Столичный миф

37

В мае рано светает. Раздвинув облака, у самой земли из темноты высунулась белая ладонь. Круглое пятно. Растопыренные пальцы.

Земля в испарине. Из тьмы в сумрак осторожно выглядывают фасады домов. Сквозь длинные прорези в чугунных решетках журчат, сливаясь в канализацию, лужи, что ночью понаделал дождь. Еще слишком рано для дворников. Еще слишком рано для собачников и их собак. Ночные гуляки как раз пьют посошок. А ночные гости уже собираются вылезать из постелей, им пора прощаться и одеваться. Их в прихожей уже ждут пустые и холодные башмаки.

Рассвет — это похмелье. Берет сомненье в смысле жизни. Берет сомнение в необходимости ночных безобразий. При искусственном свете прекрасные дамы медленно теряют волшебство — сумрачный спектр другой породы. То ли ночное освещенье рассчитано мудрыми инженерами для их удобства, а скорее всего, это их косметика подобрана точно под неяркий и интригующий клубный свет; но с утра иных их попутчиков мучает мысль, не обознались ли они ночью. Нет. Не обознались. Просто есть время собирать камни, и есть время разбрасывать камни, есть время жрать водку, и есть время эту водку… Главное, не спутать порядок.

Ах, милые дамы! Как суровы вы бываете на рассвете, выпроваживая посетителя вон. Вас искупает только вечер.

Прошедший вечер. А теперь, увы, на дворе уже сумерки. Мягкие сумерки, берегущие покрасневшие от ночных развлечений глаза. Сумерки…

Но ночные мысли пока не сменились дневными заботами. Ведь настоящего света пока еще нет.

Под утро гаишники теряют бдительность. Они пересчитывают деньги и потому по сторонам не глядят. Добрый День беспрепятственно пролетел пол-Москвы, притормозив только раз перед поворотом на Садовое кольцо — высадить Колю. Он посмотрел Коле вслед. Сжалось сердце, когда увидел, как тот заковылял в свою подворотню.

И бросил сцепление. Правый поворот — теперь он на внешней стороне кольца. Осталось немного. Хорошо, мало машин. Но пустой дорогу не назовешь. За кинотеатром «Новороссийск» развернулся, притерся к тротуару. Свернул вправо, во двор. Осторожно проехал мимо стеклянной пристройки к магазину, мимо песочницы, через вытоптанный газон. Остановился за двумя жавшимися бортами друг к дружке синими мусорными контейнерами.

Постоял несколько секунд у дверцы: надо успокоиться. Отряхнул штаны от глины, на грязную рубашку набросил куртку.

Раньше в Сибири говорили: «Тысяча рублей — не деньги, тысяча верст — не конец». По эту сторону Урала мужики осторожней: «Бешенной собаке сто верст не крюк». Первый стакан Добрый День всегда пропускал за нее. За бешеную, бешеную собаку.

Но он умел прикидываться. И неторопливой походкой неплохо отдохнувшего в ночном кабаке человека отправился в арку. Обошел вкопанный железный столб.

Вот он, Лехин дом. Сверху светлый, внизу еще темный. Вся улица — десять шагов. Когда рука коснулась ледяных кнопок, в памяти всплыл код. Так. Угадал. Теперь второй код…

Внутри темно. Тусклая лампа под потолком. Живут здесь люди солидные, люди благополучные. Им по ночам в подъезде свет ни к чему. Квадратная лестница-спираль вокруг лифтовой шахты. Второй этаж.

Достал отмычку. Аккуратно вставил, покачал из стороны в сторону. Верхний замок — не проблема. Вот если закрыт сейфовый — тогда беда. Тогда придется выходить на улицу и лезть в окно. Хоть и высокий здесь второй этаж, Доброго Дня не это пугало: хуже, что какой-нибудь полуночник увидит его в окно да позвонит в милицию. Если бы Добрый День успел приехать затемно, он, конечно бы, сразу полез в окно.

Оп. Есть! Теперь повернуть ручку. Вот мы и дома. Добро пожаловать, Добрый День.

На пороге Добрый День остановился. Глухо булькнула труба в туалете. За окном проехал грузовик. Громко тикают часы в гостиной. Пахнет пылью. Никого живого Добрый День не учуял. Закрыл за собой дверь.

Он видел план квартиры, снятый для него в БТИ. Хорошо представлял, что где стоит. Знал, что на сигнализацию Леха квартиру последнее время не ставит, потому что Леха купил новый модем к своему компьютеру и тот конфликтует с охранной системой. Что-то там индуктивность у них не совпадает — так сказал Доброму Дню эксперт из охранной фирмы.

Поле боя главнокомандующему полагается осматривать лично. Сперва Добрый День зашел в спальню. Постоял на пороге, поводя носом слева направо, неизвестно к чему принюхиваясь. Кровать слишком широкая. Добрый День на ней поместился бы поперек. Она ему не понравилась.

Гостиная. Красный паркет. Приоткрытая занавеска дает блик во весь пол, от стены до стены. Громко стучат часы. Маленькая картинка в тонкой металлической раме на белой стене. Пейзаж вроде бы. Добрый День присмотрелся: а может, и натюрморт. Не поймешь…

В кухне пусто. Тостер на столе блестит. Добрый День не забыл заглянуть в ванную и кладовку. Ничего интересного. Тогда вернулся в гостиную, подвинул поближе к двери кресло. Сел. Достал из кармана носовой платок. Расстелил на коленях. Вытащил из кобуры ПМ, дослал патрон, положил на платок. Сначала пристроил руки на подлокотники. Потом опустил их вниз: болят.

Добрый День приготовился ждать. Как готова ждать зарытая в землю мина. В погоду, в непогоду, днем и ночью она лежит тихо, она ждет своего часа. Лишь тоненькая проволочка дрожит на ветру… Добрый День пребывал в полудреме. Но внутри него был взведен боевой механизм.

Скоро в замочной скважине загремит ключ. Потом шикнет хорошо смазанный замок. Откроется дверь. Войдет клиент. Сначала он зайдет в туалет, потом в кухню — выпить воды. А потом пойдет в спальню — переодеться. И вот тогда Добрый День его встретит. Одна пуля в живот. Клиент отлетит к стене и ляжет на спину. Вторая — в голову. И можно будет уйти.

Конечно, клиент может зайти и не один. Так бывает. Но у ПМ длинная обойма. Так ли, иначе, клиент рано или поздно сюда придет. И это будет правильно.

В кухне кто-то хихикнул. Добрый День вскочил на ноги. Положил пистолет в кобуру, пошел в холл. Заглянул в кухню.

Никого нет. Абсолютно никого нет. Натренированный взгляд спустя секунду уловил изменение в обстановке. Что-то изменилось здесь с того момента, как Добрый День заходил сюда в первый раз. Какая-то мелочь. Что?! Окно? Нет. Подоконник? Нет. Холодильник? Нет. Чайник на столе, приоткрытая дверца печки, пол…

Ага, пол. Маленькая черная точка на полу. Добрый День нагнулся и секунд десять рассматривал только что раздавленного таракана. Впрочем, может, это он сам его и раздавил.

Чертовщина какая-то.

За спиной раздался шлепок. Добрый День мгновенно развернулся. На пол упал еще один раздавленный таракан. А из темного угла за холодильником на Доброго Дня посмотрел серый человек.

Серый невзрачный человек. Худой, жилистый. Невысокого роста. Он вошел так, что Добрый День его не услышал — хотя Добрый День сидел и ждал именно этого. Он стоял спокойно, без лишнего напряжения, но и не расслабляясь совсем; держался уверенно. Потому что он был здесь на работе. Серый человек. Профессионал, которому по силам убить Доброго Дня. Кого же еще мог испугаться в этом мире до полусмерти, до затмения мозгов Добрый День? Только самого себя.

Палец автоматически выбирал свободный ход курка невесть как взявшегося в руке пистолета. Потом Добрый День спохватился и нажал изо всех сил. Но эта никчемная доля секунды от страха растянулась в сотни раз. Он отчетливо запомнил, как перестали тикать часы. Добрый День жил теперь между Тиком и Таком. Грохнул выстрел. Из угла фонтаном брызнула штукатурка.

Серый человек рассыпался на куски. Но вместо него в пустом углу появилась полненькая растрепанная женщина лет сорока и обиженно и немного истерично хихикнула. Стрельба ей не понравилась. Она сняла с ноги тапочек и со всего размаха врезала Доброму Дню по лбу.

С Добрым Днем еще никто так не поступал. Он выпустил всю обойму веером. Тишина. Пустой угол. Но за спиной через секунду кто-то снова противно хихикнул, теперь явно угрожающе. И Добрый День получил тапочком по затылку.

В холле Добрый День ударился об дверь. Отскочил, еще раз с разбега попытался ее выбить. В глазах потемнело. Он как-то все-таки умудрился повернуть ручку. Подвывая, сбежал по лестнице, выскочил на улицу. Через минуту из соседнего двора вылетела черная «BMW», отшвырнув к стене мусорный бак. А в воздухе у земли повисла едкая вонь горелой резины. Сизая дымка текла над неглубокой лужей, пока ее не развеял ветер, лениво поволочив куда-то по земле белые обрывки бумаги из рассыпавшегося мусора.