Сперанский 5. Заговор

Глава 16

Глава 16

Петербург

25 января 1799 года

«Сперанский — святой, который оживляет людей!» «Новая мессия, да еще в нашем Отечестве!» «Невиданный аттракцион поднятия из мертвых праха Петра Великого!»

Вот такие должны были быть заголовки газет после того, что именно произошло в кабинете императора? Да не приведи, Господь! Я не хотел бы себе такой славы, чтобы толпы простого люда выискивали меня, дабы прикоснуться к руке. Или толпы великосветских дам и их дочерей тащили бы меня в ближайшие кусты, чтобы там прикоснуться не только к руке.

А ведь все это весьма вероятные сценарии, просочись все нюансы произошедшего в кабинете Павла Петровича наружу. Народ-то суеверный, причем, и знать в большей степени мало отличается по этому показателю от простого народа. Оккультизм, мистицизм со всякими гаданиями и вызовами духов — модная забава в великосветском обществе. И пройдут десятилетия, век, но мало чего измениться. Вспомнить того же Распутина, который появился в еще более просвещенное время, но был принят на самом верху.

И сейчас в Петербурге ходят-бродят всякие предсказатели, а еще и этот монах Авель стращает своими предсказаниями. Не знаю, как в иной реальности он предсказывает, но нынче… И приде человек не нашего мира… Что это за мистика, вашу налево? А то, что Павлу уже не предрекают обязательную смерть, хотя не так давно такие предсказания были чуть ли не нормой? И что это за человек не их их мира? Я? Нужно избегать Авеля, так, на всякий случай.

Чтобы обо мне меньше говорили, так как слава целителя мне не нужна, насколько мог деликатно, я постарался сместить акценты в сторону святости императора. Мол, именно его молитва и помогла сделать чудо. Во-первых, персона российского императора уже сама по себе имеет сакральный, частично мистический флер. Во-вторых, подобное может пригодиться мне в будущем. Не мне, а Российской империи. Хотя я все больше соединяю эти понятия: иметь собственную выгоду и создавать выгоду стране для меня почти одно и тоже. Нужно будет на досуге подумать, насколько это правильно.

Александр Андреевич Безбородко, к сожалению, получил последствия своего инсульта. Левая рука у него отнялась, ноги и без того болезненные, уже почти не ходят. Но для людей, которые встречаются с проблемой передвижение это самое «почти» очень много значит.

Специально создавать инвалидную коляску ранее я не собирался, но, видя, как Александр Андреевич почти полностью потерял мобильность даже дома, передал в ахтынские мастерские чертежи изделия. Это изобретение уже известно, нечто похожее было, наверное, на заре человеческой цивилизации. Однако, по моим чертежам человек, по каким-то причинам не способный ходить, но со здоровыми руками, сможет самостоятельно передвигаться. После того, что произошло и после признаний, я, конечно же, стал иначе относиться к Безбородко и как можно чаще стремился его навещать.

Что это? Внутренние мои психологические проблемы? Или нечто метафизическое. Получается, что я обнаружил у себя существенную уязвимую точку — семья. При этом вот сказал Безбородко, что хотел бы такого сына, как я, и на тебе, я отношусь к нему более эмоционально, чем к отцу реципиента.

Александр Андреевич не отстранен, не отправлен в отставку, однако, нынче канцлер Российской империи полноценно исполнять свои обязанности не может. Вокруг такого факта ходят разные слухи. Но я думаю, что император пока отойти не может от того, свидетелем чего стал. Может думает, что Безбородко угоден Богу, вот и не сменяет его.

И это в то время, когда перед Россией стоят новые вызовы. Государству нужен новый канцлер, вот только боюсь, что мне эту должность не получить, а вот на других претендентах негде клейма ставить, один подлее другого.

Но это все мои мысли, которые пролетели в предвкушении появления императора. Минут пятнадцать собравшийся свет российского общества ждал Павла Петровича.

И сейчас, в приемном зале Зимнего Императорского дворца, на удивление красноречиво, без дерганий, без скривленной головы и слишком задранного носа, то есть нормальным тоном и с уместным видом, вещал император всероссийский Павел I.

— Нам «бросили перчатку», это вызов. Никому не позволительно так поступать с Россией и ее союзниками, — сидя на троне, говорил император. — Я, Российский император, считаю, что нужно ответить всеми силами на те вызовы, что стоят передо мной и перед Отечеством моим.

У меня началось складываться ощущение, что некоторые психологические проблемы временно, или уже на постоянной основе, покинули Павла Петровича. Может, пережитый стресс во время «воскрешения» Безбородко так повлиял, но сейчас, стоя в приемном зале, я, может, и не вижу императора ибо Павел Петрович все же выглядит, мягко сказать, не величественно, но я слышу императора.

Чуть осипшим голосом государь говорил правильные вещи. Речь монарха была связной, без надрывов. Жаль, как же мне жаль, что русское общество и высший свет уже составили свое впечатление об этом человеке. Как и в жестоком детском коллективе, сложно или почти невозможно из изгоя превратиться в лидера, так будет сложно императору вернуть правильное восприятие его персоны в обществе.

— Мы ответим на вызов! — закончил свою пламенную речь Павел Петрович.

Здесь не принято аплодировать, но очень хотелось это сделать.

А еще мне понравился подход Павла в отношении своей дочери Александры Павловны. Помню, как он нехотя, скрепя зубами, стыдливо отворачивая глаза, но спросил: «Граф Безбородко говорил, что вы можете помочь решить некоторый деликатный вопрос». А потом император сказал, что именно требуется. И пусть многое в словах Павла Петровича было неправильным в мировоззрении современных людей, но есть то, что важно во все времена. Есть государство, семья. Есть девушка, которую уничтожают.

И оскорбления — это прямой вызов императору. Что будет с Александрой, когда начнется война? Об этом страшно подумать Павлу, тем более, что доходят слухи, что король Густав может обвинить свою жену в предательстве. А это вплоть до казни.

Ехать в Швецию все же придется мне, русский император еще раньше, когда не получилось урезонить зятя, отозвал Андрея Яковлевича Будберга, посла России в Швеции, из Стокгольма. Тогда Андрей Яковлевич как лев боролся, старался защитить Александру Павловну и в прессе и перед королем Густавом, но тщетно.

Как Павел Петрович ассоциирует себя с Петром Великим, так и шведскому королю не дает спокойно спать несправедливость, по его, конечно, мнению, относительно Карла XII, да и всей Швеции. Между тем, у обоих проблемы с психикой.

А еще как-то нужно вывезти Александру. Она уже оскорблена, ее, ассоциируя с Россией, гнобят так, что отыгрывают свое бессилие перед империей. Каждое оскорбление муссируется в прессе, все шведское общество, да чего там, вся Европа только того и ждет, когда Павел начнет хоть как-то отвечать, а не упрашивать этого не делать.

Так что мой вердикт такой: спасать Александру необходимо.

И теперь моя задача сделать, якобы, последнюю миротворческую попытку решить противоречия дипломатией, чтобы не доводить дело до войны, ну, и оценить обстановку, понять, насколько еще сильна прорусская партия и есть ли такая в Швеции вовсе. Денег-то русских в Швецию уходила прорва, а получается, что и риксдаг уже нагнетает воинственность и реваншизм. Так кому платили и за что?

Я уже посылал людей в Швецию, чтобы понять, как обстоят дела с охраной презираемой, несмотря на все добродетели, творимые шведской королевой, Александрой. Она проживает в пригороде Стокгольма в простом особняке с охраной в десять, не больше человек.

Мои размышления прервал государь.

— Приветствую триумфатора! — провозгласил Павел Петрович, а Кутайсов, будто цепной пес, побежал куда-то в угол, понятно, что выискивать Суворова.

Александр Васильевич был в своем репертуаре. Спрятался, не выпячивался, но тем самым и привлекал к себе повышенное внимание. С ним здоровались, с ним общались, его звали на обеды, ужины, и на завтраки с полдниками. Да хоть и вторые завтраки, главное, чтобы фельдмаршал посетил дом.

Все прекрасно понимали, кому император доверит будущую войну. Учитывая блеск Суворова и то, что русская армия уже преображается, воодушевляется лишь от осознания КТО будет ею командовать, а противник начинает переживать, даже где-то бояться, когда узнает, КОМУ нужно противостоять. Александр Васильевич стал одной из ключевых фигур во всех политических и околополитических раскладах.

Будто нехотя, словно потревожили глубоко старого и больного человека, Суворов шел позади Кутайсова, брадобрей же выглядел слишком энергичным, постоянно опережал фельдмаршала, забегая вперед, но после был вынужден останавливаться и ждать самого прославленного русского старика. Или Безбородко в своей славе может поспорить с Суворовым? Боюсь, что славные дипломаты в своей известности всегда чуточку, но проигрывают славным полководцам.

Суворов подошел к трону, где восседал Павел Петрович и в нем, вдруг, «пропал» старик, а «появился» крепкий мужчина, пусть и почти седой, несколько горбящийся. Чинно, как того требует этикет, фельдмаршал поклонился, менее пафосно, чем «должно быть», Александр Васильевич приветствовал и наследника, сидящего по правую сторону от императора, после обозначил приветствие императрице, находящейся по левую сторону от Павла.

— Ваше Императорское Величество, я преисполнен благодарностью к вам об участии в моей судьбе и искренне счастлив! — сказал Суворов.

Сегодня он был одет строго по тому формату, за который так ратовал император. Все-таки фельдмаршал еще тот придворный плут, пришел за наградами и почестями в радующей взгляд императора одежде вопреки не раз высказываемому своему мнению про прусские мундиры. А мог ли иначе поступить? Мог, но не стал.

А после, со словами восхищения гением Суворова, Павел Петрович начал осыпать фельдмаршала почестями и наградами. Мальтийский командорский крест был одной из наград, дальше последовали иные. Суворов получил орден Святого Великомученика и Победоносца Георгия четвертой степени. Казалось, что это даже недостойно такого прославленного полководца, если бы не одно «но» — таким образом Суворова делали полным кавалером Георгиевского ордена.

Интересной наградой был Военный орден Марии Терезии, который вручали от имени австрийского императора. Видимо, таким образом австрийская дипломатия прощупывала почву для того, чтобы возобновить с Российской империей союзнические отношения.

Пришли сведения, что Австрия, оставшись один на один с Наполеоном, все же заключила соглашение с Францией. Австрийцы отдавали лидерство французам не только в Швейцарии, но и создавался Рейнский Союз, полностью подчиненный Наполеону. Австрия не решилась на еще одно генеральное сражение, может, хотела сохранить свои войска. На фоне ослабления Англии, с ее непрогнозируемыми действиями, такими, как нападение на Данию, Австрийцы решили поумерить свои амбиции и обождать, что же будет дальше.

А еще Суворов получил усыпанную бриллиантами табакерку, украшенный драгоценными камнями портрет императора Павла I для ношения на груди. Не обошлось без земель. Вновь Белая Русь, и на этот раз Суворову даровались земли у Лиды и Сморгони. Так скоро фельдмаршал станет чуть ли не хозяином всей западной Беларуси.

Обрастание фельдмаршала землями мне только в плюс, так как никто не отменял договора с Аграрной компанией «Тарасов и другие» на оказание услуг по обустройству хозяйств. Конечно, название, которое было предложено ни кем иным, как Николаем Тарасовым, не совсем соответствовала уставным документам, по которым все же я являюсь главным дольщиком компании. Но зачем везде выпячиваться? Прибыль в сто двадцать тысяч рублей идет? Ну, и ладно. А скоро доход еще больше может быть.

— И мы, Император Всероссийский, даруем фельдмаршалу, графу Александру Васильевичу Суворову-Рымникскому титул князя Италийского, — закончил поздравления Павел Петрович.

Я не помнил, как именно в иной реальности наградили Суворова за Итальянский и Швейцарский поход, но вижу, что в этой… очень даже. Очень даже для Суворова! Но я не успел донести до ушей императора то, что у фельдмаршала нет в Петербурге своего угла, иначе подарки были бы еще богаче.

По приезду в Петербург обнаружилось, что прославленному русскому полководцу и жить-то в столице негде. Со своим зятем Николаем Зубовым, как и в иной реальности, Суворов рассорился. Этот ухарь, Зубов, конечно, присваивал деньги, которые шли на обучение сына Александра Васильевича, себе. Мол, в счет приданного за дочерью фельдмаршала. Там имели место обиды и Наталье Александровне, дочери Суворова.

Так что, ни у Зубова не остановиться, ни у графа Хвостова, своего родственника, который, вероятно, потворствовал такому вот способу обворовыванию фельдмаршала. Конечно же, я предложил свой дом в полное распоряжение Суворова, или любой из домов, которые сдавались в аренду, дачу.

И был шанс, что Александр Васильевич остановится у меня, но здесь на прославленного гения войны посыпались иные предложения. Среди прочего, Суворов выбрал пожить во дворце Юсуповых. Мне так кажется, что кроме меркантильного интереса к этой богатейшей семье России, кто же в здравом уме откажется дружить с Юсуповыми, был и иной подтекст.

Все знали, что Александр Васильевич предал своего патрона, Светлейшего князя Потемкина, когда Суворов породнился с Зубовыми, врагами Григория Александровича. Ну, а женой Николая Борисовича Юсупова была никто иная, как наследница Потемкина, его племянница. Возможно то, что князь Италийский остановился у Юсуповых, было еще и этим вызвано, знаком примирения?

— А теперь, вы можете веселиться, — с ноткой озорства сказал Павел Петрович.

Что? Что происходит? Где тот государь, вечно хмурый, а, если и смеющийся, то так, что хоть санитаров вызывай?

Я не психолог, но могу предположить, что, то спасение Безбородко, свидетелем которого стал император, могло быть для Павла элементом интенсивной терапии в лечении психологического недуга. В любом случае, император выглядит бодрым, адекватным. Уже неделю я не слышал, чтобы кто-то обсуждал слова государя о смерти. А раньше, только об этом и были разговоры. Может, если я здесь, то и не произойдет государственного переворота, либо его попытки?

— Я рассержена, муж мой любимый, — отнюдь не обидчивым тоном, а, что скорее, флиртуя, сказала Екатерина Андреевна, драгоценная моя супруга.

— Душа моя, это у других пребывание при дворе — развлечение, а для меня — работа. Я бы не смог уделить тебе много своего внимания, — сказал я, и быстро поправил линию своей защиты. — Вот представь, что ты была бы здесь! Я же не смог бы оставаться собранным, подготавливать бал, только и думал бы о тебе. А то и закрылись бы в моем кабинете, да проверили стол на прочность.

Я усмехнулся и, заслонив своим телом Катю, погладил ее по заголенной до плеч ручке.

— Медикус Базилевич говорит, что нам нужно повременить со… столами, кроватями, и иными местами, — чуть смущаясь сказала Катюша.

А вот и жаль, что повременить. Организм мой требовательный, а жена все так же чудо, как хороша. Да и животик почти незаметен. Но врачу виднее. Базилевич Богом поцелован. То, что для меня понятно, но лишь, как данность, взятая из послезнания, он пропускает через себя и более моего осознает сущность принципиально новых подходов.

— Михаил Михайлович! Давненько мы с вами не беседовали, все служба. Екатерина Андреевна, мое почтение, — Державин потянулся к ушку моей супруги. — Не выдавайте меня, но я считаю именно вас истинным украшением сегодняшнего бала.

— Ох, Гаврила Романович! — Катя сделала вид, что засмущалась.

С Державиным отношения ровные, но не настолько близкие, как того пробует добиться Гаврила Романович. Я же помню мою опалу, когда Державин мог вызволить меня из Петропавловской крепости. Мог, но не сделал этого. Так что в друзьях я его не вижу. А вот в качестве союзника, вполне.

— Гаврила Романович, вы заставляете меня несколько переживать. Того и глядите, стреляться станем. Рядом с таким кавалером, как вы, каждая дама смущена от сладких речей, — польстил я.

Еще пара фраз, обернутых в упаковку лести и юмора, и Державин отправился дальше, с иными плести кружева из своих фраз и выражений, как, впрочем и мы.

— Я тебе припомню, каждую смущенную даму. Чтобы ты знал, я нахожу Державина непривлекательным, — сказала Катя, когда мы отошли чуть в сторону, лавируя между группками придворных и иных представителей высшего света.

Краем глаза я отслеживал передвижение Шереметева и, наверное, недобро так ухмылялся. Как бы хотелось этому интригану бросить вызов. Но, наверное, эпатировать публику так часто нельзя, а мелочно мстить просто не хочется. Нужно подумать, что и как сделать, но обязательно уколоть, но не подленько, например, через женщину, а лучше по карману.

— Даже не думай! — Катя заметила смену моего настроения и то, куда я постоянно смотрю. — Сегодня так и вовсе нельзя мстить. Говорят, что император не похож на себя, все под делу говорил, да Суворова осыпал просто почестями. Зачем такое портить?

— Господин обер-гофмаршал со своей несравненной супругой! — черт подкрался незаметно.

Я так увлекся слежкой за Шереметевым, что упустил из вида очень важную персону. Панин так же тут. И мне уже докладывали, что вице-канцлер ищет со мной встречи. Не трудно даже догадаться, о чем именно будет говорить Никита Петрович.

Вообще, несколько обидно, что меня не прощупывают на предмет втянуть в заговор. Хоть намек, полнамека. Ничего. А я бы на этом поле мог бы и поиграть.

— Господин вице-канцлер. Вы, как всегда, излучаете энергию, как кладезь электричества, — сказал я, стараясь образностью с физическими явлениями сразу же задать дурацкий, ничего не значащий тон разговора.

— Вам есть с кем сравнивать. Молю Бога о том, чтобы граф Безбородко, скорее показался в обществе. Он, действительно, так плох? Это же вы же, вместе с молитвами государя, сделали невозможное, воскресили старика? — с елейной улыбкой и обходительным тоном отвечал вице-канцлер.

Панин не поддался на мою уловку, вернул разговор в нужное ему русло, причем сделал это топорно и грубо. Но кто сказал, что грубость в русском обществе всегда проигрывает интригам и лести? Так что Никита Петрович сразу же раскрыл главную причину, почему он подошел ко мне.

Действительно, Безбородко — все еще канцлер. Но с того момента, как я смог запустить сердце Александру Андреевичу, он не показывался на людях. И меня считают что-то вроде «серого кардинала», так как откуда-то, но стало известно, что последний высочайший доклад императору о имени канцлера был подготовлен мной. Именно МНОЙ, а не вице-канцлером Паниным, который, наверняка, уверен, что его оттирают. И не скажу, что это не так.

— Вы же знаете, что его сиятельство, канцлер, много работает, путь и дома. Он угоден государю, даст Бог, господин Безбородко, так и проживет еще лет двадцать и больше, — так же, максимально культурно, а внешне, так и благожелательно, я послал нахрен Панина.

Понятно, что этот двадцати восьмилетний мужчина метит не много ни мало, но в канцлеры. Пусть я и младше этого предателя и заговорщика, и так же на вершине. Однако, для своей должности и при своих годах, Панин и так взлетел, даже слишком, учитывая свою некомпетентность и пока что не имея существенных успехов на службе. Да и многие думают, что взлет молодого Панина — это некоторая дань его дяди, тому Никите Панину, который попробовал поставить Павла императором после совершеннолетия наследника. Нынешний император тогда смалодушничал, чем предал партию вельмож, желавших умерить Екатерину Великую.

Одной из причин, почему у нас с Никитой Петровичем никогда не будет даже нейтралитета, что он считает меня большим выскочкой, при том, что я если что и делаю, то работаю на износ, без срывов и умемю подобрать команду исполнителей. Мы оба молоды, соперники в продвижение на верх социальной лестницы, так что быть врагами. А еще он предатель! А я? Я до конца еще не решил!..

Знал бы этот хлыщь, который уже на грани пересечения некоторых норм приличия, любезничает с Катей, что жизнь его в моих руках. Уже все готово и проработаны Карпом с Яношем в команде шесть операций, неизменно заканчивающихся смертью Панина. Но я не даю отмашку на осуществление акции.

Во-первых, в Петербурге не может быть слишком много покушений и убийство в высшем эшелоне власти — это такой скандал, поднятие по тревоги всех и вся. И мало ли, но зацепка приведет ко мне.

Во-вторых, накрыв Панина, я только уничтожу одного предателя-англофила, но их много, удивительно, насколько много тех, кто любит Англию, кто завязан бизнесом с этой страной.

В-третьих, у меня почти что нет доказательств участия Де Рибаса, Пален выжидательную позицию выбрал. Заговор не оформился, да и Де Рибаса я бы хотел вывести из-под удара. У меня сложились неплохие отношения с ним, пусть и при посредничестве. Нам продали, наконец, земли в Тавриде и мы их засадили виноградом. В следующем году если и будет урожай, то все гроздь с куста, так как виноград начинает нормально плодоносить на третий год, но запускать производство вина уже можно. И Де Рибас помог в этом. А еще у меня отличный компромат на этого товарища. Пусть бы и хозяйничал в Одессе, Николаеве, да и в Крыму.

Между тем, крупные помещики уже забеспокоились закрытием одного из важнейших рынков сбыта их продукции. Они-то готовятся к новому сельскохозяйственному сезону с учетом, что сбывать зерно найдется куда. А тут уже почти начавшаяся война со Швецией, война с Англией. Так зерно сгнить может. И будь Павел Петрович полностью адекватным и умным правителем, он останется в сознании тех, кто из-за политики монарха потерял деньги, сумасбродом, да и вовсе дурачком.

И мало того, но ожидается некоторый поток зерна из Италии. Ну не могут они выплатить серебром все затребованное Россией за освобождение. И это несколько собьет цены на продовольствие. Казалось, что дешевый хлеб — это хорошо, но нет, это разорение для тех имений, которые ранее концы с концами сводили. Может мне начать скупать зерно? Нет, пусть этим займется государство.

Что-то я задумался, а тем временем слащавый подонок целует руку моей супруге… Вдох, выдох. Нельзя срываться.

— Ну же, не оставите на ручке моей супруге и места, чтобы законный муж мог поцеловать, — сказал я и практически силой вырвал запястье правой руки Кати из корявых конечностей Панина.

Вот такое же брезгливо-гневное отвращение я испытывал ранее к Платону Зубову. Тогда я сделал его калекой…

Выжгу и Панина и всех остальных. Выжигать заразу, если вовсе это делать, нужно по серьезному. Кодлу змеиную лучше залить керосином и поджечь, когда там большинство пресмыкающихся собралось. А то еще может так получиться, что какая гадюка захочет покрасить себе щечки в желтый цвет и прикинуться мирным и верным престолу ужиком.

— Дай-то Бог, чтобы господин Безбородко прожил и все пятьдесят лет, но определенно невозможно не согласиться с тем, что нашему Богоспасаемому Отечеству нужен новый канцлер, — Панин расплылся в улыбке. — Это я к чему, уважаемый господин Сперанский? Вы сможете заиметь в моей персоне себе друга.

Друга? Да таких друзей за одно место и в музей, да такой, чтобы там разрешали плевать на экспонаты. Но моя приторная улыбка, конечно же демонстрировала обратное.

У меня были сведения, что в Петербурге начали суетиться, сбиваются шакалы в стаю. Не думаю, что прямо завтра, или через неделю будет попытка государственного переворота, но то, что уже очевидно, что она будет. В этом ключе я долго думал: а не ссылают ли меня в Швецию, чтобы избавиться? Думал и пока что почти уверен, что нет, и мой отъезд не связан с заговором.

Почему? Так пока не сложился боевой блок бунтовщиков. Нынче имеется еще один важный фактор. Это в иной реальности Суворов к моменту убийства Павла Петровича уже умер. Сейчас же, мало того, что Александра Васильевича несколько подлечили и при болях в кишечнике он принимает активированный уголь, как и иные лекарства, так не было изнурительного Швейцарского похода, как не случилось и того, что Суворов отступал, и, если не проиграл, то впервые не победил. А такие вещи сильно сказываются и на психике полководцев. Ну и еще одно — не было суровой карельской ссылки. И жить ему еще и жить.

Суворов сейчас непререкаемый авторитет. Пусть у него нет придворного чина, но какие бы события не происходили сейчас в России, все равно они будут случаться с оглядкой на полководца. Кроме того, именно ему предстоит наказывать Швецию, одновременно и Англию.

И какую именно сторону примет князь Италийский не понятно. Его фраза «Англичанка гадит» уже прозвучала, пусть Александр Васильевич и не говорил именно так, но близко по смыслу. Суворов не любит Великобританию, а заговор строится именно вокруг недовольства смещения российской политики от Англии к Франции. Ну и чуточку из-за строгости и непредсказуемости Павла Петровича

— Это превосходно, — избавившись от Панина, не пришлось продолжать путь для поиска общения, к нам с Катей сразу же подошла Наталья Александровна Зубова. — Я прочла вашего «Графа Монте-Кристо» какие все же времена были нечестные всего-то полвека назад.

— Смею заметить, Наталья Александровна, что вы сегодня прекрасно выглядите, — счел уместным я сделать комплимент.

«Суворочка» была симпатичной женщиной, не более. Но я уже научился отличать уровень работы, который женщина проводит над собой, чтобы, например, появиться в свете. И то, как отработали слуги Натальи Александровны — это большой труд. Поэтому комплимент уместен и попал сразу в сердце женщины, которая чуть зарделась.

— А что по временам… Они всегда суровы, не было у России еще такого поколения, перед которым не стоял свой вызов. Взять войну со Швецией. Каждому поколению — своя! — продолжал я разговор.

— Мой супруг, после того, как с вашим прославленным батюшкой повоевал, все больше о войне говорит, — Катя улыбнулась и укоризненного пожурила меня пальчиком. — Муж мой, вы в обществе прекрасных дам, как же можно думать о чем-то, кроме нас?

Мы позволили себе немного рассмеяться.

Кстати, приглашение Натальи Александровны на прием, одной, без мужа, это с одной стороны и некий конфуз, но одновременно, она дочь великого полководца, которого нынче чествуют. Получается, что то, что она жена Николая Зубова — вторично. Как бы ее привлечь к слежке за ее же мужем? Нет, все же не стоит. А вообще развести бы их с Николаем, может нашла бы свое счастье? Все равно, как и в иной реальности, после участия мужа в заговоре, уйдет от него.

— Михаил Михайлович, я должна вас поблагодарить за Аркадия, как и за батюшку моего, — говорила «Суворочка». — Нам не удавалось подружить их, батюшка никак не принимал Аркадия Александровича, не признавал в нем сына. А нынче… О нем только и говорит, скучает. Вы, как будет возможность, отправьте, прошу вас, за Аркадием.

— Непременно, Наталья Александровна. Вы знаете, что он нынче проходит обучение у меня в поместье. Прошу довериться мне, как это сделал ваш прославленный отец, князь Италийский. Мы подготовим Аркадия Александровича к поступлению в Шляхетский корпус. А еще научим некоторым премудростями войны, — сказал я, а женщина крутила головой.

— Поймите меня правильно, но вокруг батюшки много нынче людей и предложений, среди которых сложно распознать истинно дружественные. Когда была опала, то вы искали общения с Александром Васильевичем, потому к вам есть доверие. Но вы не принимаете оплаты за обучение Аркадия. Значит ли это, что я, как старшая сестра, или мой отец должны вам услугу? — спросила Наталья Александровна.

Как для нынешнего времени, она чересчур прямолинейна. Впрочем, мне это даже нравилось.

— Ваш батюшка многое для меня уже сделал, так что оказать небольшую услугу вам и вашему брату, мне ничего не стоит, — сказал я и улыбнувшись, шепнул. — Нам, честным людям, нужно держаться вместе.

Шутка не совсем была понята женщиной, она натянуто улыбнулась. Но это и не была шутка. Скорее, мой лозунг, по типу «Пролетарии всех стран соединяйтесь!» Кстати, было бы неплохо, чтобы хорошие люди объединялись во все времена, тогда меньшинству подлецов станет сложнее творить свои делишки. Я не идеалист, понимаю, что это невозможно. Но очень хочется.

— Муж мой, а будет ли мне позволено пригласить Наталью Александровну к нам завтра на обед? — спросила Катя, но несколько осеклась, прочитав в моих глазах осуждение.

— Конечно, — сказал я, не имея шанса произнести иное.

— Боюсь, любезная Екатерина Андреевна, это может быть неуместным. И без того разговоров будет, что я без супруга на приеме. Поймите правильно, если я начну ходить на обеды без супруга, это будет не камильфо, — сказала дочь Суворова и улыбнулась.

Что делать? Пригласить Зубова к себе? Или нет? У меня будет завтра на обеде Суворов, фельдмаршал принял приглашение, а я взял себе выходной, и не пойду во дворец, тем более, что уже скоро поеду в Швецию. Как там одна из стратигем Сун Цзы? Держи друзей близко, а врагов еще ближе? Китаец был мудрецом, но он не учитывал последствия такой ситуации, когда дружба с врагами ставит под удар. Если придет Николай Зубов, а в доме Суворов… Я сразу же попаду под подозрение, что плету заговор. Так что пришлось отказаться от идеи видеть Суворочку.

— Ты устала? — спросил я Катю, когда мы около полуночи вернулись с приема.

Случилось что-то невообразимое! Император разрешил гулять до одиннадцати часов вечера! Мало того, так и вальс был. И все же что-то меняется при дворе, как по мне, так в лучшую сторону.

— Устала. Семь танцев в подряд… Мне столько и танцевать нельзя, — сказала Катя, но сразу поправилась. — Прости!

Это она уговаривала меня танцевать, не чуть ли, а реально, плакала, так ей захотелось. А теперь, видите ли, я и виноват в этом. И как познать вас, женщины? Сколько жизней нужно прожить для этого?