— Еду я, значит, в университет, — начал он рассказ. — Впереди меня машина, вся обклеенная стикерами «Шалом ахшав», «Хавер, ата хосер», «Дор шалем дореш шалом»[1] и подобными. Заметил, что за рулём женщина. Сразу представил себе очередную кикимору. Среди этой породы я ещё ни разу не встречал достойной внимания. А когда на экране телевизора появляется Шуламит Алони, я немедленно смотрю на жену, чтобы не стать гомосексуалистом. Машина все время впереди до самой университетской стоянки. Остановились. Ожидаю, какое чудовище сейчас вывалится. Но тут! Убей меня — такой красивой бабы я ещё не встречал. Что лицо, что фигура — совершенство! Представляю себе мой обалделый вид.
Она с удивлением посмотрела на меня. Я опомнился и рассказал, о чём думал всю дорогу, следуя за ней, о результате моего многолетнего наблюдения. Она рассмеялась и спросила, за кого я голосовал. «За Натаниягу» — ответил я. «А я — за Ганди». «За Ганди? Так чего же у тебя такие стикеры?». «Во-первых, это машина моего хавера. Во-вторых, он ещё правее меня. В-третьих, он только позавчера купил этот автомобиль у кретина, у профессора-историка и не успел отодрать всю эту пакость». Понимаешь, мало того, что такая внешность, так ещё и мировоззрение — бальзам на мою душу. И я ей сказал: «Знаешь, о чём я сейчас искренне жалею? Что я не выше на тридцать сантиметров и не моложе на тридцать лет». Тут она улыбнулась, — посмотрел бы ты, как она улыбнулась! — и, показав на мое пузо, добавила: «И не легче на тридцать килограммов». «Дорогая, — сказал я, — так, где бы у меня осталась сила, чтобы тебя удовлетворить?». Она рассмеялась: «Ладно, на двадцать килограммов». Сошлись на пятнадцати. Мы тепло пожали друг другу руки и разошлись. Какая баба! Так что в моей статистике пока нет исключений.