Столичный миф

41

Георгий Алексеевич в этот момент открывал дверь Лехиного подъезда. Поехал он к Лехе исключительно ради того, чтобы взять да разбудить любимого племянника и отправиться вместе с ним куда-нибудь посидеть-отдохнуть, посмотреть на девочек, обмыть нежданную удачу да посплетничать о Чингизе, которого Георгий Алексеевич никогда и в глаза не видел.

Других поводов Георгий Алексеевич не имел и иметь не мог. Ибо сама мысль о том, что Леху и Чингиза могла связывать связь, была, есть и будет бредовой — так думал он, подходя к двери Лехиной квартиры.

И вдруг сердце его заколотилось: Георгий Алексеевич увидел над фигурной дверной ручкой отпечаток огромного башмака. Обернулся; потом осторожно нажал кнопку звонка. И, прислушиваясь, придвинул вспотевший лоб к черному пластику. Еще раз нажал кнопку.

Мягкое бронзовое «баммм» улетело в тишину безвозвратно. Никто там, в квартирных глубинах, не завозился, никто не заглянул в глазок, никто не приблизился к двери.

Еще раз нажал кнопку. Потом еще. Но только тишина была ответом ему.

Так с антенны радара сбившегося с траектории и заблудившегося в космосе спутника в черную пустую бесконечность падает электромагнитный импульс — неутомимый гонец, посланный, чтобы вернуться назад с вестью о Земле. Но голубой планеты впереди нет, и посланец не вернется вовеки, рассеявшись по всей вселенной.

Ответа нет. Это был плохой признак. Георгий Алексеевич позвонил в Лехину дверь в шестой раз. Никого нет. Оглянулся вокруг: на площадку выходит еще одна дверь. Потоптавшись на месте, Георгий Алексеевич пересек выложенный серой плиткой квадрат и позвонил.

Через минуту внутри лязгнул засов, дверь открылась. В щель выглянул бородатый мужик в очках.

— Здорово, — сказал Георгий Алексеевич.

— Привет, — немного поразмыслив, ответил бородатый. Наморщил лоб:

А, здравствуйте. Проходите. — И открыл дверь пошире.

Полгода назад, когда Лехины родаки решили взять в этом доме квартиру, Георгий Алексеевич, на всякий случай, решил устроить проверку продающей родственнице. Уж очень она была далека; в сущности, родственником на самом деле был ее покойный супруг, а не она, и толком, кто они такие были, в родне не знал никто.

Георгий Алексеевич надел костюм поскромней и с утра в воскресенье обошел всех потенциальных соседей, особенно вдумчиво ведя разговор с соседом внизу. Конечно, ничего интересного ему раскопать тогда не удалось, но вот сосед напротив, слава Богу, его запомнил.

Потому что сосед напротив имел хорошую память. Он помнил даже программиста Вову, бывшего хозяина Лехиной квартиры. Они с Вовой вместе начинали работу в вычислительном центре неподалеку и вместе бегали здесь по строительным лесам. Вместе мокли под моросящим дождем и вместе, гуськом, осторожно переходили по стропилам пропасть под снятой крышей. Узнав, что Леха в чем-то Вове родич, он свое хорошее отношение к покойнику перенес на него.

Георгий Алексеевич показал рукой за спину:

— Я дядя Алексея. Чего случилось?

Бородатый задумался:

— Да ничего не случилось. Вы не волнуйтесь. Какие-то придурки с утра влезли в подъезд и малость похулиганили. Вон, досылатель на двери оторвали. Кто-то милицию вызвал, а они, как приехали, так давай сразу свидетелей собирать. Ну, я-то им дверь не открыл, а Леха, он вот молодой еще… Я потом еще раз к двери подошел — вижу, участковый с твоим Лехой идет. И милиции — тьма.

Георгий Алексеевич выругался. А потом облегченно вздохнул: живой.

— В отделение, наверное, пошли.

— А отделение где?

— Минуть пять ходьбы. Из подъезда выйдешь и иди налево до перекрестка, а там еще раз налево. Увидишь.

— Спасибо.

— Да не за что.

На улице Георгий Алексеевич шагнул к машине, а потом вдруг остановился. Внутренний сторож, инстинкт-хранитель переключил его чувства в субманиакальный режим. Мир вокруг потерял в цветности, но выиграл в деталях в деталях тревожного цвета.

Вот человек идет по той стороне — зачем он обернулся? Еще один быстрый взгляд бросил вокруг Георгий Алексеевич, потом нагнулся к водителю:

— Ты поезжай, Василий Егорыч, поезжай. Мне тут пройтись надо…

Отпустив водителя — к чему лишний глаз сейчас? — Георгий Алексеевич ленивой прогулочной походкой отправился к центру города. Он неторопливо шел по середине тротуара, время от времени поглядывая на другую сторону улицы. Там первые листочки обсыпали липу, что облокотилась веткой о красную кирпичную школьную ограду.

Его большая и черная машина проехала вперед сто метров. Помигав правым фонарем, повернула в переулок. И тогда, за три шага, походка Георгия Алексеевича сразу стала упругой. Он сам подобрался. Его чуть красноватый курносый нос приподнялся вверх. Надо было идти отрабатывать полученные от Чингиза деньги.

Солнце за облаками поднималось выше, а Леха сидел в кабинете на втором этаже отделения милиции и давал показания. Мелким разборчивым почерком он исписал десять страниц. Ровные строчки — как на машинке.

Леха писал все честно: как его похитили вчера вечером неизвестные бандиты, как вывезли за город, как заставили копать могилу. Как потом была большая драка между вышеупомянутыми неизвестными бандитами и другими неизвестными бандитами, и как потом вышла на кладбище перестрелка, и как возвращался он обратно на трейлере. Леха писал все. Документ есть документ. Он правду любит.

Участковый сидел у окна и курил мелкими редкими затяжками длинную сигарету. Изредка поглядывал на Леху. Терпеливо и доброжелательно ждал.

Не секрет, что жильцы этого дома своему участковому доплачивали. В самом деле, никто не делал из этого секрета. Им хотелось спокойствия и качественных услуг, а он эти услуги с удовольствием им оказывал. Участковый всех жильцов знал в лицо. Они его — нет. Да им это ведь и не нужно. Леха недавно поселился здесь, поэтому Алексей Степанович как-то зашел к нему, представился. Дал свою визитку. Сверху один служебный телефон, снизу другой. Слева — домашний. «В любое время. Я здесь живу рядом, так что подойду быстро. В любое время».

Наконец, Леха сложил листы в стопку, прочитал с начала до конца. В двух местах вставил запятые. Потом перенумеровал крупными цифрами страницы вверху справа и крупно расписался на каждой внизу. В конце поставил еще одну подпись и по памяти записал все свои паспортные данные. Поискал на столе скрепку — не нашел. Отдал так.

— Можно сигаретку?

Участковый кивнул:

— Конечно.

Леха вытащил из помятой пачки за кончик сигарету — немного табака из нее высыпалось, и бумажная оболочка казалась сдутой. Прикурил. Пламя занялось на пустом кончике, потом осело и превратилось в серое пепельное кольцо.

Первый лист был прочитан до половины. Потом участковый, скрипнув ножками стула, резко отшатнулся к стене. Поверх бумаги внимательно посмотрел на Леху. Быстро прошуршал всей пачкой.

— А где здесь про стрельбу на кухне?

— На девятой странице.

Участковый нашел девятую страницу. Долго-долго ее рассматривал. Наклонился к Лехе:

— Они тебя били? Синяки остались?

— Нет.

— Может, у тебя на автоответчике какие-нибудь угрозы записаны?

— Нет.

— А что есть?

— Заявление. Мое заявление.

— Доказухи же никакой нет, — тоскливо сказал участковый. Уставился в стену. Потом вдруг сообразил, что уже всерьез начал воспринимать весь этот бред.

Можно, конечно, и такое заявление зарегистрировать. Но над ним же будет смеяться все отделение. Все отделение! И правильно будет смеяться.

— Вот что… Ты ни с кем не хочешь посоветоваться, прежде чем… Знаешь, родственники там… Может, адвокат?

— Нет. Мне нужно, чтобы заявление было зарегистрировано прямо сейчас.

Леха не собирался по-другому выходить на улицу. Участковый это понял.

— Давай знаешь как сделаем? Ты посиди, а я еще раз перечитаю. Хорошо?

Леха кивнул. Посмотрел в окно: много туч. Но если так пойдет дальше, к обеду ветер их сгонит с неба и солнышко появится на весь день, на весь оставшийся день.

После того как Леха записал на бумаге происшествия, они превратились в лишенные эмоций факты. Вынужденное бездействие — пока участковый вчитывался в каждое слово — начало вдруг укладывать события в подобие схемы.

Утренний погром в квартире. Погром, конечно, сильно сказано. Но печку жалко.

Путь к дому. Так себе. Хотя нет. Мужик сказал, что все обойдется. Это запишем в «плюс». Хотя, конечно, к делу это прямо не относится.

Кладбище. Чтоб такое забыть, надо еще раз родиться.

Дальше вспять ничего значимого нет. Ничего. Только скандал с Аллочкой. Это если считать вспять, а если по порядку, то первым будет, конечно, скандал с Аллочкой. Потом похищение и кладбище. Потом стрельба на кухне. Что здесь общего?

Неужели Аллочка наняла бандюг? Тут Леха чуть не заржал. Но сдержался: момент не тот, участковый обидится. Полный бред.

Во-первых, у Аллочки нет денег. Ну, дадут ей родаки сто долларов на булавки, так и то раз в месяц. А на шмотки — так это сначала надо объяснить. К тому же, женщины, в принципе, не любят одежду покупать в одиночку. Аллочку, например, по магазинам водит мать. Так что денег у Аллочки нет.

Во-вторых, Аллочка не может так поступить. У них так не принято. Потому что никак не может она связаться с такими людьми. Для таких людей она просто мешок с деньгами, она знает, что им гораздо проще отнять у нее деньги, чем кого-то идти для нее за них убивать.

В-третьих, Аллочка ведь его любит.

Собственно говоря, в таких деталях Леха обсасывал сладкое имя Ал-лоч-ка просто потому, что ему было приятно это делать. Мятным леденцом оно липло к языку и скользило по губам: Ал-лоч-ка.

Аллочка! Господи! Где я должен быть, и где я есть, Господи, ну почему же я такой идиот? — думал Леха, стряхивая длинный, загнувшийся вниз хоботок пепла в пепельницу.

Неизвестно отчего, в памяти всплыла фрау Шелике. Вот интересно, а она-то где зависла? И кой черт ее понесло на праздники в Россию? Надо будет заехать на работу, послушать автоответчик. Может, там что-нибудь есть. Ну так фрау Шелике они с Васькой как раз и не встретили. Вообще, не пересекался с ней Леха. Значит, фрау Шелике исключаем.

Скандал с Аллочкой; кладбище; перестрелка на кухне. Идиотизма полно. Смысла — нет. Леха привык иметь дело с пусть нечеткими, но схемами. И сознание недоступности смысла было сейчас крайне мучительно.

За дверью послышались голоса. Леха повернул голову: дверь открылась настежь, в комнату вошел и остановился посредине Георгий Алексеевич.

— Здорово. — Леха встал, они пожали руки. Леха повернулся к участковому:

— Это мой дядя.

Знал Леха кое-какие ходы на Москве. Он собирался поговорить с Георгием Алексеевичем, но действовать он собирался не через него. Леха уже прикидывал, откуда он будет звонить и где будет встречаться, денег это бы ему не стоило совсем, потому что это ему стоило бы услуг. Кое-кто не прочь узнать кое-что о тех, с кем он работает. Не для дел, а так, для информации. Для общей картины. Расплатиться деньгами Лехе было бы проще, но деваться сегодня ему было некуда. Он желал забыть о ночных отморозках напрочь, так, чтобы в его жизни они больше не появлялись. Совсем. Никогда.

Дядюшка в эту концепцию не вписывался. Вернее, встреча с ним здесь вписала его, скажем так, кверху ногами. Оттого-то взгляд Лехи через секунду стал невесел и серьезен, а у дядюшки зачесались ладошки.

Дядюшкин хитрый глаз моментом оценил пачку бумаг на столе перед милиционером и прибавил к этому Лехин солидный вид. Вывод: действовать надо прямо сейчас.

— Ч… — Он подавился именем. — Ребята принесли извинения. Я им сказал, что проблемы нет.

Леха на дядюшку обиделся. Но был он мужик не злой. Подумал. Посмотрел на милиционера:

— Извини, что побеспокоил. Я не хочу делать заявление.

— Если нужно, я могу его пока в сейф положить полежать.

— Спасибо, не стоит.

Леха протянул руку. Участковый чуть согнул листы, постучал торцом пачечки об стол, выравнивая край. Подал Лехе. Леха сложил вчетверо, убрал в боковой карман пиджака.

— До свидания.

— Всего хорошего.

Закрыв за ними дверь, участковый облегченно вздохнул: пронесло. На этот раз.

На улице стало как-то веселей. Листья, Господи, действительно листья на деревьях! Не у всех была беспутная ночь. Кто-то зеленел и распускался, и пах сладким соком, надеясь на будущее солнце, и оказался прав. В облачной прогалине блеснул белый луч. Сверкнул и погас, но чувствовалось, что он скоро появится снова.

Отойдя десять шагов от висящей поперек тротуара пластмассовой, синей с белым, таблички «Отделение милиции», племянник с дядей остановились.

— Ну, рассказывай, почем Чингиз оценил мою голову?

Дядюшка расстегнул единственную пуговицу на своем пиджаке. Неторопливо вытащил пять пачек. Сначала три из левого внутреннего кармана, потом две из правого. Протянул Лехе.

— Ты на машине? — Леха оглянулся вокруг.

— Отпустил.

— А… — Леха рассовал пачки по карманам. Потом, подумав, вытащил обратно последнюю — вроде все они были одинаковы на вид. Все хорошо пахли машинным маслом, благородным духом настоящих новых денег. Сорвал бандероль. На глаз, не вымеряя, отделил десятину от всей суммы.

— Возьми, пожалуйста, — себе под нос, но адресуясь к Георгию Алексеевичу, сказал Леха. Дядя деньги взял.

— До свидания.

Леха кивнул, повернул назад, прошел мимо булочной, за мусорным баком свернул в арку. Георгий Алексеевич посмотрел ему вслед. И почувствовал облегчение: сегодня пронесло. В этих делах есть большой минус: могут оторвать голову. Георгий Алексеевич имел в виду себя.

Совсем не за то, что взял и тут же отдал деньги. За это убивать грех. Система наказывает только за конкретно нанесенный ущерб.

Вот Петровичу, например, как-то не повезло: дал он зятю деньги, чтоб тот выступил учредителем чего-то там для дела нужного. А зятек, мало того, что часть денег неизвестно куда подевал, так еще и начал выделываться, требовать увеличить долю. Совсем с катушек съехал. А когда ему попробовали вправить мозги, привел на совещание в офис бандитов. Вот только после этого народ и стал собираться отстрелить ему голову. Но Петрович, человек уважаемый, отговорил. У него тоже был резон: зять взял дочь Петровича уже с ребенком. За это зятя Петрович очень ценил.

Так что за взятку, взятую и неотработанную, никто бы ничего Георгию Алексеевичу на Москве не сделал. Дело было в другом. Совсем в другом.

Чингиз играет с кем-то в кошки-мышки. Дурное занятие. Особенно на майских праздниках. Много лбов треснет.

И, принюхиваясь к весенним запахам улиц — смолки и прохладного мокрого ветерка, — Георгий Алексеевич отправился пешком домой, мириться с женою.