Сперанский 5. Заговор

Глава 17

Глава 17

Стокгольм

11 февраля 1799 года

Все же быть дипломатом не мое. Нет, мне нравится решать глобальные задачи и делать свою страну сильнее. Но мне категорически не нравятся шведы. Насколько эти люди в покинутом мной прошлом, в большинстве своем, казались милыми и безобидными, настолько они здесь, в самом конце XVIII века, злобные какие-то, агрессивные. Так и норовят скривить рожу, когда узнают, что я русский, и не только кривятся, но и лаются на своем языке. Я не знаю шведского, но шведский ругательный уже неплохо изучил. Понимаю, когда меня оскорбляют, но приходится молчать, иначе свою миссию запорол бы еще при пересечении границы.

Что-то прививки от агрессии плохо работают на шведах, не надолго хватает. Только в XVIII веке три войны состоялись. И с каждой войной шведы все больше теряли. Пора понять закономерность, но, нет, не понимают. Через девять лет после окончания крайней войны, шведы вновь хотят, чтобы им еще раз показали силу и мощь русского оружия?

Был бы кто-то вместо меня, обязательно бы уже вспылил и прервал бы посольство. Признаться, я также это хотел сделать. Меня унижали… А через меня, всю Российскую империю. Как же хотелось лично установить тысячу ракет на пусковые трубы, поджечь фитили и наблюдать, как они летят в сторону Стокгольма. Может мечта сбудется?

Я прибыл в Стокгольм позавчера и был готов к тому, что теплого приема не будет. Его и не случилось. Мало того, что было отказано в праве поселиться в особняке, занимаемым ранее русским посольством, так и качественной гостиницы не предоставили. Пришлось обосноваться в каком-то не самого лучшего качества гостином дворе.

День меня не трогали, как и не отвечали на посылаемые мной требования немедленной аудиенции с королем. Между тем, я знал, что шведские газеты разразились крайним негативом по отношению к моей миссии. Я у них и «писака» и «ростовщик» и «грязный попович». Последнее понятие журналисты не удосужились нормально объяснить, может и сами не понимали кто такой «попович». Газетки на память, ну и показать в Петербурге, я, конечно, прихватил, как и купил более раннюю желтуху.

И вот, сегодня утром мне было сказано, что можно прибыть во дворец. Прокатившись на одной из своих карет по узким улочкам Стокгольма, я съехал на лед, так как по какой-то причине именно сейчас был перекрыт мост на Рыцарский остров, а мне именно туда. Мою карету остановили при въезде на остров, потребовав далее двигаться пешком, либо уезжать в свою варварскую Московию. Все это сопровождалось трактирной руганью, сыпавшейся мне вслед. Я делал вид, что не понимаю, а мысленно подсчитывал, сколько уже в Надеждово должны были изготовить ракет и провели ли там опыты с начинкой этого оружия бездымным порохом. А еще развлекался тем, что выбирал первоочередные цели для их поражения.

А что в этом случае нужно было делать? Уехать в Петербург побитой собакой? Альтернативой было дальнейшее унижение, но я был готов. Есть такая русская поговорка про очередность тех, кто смеется. И, если мой смех будет раздаваться в догорающем от разрывов моих ракет Стокгольме, то все будет правильно. Они еще не знают, какого врага себе нажили. Швеция, если и останется, то это будет по своему значению даже не третьесортная страна, а, скорее, вассал России.

С гордо поднятой головой в не менее, чем пятнадцатиградусный мороз, но зато в шубе из калана и горностая на подоле, соболиной шапке, а также в унтах на меху того же калана, я не чувствовал холода. Нет более теплой одежды в мире, чем та, которая сейчас на мне. Миновав церковь Риддархольмена, я шел по улице Мунтгатон мимо памятника Густаву I Адольфу Вазе.

Ухмыльнувшись, действительно, великому шведу, я игриво помахал ему рукой, чем вызвал крайнее недовольство толпы. По обеим сторонам от дороги были расставлены люди, неизменно посылавшие проклятия и сыпавшие угрозами и в сторону России и оскорблявшие меня лично.

А я глумился над ними, держа в напряжении пятерых своих сопровождающих, так как была вероятность, что толпа прорвет хлипкий заслон из бравых шведских солдат и устремится рвать нас на части. Это было тяжело, требовало максимального сосредоточения и мобилизации внутренних сил. Но я шел, уже поглядывая на располагавшийся по левую сторону от меня риксдаг. Впереди был королевский дворец.

По всем протоколам я мог бы уйти, никто бы не посмел меня осудить. А вот за то, что продолжаю идти, да, осуждение будет. Найдутся в Петербурге языки, которые начнут рассказывать о том, что у меня нет чести и все такое. Может, придется стреляться, и не раз. Но есть задачи, которые поставлены Отечеством, их нужно решать.

— Ожидать! — буркнул лакей на входе в королевский дворец.

— Любезнее будь, слуга! — прорычал я на английском языке, будучи уверенным, что лакей точно меня понимает.

Возражений не последовало, и я, скинув с показным пренебрежением верхнюю одежду, проследовал через галерею, которая еще не названа именем Бернадота, возможно, и не будет иметь такого названия и наполеоновский маршал не станет королем Швеции. Свое сопровождение мне пришлось оставить.

Королевский дворец был жалким сараем по сравнению с тем же Екатерининским дворцом, Петергофом, или Зимним. Пусть мне не нравился стиль барокко, присущий русским дворцам, но здесь, на враждебной чужбине, патриотизм смывает критику отечественных достижений, а заставляет гордиться Отечеством.

— Ждите! — уже без хамства, сказал лакей.

Я ждал. Понятно было, что промурыжат, не сразу позовут. Но здесь хотя бы нет галдящей толпы, которая изрядно напрягала. Минут двадцать я стоял с горделивой миной, а после все-таки двери распахнули и я вошел в приемный зал.

Доспехи по углам, большой портрет Карла Неудачника Двенадцатого, здесь же картина со времен Тридцатилетней войны. Понятно, на кого ориентируется Густав III Адольф. Но картины мне не были столь интересны, я на них смотрел, чтобы сохранять вид независимый и гордый. Получалось так, что поглядывал на всех с высока, словно и не замечал никого. А здесь было кого заметить. Может, и четверть всех присутствующих были англичанами. Прямо резало глаза от ярких красных мундиров. Отличные они все же мишени, эти красномундирники.

Сделав шагов десять, я остановился перед постаментом, на котором сидел на троне король. Щегол малолетний, а все туда же! Щуплый, с озлобленным взглядом, силящийся хмурить брови, чтобы казаться взрослым и грозным, такой персонаж вызывал брезгливость.

Прокудахтав что-то на своем шведском языке, король не увидел моей реакции на свою отповедь. Да и я не реагировал, пусть через два слова и понимал речь Густава Адольфа.

— Как смеете вы приезжать и требовать аудиенции? — выкрикнул король уже на французском языке.

Я молчал.

— Что нужно вам? Еще пройтись по улицам моей столицы? Вы сами видели, что мой народ презирает московитов, — говорил главный швед, вызывая всеобщее веселье.

Как же! Русского посла сейчас отчитывают.

— Пожалуй, я немного подожду и обязательно, но позже, пройдусь по улицам Стокгольма еще раз, — сказал я и веселье резко прекратилось, а на меня уставились злые взгляды.

Не такие здесь и дебилы собрались, понимают намеки, пусть и такие завуалированные. Когда я еще смогу пройтись по городу, да не спрашивая разрешения у короля? Правильно, когда Стокгольм будет либо русским, либо оккупирован нашими войсками.

— Я повторяю свой вопрос. Зачем вы прибыли? — раздраженно выкрикнул король.

— Спросить у вас, ваше величество, почему Швеция, заключая мирные соглашения с моей страной, никогда их не выполняет? Значит ли это, что нам не стоит с вами более заключать мира, а пребывать в состоянии войны? — сказал я, а король даже встал со своего трона.

— Соглашения с вашей страной не стоят той бумаги, на которой они написаны! — выкрикнул швед с короной.

— Они стоят пролитой крови русских и шведских солдат! — парировал я.

Вот и докопайся до слов, где шведские солдаты упомянуты!

Пока Густав набирал воздуха, чтобы вновь произнести какую-то фразу, я поспешил сказать:

— Ваше величество, рыцари воюют между собой, но дамы всегда в стороне и они уважаемы любой стороной конфликта. Мы, мужчины с женщинами не воюем, — сказал я и эти слова были самым уязвимым местом.

Но я должен был указать на то, что поведение короля по отношению к его жене недостойно и бесчестно. И я сказал это.

— Это намек на мою жену? Вы смеете влезать в мои отношения с женой? — Густав не кричал, он, скорее, был ошарашен моей наглостью.

Но был ли я наглым? После того, как со мной поступили, все ожидали намного большего апломба и чуть ли не прямого оскорбление короля. Ну, а я мокнул в грязь шведского короля, так, чуточку. Теперь, после моих слов несколько иначе смотрятся те унижения Александры Павловны, как не мужские поступки.

— Будьте рыцарем, ваше величество, каким был ваш славный предок Густав Адольф, позвольте встретиться с Александрой Павловной и убедиться, что с ней все в порядке. Прошу вас. Взываю к вам! — максимально театрально и пафосно говорил я.

Шведский король неестественно выкрутил голову, чем стал напоминать изображение египетских фараонов. И это еще о русском императоре говорят, что он сумасшедший? Представил, что Густав Адольф был бы российским самодержцем… Тьфу, я бы сам возглавил заговор и долбанул бы табакеркой этого идиота.

К королю устремился какой-то незнакомый мне вельможа и стал что-то шептать монарху. Густав Адольф хмурился и возражал ему, но в итоге махнул рукой.

— Хорошо. Встретитесь с ней, чтобы переговорить и убедиться, что шведский король не воюет с женщинами, даже если они шпионки и… — королю хватило ума, а, может, и какой-то осторожности, чтобы не оскорбить свою жену в моем присутствии.

Если бы это случилось, я вынужден был бы заканчивать весь этот фарс и проводить ночью боевую операцию по освобождению дочери русского императора. Для этого есть силы. Полсотни бойцов разными путями пробирались в Стокгольм. У них будут свои задачи в предстоящей войне, но случись так, что понадобится помощь в деле вызволения Александры, пришлось бы рассекретить. А есть и мое посольство, где почти каждый боец.

— Сегодня же, выйдя из моего дворца, вы посетите предательницу, а завтра ни вас, ни кого из русских чтобы не было в моем городе. Придете сюда в качестве пленных, — выкрикивал король.

— Придем, ваше величество, — с нотками угрозы, сказал я.

В это время ко мне подошел граф Фредерик Спарретилль-Окере со свертком, на котором была вислая печать с вензелями шведского королевского дома. В этот момент я думал о глупостях: кто сильнее, лев или медведь, и приходил к выводу, что северный лев всяко слабак, не его тут места обитания. А вот медведь — хозяин севера. Так что сколь красивые вензеля не были на печати и оттеске бумаги, шведы совершают очень большую ошибку. Их лев будет бит русским медведем.

— Имею честь передать вашему монарху это предъявление претензий. Если Московия не выполнит их, мы, будучи миролюбивыми и желающие жить в добрососедских отношениях, вынуждены будем объявить Павлу войну, — сказал канслипрезидент Шведского королевства, а переводчик моментально перевел мне слова Спарретилль-Окере.

— Я не могу принять эту бумагу, так как она вручается с нарушениями протокола. Моя страна называется Российская империя, а правит в ней Император Российской Империи Павел Первый Петрович, — решительно ответил я.

— Вы обязаны ее принять! — несколько растерялся канслипрезидент.

— Если вы подадите документ подобающим образом, с учетом моих замечаний, — сказал я.

— Лакей! Ты обязан! — выкрикнул король, а присутствующие в приемном зале люди аж выдохнули.

Это было не вызывающе, это было нечто невообразимое. Но я оставался внешне спокоен, мало того, так и несколько ухмылялся. Нужно быть выше этих оскорблений, чтобы они играли против рта, произносящего такую грязь. Этому «рту», как только шведы и англичане начнут терпеть поражения на поле боя, сразу припомнят все оплошности и глупости, и эти слова будут в том числе примером идиотизма короля.

Я понимал, что из-за моего поведения, что я не собираюсь принимать бумагу, как бы «случайно» могут напасть на меня люди из толпы, через которую мне нужно будет пройти в направлении кареты. Могут и убить таким образом. А после пошлют письмо с извинениями. Но я не мог иначе… Уже слишком был унижен я, была унижена Россия и того понимания, что возмездие придет, уже оказывалось мало.

— Уверен, что ваше величество слово свое держит и уже сегодня я увижу дочь моего императора, — сказал я, посмотрел на канслипрезидента, окинул взглядом некоторых присутствующих, заострив внимание на английском генерал-лейтенанте Ральфе Эберкромби.

Нет, этот старик против нашего старичка Суворова никак не пляшет. И вообще, буду писать статью по войне, обязательно укажу про «войну стариков». Интересная формулировка. Англичане решили, что их опытный генерал может как-то противостоять Суворову? Не стоит закидывать шапками врага или говорить «гоп», пока еще не преодолел препятствие, но… Ха! Ха! И еще раз ха! Нет в этом мире старика, который мог бы сравниться с нашим. Один дерзкий, относительно, молодой корсиканец есть, а вот стариков, нет. И Суворов разгромит шведов, и я в этом помогу, если потребуется.

— Заберите бумагу! — настаивал канслипрезидент.

— Ваше королевство признало Россию империей. Будьте так любезны, подайте документ подобающим образом! — вроде бы старался и вежливо говорить, но понимал, что слова звучат жестко.

— Не желаю видеть вас больше! Вы пожалеете, что были невежливы сегодня. Лишь честь и достоинство не позволяет мне вас арестовать. Как бы то ни было, но справедливые требования будут завтра опубликованы в газете, прочитаете, — сказал король и махнул рукой, будто назойливую муху отгонял.

Я поклонился и, не сделав даже одного из положенных шагов спиной, развернулся и, неспеша, максимально демонстрируя чувство собственного достоинства, проследовал прочь. Выйдя из приемного зала, я ускорился и пошел так быстро, как только мог, чуть ли не переходя на бег. Если и возникнет желание у шведов устроить мне встречу с прорвавшейся «разгневанной» толпой, то я хотел не дать им времени для принятия решения, как и для исполнения его.

Выйдя во двор дворца, опередив своих сопровождающих из числа охраны королевского дворца, я не стал сбивать ритм, а направился прочь. Мне специально задерживали выдачу шубы и шапки, и я что-то такое предполагал, поэтому один их моих телохранителей снял свою шубу, оставшись в полушубке, и отдал мне. А еще во внутренних карманах этой верхней одежды была одна граната и аж три револьвера последней конструкции.

Устраивать войну у королевского дворца или рискдага мы не собирались, но если все же толпа прорвется и будет ясно, что нас намериваются убивать, я не стану долго размышлять. Шведы умоются кровью. Буду бить их, как в самом низкопробном фильме про зомби, на которые я редко, но нарывался в поисках нормального кино. Там главные герои крошат зомбаков сотнями, если не тысячами.

Но все же больше, чем устроить в сердце Стокгольма бой, хотелось выжить. Поэтому мы шли почти спортивным шагом. Делали это так быстро, что шведской охране, которая отправилась вслед за нами, приходилось бежать трусцой.

Люди, собранные по обеим сторонам дороги, просто не успевали реагировать, как я уже миновал их. Мало того, меня обступили телохранители и шубы, которая ранее привлекала более всего внимания, не было, я никак не выглядел вельможей.

Скоро, когда уже минули поворот улицы на рискдаг, полетели камни. Главный урон на себя брали телохранители, но попало и в меня.

«Суки… Вам хана» — подумал я, наконец, садясь в свою подъехавшую, как только мы вышли на небольшую площадь, карету.

Шестерка мощных коней рванула прочь, на окраину Стокгольма в другую гостиницу, где были сняты комнаты. Я даже отдыхать и есть не собираюсь, нужно действовать и убегать из Швеции.

— Все готово? — спросил я у Северина, который ехал со мной в карете.

— Да, вашбродь, — несколько неуверенно отвечал Северин.

— В чем сомнения? Говори, сейчас каждая мелочь важна! — сказал я.

— Иринку жалко, — признался Северин Цалко и отвернул глаза, которые стали быстро влажнеть.

Жалко, это да, но нельзя иначе. Все мы должны ради России что-то отдать, порой, и свою жизнь. Ирина, девчонка, получившая такое имя от меня, бывшая сиротка из Москвы, более остальных была похожа на Александру Павловну. С нами были еще и гримеры, вернее, бойцы, которые получили некоторые навыки накладки грима. Но, прежде всего, я освоил эту науку, так как не было уверенности, что позволят прийти к королеве толпой.

Это все так… Хотя, при близком общении разница сразу женщинами будет видна. У Иры, к примеру, не такие выразительные ярко-голубые глаза, но это же видно только при близком общении. Нам бы день выиграть и все, задача, поставленная самим императором, решена.

Конечно же за нами следили, даже не скрываясь. Две кареты ехали следом, но ожидать иного не приходилось. Наверное, у преследователей было недоумение, когда моя карета свернула не туда.

В гостином дворе «Два оленя и Марта», который и привлек меня названием и пошлыми ассоциациями, мы только переоделись, экипировались, пряча оружие так, чтобы его не только не было видно, но и при осмотре моих людей револьверы не обнаружили. Меня трогать не осмелятся, это было бы уже слишком, поэтому я прятал под сюртуком сразу три револьвера.

— Выход! — решительно сказал я и вся «русская делегация» стала выходить из дешевой, но чистой таверны, так и не увидев ту самую Марту, которая с двумя оленями.

Может только одного оленя и видели, это был пожилой швед, представившийся хозяином таверны.

— Господин Сперанский, я вынужден спросить, куда вы направляетесь, — спросил меня один мужчина невзрачного вида, но с цепким взглядом, он находился сразу на выходе их таверны.

Я не стал спорить, напротив, показал покорность и, якобы, понимание, даже сочувствие к этому человеку, который вынужден презреть законы чести и стать цепным псом.

— Мы не предполагали, что вы так скоро пожелаете встретиться с Александрой Павловной, но у меня есть указания в этом вам не препятствовать, вместе с тем, я вынужден сопровождать вас, — на чистом русском языке говорил сотрудник каких-то там служб.

Вроде бы у Швеции нет Конторы, по типу ФСБ, а вот сотрудники, как видно, имеются.

— Вы же русский. Почему? — не мог удержаться я от вопроса.

— Вы ошиблись, я швед, — отвечал сотрудник непонятно какой службы.

— Пусть так, — не стал я развивать разговор.

Через двадцать минут мы вновь очутились на улице Васагатон, которая находилась недалеко от старого города, где, буквально, два часа назад я общался с королем. Въехав на Рыцарский остров, минуя церковь Риддархольмина, мы устремились к улице Сигтунагатан, где в доме номер 14 и содержалась Александра Павловна.

Подъехав ко двору дома, я и мое сопровождение, решительно вышли из карет, которых стало уже четыре, и устремились к воротам. Нас, конечно, сразу не пустили. А потом после минут пятнадцати разбирательств разрешили пройти, но не всем.

Я, в сопровождении солидного мужчины, это был Карп, а также двух молодых людей, разодетых так, что даже у шведского графа появилось бы желание отвесить поклон непонятному молодому вельможе, чинно, но и спешно подымались на второй этаж простенького особняка. Не скажу, что целого линейного корабля стоил каждый наряд на молодых людях, но, если суммировать стоимость двух платьев, то фрегат можно закладывать, на первый взнос деньги будут.

Сразу за мной и, якобы за моим заместителем, роль которого отыгрывал Карп, шел щеголеватого вида миловидный, даже позволю себе сказать, что и красивый, молодой человек. Усы этого франта сильно отеняли симпатичные черты лица.

Мы, как смогли загримировали Ирину под молодого человека с щегольскими усами, но при ближайшем рассмотрении ее женственность сильно демаскировала. Она, отыгрывая роль кого-то вроде пажа, несла большую кожаную сумку. Наверняка, девушке было тяжело, но вида она не показывала. Да и натренированности Ирины должно хватать, чтобы нести и более тяжелую ношу.

— Простить, господин, что есть там? — задал вопрос гвардеец, дежуривший у покоев Александры Павловны.

Подобрали же церберов со знанием русского языка.

— Это подарок императора своей дочери. Если это настолько важно, извольте посмотреть, — сказал я, перехватил у «пажа» сумку, открыл ее.

— Ух! — не сумел сдержать эмоций охранник.

— Прошу! — подозвал я второго охранника, чтобы он тоже взглянул на содержимое сумки.

Там были драгоценности, причем, выбранные не по принципу дороговизны или же качеству изделий. Главное, чтобы было ярко и псевдобогато. Психология человека такова, что он будет рассматривать всевозможные блестяшки, особенно, если считает, что они стоят дороже, чем жизнь любопытствующего, а вот спросят охранника, кто еще был со Сперанским и как они выглядели, так тот и не ответит. Охранники не станут рассматривать моих спутников, даже не запомнят, как кто выглядел, будут помнить только о драгоценностях.

— Вы удовлетворены? — спросил я.

— Да, ест, конечно, — растерянно отвечал охранник.

В это время подошел тот самый служащий с идеальным русским, но я уже спешил войти в комнату и закрыть за собой дверь. Отчего-то я опасался именно этого человека.

Войдя в просторную комнату, я увидел стоящую ко мне спиной стройную светловолосую девушку. Мне говорили, что Александра Павловна хороша собой, и я смог оценить ее грациозность даже со спины. Есть женщины, от которых исходят какие-то флюиды, энергия, они могут быть не идеальных форм, пропорций, между тем, манят к себе, притягивают, завораживают мужчин.

— Вы, господин Сперанский? — разворачиваясь, спросила шведская королева.

— К вашим услугам, ваше величество, — ответил я.

И чего этому Густаву, дураку, не хватает? Или он из «этих»?.. Красивая женщина, изящная, гибкая с глубокими ярко-голубыми глазами. Мне очень редко нравятся блондинки, я больше по брюнеткам, но, если красива, то красива в любом цвете. Или так на меня действует супружеское воздержание?

— Это папенька вас просил увидеться со мной? — прервала неловкую паузу Александра Павловна.

Я собрался с мыслями, напомнил себе, зачем именно здесь нахожусь, и сказал:

— Да, меня просил ваш отец, чтобы убедиться, что вы живы, здоровы, — сказал я и, подойдя ближе, шепнул почти на ухо. — Вас слушают?

Александра резко отстранилась, посмотрела на меня с нескрываемым удивлением, видимо, я приблизился к ней очень близко, чуть ли не обнимая.

— Сударь? — Хотела возмутиться королева, но я прислонил свой палец к губам, показывая, чтобы она молчала.

Александра одумалась, стала оглядываться по сторонам, а потом сама приблизилась ко мне и шепнула на ухо:

— Не знаю. Однако, думаю, что это возможно.

Я подошел к сумке, взял ее у Ирины, жестом приказал Карпу слушать, что творится за дверью. Мой начальник охраны достал медицинскую трубку, такое название получил в России стетоскоп, стал слушать. Дверь располагалась таким образом, что с тех сторон, где может быть зрачок для подсматривания, оказывалась невидимой.

В большой кожаной сумке только сверху были блестящие побрякушки, стоимостью до тысячи рублей. Хотя тысяча рублей в нынешней России — это очень большая сумма, но не настолько огромная, чтобы не использовать прием для отвлечения внимания в столь опасной и уникальной операции. Потому она и может осуществиться, что такого никто не ожидает.

Под драгоценностями располагались приспособления для грима. Был также блокнот с текстом, эти слова желательно было бы сказать вслух, но опасность прослушки заставляла заранее набросать тезисы, которые должны были убедить Александру Павловну сделать все, чтобы помочь нам вывести из Швеции.

Я передал блокнот королеве, а сам стал прохаживаться по комнате в поисках какой-нибудь щели, через которую могут нас не только слушать, но и видеть. И такую щелку я нашел. Став сбоку, я сделал знак Ирине и Александре, пальцем указывая на картину и себе на глаза. Именно на картине, висящей на стене была замаскирована дырка, которая только что приоткрылась.

Сразу же от двери отринул и Карп, так его сменил еще один участник нашей операции, Антон, он был обучен бою ножами, а так же лучший рукопашник в школе подготовки сирот. Кроме того, Карп Милентьевич относился к этому парню, как к собственному сыну и всячески продвигал. Я не против, отличный агент получается.

Карп вальяжно подошел к картине и стал будто ее рассматривать. Когда мой начальник охраны стал водить пальцем по полотну, я усмехнулся, так как щелочка спешно закрылась.

— Господин Сперанский, подойдите ко мне, я хочу, что бы вы видели, что я буду писать своему батюшке, — с явным раздражением сказала Александра.

Я подошел и увидел, как самопишущим пером Александра быстро выводит буквы: «Я никуда не поеду. Я королева Швеции и должна разделять тяготы со своим народом».

«Вы заложница. И ваш батюшка обрушит еще больше бед на шведов, если вас продолжат унижать», — перехватив блокнот, написал я очередной довод, чтобы убедить Александру.

Она задумалась. Начала тяжело дышать, покусывая нижнюю губу. Наверняка, знала, что Павел Петрович может все бросить на эту войну и даже приказать жечь города. Все же психика русского монарха непредсказуема, следовательно, и его поступки.

«Я беременна. Но об этом знает только моя служанка. Крови не было уже два месяца», — краснея от смущения, написала королева.

Вот те и раз! Хотя, а что меняет? Это же даже и к лучшему.

«Вы не предадите шведский народ. Когда настанет время переговоров, вы станете спасительницей шведов. Суворов разгромит шведскую армию и будет стоять у Стокгольма. И тогда именно вы уговорите смилостивиться над простыми людьми, как и над дворянами, что примут вас королевой», — быстро написал я.

Королева стала ходить кругами по комнате. А потом замерла у окна. Она стояла неподвижно, и не будь красивой женщиной, я бы мог представить, что сейчас смотрит в окно русский император. Павел Петрович тоже, когда задумывался, стоял спиной к собеседнику и бесцельно смотрел в окно.

— Как это сделать? — спросила Александра Павловна.

Я кивнул головой и началась работа. Каждое действие было уже отрепетировано и заминка была лишь в том, как будет действовать королева. Самым краеугольным камнем было переодевание. Александра Павловна должна была снять платье в нашем присутствии, а Ирина его надеть. На удивление, но этот пункт не вызвал серьезного противоречия у королевы. Достаточно было ее просьбы отвернуться.

Натренированная Ирина быстро раздевала Александру, одновременно, когда королева делала что-нибудь самостоятельно, Ира раздевалась сама. Когда девушки были переодеты, я повернулся и стал наносить грим Александре Павловне, которая становилась похожа на того усатого парнишку, что вошел в комнату к дочери русского императора. А тот парнишка, надев парик, так как у Ирины волосы были темнее, становился копией Александры Павловны.

Десять минут, и все было готово. И тут, до Александры Павловны дошло, что девчонка, только что превратившаяся в шведскую королеву, остается на заклание и, возможно, будет даже казнена. Выхватив блокнот, Александра написала, что не может убегать, когда это будет стоить жизни другому человеку. Понадобилось еще порядка пяти минут, чтобы уговорить все же это сделать. Я апеллировал тем, что Иру для этого и готовили и, что есть план, по которому она сможет сбежать.

План такой, действительно, был, но он казался мне еще более сложным, чем тот, который прямо сейчас реализовывали. Я стоял в спарринге с Ирой и она, пусть и показалась мне боевитой девчонкой, все же не дотягивала до того, чтобы нейтрализовать двух опытных бойцов, которые дежурят у двери Александры. Между тем, она попробует это сделать, но прежде спуститься на веревке со второго этажа. Королеву получилось убедить.

Я видел перед собой молодую женщину, превращающуюся в молодого мужчину, где корсет, пусть и пережатый, до конца не скрыл грудь. Она казалось с характеров, что не может позволять оскорблять себя, но был факт, что Густав позволил себе такое общение, которое не прощается. Александра, это было видно, хотела сбежать из клетки, всего лишь одной комнаты, в которой ее держали взаперти. Мало того, так от нее и веру требовали сменить.

Александра прибудет в Петербург и там заявит, что поехала к отцу погостить. Мало того, намерена упросить его не начинать войну. Эта миссия будет использована в будущем для формирования образа Александры, как защитницы Швеции. Конечно же, Павел не послушает дочь, так как фактически сами шведы объявляют войну. С болящим сердцем за всех своих подданных, она может и удалиться в монастырь молиться за мир.

Сперва накрученный на войну шведский народ может и расценит ее, как предательницу, хотя и сейчас, несмотря на все добродетели, ее таковой считают. Но позже именно Александре нужно будет вступиться за шведский народ… сильно урезанный в территориях народ.

— Ее величество просила не беспокоить, будет отдыхать. Вести о возможной войне России и Швеции разрывают ее сердце, — сказал я, а один из охранников приоткрыл дверь и посмотрел в комнату, где, всхлипывая, находясь спиной к выходу, рыдала копия королевы Швеции.

Мы вышли из дома без проблем, только у кареты меня встретил тот самый русскоязычный швед.

— Могу я поинтересоваться куда вы сейчас направитесь? — спросил он.

— В Россию через финские земли, — сказал я.

— Приятного путешествия, — с нотками облегчения ответили мне.

Мы, действительно, собирались ехать в Россию и как можно быстрее. Главное, это выехать за посты стражи Стокгольма, а там и оторвемся от сопровождающих, и следы свои заметем. Две кареты, якобы, поедут через финские земли, ну а меня там уже не будет. Я с Александрой сверну, как только будет возможно, на лед и устремлюсь по нему вначале в сторону Гельсингфорса, а после и России. Зима нынче устойчивая, лед выдержит, тем более, что впереди будут ехать Карп с Северином и с еще двумя стрелками, которые и будут бурить лед и проверять его толщину каждые три-четыре версты.

А после эти показатели могут пригодиться русской армии.