Сперанский 5. Заговор

Глава 21

Глава 21

Река Кумень. Русско-шведская граница.

18 февраля 1799 года.

— Я устала. Господин Сперанский, это испытание не для каждого мужчины, а я женщина и еще… когда мы уже будем в теплом месте? — Александра Павловна начинала засыпать меня жалобами, перемежая их с требованиями и мольбами.

Она стойко держалась, когда мы отправились в сторону Вестероса, в основном молчала, когда оттуда мы резко пошли на восток, оставляя ложный след, а сами еще целый день двигались вдоль оледенелого Балтийского моря, подходя к Ботническому заливу. Королева лишь выразила недоумение, когда мы резко взяли еще восточнее и вышли на лед залива, став быстро двигаться в направлении города Торку. Ну а потом, когда мы лишь пять часов отдохнули в таверне этого городка, и вновь отправились в путь, Александру Павловну пробрало и она превратилась в капризную аристократку, требующую цивилизацию, ванную и унитаз. Хотя, нет, конкретно это замечательное устройство не просила, но проблемы по такой интимной линии тоже случались.

Сперва я отвечал, пробовал уговаривать, применял психологические приемы убеждения и манипуляции, но скоро просто стал игнорировать и слезы и требования и даже проклятия. Списывал такие смены слез на веселье, как бурление гормонов внутри беременной женщины.

Такого терпения удалось добиться путем ухода в собственные мысли. Например, я всерьез размышлял о том, что было бы со мной, как бы отреагировал, если на подъезде к Вестеросу я вдруг увидел Матерь Драконов парящую в небе на своем огнедышащем питомце. Даже пару раз всматривался, а не выходят ли из-за какого дерева белые ходоки. И вообще, где Ланистеры и Джон Сноу?

Это так меня зацепило название шведского города Вестерос. Ну и появились мысли написать «Песнь льда и пламени». Интересные книги, но ужасный, на мой взгляд, последний сезон сериала «Игра престолов». Вот только боюсь, что к таким произведениям нынешний читатель будет не готов. Даже вселенную Толкиена воспримут, как богохульство и все такое, в еретики запишут, точно. Но ставить крест на таких произведениях я не буду, мало ли, созрею, общество подготовлю, постепенно открывая окна Овертона.

— Извольте ответить мне, сударь! — потребовала королева Швеции, вырывая меня из фантазий.

— Ваше величество!.. Я объяснил вам, что это не бегство, сейчас вы получаете возможность стать спасительницей Швеции. Например, я собираюсь сжечь Стокгольм, разнести все кирпичи из которых построены здания в этом городе на сотни верст, а потом засыпать место, где была столица Швеции, солью, чтобы там и трава не росла, — высказался я.

— Жестоко, но вы украли идею. Такое уже было, когда римляне взяли Карфаген в ходе третьей Пунической войны, — проявила эрудицию Александра Павловна, потом серьезно посмотрела на меня и решительно сказала. — Я не позволю вам этого сделать. Слышите? Кто бы вы ни были, господин Сперанский, я не позволю вам! Победите Густава Адольфа, но пощадите шведский народ!

— Великолепно, ваше величество, вы озвучили отличный девиз, — сказал я и зааплодировал.

— Паяц! Как вас еще супруга терпит? — сказала королева и обиженно отвернула голову. — Да подбросьте вы еще щепы в печь, от стен уже не греет!

Александра Павловна была несколько не права. Внутри кареты температура держалась около четырнадцати градусов тепла по цельсию, по крайней мере градусник показывал именно такие цифры.

Такой прибор известен в научных кругах уже давно, но в лаборатории Захарова, которую впору называть научно-исследовательским институтом, смогли добиться и малых габаритов и даже эстетики термометров.

Ну ладно, не совсем он это сделал, а я нарисовал по памяти из своего детства градусник, а так же поручил Бергману отрядить к Захарову пару человек из мастерской по производству самопишущих перьев, но главное — получилось. Правда это штучный товар, пока только пять штук изготовлено, вот три из них я взял с собой на такую опасную, в том числе и по причине погодных условий, операцию.

Я открыл заслонку и вбросил туда пять небольших брусков. Они упали во внутрь, а в карету попало немного угарного газа. Я поспешил закрыть юшку, но чуточку воздух подпортился.

— Закрывайте же, наконец, а то от дыма задохнемся! — возмутилась королева.

А мне, например, Серсею Ланистер жалко, ну и что, что она с братом… Хотя, нет, это гадко. Все, не жалко ее!

— Михаил Михайлович! Прекращайте меня не замечать! — потребовала королева.

Я уже собрался объясняться, но зазвеневший колокольчик в каком-то смысле спас меня. Это такой сигнал, что либо нештатная ситуация, либо требуется мое вмешательство или консультация.

Шесть дней потребовалось нам, чтобы достичь нынешней русско-шведской границы. Шесть дней и всего-то три смены лошадей, которые ждали нас в палатках прямо на льду Ботнического залива. Пусть животных хорошо кормили, они были укутаны в шерстяные накидки, их было много, только наша карета шла восьмеркой, но главные герои — они эти лучшие представители своего вида. Звание лучшее Копыто года учреждено! Или есть еще одно существо, человек, так мной прозванный, может ему вручить медаль, если в Стокгольме хорошо себя проявит?

Мы обходили стороной многочисленные острова Ботнического залива, накинув при этом белую ткань на кареты, спрятав под белыми накидками и коней. Мы пролили кровь, убив и спрятав наших преследователей перед тем, как резко восточнее Упсаллы, взойти на лед. Мы меняли цепи на колесах, а после быстро ставили полозья, питались в сухомятку. Но добрались.

Те стрелки, которые приводили сменных лошадей, ушли от Гельсингфорса на Ревель, но я не стал рисковать, тем более, что в этом направлении лед был двенадцать и меньше сантиметров. А еще важно было, чтобы русский посланник, то есть я, прошел через границу, будь как, хоть и с шумом. Не нужно давать врагу лишние поводы для размышления. Пусть думают, где и как мы проходили, чтобы выйти незамеченными.

Мало того, королева не может бежать, она прорвется из страны, или свободно выедет. Ну и я, наверное, подставлял Александру Павловну. Но, если прозвучит хоть один выстрел в сторону дочери русского императора, Павел будет решителен в отношении Швеции.

А это, как я считаю, сейчас очень даже нужно. Как минимум, от Питера нужно отодвигать шведа, ну и шведский флот… Без его ликвидации, не быть нам хозяевами в Балтике. Это сильный, на данный момент, противник. Уж не знаю, как справится Ушаков и справиться ли вообще, тем более, что англичане пока еще не выбиты из Датских проливов и могут прийти на помощь шведам. Но я, как сугубо сухопутный, считаю, что лучшая стратегия и тактика против флота, это свои солдаты во вражеских портах.

— Что случилось? — выйдя из кареты, спросил я у Северина, который оставался командиром боевого прикрытия.

— Так все, ваш бродь, прибыли, стало быть. Две версты и пост шведский. Мимо уже прошли чуть ли не два шведских полка, тут нужно решать. Может все же по льду? — спрашивал Северин.

— Нет, идем на Кумень, к мосту! — с уверенностью сказал я [Кумень (Кюмийоке) — река, в реальной истории, граница России и Швеции до 1809 года].

— Мы готовы к прорыву! — решительно сказал Северин.

— С Богом! — сказал я, нацепил улыбку на лицо и пошел к карете.

— Что случилось? — настороженно спросила Александра.

— Ваше величество, вам нужно успокоиться, мы уже близко к России, но есть вероятность, что выпускать нас не захотят. Выстрелы, если такие будут, вам никак не повредят, — сказал я и стал ожидать эмоциональной реакции.

Она последовала, но не та, к которой я готовился. Женщина закрыла лицо меховой муфтой и стала плакать. Пусть так, но это нужно пережить. Уже как два часа Александра Павловна пьет успокоительный чай и я надеялся, что она уснет. Не уснула.

Через полчаса кареты остановились, я спрятал в рукава револьверы, поправил саблю и кирасу под шубой, приготовился.

— Ваше превосходительство, вас требуют! — закричал Северин.

Голос казака казался обиженным, оскорбленным. Он должен был убеждать шведского офицера, что нас пропустить нужно обязательно. У Северина были мои документы, подтверждающие полномочия. По всем правилам дипломатии нас обязаны были пропустить. На это, прежде всего, я и рассчитывал. Дополнительные инструкции по задержанию меня, не должны были успеть доставить на границу, тем более, что были и ложные пути, и диверсии, когда на шведских почтовых станциях изымались все кони, однажды просто были отправлены. Пропустить одну станцию, не получить на ней коней, задержаться на полдня-день, и все, время ушло.

А в это время мы шли ходко, срезали тысячу верст, ну или чуть меньше этого.

— Ваше превосходительство! — с криком по типу «все пропало», Северин подошел к нашей карете.

Я открыл дверцу кареты, Северин одними губами сказал «Три». Сердце забилось чаще, организм стал вырабатывать сильно больше адреналина. Третий вариант означает, что нет вариантов, кроме прорыва. То есть подкупить не получилось, убедить не вышло, принципиальный служака попался.

— Работаем, если я посмотрю на небо, — прошептал я и вышел из кареты.

Во внутрь, к Александре Павловне, прошмыгнули два бойца, которые должны были умереть, но не позволить даже царапине появиться на теле императорской дочери.

Кареты стояли у шлагбаума, рядом был небольшой срубной домик, где активно топили печь, так как дым из трубы работал чуть ли не дымовой завесой, ветер был в сторону такой близкой, всего в полуверсте, России. Точнее Российская империя начиналась через сто пятьдесят шагов, сразу на другом берегу, но русский пропускной пункт стоял чуть поодаль.

Можно было пробовать обойти и перейти границу по льду севернее, или южнее, но Финский залив по льду преодолевать было бы нормальным еще пешком, а вот ни на санях, ни на колесах, почти невозможно. Тут лед замерзал неровно, везде были выступающие льдины, или вросшиеся в лед деревянные бревна, другие ледяные глыбы. А севернее не пройти, там стоят уже шведские регулярные войска.

Не я должен был подходить к офицеру, он по этикету должен прийти. Ясно же, что русский дипломат будет всяко выше званием и статусом, чем дежурный на пропускном пункте. Так и произошло, ко мне выдвинулся, в сопровождении трех солдат, целый ротмистр. Последний факт еще больше насторожил. Тут должность для сержанта, ну или для поручика какого, но не ротмистра.

— Господин Сперанский, у меня есть инструкция задержать вас. Сдайте свою шпагу и прошу проявлять благоразумие. Думаю, что ваше ожидание будет недолгим. Мы досмотрим кареты, сделаем запрос в дивизию и тогда командование примет решение, — строго, по-военному, говорил офицер.

Инструкции? Почти уверен, что когда я еще был в Стокгольме, уже был продуман очередной акт моего унижения.

Казалось бы, что ничего страшного и не происходит. Стоит поседеть в относительно просторной и, судя количеству дыма, изрядно натопленной избе, может какой напиток предложат даже. Александра Павловна все еще мужчину отыгрывает, в треуголке, со спрятанными локонами волос, она с усами, в широкой шубе. Так что даже тут можно было бы сыграть. Но…

— Ротмистр, вы не представились, вы требуете невозможного, если только наши страны не состоят в войне! Пока я имел счастье говорить с вашим королем, что-то изменилось? Я везу срочную депешу своему государю. И вы, ротмистр, не можете стоять у меня на пути. Такой достойный офицер, коим вы, несомненно являетесь, не может идти против воли своего короля, — говорил я, стараясь лестью, напором на долг, все же решить ситуацию в свою пользу.

Единственное, что хорошо в нынешних обстоятельствах, что офицер хорошо говорит по-французски, а то объясняться пришлось лишь прибегая к услугам переводчику, чем сбил бы конфигурацию своих бойцов и усложнил боевой вариант решения вопроса.

— Я буду действовать согласно инструкциям, — ротмистр посмотрел на меня, чуть замялся. — Мое имя Свен Сторниссон, инструкции у меня давно и никто их не менял. Если то, что вы говорите, правда, то тем более следует обождать решения от командования. Думаю вы должны смириться, что сегодня в Россию вы не попадете, возможно, и завтра тоже. Мы еще сделаем запрос на русскую сторону.

— Да как вы смеете? Вы обвиняете меня во лжи? Я вызываю вас! — играл я роль разъяренного дворянина.

— При следующей встрече, я к вашим услугам. Но на службе только вы, русские… — ротмистр Сторниссон, видимо, рассказать мне, какой я варвар, но не решился.

— Хорошая нынче погода. И вороны кружат в небе, словно сопровождают самого Одина, — сказал я, раздвинул руки и запрокинул голову, глядя на небо.

Ротмистр автоматически посмотрел на то самое небо, где кроме темных облаков не было ничего, тем более ворон.

Резко опустив руки, я перехватил револьверы, до того закрепленные в рукавах шубы. Но не я был тем, кто открыл огонь, раньше нечало работать мое сопровождение. Двенадцать лучших бойцов в миг уложили и ротмистра и трех солдат с ним. Следом прозвучали четыре выстрела из винтовок. Трое шведских солдат, которые стояли у шлагбаума завалились и не сделали больше ни одного движения. Наповал, с первого выстрела!

— Изба! — выкрикнул я и быстро направился к карете.

Пятеро бойцов устремились к дому, дверца которого стала приоткрываться. Еще три выстрела в дверной проем, а в это время уже горели фитили гранат. Кареты сдвинулись с места, начали движение, стрелки закинули гранаты в дом и почти сразу раздались три взрыва. Сруб устоял, но то, что те люди, что были внутри, выжили, я сомневался.

Шлагбаум сорвали и быстро подняли. Первая карета, оставляя своих пассажиров у шведского поста, рванула вперед. Следом поспешили на родную землю и мы.

— Вы чудовище, Сперанский! Вы пролили кровь! — тихо сказала Александра Павловна.

Тихо, но я услышал. Да, я чудовище, но для врагов Отечества, и милый, пушистый для друзей Родины.

Я больше не видел, как заканчивали работу стрелки. Те двое бойцов, что были в карете и прикрывали королеву, как только карета проехала шлагбаум, на ходу спрыгнули. Чуть дальше шведского поста, в шагах трехстах вглубь Швеции, стояли еще три избы, там могли быть люди, по крайней мере, у одного из дома стояли кони. Но в четвертой карете, замыкающей, сейчас должны были оставаться четверо моих бойцов, они не дадут шведам, даже если они и пожелают вступить в бой, навредить мне и королеве.

Уже родная земля, уже прошли две минуты, как прозвучали три выстрела из винтовок, а больше и не слышно ни одного звука, свидетельствовавшего о бое. Мы прорвались, мы дошли.

— Тыщ-ты-тыщ! — в том направлении, куда мы двигались разряжали свои фузеи русские солдаты.

Мы остановились. Минута, две, три.

— Эй, кто там есть? Выходи с руками до верха! — скомандовал явно пожилой голос.

Солдат. Унтер, наверное, заменяет офицера, который может быть и в крепости, иди в деревушке рядом с Кюмень-городом, в отстроенной буквально четыре года назад русской фортеции. Вот так и службу ведут, спихивая ее на ответственных унтеров, а сами в карты играют, да вино пьют.

— Матвей, бери солдат и в кольцо их тут, а еще выстави плутонг к мосту, швед попереть может. Егор, мухой в крепость за подмогой! — командовал уверенный, пусть и молодой, голос.

Я мысленно попросил прощения у русского офицера. Я подумал о нем плохо. Он-то тут, на месте и грамотно командует.

— Не стрелять! Я генерал-лейтенант Сперанский, посланник его величества Павла Петровича к шведскому королю! — сказал я, приоткрывая дверцу кареты и начиная выходить с поднятыми руками.

— Имею честь представиться, прапорщик Новгородского полка Артемий Иванович Шумилин. К вашим услугам. Но я имею долг спросить вас, ваше превосходительство, о доказательствах вашего имени, прошу этим не оскорбляться, — сказал прапорщик.

— Я сниму шубу! — предупредил я и скинул своих соболей. — И мои слуги принесут бумаги от государя.

На шее, свисая до кирасы, красовался Мальтийский Крест. Такая награда могла быть только у русского вельможи.

— Проследуйте с моими солдатами, ваше превосходительство, в крепость. Там нынче сам Его Сиятельство фельдмаршал Александр Васильевич Суворов, вы должны быть с ним знакомы, — вот так, культурно мне предлагали идти под конвоем.

— Вам мало бумаг, одной из моих наград, а еще и честного слова? — сделал я удивленный вид.

— Ваше превосходительство. Вы прорывались через границу боем, я не могу быть ни в чем уверенным, как и в том, как будет расценен столь опасный инцидент командующим. Если вы оскорбились, то прошу прощения. Если не удовлетворитесь им, то я к вашим услугам сразу после дежурства, — сказал русский офицер, идеально выпрямляя спину и приподнимая подбородок.

Ну что же вы все так рьяно стремитесь умереть вне поле боя? Какая дуэль, если скоро, как бы и не сегодня, война? Ладно, придется брать с собой королеву, как бьющий любую карту, козырь.

— Я не один, — сказал я и отправился к карете.

Открыв, под пристальным присмотром русских солдат, дверцу кареты, я опешил. Не было этого парня с усами, была прекрасная женщина, чьи светлые волосы спадали на соболиный воротник шубы. Не глупа Александра Павловна, оценила обстановку и поняла, что на родной земле, как бы она не относилась к России, но именно тут ее земля, дочь императора решила показаться во всей своей красе.

— Господин прапорщик, будьте любезны пользовать протокол общения с монаршими особами, — говорила Александра Павловна, выходя из кареты, при этом опираясь на подставленную мной руку. — Перед вами королева Швеции и дочь русского императора!

— Ваше велич… высоч… — парень явно растерялся.

И не понять от чего больше, или от красоты женщины, или от того, кем эта женщина является. А, может от всего сразу.

Что ж, это даже очень хорошо, что Суворов в крепости, которую сам же и строил не так давно. Значит все решения приняты и командующий уже на командном пункте. Однако, поспешить нужно. Если фельдмаршал здесь, то в Петербурге у заговорщиков появляются возможности совершить самую большую свою глупостью.

Через час я был уже в кабинете фельдмаршала. Суворов так же растерялся, смотрел то на меня, то на Александру Павловну.

— Кто вы такой, господин Сперанский? — раздраженным голосом спросил Александр Васильевич после продолжительной паузы.

— Князь, смею напомнить о своем присутствии, — обиженно произнесла королева Швеции.

Я рассказывал ей про то, что Суворов нынче князь Италийский. В Швеции об этом газеты не писали, они вообще такую чушь печатали, что даже реинкарнация Гебельса где-то там, где рогатые существа выбирают степень прожарки грешников, аплодировала. Я везу газеты в Россию. Не уверен, что до императора доходят такие тексты, граница перекрыта, а через другие страны до России пресса идет долго.

— Ваше величество, всемилостивейше прошу прощения, но в этом же и суть, я не понимаю вашего присутствия, роли в этом господина Сперанского. Когда я не понимаю этого, я не могу рассчитать свои действия, — говорил бойкий старичок, эмоционально размахивая руками.

— Ваше величество, вы позволите нам отойти поговорить? — спросил я.

— Идите, — Александра пренебрежительно махнула рукой. — Только распорядитесь, чтобы мне принесли горячий обед.

— Бах-ба-бах! — звучали пушечные выстрелы.

— Это наша артиллерия? — спросил я, когда мы с Суворовым вышли из кабинета и направились в другую комнату.

— Наша! — с укоризной сказал Суворов. — Ты в чем, Миша, участвуешь? Я знаю, что ты послом стал. Так посольство было для того, чтобы вытянуть Александру? Как это возможно?

Мы уже зашли в небольшую комнатку, где находились три генерала, которые что-то там рассматривали на разлаженной карте с фигурками пехотинцев, егерей, разных кавалерийских частей. В моем присутствии карту не свернули, не закрыли хотя бы тряпицей.

— Что? Непорядок? — заметил мое недоумение Суворов.

— Непорядок, ваше сиятельство, в нашем Отечестве, — сказал я провокационные слова и сделал паузу.

— Господин Сперанский, я не буду задерживать вас, вы можете проследовать в Петербург, — резко, с металлом в голосе, сказал Суворов.

— Я не об этом, ваше высокопревосходительство, вы, видимо, подумали, что я говорю об участии в заговоре? — сказал я и по реакции старика, понял, что попал в точку.

К нему приходили, ему предлагали, не могли этого не сделать. Но… Суворов дистанцировался. Стоит ли винить фельдмаршала в таком поведении? И да и нет. В нынешних условиях, командующему нужно сконцентрироваться на подготовке к военной компании, которая не будет легкой прогулкой.

Чтобы не говорили, но шведы — серьезный противник, да и англичане, ведь, не из тех, кто побежит только завидев русские полки. Для пропаганды такие утверждения хороши, для реальной оценки ситуации, преступны. Война будет суровой, а преимущество, по прошествии трех, максимум, четырех, недель и уже потеряно, начнется распутица, лед станет тонким и после сойдет. Наступление толком не начавшись, рискует утонуть в грязи. Тут асфальтированных дорог нет, тут вообще, можно сказать, дорог нет, только направления.

— Ты понимаешь, Миша, о чем ты сейчас говоришь? Мне тебя арестовать? — в этот раз голос Суворова был осторожный, изучающий.

— Те, кто от лица заговорщиков к вам приходил, на свободе, — сделал я предположение, основанное на многих косвенных признаках и на логике. — Думаю, что и меня нет никакого смысла арестовывать.

— Значит ты, Миша, не от них? — спросил фельдмаршал. — Я за монарха, я никогда в такой грязи участвовать не буду. Но мое место тут, на войне, а не в интригах и ссорах со всем двором.

— Я против них, ваше высокопревосходительство, — сказал я, не разрывая контакта с Суворовым. — Смею заметить, что в заговоре весь двор не участвует.

Он смотрел прямо в мои глаза, словно душу прощупывал.

— Что ты хочешь от меня? — спросил командующий.

— Полк егерей, — решительно ответил я.

Больше вопросов не последовало. Суворов встал и начал ходить кругами, порой, даже забывая опираться на свою трость. Он был крайне озадачен. Для него понятно, зачем я прошу полк егерей, чтобы при помощи солдат навести порядок в Петербурге, будь такое случится.

Но Александр Васильевич был не прав, не для этого. Вернее, не столько для этого. Я этим полком спасаю самого Суворова. Если будут егеря, которых, кроме как от фельдмаршала, я ни от кого получить не мог, то это спасение чести и достоинства командующего. Он, мол, не мог оставить командование, но целый полк послал за… А вот тут не важно. За Александра ли, или за Михаила, может и за действующего императора. Тут я должен буду решать, но имя Суворова должно быть сохранено.

А что касается ударной силы, способной перевернуть все с ног на голову, да хоть бы и сразиться с самими гвардейцами, то что, разве в пустую я столько работал, создавал тренировочные базы? У меня стрелков сейчас до тысячи, я просил Платова прибыть с целым полком казаков, якобы для участия в войне и он потом туда отправится, но вначале поможет мне в другом деле. Так что силы будет немало.

— Я должен вам довериться, Михаил Михайлович? — спрашивал старик.

Он был растерян. Интриги, выбор пути для России… Он полководец и будет биться за Отечество, кто бы не был императором.

— Хорошо. Когда? — согласился Суворов.

— Важно еще и куда. Нельзя в Петербурге показываться. Мои люди встретят и заведут полк в Ахтынской слободе, желательно, чтобы это были егеря, которые меня знают. Там тренировочная база и будут подготовлены бараки, — сказал я.

— Во что вы ввязываетесь? Потянете? — Суворов крутил головой в отрицании.

— Александр Васильевич, я справлюсь. Но могу ли я узнать, когда начнется наступление наших войск? Уверен, что именно к этому моменту будет приурочено убийство императора, — сказал я.

— Убийство? — взревел фельдмаршал.

— Не верьте тому, кто говорит иначе. Я знаю, что готовят убийство, — жестко говорил я.

— Как русскому генерал-лейтенанту скажу, что мы ждем только приказа императора. Думаю, что он ждал выполнения вашей миссии, так что спешите в Петербург, — сказал Суворов, после большой порции негодования.

Мы еще немного обсудили детали, мою помощь в войне, например, я еще раньше обещал три тысячи ракет, которые должны были прибыть в Петербург. Ну и стали прощаться.

— Этого разговора не было. Я никогда и никому не признаюсь в тех словах, что сейчас прозвучали, — сказал я.

— И это правильно, — задумчиво сказал Суворов.

Через два часа, в сопровождении трех сотен казаков, с запряженными свежими конями, мы уже мчались в столицу. Уверен, что до начала осуществления заговора счет идет на дни, а сделать еще нужно очень много.

Но для этого же я оказался тут?