходы. А еще, я то об этом знаю, мне, как обер-гофмаршалу положено знать, Константин посадил один раз жену свою Анну Федоровну в вазу и давай стрелять и по вазе и рядом с ней. Нормально? [современники отмечали и буйный нрав Константина и некоторые его неадекватные поступки в отношении жены, которая пыталась от него сбежать]

— Вы меня поняли? — злобно спросил Константин.

— Нет, — спокойно ответил я.

— Что? Да как ты! — разъярился Константин Павлович и даже замахнулся на меня рукой, но внутри его щелкнул какой-то триггер и его высочество осунулось. — Прошу простить меня! Вел неподобающе, вы дворянин, но не слуга.

Я ничего не ответил. Парень искренне болеет войной, а на войну-то его и не отпускают. Тут еще и ревность к жене, причем беспричинная. Особенно его должно гневить то, что Константин ревнует Анну к своему же собственному брату, к наследнику престола.

Я не пошел на набережную, приедет Катя, мне сообщат, а порыв лететь к любимой на крыльях любви прошел. Отойдя в сторону, пройдя анфиладу комнат, я остановился, чтобы успокоиться. Мне нужен отдых, все сложнее контролировать себя. Вот и сейчас чуть в морду не дал его высочеству.

Пройдя еще немного, я остановился только перед императорской столовой. Было слышно веселье, радость, которых в этой семье я уже давно не наблюдал. А наблюдал ли вообще подобное? Не припомню, значит, не случалось.

По голосам было понятно, кто внутри. Там девчонки, вместе с Александрой Павловной, наследник, так как Александр Павлович громче всех смеется, ну и сам Павел. А, нет, вот еще заливается смехом младшенький, Николай Павлович. Улыбка сама собой появилась на моем лице. Если есть рядом радость, счастье, то оно волнами растекается повсюду. Кто хмурый, заметив счастливую чужую улыбку, сам, пусть и краешком губ, но улыбнется. Не все в этом мире серо, есть и красочные тона.

— Ваше превосходительство, позвольте отрекомендоваться, поручик Конного лейб-гвардии полка Яков Алексеевич Потемкин, — ко мне подошел черноволосый молодой, и на вид, лихой офицер.

— Обер-гофмаршал Его Величества, генерал-лейтенант Сперанский Михаил Михайлович, — отрекомендовался и я. — Прошу вас, и вас господа, обождать.

Я обращался еще и к двум другим поручикам. Они стояли у дверей столовой, словно на параде, демонстрируя идеальную выправку. Как же! Пришли к самому императору на чаепитие! Вот только государь несколько занят своей семьей, императорская фамилия даже не начинала чай пить, хотя к этому все готово.

Это было нормально, что во дворце, у входа в императорскую столовую, расположились молодые офицеры. Не знаю, чего Павел хотел добиться часто приглашая на чаепитие разных людей, прежде всего, офицеров, но, как я знал, такая практика была в иной реальности и у потомков нынешнего монарха. Молодые люди приходили, проводили за столом двадцать-двадцать пять минут, отвечали на вопросы императора, если он был только в духе, а после гости получали «сладкие гостинца» и уходили, помня об этих минутах всю свою жизнь.

— Прошу простить меня, ваше превосходительство, но могу ли я задать вам вопрос? — не унимался Потемкин.

Вообще офицера с такой фамилией очень странно было видеть в Зимнем дворце. Не любил император одного из главных фаворитов своей матери, Григория Потемкина. Но, как я посмотрю, в последнее время немало чего странного твориться на вершине Российской империи. И многие изменения мне нравятся. Как будто, сложный больной начинает выздоравливать. Болезнь отпускает, но еще требуется постельный режим и присмотр врачей.

Вдруг, двери в столовую распахнулись, оттуда вышел весь веселый и озорной, чуть не припрыгивая, наследник русского престола. Александр Павлович. Он увидел меня, скривился, будто раскусил кислый лимон. Я поклонился, но был проигнорирован. Лицемер! Только что он играл роль счастливого брата, который встретился со своей сестрой, но явно осуждает меня, скорее всего за то, что я привез его родственницу, вырвав из унижения. Недалеко в своем взгляде на мир Александр ушел от братца Кости. Только тот более честный, он эмоции демонстрирует, не умеет их скрывать, а этот лис, держит свою ненависть внутри.

Может там, внутри себя, Александр и любит кого-нибудь, кроме себя, но я уже в это не верю. Он знает, что я не очарован им, таким из себя умным, утонченным, величественным. Александр, как мне кажется, такие вещи даже не знает, он их чувствует. Эх, Саша, Саша!.. А ведь я думал на тебя ставку делать!

— Господа, его императорское величество, сейчас выйдет к вам, — провозгласил ливрейный лакей, а молодые офицеры подобрались, казалось, что это уже невозможно, но они еще больше выпрямились.

Через пару минут, веселый со смеющимися глазами, вышел император. Павел общался с офицерами непринужденно, даже извинился за то, что не примет их по причине радости в императорской фамилии, нужно уделить внимание прибывшей из Швеции дочери.

Такое открытое общение шокировало офицеров. Они же думали о государе, как о сумасброде, чудовище, которое может нос откусить за не начищенную пуговицу. Но все не так, император веселый и откровенный человек, уважающий честь и достоинство дворян. Правда, он такой именно сейчас.

— Господин Сперанский, распорядитесь, чтобы господам дали такие сладкие подарки от императора, что нигде более они не попробуют, — Павел лукаво улыбнулся. — И пусть они угостят своих прелестных дам. Так ведь, господа, дамам угощение самое то!

— Дозволите, ваше величество, господам даровать Царской настойки? — спросил я, так же улыбаясь, вторя настроению государя.

— Но только так… — деловито-шутливо император погрозил пальцем. — Чтобы не во вред службе. И еще… Бейте шведа, как умеют только русские воины!

Сказав это, император удалился в столовую, только повелев и мне последовать за собой. Я распорядился об угощении офицеров, и спешно направился в столовую, оставляя шокированных офицеров наедине со своими мыслями. У кого-то прямо сейчас ломается мировоззрение.

К сожалению, а где и к счастью, Павел, действительно сделал столько много, чтобы его считали главным злом для русского дворянства, что на фоне дворянского беспредела в Екатерининскую эпоху, подобное ломало сложившиеся устои.

Все эти разрешения крестьянам жаловаться на своих господ, действенное наказание, штрафы, с помещиков за загубленные крестьянские души, как и много иного, формировали отношение к монарху. Настолько помещики и некоторая часть военных возненавидели государя, что ожидали видеть зверя, а увидели счастливого человека.

— Ваше величество! — я церемониально поклонился сидящей за столом Александре Павловне.

— Хм… Вы умеете быть обходительным? — отвечала королева Швеции, а после обратилась к Павлу. — Папа, где вы нашли столь многогранного в своих талантах подданного? Если мне будет позволено Господом вновь занять свое место в старом дворце в Стокгольме, я хотела бы видеть Сперанского подле себя.

— Дочь моя, не отдам! — император и королева рассмеялись.

— Пользуясь случаем, ваше королевское величество, позвольте испросить вас прощения за вольные и невольные прегрешения. В знак моей искренности, не сочтете ли за оскорбление, что чудное пирожное, созданное моим знакомым поваром, будет названо вашим именем? — сказал я.

— Ха! Ха! Это же надо, папа, я буду есть Сашеньку! — рассмеялась великая княжна Мария.

Вновь смех. И даже не заботит эту часть императорской семьи, что нет с ними старших братьев, что матушка где-то бродит, вернее, оказалась больной и не выходит, хотя я точно знаю, что она здорова.

У меня сложилось четкое убеждение, что о заговоре знает не только Александр Павлович, но и его брат Константин, а так же императрица. Я точно знаю, что Мария Федоровна крайне оскорбилась связью императора с Мадам Шевалье. Императрица терпела Анну Лопухину, но французскую актрису не переносила, считая себя уязвленной. Так что? Мстит мужу? Ей напели, что Павла только объявят сумасшедшим, так она решила, что лучше быть матерью императора, чем отлученной от мужа императрицей? Или сама захотела править, вдохновляясь судьбой Екатерины Великой?

— Михаил Михайлович, я сочту за честь, в случае, конечно, что пирожное будет сносным, если мои имя и тут будет увековечено, а не только, как сбежавшей королевы. Но я благодарна и за побег, и поверьте, будет возможность, я поспособствую вам, — сказала Александра и тихо добавила. — Еще бы та девочка выжила.

В такую королеву можно влюбляться. Подував об этом, я было дело, чуть не сказал, что оружием красоты и любви эта королева может править державой. Но вовремя спохватился, когда понял, как именно можно растолковать подобные слова. Екатерина так же правила красотой и любовью, вот только это как-то пошло выглядело, в последние годы царствования, особенно.

В это время принесли десерт. Это было пирожное, названное в иной реальности «Павлова» в советском простонародии «бизе с кремом».

— Прекрасное, воздушное и светлое, как облик и душа вашего величества, — презентовал я блюдо.

Павел Петрович поменялся в лице и уставился на меня немигающим взглядом. Да, увлекся я, слишком откровенные комплименты говорю мало того, что замужней женщине, так и королеве, вдобавок дочери российского императора.

— Я хочу познакомится с вашей женой, Михаил Михайлович, — после некоторой паузы сказала Александра Павловна. — Она Оболенская? Дочь князя Вяземского? И как князь усмотрел такого зятя?

— Это возможно, если будет на то воля моего императора, — сказал я, вновь примеряя образ благопристойного верноподданного.

— Покидать дворец я запрещаю! — сказал Павел и от этих слов опять повеяло павловским самодурством.

Правда, учитывая обстоятельства, что королева была украдена, а со Швецией вот-вот начнется война, на границе уже имели место перестрелки, запрет вполне логичный. Так что либо с серьезной охраной выходить, либо Александре стоит посидеть во дворце.

— Господин обер-гофмаршал, проследуйте со мной! — строго сказал Павел Петрович и пошел в направлении своего первого кабинета.

Все, кончилось веселье. Лимит на улыбки император Павел выполнил на пару месяцев вперед. Наверное, и я несколько забылся, не хочу думать о том, что прямо сейчас наступает переломный момент в истории России. Просто усталость накапливается, она умножается на переживания, стресс, повышенное чувство ответственности.

Я же понимаю, что от меня сейчас очень многое зависит. Просто плыть по течению и ждать, когда заговорщики сделают Россию слабой, а это неминуемо, так как последует крутой поворот в политике, я не буду. Наследники так себе, император временами то же ни то ни се. Нет абсолютного фаворита в этой гонке за престол, в моей голове не сложилось четкое видение, такое, чтобы не сомневаться. Но выбор же сделан.

— Читайте! — сказал Павел Петрович, когда мы вошли в его кабинет.

На столе лежала кипа бумаг, не менее десяти документов. Они были раскиданы, что не свойственно Павлу по всему столу. Он педант, а в документах, порой даже слишком. Никогда бумаги не оставит на столе, все будет лежать строго на месте. В этом мире, кстати, таких людей хватает, я, например…

Я взял один лист, просмотрел его по диагонали, второй, третий. Читать я умел очень быстро, а соображал еще быстрее.

— Доносы на меня? — спросил я, хотя ответ очевидный.

— Шестнадцать за последний месяц, — сказал Павел Петрович отворачиваясь к окну.

— Участие в заговоре? — вычленил я самое опасное обвинение.

— Подозрение. Генерал-губернатор Пален не уверен в этом, но довел до меня прелюбопытнейшие сведения, — говорил император, не поворачиваясь ко мне лицом.

Вот же прохвост! Сейчас если я начну говорить про то, что Пален и есть главный заговорщик, а еще Никита Петрович Панин, как и многие вельможи, все будет выглядеть, как оправдание и мстительные обвения. У меня же нет прямых сведений, аргументов полно, но улик и фактов немного. Если начну сейчас огульно обвинять других, только глупо стану выглядеть.

— У вас, ваше величество, есть сомнения во мне? — спросил я после паузы в разговоре.

Точно нельзя оправдываться.

— Сомнения у меня есть ко всем. В последнее время… Есть заговор, я знаю об этом точно. Я знаю… Ты, Михаил… Не понимаю зачем тебе это, если ты заговорщик. Александр тебя недолюбливает, считает цепным псом. Михаил, так и вовсе огорчился, что ты Сашу привез, впервые попробовал нагрубить мне. Не понимает он, что не муж унижал жену, а шведский король оскорблял меня, русского императора, — говорил Павел, избавляя меня от сложного поиска правильных слов.

— Если только прикажете, я найду как и с кем всех взять под стражу и привести заговорщиков в кандалах к ногам вашего величества, — выпалил я с видом лихим и придурковатым.

Почувствовал, что именно таких слов от меня и ждет император. Вот слова и прозвучали. На самом деле, я не хочу вот так арестовывать, или как-то препятствовать заговорщиками. Они должны проявить себя, они обязаны прийти во дворец за тем, чтобы убить императора. Мне нужно манипулировать императором, но еще не все готово к этому.

— То, что я скажу, должно сохраниться в тайне. Если бы ты не привез Сашу… Но ты привез ее, я хочу доверять… — император замялся, после резко повернулся ко мне лицом.

Глаза Павла, только недавно бывшие счастливыми, налились тоской и какой-то обреченностью. Он посмотрел на меня, вдохнул-выдохнул и выложил свои опасения и обиды.

Нет, не на меня был обижен русский монарх, скорее на свое окружение, французов, шведов, на весь мир. Наполеон пошел на выручку Дании к Копенгагену, выбил всех англичан, заодно направив Мюрата в Ганновер. Дания была вроде бы как освобождена, но… Не спешит будущий император Франции выводить свои войска из этой страны, Талейран ведет переговоры о том, чтобы в Дании на постоянной основе были французы. Мало того, чтобы был кто-то из Франции, кто будет корректировать датскую политику.

Что касается окружения государя, то все и на всех пишут доносы, хотя я в тут фаворит. Пален, как и в иной реальности, рассказывает сказки про свое внедрение в число заговорщиков для разоблачения заговора. Мол, не известны еще все действующие лица. Ну да!

— Ваше величество, вы отправили в опалу Аракчеева, одного из самых верных, преданных вам лично людей, — решил я встать на защиту Алексея Андреевича.

— Пусть пока подумает в своем имении Грузино, как служить честно, — решительно сказал Павел Петрович и по тону я понял, что не стоит тему развивать.

Наступила пауза в разговоре. Я не мог ее нарушить, а Павел, будто замер. Эта неловкость продлилась довольно долго. Я уже, словно случайно, и ногой пошевелил чуть громче и якобы заинтересовался видом из окна, но император молчал.

— Завтра будет объявлена война Швеции, — неожиданно сказал Павел Петрович. — Ты… Меня убеждают, что тебя, Михаил, нужно отправить на войну. До этого было — вот это.

Император указал на бумаги. Понятно, что пробовали слить меня, чтобы выперли из Петербурга. Когда поняли, что это невозможно, ну если только не была бы провалена миссия с королевой, хотя об этом мало кто знал, решили отправить на фронт. И все же у моих недругов стали руки покороче, ну или у меня подлиннее.

— Идите, господин Сперанский, но вы не слышали ничего. Не знаю почему, но именно вам я исповедовался. Может быть, это ваше происхождение повлияло? От отца-священника передалось? — Павел сперва мучительно ухмыльнулся, а после преобразился и стал вновь казаться веселым. — Нет повода грустить! Я подумаю, как вас наградить за такой подвиг. Прав Безбородко… Навестите его!

— Ваше величество, а могу ли я просить вас, объявить меня опальным? — спросил я.

— Что? Это еще зачем? — удивился император.

— Хотелось бы отвести от вас первую реакцию европейской прессы, связанную с бегством ее величества Александры Павловны. Завтра выйдут в Петербургских ведомостях статьи, где намеком станет то, что приезд Александры Павловны — это мое самоуправство, — сказал я.

Император поморщился.

— Я не бесчестный человек. Имею волю и силы признавать ошибочные приказы, — растерянно говорил император.

— И все же, подарите мне счастье чуточку пострадать за своего императора, — настаивал я.

— Пусть так, — бросил Павел и отвернулся к окну. — Хотите опалы, получите ее!

Поняв, что разговоры закончились, и быть рядом с императором нельзя без ущерба для себя, я поспешил прочь. Еще часа два назад мне было передано сообщение по уже отлаженным каналам, что во дворец прибыла Катя и ожидает в заднего входа.

— Ваше превосходительство, вас ждут. Это обязательно, — на выходе из дворца меня остановил ротмистр-гвардеец.

— Ротмистр, вы ничего не перепутали? Требовать меня к себе может только его императорское величество, — вызверился я.

Не тот я нынче человек, не те пагоны ношу… пусть не погоны, но это сути дела не меняет. Не тот я, чтобы меня требовали.

— Прошу меня простить, ваше превосходительство, для меня крайне затруднительная ситуация, но не могли бы вы пройти со мной. Еще раз прошу прощения, — гвардеец-семеновец, а сегодня их дежурство, был сама любезность.

Как собирают аналитики информацию? Да вот по таким интересным моментам, в том числе. Ведь, получается, что только что я узнал, что дежурный офицер охраны всего дворца подчиняется кому-то, человеку, которому не может отказать. И я догадывался кто именно меня ожидает. Вот только, не мог понять, почему гвардия ему подчинена.

— Ну, же, господин обер-гофмаршал, не нужно ввергать в растерянность моего подчиненного, — как-будто из-за колоны, где подглядывал, вышел Аргамаков Александр Васильевич.

Мне приходилось по служебным делам встречаться и общаться с этим человеком, являвшимся, по сути, начальником дворцовой охраны.

— Я не понимаю причину вашей фамильярности, господин плац-майор. Перед вами генерал-лейтенант армии Российской империи, извольте, сударь, обращаться по форме! — я с некоторой брезгливостью посмотрел на плац-майора.

Пусть он сейчас даже станет рассказывать мне про то, что еще является и полковым адъютантом Преображенского полка. Стоп! Сегодня же смена семеновцев…

— Господин Сперанский, я…

— Господин Сперанский здесь я! А вы — плац-майор! Вот и занимайтесь своими обязанностями! — я включил начальника и сдавать назад никак не собирался.

На самом деле, пока я не узнал, что Аргамаков является одним из заговорщиков, этот малый мне даже нравился. Теперь же кроме брезгливости, Сашок, никаких эмоций не вызывает. Но я сдерживался при виде этой рожи, но и «рожа» меня не цепляла ранее.

— Браво, Михаил Михайлович, правильно, все так! — на крик пришел и главный персонаж всей этой комедийной пьесы.

— Петр Алексеевич, так это вы просили меня подойти? — сказал я, смущая Палена, так как он не мог «просить», он мог «требовать». — Я к вашим услугам.

— Пройдемте! — сохраняя невозмутимость, сказал Петербургский генерал-губернатор.

— Я к вашим услугам, сударь! — выкрикнул мне в след Аргамаков.

Я остановился, повернулся лишь туловищем назад.

— Это вызов? — уточнил я.

— Имею честь, выз… — начал было официально вызывать меня на дуэль Аргамаков, но я его перебил.

— Через месяц, или два, сударь, я к вашим услугам, прошу прощения, но я отправляюсь в имение, ненадолго, смею предположить, — сказал я и, более не выслушивая плац-майора, ввергая его в еще большее унижение, пошел.

Пален по-хозяйски вел меня во второй кабинет императора. Я узнал только сегодня, что генерал-губернатор, с позволения государя, стал осваивать это помещение по свои нужды. Пока меня не было и в то время, когда я спешно готовил операцию по освобождению шведской королевы, Петербургский генерал-губернатор переплюнул всех и стал-таки фаворитом среди фаворитов.

— Присаживайтесь, Михаил Михайлович, — с любезной улыбкой предложил Пален, указывая на такое знакомое мне кресло.

Раньше только император мне говорил похожие слова в этом кабинете.

— Слушаю, Петр Алексеевич, — сказал я, также используя панибратское обращение.

— Вы же умеете хранить тайны? — спросил Пален.

— Петр Алексеевич, я, признаться не так, чтобы сильно хотел иметь с вами общие тайны, — сказал я, показывая, что не хочу играть в игры. — Давайте по делу. Знаете ли, спешу.

Пален встал с кресла, которое занимал раньше император и прошелся по кабинету.

— Против нашего государя созрел заговор, — словно некое таинство поведал мне генерал-губернатор.

— Я знаю, — сказал я.

Какой бы выдержкой не обладал Пален, но сейчас он закашлялся, а глаза генерал-губернатора, как сказали бы в будущем, «вылезли из орбит».

— Вам плохо? — безучастно спросил я, даже не пошевельнувшись в сторону Палена.

— Нет, нет, все хорошо! — откашлявшись сказал Петр Алексеевич. — Но позвольте полюбопытствовать. Откуда вам известно о заговоре?

— Его величество сказал, — безэмоционально ответил я.

— Ах, вот в чем дело! — Пален не скрывал своей радости.

Он подошел к столу и сел не во главе его, а на кресло рядом со мной, словно хотел подчеркнуть наше равенство. Но я и так уже не ощущал себя человеком с более низким статусом, чем у этого курлядца. Пусть моя должность придворная, но я один из богатейших людей Российской империи, герой последней войны. Я тот, кто должен «поиметь» Палена!

— У меня есть предложение к вам. Не хотите ли послужить нашему государю? — вопрос звучал, словно приглашение на вечеринку.

— Я только то и делаю, Петр Алексеевич, что служу. А в чем суть очередного этапа службы? -спросил я.

— Поучаствовать в заговоре! — выпалил генерал-губернатор, беззастенчиво всматриваясь в мое лицо, пытаясь понять реакцию.

— Объяснитесь! — спокойным тоном попросил, даже не потребовал, я.

— Вы станете одним из заговорщиков, но поможете мне разоблачить всех. Придете на их собрание, но один, без вашей вечной охраны, чтобы не спугнуть подлецов. У меня есть сведения, где оно встреча, — сказал Пален.

— Не интересно, — сказал я, встал с кресла и уже на выходе произнес. — Государь меня отправляет в опалу. Я хотел, как лучше, когда привез королеву, но поставил под удар честь его величества. Так что уже завтра меня в Петербурге не будет.

— Вот как? — Пален задумался, но скоро просиял. — Что ж, мне искренне жаль. Я попробую уговорить государя простить вас. Но, да, нужно несколько обождать. Но я уверен, что у вас найдется много дел и вне дворцовой кухни.

— Честь имею! — сказал я и вышел прочь.

Уже вечером две из моих карет оправятся в сторону Надеждово, в одном из экипажей будут опальный обер-гофмаршал Сперанский с супругой. А в доме Сперанского появится всего-то еще один слуга, но он будет одного роста с Михаилом Михайловичем, с одним цветом глаз, может только с усами, черноволосый… Я еще не выбрал себе парик.