Памяти Семёна Вортмана

На кораблях крылатых мчатся гёзы.

Они в ночи, как стая лебедей.

М звёзды белые, как розы,

Купают лепестки в воде.

Играют флейты и стучат стаканы.

Сегодня пир, а завтра смертный бой.

Так трепещите, чёрные сутаны!

Мы прикрываем Фландрию собой!

Дрожит Филипп в своём Эскуриале.

Везде измена чудится ему…

Стихи звучат в ночной тишине пустынных улиц. Семён Вортман преподающий историю искусства в Черновицком художественно-прикладном училище, читает мне, студенту-медику, свои стихи о Тиле Уленшпигиле.

Ты помнишь, Тиль, как пахнут розы в Брюгге,

Как в тихой Шельде плещется волна,

Как сладостно, бродя вдвоём с подругой,

Любовный кубок осушать до дна?

На вертеле уже каплун зажарен.

Стекает жир с коптящихся колбас.

Сок виноградный за стеклом янтарен.

И запевает песню чей-то бас..

Ты помнишь?

Нет, я ничего не помню.

Лежит распятой родина моя.

Не суждено вернуться в отчий дом мне,

Пока в цепях фламандская земля.

Костры, распятья, виселицы, плахи,

Щедроты инквизиции святой,

Испанские солдаты и монахи,

И надо всем паук — Филипп Второй.

О. Фландрия, не вереском покрыты

Холмы твои…

Как завороженный, я слушаю стихи Семёна Вортмана. Я ещё не видел произведений фламандских мастеров. Я ещё вообще ничего не видел. Весь мой жизненный опыт — девять классов средней школы и четыре года войны. К Сене я относился с пиететом. Он старше меня. Но не разница в возрасте причина того, что я, чуть выше ростом, смотрел на него снизу вверх. В танковой роте, которой я командовал ещё совсем недавно, в ту пору девятнадцатилетний, тоже были тридцатилетние старики. Но среди них я чувствовал себя равным. А Сеня… Почему я тогда не записал его стихи? Как мало я запомнил. И точно ли?

С Вортманом меня познакомил его друг, молодой талантливый врач-гинеколог Георгий Оснос. Сейчас я изредка встречаюсь с Жорой, живущим в Хедере. Мы вспоминаем, как с опаской я читал ему мои фронтовые стихи, а потом — маэстро Вортману. Эти стихи летом 1945 года предали анафеме в Доме литераторов в Москве. После этого я вообще боялся читать их. Сеня был первым слушателем моих послевоенных опусов. Добрым и снисходительным критиком. Я не смел спросить, почему не опубликованы его прекрасные стихи. У меня не было сомнений в том, что ему хочется увидеть их опубликованными. Не случайно же в начале холодной войны в одном из стихотворений, в котором он описал Генеральную Ассамблею ООН, у него был остановивший меня образ:

Когда здесь атомную бомбу,

Как дипломата, вводят в зал.

Эти стихи определённо были написаны для публикации. Жаль, я не спросил.

Уже значительно позже, уже расставшись с Семёном Вортманом после окончания института, уже познакомившись с натюрмортами фламандских мастеров (правда, ещё в репродукциях), я увидел их в стихах о Тиле Уленшпигеле. И вообще, как много живописи было в его поэзии. Но вероятно самым демонстративным с этой точки зрения было его стихотворение о Исааке Левитане. Я никогда не видел его на бумаге. Запомнил только, когда Сеня читал. И запишу его так, как слышал, когда Сеня читал, когда названия картин Сеня подчёркивал особой интонацией и лёгким взмахом руки. Эту интонацию я посмею передать большими буквами.

Сидеть в тени. Писать пейзажи.

Следить за перелётом птиц.

В какие краски мир наряжен!

Им нет названий, нет границ.

Как передать цвета и тени,

Прозрачность голубых небес,

Кусты лиловые сирени

И рыжеватый хвойный лес?

Он любит русскую природу,

Как, может быть, никто другой.

И по весне БОЛЬШУЮ ВОДУ,

И колокольчик под дугой.

Багрец осеннего наряда,

Прозрачный акварельный день.

Печаль ЗАПУЩЕННОГО САДА,

И ПОКОСИВШИЙСЯ ПЛЕТЕНЬ.

ВЕЧЕРНИЙ ЗВОН плывёт и тает.

НАД ОМУТОМ повисла мгла

ВЕСНА ПОСЛЕДНЯЯ. Он знает,

Он видит: молодость прошла.

Промчалась, как ВОДА БОЛЬШАЯ.

А с ней — надежды и любовь.

И, губы тихо вытирая,

Он на платке находит кровь.

Ведь годы падали, как плети.

Так изувечена душа,

Что сорок лет, как два столетья,

Он прожил, яростью дыша.

А Чехов пишет: „Будем снова

Сидеть на крымском берегу.

Поправитесь, даю вам слово.

Я вашу дачу берегу“.

Нет, поздно, друг мой, слишком поздно.

Да и к чему? Он так устал!

Как хороши сегодня звёзды,

Которых он не написал.

Не написал и не напишет.

Не тронет кистью полотна.

А в небесах над плоской крышей

Немая скорчилась луна.

После окончания института в 1951 году я не встречал Семёна Вортмана. Часто, очень часто вспоминал его. Не сомневался в том, что такой талантливый поэт не может не писать. Но стихов его я не находил в печати. Постепенно взрослел. Для меня уже больше, чем в полную силу, дошёл смысл стихов Маяковского:

Хорошо у нас в Стране Советов.

Можно жить,

Работать можно дружно.

Только вот поэтов, к сожаленью, нету.

Впрочем, может это и не нужно.

В 1977 году наша семья репатриировалась в Израиль. Типичные для всех олим первые месяцы жизни в новой стране. Следует ещё учесть такой немаловажный фактор, как перепад уровней брежневской Совдепии и оглушившей нас демократии, как пережитые мучительные месяцы неизвестности и страха после подачи документов на выезд, неустроенность, переезды с квартиры на квартиру. Короче, абсорбция для пакидов, а для нас адаптация. На первых порах я с жадностью накинулся на книги, о которых раньше мог только мечтать. Постепенно расширялся круг чтения. В Израиле издавались вполне приличные русскоязычные журналы. Одним из них был „Круг“, который редактировал высокопрофессиональный журналист Георг Мордель. Ответственным секретарём журнала был некто Шимон Орт. Некто, потому что, в отличие от умных статей Морделя, даривших нам, зелёным олим, необходимую информацию, Шимон Орт не выступал в своём журнале как автор.

В одно прекрасное однажды — мы жили уже на третей квартире — раздался телефонный звонок. Я сразу узнал голос моего кумира Семёна Вортмана, хотя прошло чуть больше тридцати лет после нашей последней встречи. Выяснилось, что Сеня т есть тот самый Шимон, ответственный секретарь журнала „Круг“. До сих пор не могу забыть обалдения, когда я услышал Сенин голос. Я не успел его ни о чём расспросить. а, собственно говоря, в этом не было необходимости. Сеня сказал, что рад моему существованию в Израиле, о котором он недавно узнал, что через несколько дней позвонит мне и мы договоримся о встрече. Я с нетерпением ждал звонка. Но Сеня не звонил. Спустя непродолжительное время я узнал, что звонка не будет. Не бывает звонков оттуда…

Предполагаю, что у читающих эти строки могут возникнуть вопросы. Но точно такие же вопросы возникали у меня, и я не знал на них ответов. Разница между нами только в том, что я СЛЫШАЛ великолепные стихи настоящего поэта Семёна Вортмана. Благословенна память его.

Загрузка...