В семь утра в дверь Лехиной квартиры кто-то вставил ключ. Чуть повернул по часовой стрелке, потом назад. Закаленный язычок нащупал неразлучную подружку-бороздку. Лег животом на нее впритык. Воздух между ними вышел весь.
Второй замок, особо прочный и неприступный, заперт не был. И дверь на трех мощных петлях бесшумно раскрылась.
Войдя в квартиру, Анна Ивановна первым делом поставила на пол тяжелую сумку. Повесила в шкаф серый плащ. Провела пальцем по резной раме зеркала в коридоре. Сколько ни убирай пыль, все равно назавтра начинать все сначала.
Из укромного угла под ванной вытащила толстые черные резиновые рукавицы. Надела серый халат. И принялась драить всю сантехнику, начиная с унитаза.
Прислуга в Москве — особый вопрос. Для домработницы в приличных домах Сталин строил особую комнату между кухней и малым балконом. Несладко в колхозных полях, и розовощекие толстоикрые деревенские девчата за Москву держались. Хоть кухни для них были тесные и душные, но все нужное для работы есть, даже мусоропровод в стене. Хозяйка заходила сюда не каждый день.
В начале семидесятых новое поколение задало другой тон. Невысокие дома из желтого кирпича. Много этажей нельзя — охрана в лицах путаться начинает. Огромный холл, две ванны, тихая улица внизу. Хозяйки меньше нервничали, стали более образованными — у них было на это время, власти немного приспустили удила. Эти хозяйки чужого человека в доме терпеть долго не могли. Им хотелось уюта, а не проходного двора. Служанки теперь только приходили, а кухня стала очень большой: надо же было где-то размещать вывезенную с запада технику.
А сталинские линкоры понемногу сходили с баланса. Умерли те, ради кого их строили. Наследники не смогли противостоять втискивающимся в их тихие дворы блочным домам и даже целым маленьким фабрикам. Подъезд дурно запах, похорон здесь больше, чем свадеб. И прислуга давно разбежалась.
Поселившись отдельно, Леха за первые полгода сменил трех домработниц.
Первую Машу, что прислало Бюро, Леха просто боялся. Ей было восемнадцать. Лицо куколки. И взгляд антиквара: «Это мы толкнем за полцены. Это за треть. А вот то барахло и брать не будем».
Под Новый год Леха выпросил у маман стенные часы. Их деду до войны подарил нарком, но их никто никогда не заводил — бой очень громкий, ночью спать невозможно. Леха пообещал, что в память о деде они будут идти. Повесил их в угол гостиной. Но завести не успел: Леха обернулся и увидел совершенно безумный Машкин взгляд.
Леха перестал спать по ночам. Он вздрагивал от капнувшего на подоконник воробья. Через день решил понапрасну судьбу не испытывать и Машу рассчитал, а замки в двери сменил.
Вторая Маша, что прислало Бюро, закончила архитектурный институт. Убиралась она хуже Маши-первой. Леха готов был это терпеть. Но вот ненавидела она Леху от души, от чистого сердца, крепко и бесповоротно.
Она в своей жизни все правильно сделала. Поступила после школы в институт, тот же самый, что двадцать пять лет назад закончила ее мать. На последнем курсе с трудом забеременела от однокурсника и заставила его на себе жениться. У них так принято выходить замуж. Родила дочь и через месяц получила диплом.
Никак не могла понять: в чем ее обманули? Где обещанная нескучная работа в КБ, где малогабаритная, но все-таки своя, квартира, где отпуск на море, где законный престиж? Ее место там. Почему она здесь? Какого черта она моет полы этому буржую?
Вот в этом она ошибалась: Леха не был буржуем. Средний класс. Они называют себя Средний класс.
Люто ненавидела Леху Маша-вторая. Почувствовав однажды странный привкус в сваренном ею борще, Леха отложил ложку и призадумался. Стоит ли блестящий унитаз такого риска? Нет. Не стоит. Запил кусок хлеба стаканом налитой из-под крана воды и Машу-вторую рассчитал.
Третья Маша, что прислало Бюро, отличалась бездной в вечно блестящих глазах. Работать она не желала вообще. Когда Леха на это ей ненавязчиво намекнул, она присела на угловой диван в кухне и просто и доходчиво объяснила, какие именно специальные услуги по части секса и S&M она оказывает.
Минуты через две Леха справился с красными щеками. Машкину маркетинговую тактику он высоко оценил: продвижение товара хоть и не очень тонко, но просчитано. Чувствуется интеллект. Для дилетанта это круто. Поэтому Машу-третью Леха не просто выгнал, а порекомендовал соседу сверху. Что-то сильно мужик начал шуметь по ночам. Спать не давал. Да и вообще был занудой. Там Маша с мерцающими глазами задержалась на месяц.
К этому времени Лехины родители нашли ему Анну Ивановну. Всю жизнь отработала она в бухгалтерии маленького заводика. Была общественницей и профсоюзной активисткой. Поэтому спросить с нее за вывоз на дачный участок досок, в которые упаковывали продукцию, было некому. Новые времена развеяли заводик с вечно пьяными работягами в прах.
Брала она мало, работала много, убирала чисто. Они с Лехой были довольны друг другом.
Закончив с ванной, Анна Ивановна сняла перчатки. Присела в углу кухни, выпила стакан воды. От химии в горле все пересохло. И кровь к голове приливает. Но Анна Ивановна не могла находиться в покое.
Из холодильника на стол вытащила двенадцать пустых и не очень судков из нержавеющей стали. Наверху, там, где под скобку продевается съемная ручка, тонкая гравировка: «Кафе „Жасмин“». Сложила один на один в две сумки. Посмотрела на часы — 9:00. Татьяна уже открыла кафе. Сейчас отнесем судки, потом надо браться за пылесос. Как раз хозяин проснется.
Над ухом по холодильнику громко шлепнул тапочек. Анна Ивановна уронила сумки на пол. Осторожно обернулась направо: к гладкой поверхности прилип раздавленный таракан. А сзади, в коридоре, — никого не было.
Дышать стало нечем. Села на стул, полезла в нагрудный кармашек за валидолом. Совсем, старая, с катушек съехала. Что за блажь с утра мнится?
Кто-то снова хихикнул под потолком. Истеричная и вульгарная женщина. Шлепок. И на растянутый на коленях фартук упал раздавленный таракан.
Анна Ивановна не смогла встать со стула. Перекрестилась. Помирать ей было никак нельзя.
Тысяча долларов, отложенная ею с дедом на похороны, неделю назад была истрачена на рытье колодца на дачном участке. Душа противилась трогать эти деньги. Но без воды все посаженные в парнике огурцы загнутся. Сухое лето обещают.
На маленькую деревню хватает одного колодца. Но на каждом садовом участке в шесть соток роют свой. Потому что там живет особый народ, всю жизнь отработавший вместе, но не способный к кооперации напрочь. Они никому не верят и оттого все сами по себе.
На крошечном участке Анны Ивановны стоял теперь настоящий колодец, семь бетонных колец, и на три нижних всегда была вода. Через год в засунутые в швы тряпки заплывет глина и бетон срастется в монолит. Чистая, светлая вода. Если б не эта нужда, разве стала бы Анна Ивановна работать в свой возраст?
Тем не менее сейчас ей помирать было нельзя. Да и с катушек съезжать тоже. Хороший Леха хозяин, платит очень аккуратно, всегда вовремя — не то что на заводе в последнее время. Но с нечистой силой (Анна Ивановна ничего в ней не понимала, но знала, что хихикающая сила хорошей быть не может) связываться нельзя.
Написала записку и выскочила из квартиры, оставив ключи изнутри в замке. Прикрыла дверь. Щелкнул замок. Попробовала потянуть дверь на себя. Не идет. Значит, закрылось.
Пусто на улице. По асфальту ручьем течет грязная вода. Только что прошла поливальная машина. Там, где «Кзирэкс» выгораживает красными полосатыми стойками место для парковки машины директора, Анна Ивановна свернула в арку. Подошла к гладкой зеленой двери без вывески. Нажала черную круглую кнопочку звонка.
— Это я, Татьян Иванна! — Услышав движенье за дверью, громко сказала она.
— Здравствуй, здравствуй, — нараспев откликнулась ее ровесница из открывшейся щели и впустила Анну Ивановну внутрь. Квадратный холл, обтянутый зеленым крепом. Прямо вперед — зал кафе, направо — бар. Левая белая дверь — кухня. Туда и пошли они вдвоем, и там на чистый пластмассовый стол в углу и выставила Анна Ивановна посуду; подождала, пока хозяйка откроет книгу и отметит галочкой в специальной графе возврат.
Хорошо работать в таком кафе. Заходят пообедать фирмачи из соседнего офиса, местные приходят семьями. Много кто заказывает обеды на дом. Вот Леха — начитался книг про здоровую пищу и жрет на ночь глядя рыбу. Морда круглая, а стати и солидности — никакой. Может, молодой еще?
И налегке Анна Ивановна понеслась к вокзалу. Через полчаса пустая электричка увезла ее из Москвы. На садовый участок, где на веранде в пакетах из-под молока ждала помидорная рассада. Где вился теплый сквозняк между чисто вымытых стекол. И где никогда не поселится нечисть.