Статьи и рассказы

Авигдор Кахалани

Граница между Израилем и Сирией — обычный сетчатый забор. На некоторых участках — противотанковые рвы и минные поля. А чего стоят противотанковые препятствия, не охраняемые огнем пехоты и артиллерии?

Сетчатый забор… Я не хочу отвлекаться от рассказа о Герое. Но слово «забор» вызывает навязчивые ассоциации. Снова забор. Господи! неужели евреи так глупы, что ничему не научились? Линия Бар-Лева на Синае. Забор на сирийской границе. Сколько на этом заработали подрядчики? Сколько денег это стоило налогоплательщикам? И сколько крови — народу Израиля?! Неужели снова надо совершить те же ошибки?

Невольно задумываешься над тем, что или Кто спасает нашу страну в роковые минуты. Нет сомнения, что и на Синае, как и прежде, Кахалани проявил бы героизм и выдающиеся командирские качества. Но на Синае была стратегическая глубина, на Синае можно было позволить себе отступить при необходимости. На Голанских высотах такой возможности не было. (Сегодня следует напомнить, что и в будущем не будет.) Счастье для нашей страны, что батальон Кахалани оказался на Голанских высотах в нужное время.

Утро 6 октября 1973 года. Судный день. На инструктаже у командира полка стало очевидно, что война неизбежна и начнется она сегодня. Кахалани вернулся в батальон, закрыл синагогу, приказал молящимся занять места в танках и прекратить пост. Сам он тоже перекусил. Наша религия предусматривает такие ситуации: «пикуах нефеш» — спасение жизни. Во имя жизни можно нарушить все запреты Торы. Без пяти два, когда Кахалани снова поехал в штаб полка, на лагерь налетели сирийские «МИГи». Началась война. Командир батальона вывел танки на огневые позиции.

Меня не переставало удивлять, как спокойно Кахалани рассказывал о первых днях войны. Может быть, он не умеет ругаться? Утром 6 октября командир полка забрал у него танковую роту и передал ее мотострелковому батальону. Своего заместителя с еще одной ротой Кахалани был вынужден послать в Кунейтру, чтобы отразить наступление сирийцев на город. В распоряжении комбата остались две неполные танковые роты и еще один взвод. У него не было ни малейшего представления о том, кто его соседи. Он не знал, сколько солдат в бункерах. Батальону не придали ни одного пехотинца. Танки растянулись, обороняя немыслимо широкую полосу. Сирийская артиллерия точно била по позиции наших танков. Сирийские «МИГи» безнаказанно праздновали в небе. Нашей авиации не было и в помине. С наступлением темноты в атаку пошли сирийские танки. У них было явное преимущество перед «Центурионами». Советские танки Т-55 и Т-62 были оснащены инфракрасными прожекторами, что позволяло сирийским танкистам видеть в темноте, оставаясь невидимыми. У израильских танкистов не было даже биноклей ночного видения. Только благодаря осветительным ракетам удалось обнаружить и поджечь десяток сирийских танков. А уже их пламя осветило цели для израильских танкистов. Несколько сирийских танков было уничтожено буквально рядом с нашими, между огневыми позициями «Центурионов».

На рассвете следующего дня 90 танков Т-55 и Т-62 пошли в атаку на позицию батальона Кахалани. На один израильский танк больше восьми сирийских. «Мы стреляли, как сумасшедшие», — вспоминает Авигдор. Погиб командир роты и еще шесть командиров танков. Погиб один танкист в экипаже. Ремонтники под огнем ремонтировали подбитые танки. Врач батальона и его помощники эвакуировали убитых и оказывали помощь раненым в непосредственной близости от позиций. Все сирийские танки были уничтожены или брошены сбежавшими экипажами.

Уже в первые часы после начала войны сирийские командос захватили гору Хермон. Вот откуда их наблюдатели так точно корректировали огонь артиллерии. Это было несчастьем для батальона Кахалани. Но для всего Израиля несчастьем было то, что противник захватил дорогое уникальное оборудование, позволявшее вести разведку значительной части сирийской территории.

Третий день войны. Сирийцы не пошли на участок обороны батальона Кахалани. Они изменили направление наступления. Батальон пополнили вернувшимися ротами, еще несколькими танками из другого батальона и переместили на направление сирийской атаки. Как и обычно, танк командира батальона впереди. Авигдор выехал из-за скалы, и душа у него, как он выразился, ушла в пятки. Прямо перед ним стояли два танка «Т-55», третий, «Т-62», медленно проближался к ним. Из командирской башенки Кахалани направил пушку на ближайший танк. «Стреляй!» — крикнул он. «Какое расстояние?» — спросил ничего не понимающий стреляющий. Что-то зеленое закрыло все поле зрения прицела; так как пушка чуть ли не уперлась в сирийский танк. «Стреляй!» — крикнул Кахалани. Выстрел. Танк подбит. Кахалани перевел пушку правее на второй танк. «Стреляй!» Подбит и этот танк. «И тут я увидел, как смерть хватает меня в свои объятия, — рассказывает Авигдор. — Огромное орудие „Т-62“ смотрело прямо мне в глаза. Я юркнул в башню, распрощавшись с жизнью. Но стреляющий поджег и этот танк. За ним мы увидели четвертый и тоже подожгли его».

— Авигдор, — сказал я, — но ведь это невозможно. Представь себе, что я бы командовал одним из сирийских танков. Ты бы и вздохнуть не успел.

— Я знаю, что это невозможно, — он ткнул указательным пальцем вверх и снова, в который уже раз, произнес: — Чудо.

По пути в долину они подбили еще шесть танков, что было пустяком в сравнении с только что происшедшим. Несколько десятков сирийских танков поднимались на гряду. Танк Кахалани одиноко стоял на перевале. Если сирийцы поднимутся сюда — это конец. Придется отступить под огнем противника. Кахалани приказал батальону подняться к нему. Но только один танк командира роты стал рядом с ним. Остальные словно приросли к земле. Даже израильские танкисты всего-навсего люди. Ох, как нелегко преодолеть страх! Кахалани приказывал, увещевал, упрашивал. Ни с места.

(Мне очень трудно быть беспристрастным летописцем. Ровно 63 года назад у меня возникла точно такая ситуация. Девятые сутки наступления. Мне 19 лет. Я командир сборной роты. 12 машин — все, что осталось от нашей танковой бригады, тяжелотанкового полка и полка 152-миллиметровых самоходных орудий. Я приказал в атаку. Машины стоят. На шум работающих дизелей немцы открыли бешеный огонь из орудий и минометов. Машины задраены наглухо. Командирам наплевать на мой изысканный мат — единственное средство убеждения, которым я владел в совершенстве. А от ударов ломиком по броне танков только рука заболела. Я забрался в свой танк и скомандовал «За мной!», надеясь на то, что эти сукины сыны сдвинутся с места. Не сдвинулись. Я вступил в бой. Мой танк подбили. Три человека в экипаже и шесть десантников погибли. Механик-водитель и я тяжело ранены.)

Кахалани нашел нужные слова. Главное — надо было собрать все силы, чтобы фраза прозвучала спокойно, в повествовательной манере. «Говорит комбат. Посмотрите, с каким мужеством противник поднимается на позиции против нас. Я не понимаю, что с нами произошло. Ведь они всего-навсего арабы, и мы сильнее их! Начните двигаться и станьте в одну линию со мной. Я обозначу себя флажком». И танки пошли! И снова знакомая фраза: «Мы стреляли, как сумасшедшие». Кахалани был вынужден приказать стрелять ТОЛЬКО ПО ДВИЖУЩИМСЯ танкам, чтобы впустую не расходовать снаряды. Все сирийские танки были уничтожены. Это была победа! По радио прозвучал голос командира полка: «Кахалани, ты остановил сирийцев. Ты — Герой Израиля!»

Это был единственный участок фронта, где противнику не удалось прорваться. Южнее танковый полк отступил до центра Голанских высот, понеся страшные потери. Были убиты командир полка и его заместитель. Только через четыре дня двум дивизиям резервистов в тяжелых боях удалось вернуть утерянные позиции.

Полтора дня формирования. Кахалани во главе своего батальона, а за ним еще один батальон (командир полка — с двумя батальонами южнее) пошли в наступление. На второй день была занята большая сирийская деревня в 35 километрах от Дамаска. Дальше нашим танкам не приказали идти. Вероятно, у правительства были свои соображения.

Прекратились бои. Но все в этот последний день войны шло не как надо. Сменивший их батальон пришел с большим опозданием, поздно вечером, и танки батальона Кахалани вытягивались в колонну в абсолютной темноте, естественно, не включая фар. Командир полка срочно вызвал Кахалани к себе. Но одна из рот, находившаяся на соседней высоте, все еще не присоединилась к батальону. Командир роты по радио пообещал прибыть через несколько минут, так как он уже в пути. Прошло более получаса, и Кахалани понял, что рота заблудилась и поперла к сирийцам. По радио он сообщил командиру полка, что вынужден задержаться, и на своем танке по скалам в кромешной тьме поехал разыскивать заблудившуюся роту. На обратном пути у двух танков соскочили гусеницы. К командиру полка он прибыл поздно ночью.

Странным было поведение командира полка. Кахалани понимал, что предстоит разговор необычный. Он дисциплинированно ждал, когда командир сообщит ему причину вызова. «Кахалани, срочно поезжай домой. Батальон на формировании обойдется без тебя. Погиб твой брат Эммануил. И брат Далии». Авигдор расстался со своим любимым братом в утро после свадьбы… Вот когда до предела пришлось мобилизовать свою волю. Авигдор рассказывал мне, чего стоило ему подавить рвущиеся из груди рыдания.

Далии с детьми не было дома. Она уехала к родителям, оплакивавшим смерть сына. Их старший сын погиб в Шестидневную войну. А потом «шлошим» (тридцать дней после смерти) Эммануила. Посмертно танкист Эммануил Кахалани был награжден той же наградой, которую получил Авигдор за Шестидневную войну, — «Мофет».

Продолжалась армейская служба Героя Израиля Кахалани — командир базы маневров, командир танкового полка. Далия родила сына Дотана. Год занятий в военной академии в США.

В июне 1982 года бригадный генерал Кахалани повел в бой свою дивизию. В этой войне он снова проявил командирский талант.

Военную службу он завершил в 1988 году в должности заместителя командующего сухопутными войсками. В Тель-авивском университете он получил степень бакалавра, в Хайфском — магистра. Он автор двух книг, ставших бестселлерами. В гражданской жизни он стал заместителем мэра Тель-Авива. Был избран в Кнессет во главе партии, целью которой было снова защитить Голанские высоты. На сей раз не от сирийцев, а от недальновидных евреев. В ту пору он признался мне, что задача эта более трудная, чем в бою командовать батальоном. «Понимаешь, я не политик» Это правда. Он не политик. А затем ему пришлось пережить несколько мучительных лет, когда на него, Героя, министра внутренней безопасности, честнейшего человека определенными лицами, был возведен поклеп. Суд полностью обелил его. Но чего стоили ему эти годы?

Он не политик. Он воин, в котором еще так нуждается наше государство.