Столичный миф

13

Алексей Георгиевич до, во время и после войны слыл на Москве большим спецом по мощным прессам. Его хорошо знали на «Серпе», в те времена освещавшим жерлами своих домн ночные окрестности. Теперь сталь там не льют, не вымешивают броню механическим кулаком и на усыпанном металлическими костями сонном пустыре к югу от заводской ТЭЦ без дела ржавеет пятиэтажный динозавр-пресс. Цех вокруг него разобрали, а его трогать не стали, побоялись косящего по сторонам великана; это первая большая машина, собранная командой Алексея Георгиевича.

И под парящим в облаках зеленым заревом ночной плавки на «Шарике» Алексей Георгиевич был своим. «Буф, буф, буф» — почти как сердце стучали его пресса, и в такт им, ахая хрусталем, подмахивала громадная люстра в заводском клубе за забором.

Старики с военных заводов помнят его до сих пор. Суров был мужик, молчалив и крут. Как огненный бог Перун, что под утро приходил в его сны. Уж как они там столковались, не знал никто, но только с горячим металлом Алексей Георгиевич мог делать все.

Вот такой у Лехи был дед, а у дяди Георгия — отец. Не только легенда осталась в семье. Удивительно, до чего один человек может определить жизнь целого клана. Чаще всего Леха понимал себя как звено в цепи.

— Поругался я с невестой.

— Иван сказал, она девчонка покладистая.

— Вышло так.

— Что ж, я один из всей родни ее не видел?

Леха пожал плечами:

— Я все улажу.

Никогда и никто чужой не сможет причинить тебе такую боль, как ты сам. Не сами по себе неприятности огорчают людей, а осознание того, насколько же эти неприятности закономерны. Что-то в этом роде думал Леха, протирая зачем-то салфеткой рюмку.

Дядя Георгий видел Лехину печаль и оттого хотел Леху утешить. Да вот беда, явился он без подарка.

Эту привычку знала за ним вся родня. Георгий не был скуп. Он просто по службе давал и брал взятки. Оценивал посетителя влет; так таксер, еще не затормозив и не распахнув дверь, уже знает, сколько можно с клиента получить и стоит с ним связываться вообще. Георгий расценивал полученные доходы как оборотный капитал. На другие взятки. Но он давал, только когда деваться было некуда, много раз просчитывая соответствие размера персоне.

Оттого Георгий разлюбил подарки. Штамп «Годен», клеймо изгоя или оттиск профиля с залысиной — профессия на нас всех накладывает отпечаток.

Но он сидел и печалился вместе с племянником, до тех пор пока не заметил, что тоска серым флером совсем укутала мир, четырехугольная бутылка «Столичной» опустела наполовину, а Леха вконец окосел. Это хорошо: завтра грусть выйдет вместе с похмельем.

— Э, брат, да ты, я вижу, притомился… — и повел Леху вниз.

Скользя меж тем, острых и скользких, пьяных и застольных, общество, нимало не озаботясь исчезновением Лехи, плавно переходило к фазе расползания по домам.

И, оказавшись с дядей Георгием перед входом в клуб, Леха увидел прикуривающего у охранника Антона. Рядом стоял Андрей, Лехин дачный сосед.

Поздоровавшись, порадовавшись, что не перепутали его отчество, дядя Георгий оценил их состояние как достаточное; подошел к длинной машине, открыл переднюю дверь и дал команду своему водиле развезти их по домам. Нагнулся через сиденье, снял трубку. Повернулся к капоту спиной.

— Да, через полчаса буду. Да чего его звать, он тут по делу отошел. — Леха обнимался с чьей-то женой. — Лех, Лех, Людмила тебя с днем рожденья поздравляет. Да, да, скоро буду… Да.

Дождавшись, пока Антон с Андреем загрузят Леху в машину, Георгий Алексеевич перепрыгнул лужу и отправился домой пешком. Идти ему было двадцать минут, и эту прогулку он честно заслужил.

Много месяцев подряд он видел только черный асфальт. Вечно в Москве зимой под ногами что-то хлюпает. Лед и сугробы — не разгуляешься. А весной пустота сухих улиц радует глаз. И в октябре есть погожие дни, когда вслед листопаду вдруг выходит солнце и ветки застывают напоказ — как хрупкие мулатки, что дают в «Ландыше» стриптиз по ночам. Но нас не обманешь: годичный путь солнца, эклиптика, весной тени кладет не там, где в октябре. «Пятьдесят лет» — лет, не зим, писал в посольских анкетах дядя Георгий. Май полон миллионом надежд на самое теплое лето. Лето с миром и зеленой листвой.

Десять минут потребовалось, чтобы Леха с удивлением увидел свой дом на другой стороне переулка. Помотал головой: однако… Первым вылез Антон. С трудом вытащил наружу Леху. Потом выбрался Андрей. Придерживая Леху с обеих сторон, подтащили его к подъезду. Андрей подумал, потом на крошечной панельке слева медленно набрал «СП-132». Замок послушно щелкнул, но упругий досылатель не пожелал им показать всю ширь своей натуры. Опять его, беднягу, заклинило. Боком, им пришлось протискиваться боком. Вторая дверь — заперто.

— 532. — Ожил Леха. — Да я здесь сам доберусь.

Лестница, поворот, вдохнули, выдохнули, еще пролет — ох и высокие же этажи строили раньше, в хрущобе это был бы уже третий. А то и четвертый.

Сперва они хотели бросить Леху у двери. Но Антон вспомнил, как вот его так же как-то притащили домой, а он потом полчаса пытался вставить в замочную скважину ключи от машины.

— Давай ключ. — Прислоненный спиной к двери Леха, глубокомысленно посерьезнев, принялся обшаривать карманы.

В квартире Леха расслабился. Он еще стоял вначале, потом рухнул на пуфик. Пол дрогнул. Антон ждал, что в стороны брызнет щепа — но, наверное, внутри пуфик был железный.

Утерли пот. Тяжел стал Леха за этот год. Впрочем, Антон не смог вспомнить, когда он вот так его тащил бы домой — обычно это Леха развозит друзей по домам. Надо водички попить — сушняк душит.

Почувствовав за спиной движенье, Антон обернулся: вроде пусто в кухне. Или это почудился — шелест халатика? Подошел, остановился на пороге. Включил пока не очень-то нужный свет, внимательно все осмотрел: высокий холодильник в углу, черно-белая шахматная клетка шкафчиков на стене, блестящий никелированный тостер на столе в центре. Точно, почудилось. Никого тут нет. Повернулся к сопевшему над ухом Андрею:

— Ты чего-нибудь слышал?

— Нет.

Рядом отчетливо раздался шлепок по стене. Прежде чем Антон успел обернуться, над ухом истерично рассмеялась женщина.

На улице их нагнал пушечный выстрел захлопнувшейся двери. Уже сидя в машине, Антон обнаружил в побелевших пальцах правой руки дверную ручку. Вот что треснуло — а он-то думал, ребра.

Но с приборного щитка усмехнулся шестью круглыми лицами двадцатый век. Куда там Янусу с его двумя. Антон успокоился: чего с перепоя не почудится.

А Леха нашел в себе силы дойти до постели. Он куда-то плыл, но это головокруженье было слабым, ненавязчивым, от него почти не мутило. Одна мысль промелькнула только: как там поживает старушка Шелике? Но интуиция, редко подводившая Леху сильно, в этот раз убаюкивала: у Шелике все хорошо. Все, что Леха узнал о ней, когда звонил ей в Мюнхен по телефону, угощал ее обедом в ресторане, вел с ней переговоры в своем или ее офисе, — из всего этого он мог сделать только один вывод: с ней все нормально. Эта тетка просто так не пропадет. А что не звонит — так это, наверное, он просто забыл включить домашний телефон. Надо будет завтра заставить Ваську обзвонить все гостиницы. Куда она денется? И Леха заснул.

В чем-то Леха был прав. Как всегда, прав. Положение фрау Шелике в настоящий момент ее саму вполне устраивало; даже очень. А относительно этого самого положения достоверно можно было сказать только, что оно было горизонтальным. Остальное было во тьме.