Столицы мира (Тридцать лет воспоминаний)

XII

Семейные нравы. — Французскія супружества. — Какъ живетъ буржуазная семья въ Парижѣ.—Характеръ религіозности. — Вліяніе духовенства. — Нравы внѣ дома. — Клубы, сидѣніе въ кафе, свѣтъ, пріемы. — Супружеская невѣрность. — Жизнь за городомъ. — Парижанинъ на водахъ и на берегу моря. — Англійская семья. — Любовь къ своему «home». — Лондонскіе клубы. — Нравы свѣтскаго англійскаго общества. — Жизнь въ деревнѣ.—Островъ Уайтъ. — Модное кочеваніе по Европѣ

За исключеніемъ англичанъ, ѣздятъ въ Парижъ и живутъ въ немъ всего больше русскіе. Но многіе ли изъ нашихъ соотечественниковъ знакомы съ семейной жизнью французовъ, съ домашними нравами, со всѣмъ тѣмъ, что составляетъ внутренній бытъ и общества въ тѣсномъ смыслѣ и народа — городского и деревенскаго?

He думаю, чтобы многіе тридцать лѣтъ назадъ только въ Парижѣ русскіе оставались на житье. Теперь гораздо больше живетъ и внѣ Парижа, и почти исключительно въ Ниццѣ и вообще на Ривьерѣ. Съ французскимъ обществомъ знакомятся между русскими тѣ, кто и сами себя причисляютъ къ «обществу». Поэтому въ сужденіяхъ о французской семейной жиз-ни русскихъ свѣтскихъ людей не можетъ не быть односторонности. А большинство туристовъ, въ томъ числѣ и люди болѣе серьезные, живущіе подолгу во Франціи, рѣдко проникаютъ въ домашнюю жизнь французскихъ семей.

И про себя я долженъ сказать, что, за сорокъ лѣтъ знакомства съ Парижемъ, я сравнительно меньше имѣлъ случаевъ присматриваться къ жизни французской семьи въ разныхъ слояхъ общества, и думаю, что чрезъ то же проходили и многіе мои сверстники. Парижъ слишкомъ богатъ жизнью внѣ семьи; да и французы не отличаются такимъ гостепріимствомъ какое принято называть «шотландскимъ». Проникать въ ихъ семейную жизнь, особенно если вы еще молодой человѣкъ, совсѣмъ не такъ легко было тридцать лѣтъ назадъ, какъ у насъ или даже у нѣмцевъ и англичанъ. Вдобавокъ, когда русскій ѣдетъ въ Лондонъ, онъ знаетъ, что туда необходимо брать рекомендательныя письма. Его всѣ увѣряютъ, что безъ рекомендаціи нѣтъ никакой возможности знакомиться съ англичанами, что въ сущности преувеличено. А въ Парижъ и вообще во Францію, ѣдутъ точно къ себѣ домой, не заботясь о рекомендательныхъ письмахъ въ семейные дома и довольствуются публичной жизнью.

Но, повторяю, французъ болѣе ограждаетъ свою семейную жизнь, чѣмъ, напр., мы; и это чувствовалось еще сильнѣе тридцать лѣтъ тому назадъ, чѣмъ теперь. И говорю я не о «свѣтѣ», не о посѣщеніи домовъ, гдѣ постоянно принимаютъ, а о жизни тѣхъ слоевъ общества, въ которыхъ сохраняются болѣе строгіе французскіе обычаи.

Когда какой-нибудь иностранецъ, поживя среди французовъ, считаетъ себя въ правѣ говорить о невысокомъ уровнѣ нравов, то ему обыкновенно возражать на это:

— Вы не знаете настоящей Франціи. Вы судите по Парижу да и въ Парижѣ—по одному классу пустыхъ, праздныхъ и распущенныхъ людей. Слава Богу, семья еще не разрушена и домашше нравы держатся еще хорошими традиціями.

Kонечно нельзя по тому, что называютъ «le tout Paris» судить обо всей Франціи; но въ Парижѣ, какъ ни въ одномъ городѣ—вы не найдете столько образчиковъ различныхъ типовъ домашнихъ и семейныхъ нравовъ, и по прошествіи нѣсколькихъ десятковъ лѣтъ у васъ складывается нѣчто приближающееся къ правдѣ…

Во всякой культурной странѣ семейная жизнь держится женщиной. И тутъ я опять спрошу: имѣемъ ли мы, русскіе, — какое-нибудь опредѣленное представленіе о коренныхъ свойствахъ француженки, какъ жены и матери семейства? Мнѣ кажется, мы, до сих поръ, довольствуемся такими оцѣнками, въ которыхъ главную роль играютъ наши случайныя встрѣчи: въ Россіи съ гувернантками, модистками и перчаточницами, а въ Парнжѣ—съ прислугой, хозяйками отелей, лавочницами и кокотками. Француженка — для русскихъ прожигателей жизни — до сихъ поръ синонимъ женщины легкаго поведенія. И въ этомъ качествѣ она еще сохраняетъ свое обаяніе; можетъ всегда разсчитывать, попадая къ намъ въ Петербургъ и въ Москву, на успѣхъ и хорошія дѣла. Я лично сомнѣваюсь, чтобы француженка, какъ типъ женщины, особенно приходилась по душѣ русскому человѣку; не развратнику, не свѣтскому фату, а хорошему, серьезному русскому человѣку. Въ ней игривый умъ, энергія, бодрость, часто дѣльность преобладаютъ надъ той задушевностью, къ которой мы, русскiе, всегда стремимся въ нашихъ сниженіяхъ съ женщинами. И русскимъ довольно таки трудно безпристрастно оцѣнивать всѣ положительныя свойства французской женщины. Мы любимъ ея общество въ свѣтѣ, мы съ ней любезнѣе, чѣмъ съ нѣмкой, кто бы она ни была: горничная, продавщица газетъ, кассирша, хозяйка отеля или комнатки самаго низшаго разряда; но намъ трудно призиать за ней многія солидныя качества.

И наши дамы, хотя и обезьянятъ съ свѣтскихъ француженок, съ парижскихъ актрисъ и даже дамъ полусвѣта, носчитаютъ всякую француженку ниже себя по нравственнымъ качествамъ?

Такъ ли это?

Насколько я присматривался къ французской семейной жизни: въ рабочемъ классѣ, у мелкихъ буржуа, въ разныхъ либеральныхъ профессіяхъ — въ особенности въ писательскомъ. кругу, въ военномъ быту, и въ свѣтѣ—француженка вездѣ сохраняетъ одни и тѣ же характерныя свойства. По закону она подчинена мужчинѣ; и до замужества, и послѣ него находится подъ контролемъ; но фактически она играетъ выдающуюся роль. Французъ женолюбивъ, не такъ, какъ мы или нѣмцы; безъ женщины онъ вездѣ тоскуетъ, и, кромѣ чувственности, въ немъ говоритъ и потребность въ обществѣ женщины. Будь это иначе, француженка не могла бы выработать въ себѣ такъ много средствъ и способовъ привлекать мужчину, фактически не заняла бы въ обществѣ первенствующаго мѣста, не вліяла бы такъ въ теченіе нѣсколькихъ столѣтій на идеи, вкусы и дѣла.

И въ огромномъ рабочемъ классѣ Парижа, и въ такой же огромной дѣловой буржуазіи — отъ мелкихъ лавочниковъ до крупныхъ мануфактуристовъ, жена — очень часто — сотрудникъ и компаньонъ мужа. Нигдѣ не найдете вы, напр., такого образцоваго типа лавочницы, какъ въ Парижѣ. Нужно имѣть огромную выдержку, чтобы вести, изъ года въ годъ, такую жизнь, на какую обречены десятки тысячъ женъ парижскихъ буржуа. Онѣ съ семи-восьми часовъ утра, до поздняго вечера, ведутъ дѣло наравнѣ съ мужьями; а иногда и безъ ихъ помощи. И если они не принуждены сидѣть въ магазинѣ или надсматривать за какимъ-нибудь производствомъ, то онѣ также выносливы въ заботахъ о жизни семьи.

Трудовая французская семья, не менѣе нѣмецкой или английской экономна и умѣренна въ своихъ требованіяхъ. Въ такомъ городѣ развлеченій какъ Парижъ, десятки тысячъ семействъ ведутъ самую тихую, однообразную жизнь. И женщины — вообще способнѣе отцовъ, мужей и братьевъ: мириться съ своей долей сидѣть дома, подсчитывать каждую копѣйку. Въ трудовыхъ классахъ французскія семьи вообще живутъ строже.

Дѣтей любятъ, но воспитываютъ ихъ совсѣмъ не такъ, какъ въ Германіи и Англіи. Буржуа тщеславенъ и всегда желаетъ, чтобы его сынъ сдѣлалъ карьеру, отдаетъ его въ лицей, чтобы онъ получилъ званіе баккалавра и пошелъ въ адвокаты или чиновники. Баловство сыновей въ послѣднее время сказывается въ ихъ тонѣ съ родителями. Дѣвочки въ огромномъ большинствѣ вырастали дома, или воспитывались въ монастырскихъ пансіонахъ, если семья держится католическихъ традицій. Свѣтскія школы, кромѣ правительственныхъ женскихъ лицеевъ, до сихъ поръ поддѣлываются подъ тотъ же типъ воспитанія.

Французская молодая дѣвушка и въ буржуазномъ обществѣ, и въ свѣтскомъ, сорокъ пять лѣтъ тому назадъ, до замужества, была въ положеніи малолѣтней. Тогда насъ, русскихъ, поражала разница между тѣмъ, что мы видѣли у себя, и что находили въ Парижѣ. Тогда, въ гостиной, считалось почти неприличнымъ имѣть съ дѣвицей сколько-нибудь продолжительный разговоръ. Она дожидалась выхода замужъ, чтобы получить какія-нибудь права на положеніе взрослой въ обществѣ. А выходъ замужъ происходилъ, въ восьмидесяти случаяхъ на сто, издавна заведеннымъ порядкомъ: жениха выбирали родители, а молодой дѣвицѣ предоставлялось давать свое согласіе. Съ тѣхъ поръ утекло не мало воды и между дѣвушками-невѣстами такого типа и теперешними «полудѣвами» разница довольно-таки порядочная, но мы говоримъ о семьѣ, хоть сколько-нибудь отвѣчающей идеѣ семейной жизни.

Религіозна ли парижанка, и какъ слѣдуетъ опредѣлять. вообще религіозность французовъ, принадлежащихъ къ преобладающей національной церкви, т.-е. католической?

Большинство — «практикуеть», т.-е. исполняетъ обряды. Во всѣхъ семьяхъ, не разорвавшихъ съ церковью, вліяніе приходскаго священника можетъ быть довольно значительно; больше въ томъ, что касается личнаго «спасения» (salut). Отцы рѣдкорелигіозны и между родителями не можетъ существовать того, что, напр., для средней англійской семьи есть альфа и омега домашняго мира. И въ этомъ отношеніи разница между средней парижской семьей и такой же семьей въ провинціи до сихъ поръ еще очень значительная; только болѣе строгіе семейные нравы держатся во Франціи скорѣе формальнымъ исполненіемъ извѣстныхъ обычаевъ и правилъ, чѣмъ глубокимъ внутреннимъ убѣжденіемъ.

И въ Парижѣ семейные люди — есть ли у нихъ дѣти или они бездѣтны — живутъ вообще экономно. За исключеніемъ богатыхъ и очень достаточныхъ людей, принадлежащихъ къ свѣту, всѣ остальные стремятся сводить концы съ концами и, какъ можно больше, откладывать. Я замѣтилъ однако же, что, въ послѣдніе годы, парижанинъ, принадлежащій къ достаточному классу, сталъ вообще тароватѣе на счетъ пріемовъ и угощеній; но все-таки же русскій, привыкшій къ нашимъ порядкамъ, сейчасъ же замѣтитъ, что въ Парижѣ нельзя, какъ у насъ, являться къ своимъ знакомымъ запросто во всякое время, a тѣмъ менѣе приходить къ нимъ запросто обѣдатъ. У насъ меньше тщеславія и больше простоты по этой части. Одна моя соотечественница, русская барышня, воспитанная въ нашихъ дворянскихъ привычкахъ и обычаяхъ, вышла замужъ за француза и переѣхала на житье въ Парижъ. И вотъ разъ какъ-то (это было лѣтъ двадцать тому назадъ), она, въ разговорѣ со мною, приводила параллель между французами и нами.

— Поживя здѣсъ, я нашла, прежде всего, что даже между самыми близкими родственниками нѣтъ и не можетъ быть такой интимности, как у насъ. Я живу въ ладу съ сестрами и братьями моего мужа; но вижу ихъ очень рѣдко. Никто изъ нихъ не придетъ къ намъ запросто обѣдатъ, а если ихъ позвать, то надо непремѣнно, чтобы это былъ настоящій: «обѣдъ». Иначе они обидятся.

Вообще французская семья живетъ больше для себя, и первый вопросъ, который хозяинъ или хозяйка задаютъ при новомъ знакомствѣ: «въ какомъ качествѣ принимать г. X или У?» — «à quel titre?» — какъ они любятъ выражаться. Такой вопросъ у насъ почти что немыслимъ.

Поэтому, легкость нравовъ, супружеская невѣрность, которая сдѣлалась какъ бы символомъ французскаго семейнаго быта — въ дѣйствительности совсѣмъ не такъ повсемѣстны, какъ это думаютъ иностранцы. Проникать во французскую семью, даже и въ Парижѣ, если только она живетъ скромно и не принадлежитъ къ веселящемуся свѣту — до сихъ поръ все еще труднѣе, чѣмъ въ другихъ странахъ; а стало-быть и случаевъ къ нарушенію супружеской вѣрности со стороны жены выпадаетъ меньше.

Другое дѣло жизнь то^ что называютъ «le tout Paris». Тутъ въ послѣдніе десять— пятнадцать лѣтъ, нравы порасшатались больше, чѣмъ это было и въ концѣ имперіи. Разумѣется, нельзя это доказать статистическими данными. Кругъ наблюденія каждаго изъ насъ, иностранцевъ, все-таки же ограниченъ. Несомнѣнно и то, что въ романѣ и на сценѣ слишкомъ уже занимаются адюлътеромъ и всякими видами свѣтской распущенности. Но семейной жизни, во всемъ парижскомъ фешенебельномъ обществѣ, и не можетъ быть, если вы предъявите хотя мало-мальски серьезныя требованія.

И главнымъ виновникомъ тутъ является мужчина: мужъ, отецъ, братъ. Для него, для мужчины, парижанка сдѣлалась такой, какой мы ее видимъ и въ дѣйствительности, и въ литературѣ. Онъ тяготится домашнимъ очагомъ, онъ женолюбъ, игрокъ и тщеславный снобъ; подъ стать ему сдѣлалась и она. Домъ существуетъ только въ извѣстные часы; дома спятъ, завтракаютъ, обѣдаютъ или принимаютъ гостей, а въ остальное время мужъ и жена рыщутъ по Парижу съ раннихъ утреннихъ часовъ до поздней ночи. Красивая или пикантная женщина для каждаго француза, а въ особенности для парижанина, сдѣлалась предметомъ тщеславнаго спорта. Онъ долженъ на нее разоряться; поэтому ни въ какомъ другомъ городѣ міра женщина полусвѣта и не играетъ такой роли, какъ въ Парижѣ;. А жены, такъ называемыя честныя и порядочныя женщины — съ каждымъ годомъ становятся все более похожими на кокотокъ. Тайная продажность свѣтскихъ женшинъ теперь ни для кого не новость. И дѣвицы, выѣзжающія въ свѣтъ, еще до вѣнца знакомятся со всей скандальной хроникой салоновъ.

И какъ это странно! Парижское свѣтское общество, все болѣе и болѣе, подражаетъ лондонскому; но отъ этого не становится вовсе серьезнѣе и чище въ своихъ нравахъ. Не потому же, что свѣтскіе парижане вдаются и въ подражаніе англійскому спорту? Можетъ быть, — напротивъ — эта мода на физическія упражненія молодыхъ людей, дамъ и дѣвицъ и скажется, въ скоромъ времени, въ большей чистотѣ нравовъ. И теперь уже поговариваютъ, что молодыя парижанки до такой степени увлекаются спортомъ, что имъ рѣшительно некогда думать о другой англійской игрѣ—любовномъ «флиртѣ». И вообще, у парижанъ, живущихъ болѣе открыто, характеръ ихъ пріемовъ измѣнился къ худшему. Теперь, всѣ бьются только изъ-за того чтобы приглашать какъ можно больше народу. Поэтому, общій разговоръ падаетъ и на вечера, балы и сборища всякаго рода, мужчины смотрятъ такъ же безцеремонно, какъ и на все остальное.

Въ послѣднія мои поѣздки, присматриваясь и къ семьямъ изъ того слоя парижскаго общества, гдѣ нѣтъ такой суетности и распущенности, я все-таки же видалъ примѣры того-какъ печально складываются отношенія отцовъ и дѣтей. Авторитета родительской власти нечего и спрашивать, при всеобщемъ баловствѣ мальчиковъ. Та молодежь, какой теперь отъ двадцати до двадцати пяти лѣтъ — непріятно поражаетъ сухостью, скептическимъ тономъ, изломанностью вкусовъ и понятій, душевнымъ старчествомъ или игрой въ разные виды новѣйшаго декадентства.

И вы можете впередъ видѣть, что такіе молодые люди, конечно, не создадутъ семьи. Каждый изъ нихъ сначала растратитъ свои сильна безпорядочныя связи, какъ это дѣлали и отцы, а потомъ «pour faire une fin» женится на деньгахъ. Ho у отцовъ, по крайней мѣрѣ, было больше наивности въ самомъ прожиганіи жизни; большинство же молодыхъ людей лишено и этого.

Каковы бы ни были семейные нравы парижскаго общества въ разныхъ его слояхъ, спросимъ — сохраняетъли оно до сихъ поръ ту пріятность, которая издавна привлекала иностранцевъ?

Если довольствоваться тѣмъ, какъ французская семья живетъ «на миру», то каждый изъ насъ, знающихъ порядочно Парижъ, долженъ будетъ согласиться, что французы умѣютъ принимать съ большей любезностью, чѣмъ кто-либо, и угощаютъ они наряднѣе, чѣмъ, напр., нѣмцы или итальянцы. Послѣ хорошаго обѣда въ зажиточномъ парижскомъ семействѣ многое у себя дома покажется ординарнѣе и скуднѣе. Но это происходитъ не столько отъ искренняго желанія чествовать своихъ гостей, сколько отъ развивающагося тщеславія. Кромѣ тщеславія и постоянный разсчетъ чувствуется во всемъ. Приглашенія дѣлаются не даромъ; самое ихъ количество должно что-нибудь значить. Привычка къ рекламѣ заражаетъ всѣхъ. Каждому выскочкѣ—разбогатѣвшему буржуа — хочется имѣть train de maison, какой прежде бывалъ только у принцевъ крови. Гдѣ у насъ пригласили бы пятьдесятъ человѣкъ — въ Парижѣ пригласятъ пятьсотъ, не обращая вниманія на то — какая нестерпимая духота и толкотня произойдутъ отъ этого. Точно также, и въ приглашеніяхъ гостей въ замки участвовать въ охотахъ — вы видите тотъ же тщеславный зудъ…

Но не надо забывать, что «le tout Paris» не есть въ дѣйствительности весъ Парижъ, и еще менѣе вся Франція. Тысячи и десятки тысячъ семействъ и въ столицѣ, и въ провинціи живутъ совсѣмъ не такъ распущенно — въ постоянномъ трудѣ, тихо, бережливо, въ привычкахъ порядочности и честности. И мнѣ случалось попадать въ такія семейства, хотя и рѣдко. Въ нихъ матери семейства всегда дѣятельныя подруги своихъ мужей. И когда француженка выходитъ замужъ по любви или съ годами серьезно привязывается къ мужу — она можетъ быть такъ же дѣльна, какъ нѣмка и англичанка, и кромѣ того съ хорошимъ, покладистымъ характеромъ, весьма жизнерадостна и остроумна.

Не надо, однако же, забывать, что сужденье о французскомъ бракѣ и семейныхъ нравахъ никакъ нельзя основывать на томъ, что мы, иностранцы, видимъ въ тѣхъ французскихъ семейныхъ домахъ, куда проникаемъ. По этой части личная наблюдательность всегда будетъ ограничена. Гораздо вѣрнѣе вывести среднюю пропорціональную изъ всего того, что во всей Франціи, и въ особенности въ Парижѣ, можетъ помогать хорошей семейной жизни или препятствовать ей.

Во всѣхъ классахъ общества французскій бракъ до сихъ поръ все-таки же болѣе сдѣлка, чѣмъ союзъ двухъ существъ, любящихъ другъ друга. Браки заключаются слишкомъ легко, сь преобладаниемъ внешнихъ мотивовъ, съ болѣе пассивнымъ участіемъ невѣсты, чѣмъ это мы находимъ въ Англии, въ Россіи, въ Америкѣ и даже въ Германіи. И французы женятся по любви или, лучше сказать, настолько влюбляются, что имъ захочется жениться — что не одно и то же. Но всякій французъ воспитанъ въ чисто мужскихъ идеяхъ неравенства. Онъ самъ сильно пожилъ, имѣлъ нѣсколько любовныхъ связей и лѣтъ подъ сорокъ, скучая долей холостяка, останавливаетъ свой выборъ на молодой дѣвушкѣ семнадцати-восемнадцати лѣтъ. Черезъ два-три года результаты на лицо. Къ этой порѣ полнаго расцвѣта женской души и темперамента, мужъ оказывается слишкомъ мало способнымъ отвѣчать на сердечныя потребности жены. Онъ занятъ совсѣмъ другимъ: дѣлами, политикой, клубомъ, спортомъ — и является неизбѣжный адюльтеръ, которому такъ помогаетъ весь складъ парижской жизни.

Выберите вы изъ тысячи парижскихъ семействъ — въ зажиточномъ слоѣ общества — нѣсколько образчиковъ, и можно почти безошибочно сказать, что, если это семейство будетъ типически-парижское, внутренней интимной жизни — какъ понимаютъ ее націи германской расы — вы не найдете. Отецъ цѣлый день — внѣ дома, мать также, если она сколько-нибудь свѣтская женщина, дѣвочки воспитываются въ какомъ-нибудь «couvent», или ходятъ на курсы; мальчики — гимназисты, почти всегда живущіе въ заведеніи. Въ буржуазныхъ семействахъ людей средняго достатка и въ семьяхъ, гдѣ еле сводятъ концы съ концами, только женщины — мать и дочери сидятъ дома и по вечерамъ коротаютъ время за чтеніемъ или работой; а мужчины опять-таки: на службѣ, въ бюро, на биржѣ, а послѣ обѣда въ кафе.

Кафе оживляетъ жизнь каждаго французскаго города. Безъ нихъ Парижъ немыслимъ такъ же, какъ и безъ своихъ театровъ, но сидѣнье по вечерамъ въ кофейныхъ и пивныхъ — эта привычка, въѣвшаяся въ французовъ болѣе, чѣмъ въ кого бы то ни было — несогласима съ тихой жизнью у «домашняго очага». И всякій изъ насъ, кто подолгу живетъ въ Парижѣ, знаетъ до какой степени французы всякихъ возрастовъ и общественныхъ положеній — отъ увріеровъ до писателей, артистовъ и разбогатѣвшихъ рантье, статскіе и военные, общительные и нелюдимые — всѣ болѣе или менѣе захвачены этой привычкой. Сидитъ такой отецъ семейства съ своимъ стаканомъ разжиженнаго абсента или кружкой пива два-три и четыре часа сряду, даже ни съ кѣмъ и не разговариваетъ, и ничего не читаетъ; ему не можетъ не быть скучно все — въ одной и той же пивной, которую онъ знаетъ вдоль и поперекъ; все-таки же онъ домой нейдетъ, не находитъ никакого удовольствія въ обществѣ жены и дѣтей своихъ. И такъ живутъ десятки и сотни тысячъ семейныхъ французовъ. А между тѣмъ, въ каждомъ французѣ есть склонность къ женитьбѣ, но не потому, чтобы его привлекали сладости домашняго очага, а потому что онъ женолюбъ и смотритъ на женитьбу какъ на средство улучшить свое матеріальное положеніе. И въ этомъ дѣлѣ французскій законъ, требующій, чтобы наслѣдство было раздѣлено на равныя части между братьями и сестрами, до сихъ поръ поддерживаетъ бракъ безъ всякаго внутренняго содержанія. Французская дѣвица обязана быть съ приданымъ, если мечтаетъ выйти замужъ. Но это приданое очень часто ведетъ только къ разоренію семьи. Молодая женщина, выходя замужъ, приносить съ собою капиталъ, дающій десять тысячъ франковъ процентовъ, но она уже воспитана въ привычкахъ роскоши и не можетъ тратить меньше извѣстной суммы на свой туалетъ. Очень часто эта сумма превышаетъ ея собственную ренту. Но даже, когда такая парижская чета умѣетъ сдерживать свою склонность къ расходамъ и неумѣренной роскоши — отношенія между супругами связаны постоянно съ денежнымъ вопросомъ. И французскій законъ до сихъ поръ позволяетъ мужчинѣ, (даже и въ тѣхъ случаяхъ, когда мужъ и жена разъѣзжаются и живутъ отдѣльно) — возмутительно эксплоатировать женщину, носящую его имя. Такъ, напр., если бракъ заключенъ на основаніи режима, общности имущества" и жена — какая-нибудь актриса или пѣвица — зарабатываетъ нѣсколько десятковъ тысячъ франковъ — мужъ ее бросилъ и никогда ее матеріально не поддерживалъ, — и все-таки же онъ имѣетъ право, до тѣхъ поръ пока эта женщина носитъ его имя, требовать отъ нея no суду, чтобы она уплачивала ему половину своего заработка. Правда, съ тѣхъ поръ, какъ мой старый товарищъ по прессѣ, Альфредъ Наке — провелъ законъ о разводѣ, уже нѣтъ больше пожизненныхъ мученій мужа и жены во Франціи. Хотя и съ большими ограниченіями, но разводиться можно.

И вотъ этотъ-то законъ о разводѣ (противъ котораго французскіе консерваторы такъ долго кричали и до сихъ поръ кричатъ) показалъ: на какихъ шаткихъ основахъ держится въ французскихъ нравахъ супружеская жизнь. Было бы наивно утверждать, что этотъ законъ ослабилъ брачные принципы во Франціи; напротивъ, онъ только послужилъ реактивомъ, показывающимъ, какъ въ химическихъ опытахъ, каковъ уровень семейныхъ нравовъ во Франціи. И уровень этотъ оказался весьма невысокимъ. Но какъ бы ни были печальны слишкомъ частыя расторженія браковъ, это все-таки лучше, чѣмъ безъисходныя положенія, въ какія ставилъ прежній законъ тѣхъ, для кого бракъ дѣлался настоящей каторгой. Съ тѣхъ поръ, конечно, число супружескихъ уголовныхъ дѣлъ должно уменьшаться; изь чего, однако, не слѣдуетъ, чтобы любовныя драмы въ такомъ городѣ, какъ Парижъ, и во всякихъ слояхъ общества — шли на убыль. Въ законныхъ или незаконныхъ связяхъ темпераментъ француза беретъ свое. Но тутъ дѣло не въ одномъ темпераментѣ, а въ закоренѣлыхъ предразсудкахъ французскаго мужчины. Самъ онъ до нельзя снисходительно смотритъ на всѣ свои уклоненія отъ седьмой заповѣди. А женщина обязана быть ему безусловно вѣрной, онъ требуетъ этого и тогда, когда не имѣетъ ни религіозныхъ вѣрованій, ни уваженія къ существующему порядку вещей. И въ мотивахъ ревности француза очень большую роль играютъ раздраженное самолюбіе и тщеславіе.

Одинъ изъ моихъ парижскихъ пріятелей — иностранецъ, хорошо знающій французскую жизнь — находитъ, что каждая фраицуженка — будь она работница, лавочница, богатая буржуазка или титулованная аристократка — если только ей случалось измѣнять своему возлюбленному или мужу, или только возбуждать въ немъ сильную ревность — навѣрно была бита.

И мнѣ кажется такое мнѣніе не чудовищно-преувеличено. Въ любомъ романѣ, въ любой пьесѣ, какъ только любовникъ или мужъ застанетъ свою невѣрную подругу на мѣстѣ преступленія, онъ непремѣнно вскинетъ въ воздухъ кулаки при крикахъ: «Misérable!». На сценѣ это рѣдко доходитъ до побоевъ, но въ дѣйствительности кулаки эти весьма часто опускаются на голову и плечи «обожаемой» женщины.

Мнѣ кажется также, что много воды утечетъ до тѣхъ поръ, пока мужчина во Франціи — будь онъ парижанинъ или провинціалъ, и въ самомъ образованномъ классѣ,—освободится отъ своихъ предразсудковъ, будетъ считать женщину совершенно равноправной и даже въ тѣхъ случаяхъ, когда нарушаются его супружескія права, воздерживаться отъ оскорбленія женщины «дѣйствіемъ». Другое дѣло — яростныя вспышки страсти и уголовныя преступленія. Но и тутъ французскій мужъ можетъ, въ девяти случаяхъ на десять, надѣяться на то, что присяжные оправдаютъ его. Иначе и не можетъ быть: при сяжные сами всѣ мужчины и воспитаны въ тѣхъ же повадкахъ и предубѣжденіяхъ. Казалось бы при такихъ частыхъ убійствахъ невѣрныхъ женъ, какія случаются во Франціи, въ особенности въ Парижѣ, супружеская вѣрность должна бы хоть формально ограждаться; а всѣмъ извѣстно, что этого далеко нѣтъ. Напротивъ, чѣмъ дальше, тѣмъ хуже; браки при возрастающей разнузданности чувственныхъ инстинктовъ, тщеславія и суетности — только въ разводѣ и находятъ нѣкоторый регуляторъ.

Нельзя, однако, отрицать того, что и въ Парижѣ вы найдете семьи съ сильно развитымъ родственнымъ чувствомъ. Даже и въ неудачныхъ бракахъ любовь родителей къ дѣтямъ и дѣтей къ родителямъ остается часто нетронутой и доходить иногда до размѣровъ страсти, но согласитесь, что французская манера проявлять и въ жизни, и въ литературныхъ изображеніяхъ кровное чувство родителей и дѣтей кажется намъ всегда аффектаціей. Возгласы: ma mère, топ père, mon fils, ma fille! — для нашего слуха отзываются театральными акцентами. А въ жизни очень рѣдко привязанность родителей къ дѣтямъ и обратно производитъ на васъ, какъ на иностранца, впечатленіе настоящей интимной задушевности. Они могутъ быть привязаны, по своему, довольно искренно и сильно, но форма весьма часто отзывается какъ бы заученными интонаціями, ласками и возгласами. И вамъ, при этомъ, всегда невольно припоминается свое дѣтство, и безъ всякаго квасного патріотизма вы находите, что у себя дома все это проявляется иначе, т. е. проще, наивнѣе и теплѣе.

Парижскія семьи средней руки, живущія въ такихъ условіяхъ, которыя гонятъ прежде всего отца семейства вонъ изъ дома, очень любятъ отправляться за городъ. И эти поѣздки, съ ранней весны до поздней осени, по воскресеньямъ и праздникамъ однѣ только и придаютъ семейнымъ нравамъ массы парижанъ нѣкоторый ладъ. Уроженецъ Парижа — рабочій, буржуа, чиновникъ или писатель — мечтаетъ всегда пріобрѣсти на старости лѣтъ клочекъ земли въ окрестностяхъ и построить себѣ, домикъ или купить его готовымъ, уплачивая ежегодно небольшую сумму. Провинціалы и въ особенности крестьяне подсмѣиваются надъ парижанами, надъ тѣмъ, что они способны приходить въ восторгъ отъ всего, что увидятъ въ деревнѣ; оть куръ и утокъ, отъ телятъ и барановъ, отъ всякаго ручейка, лужайки и кустика. И когда парижскій буржуа обзаведется маленькой дачкой — онъ начинаетъ жить въ ней болѣе семейно, чѣмъ въ городѣ, разводитъ цвѣты, огородныя овощи, удитъ рыбу, охотится. И жена, и дѣти участвуютъ во всѣхъ этихъ деревенскихъ удовольствіяхъ. И тутъ вы можете наблюдать: какъ выступаютъ всѣ болѣе простыя, благодушныя свойства французской натуры. И взрослые, и дѣти одинаково способны приводить себя въ довольное и веселое настроеніе отъ многаго такого, что, напр., въ насъ, русскихъ, не вызвало бы ровно ничего. И вообще можно сказать, что французъ — будь онъ хоть самый коренной парижанинъ — въ сущности, не требователенъ и покладливъ. Это давно стали замѣчать иностранцы, даже и мало расположенные къ французамъ, как напр., нѣмцы.

Вся та масса парижанъ, бѣдныхъ и съ достаткомъ, которая устремляется по воскресеньямъ за городъ и обязана къ вечеру вернуться — любитъ подышать чистымъ воздухомъ, нарвать цвѣтовъ и травъ, ходить по лѣс^ поѣздить на ослахъ; но имъ все-таки же и за городомъ нужны пестрота, толпа, шумъ и гамъ безчисленныхъ ярмарокъ, церковныхъ праздниковъ, баловъ на открытомъ воздухѣ, какіе даются во всѣхъ пригородныхъ мѣстностяхъ Парижа. Французъ — даже и очень культурный — не имѣетъ такого чувства природы, какъ англичанинъ и нѣмецъ. Его не влечетъ подальше отъ того мѣста, гдѣ онъ устроился; онъ не любитъ путеществии. И только въ послѣднее время, подъ вліяніемъ англійскихъ модъ, сталъ онъ играть въ туриста. Зато онъ цѣлыми днями можетъ сидѣть съ удочкой въ рукѣ на берегу Сены, Марны или первой попавшейся рѣчки и вопреки своему живому темпераменту неподвижно выжидать, какъ какая-нибудь ничтожная рыбишка дернеть за удочку. И охота сдѣлалась для всѣхъ парижскихъ буржуа обязательнымъ, спортомъ гораздо болѣе изъ тщеславныхъ побужденій, чѣмъ по любви къ природѣ. Теперь каждый порядочный человѣкъ долженъ имѣть „permis de chasse" и съ сентября отправляться съ ружьемъ на плечѣ искать удачи въ видѣ какой-нибудь несчастной перепелки, a то такъ и воробья. A у богатыхъ людей охота превратилась въ разорительный модный спортъ, въ предлогъ къ суетности, важничанью для всѣхъ выскочекъ, желающихъ пускать пыль въ глаза своими барскими замашками.

Дешевыя поѣздки по желѣзнымъ дорогамъ во всѣ концы Франціи и за границу сдѣлались теперь обычной принадлежностью жизни парижскихъ буржуа; но онъ всего охотнѣе ѣздить туда, гдѣ можетъ чувствовать себя, какъ въ городѣ;. На безчисленныхъ морскихъ купаньяхъ Франціи вы находите все ту же городскую толпу. И самая характерная черта парижанъ это — толкаться тамъ, гдѣ много народу. И чуть какое-нибудь мѣстечко, на морскомъ берегу, войдетъ въ моду на парижскихъ бульварахъ — сейчасъ же въ казино начинается азартная игра. Тысячи бульварныхъ виверовъ съ своими женами или незаконными подругами переѣзжаютъ изъ одного мѣста въ другое, продолжая вездѣ вести все ту же въ сущности скучнѣйшую жизнь. То же самое находите вы и на французскихъ водахъ. Иногда эти лечебныя мѣста окружены довольно красивыми пейзажами; но типическими французскими водами, вродѣ напр., всемірно-извѣстныхъ Виши, остаются все-таки же тѣ, гдѣ ежедневная сутолока не имѣетъ въ себѣ ничего освѣжающаго и красиваго, какъ въ Германіи, гдѣ-нибудь въ Баденъ-Баденѣ и даже въ Эмсѣ. И всякаго свѣжаго человѣка поражаетъ стадная привычка парижанъ и парижанокъ — цѣлыми часами си дѣть на припекѣ, въ туалетахъ, безъ всякаго движения, или по цѣлымъ вечерамъ проигрывать въ душныхъ залахъ казино. И всего менее чувствуете вы семейное начало во всѣхъ такихь загородныхъ сборищахъ. Въ толпѣ ходятъ няньки и кормилицы съ дѣтьми, совершенно такъ, какъ и гдѣ-нибудь въ Люксембургскомъ или Тюильрійскомъ саду, или въ Елисейскихъ Поляхъ; но простоты и добродушнаго оживленія вы не замѣчаете тамъ, гдѣ толпа скучивается только по привычкѣ къ безвкусному франтовству.

He будь на берегу Средиземнаго моря такого притягательнаго мѣста, какъ Монте-Карло съ его рулеткой — парижская публика, конечно бы, до сихъ поръ мало ѣздила на Ривьеру. Истый французъ нигдѣ себя не чувствуетъ такъ хорошо, какъ на бульварѣ или въ своей квартирѣ, въ своей постели. И даже дурной климатъ Парижа, осенью и зимой, не выгонялъ бы столькихъ парижанъ на югъ, безъ тѣхъ приманокъ, какія доставляетъ имъ южный карнавалъ.

Я провелъ въ Ниццѣ и въ Монако нѣсколько зимнихъ сезоновъ. Ривьера сдѣлалась въ послѣдніе годы какимъ-то международнымъ караванъ-сараемъ. Англичане, американцы, испанцы, нѣмцы, русскіе стремятся сюда — и какъ заѣзжіе туристы, и на болѣе постоянное житье. Въ роскошныхъ и средней руки виллахъ, которыми усыпаны склоны прибрежныхъ Альпъ и въ городкахъ, и около нихъ, живутъ тысячи семействъ богатыхъ и достаточныхъ людей. Въ нихъ французы все-таки же численно преобладаютъ; между французами — парижане. Множество семействъ живутъ тихо поселяются на Ривьерѣ только изъ-за климата, рѣже изъ-за красотъ природы; но семейно, интимно живутъ, большею частью, опять-таки иностранцы. A истые парижане (особенно тѣ, которые пріѣзжаютъ на одинъ сезонъ) и на Ривьерѣ ведутъ ту же анти-семейную жизнь, даже если у нихъ водится собственная вилла, или они нанимаютъ себѣ помѣщеніе на весь сезонъ, часто съ садомъ.

Кто ведетъ характерную и прямо безобразную жизнь игроковъ въ Ниццѣ, Каннѣ, Монако и Ментонѣ, за исключеніемъ серьезно больныхъ? Конечно, французы, и, между французами, опять-таки парижане. Глядя на эти поѣзда, отправляющіеся съ утра изъ Ниццы въ Монте-Карло, вы убѣждаетесь — до какой степени инстинкты суетности и алчности преобладаютъ во всѣхъ этихъ отцахъ и мужьяхъ женахъ и матеряхъ семействъ. Въ одиннадцать часовъ, разрядившись, всѣ эти модные «couples» — законные или ыезаконные — неуспѣвши порядочно позавтракать, устремляются на желѣзную дорогу и проводятъ цѣлые дни въ игорныхъ залахъ Монте-Карло, до послѣдняго: поѣзда. А если не играютъ, то изо дня въ день слоняются по Ниццѣ, глазѣютъ на карнавальныя процессіи, толкутся на набережной, въ Казино, сидятъ въ театральныхъ залахъ и полуночничаютъ въ маскарадахъ. И на прогулкахъ Ривьеры вы увидите не мало дѣтей съ боннами и гувернантками, но семейныхъ нравовъ вы не замѣчаете. Напротивъ, идетъ все то же разложеніе семьи. И алчная кокотка нахально царитъ надъ всѣмъ этимъ міромъ прожигателей жизни. Около рулетки нѣтъ ни честныхъ, ни безчестныхъ женщинъ. Всѣ одинаковы, и кто еще сохранилъ способность огорчаться паденіемъ нравовъ, можетъ каждую минуту видѣть какъ отцы и матери приводятъ своихъ взрослыхъ дочерей и позволяютъ имъ играть рядомъ съ продажными женщинами всякихъ цѣнъ и національностей. Тутъ положительно нѣтъ ни отцовъ, ни матерей, ни мужей, ни женъ, а только пестрая, многоязычная толпа, забывшая обо всемъ, кромѣ азарта. — И въ ней опять-таки французы и парижане преобладаютъ и зимой, и лѣтомъ, и во всякое время дня съ одиннадцати угра до полуночи.

Говоря объ англійской семейной жизни и домашнихъ нравахъ, французы любятъ распространяться о томъ, что имъ кажется несимпатичнымъ — о лицемѣріи, тайныхъ порокахъ, сухости, эгоизмѣ; островитянъ; но не всѣ такъ относятся къ своимъ заморскимъ сосѣдямъ. Покойный Тэнъ былъ, конечно, типическій французъ второй половины девятнадцатаго вѣка; но это ему не помѣшало въ своихъ высокоталантливыхъ замѣткахъ объ Англіи рельефно показать глубокую разницу между французскими и англійскими семейными нравами. До сихъ поръ, послѣ него, иностранцу трудно сказать что-нибудь болѣе вѣское и убѣдительное. И, въ общихъ чертахъ, англійская жизнь осталась такою, какою она была и тридцать пять лѣтъ тому назадъ, когда Тэнъ записывалъ свои наблюденія и въ Лондонѣ, и въ провинціи.

Все держится за то, какъ англичанинъ женится, кто бы онъ ни былъ — мастеровой, лавочникъ, военный, писатель или членъ верховной палаты — и за то, какъ воспитываются дѣвушки, на что онѣ разсчитываютъ и съ чѣмъ вступаютъ въ сознательную жизнь взрослаго существа. И раса, и климатъ, и религіозность, и традиціонныя воззрѣнія — все заставляетъ британца цѣнить свое «home» — свой домашній очагъ. Онъ такъ воспитанъ, и разумно, толково, энергично будетъ хлопотать объ. устройствѣ своего home. Онъ не можетъ дѣлать изъ этого спекуляціи, потому что не разсчитываетъ на приданое невѣсты. Въ Англіи дѣвицы часто безприданницы, хотя и могутъ иногда приносить съ собою порядочное состояніе. Сближеніе молодыхъ людей, жениховство, серьёзный флиртъ, ведущій къ браку — дѣло дѣтей, а не родителей, которые только даютъ свое согласіе или же употребляютъ свое вліяніе, чтобы воздержать сына или дочь отъ пагубнаго шага. И всякій трудовой англичанинъ идетъ впередъ на то, что бракъ требуетъ отъ него расходовъ и на поддержку домашняго хозяйства, и на воспитаніе дѣтей. Онъ считаетъ себя обязаннымъ поставить дѣтей на ноги, — но и только. Пускай и мальчики, и дѣвочки пробиваютъ себѣ дорогу въ жизни. Это основной англійскій принципъ.

Рабочій классъ въ Лондонѣ, и во всѣхъ большихъ промышленныхъ городахъ, въ общемъ, живетъ болѣе семейно, чѣмъ въ Парижѣ и во Франціи. Если рабочій женился, и они вдвоемъ съ женой получаютъ мало-мальски сносную задѣльную плату, они нанимаютъ цѣлое помѣщеніе и ихъ мечта имѣть благоустроенный home. Конечно, фабричные рабочіе — мужчины и женщины — должны проводить весь почти день внѣ дома, какъ это дѣлается и повсюду; и въ англійской трудовой массѣ нравы бываютъ, пожалуй, печальнѣе, чѣмъ во французской, если взять въ соображеніе пьянство и одичалость.

Надо сравнивать вещи похожія и брать среднюю англійскую и французскую буржуазную семью. На взглядъ иностранца въ англійской семьѣ, быть можетъ, меньше внѣшнихъ формъ ласковости и, во всякомъ случаѣ, меньше баловства. И дѣти — мальчики и дѣвочки — лѣтъ съ двѣнадцати, съ тринадцати, держатъ себя гораздо самостоятельнѣе, часто предоставлены самимъ себѣ во многомъ, что по французскимъ понятіямъ непремѣнно должно быть помъ контролемъ. И все-таки настоящая семейная связь чувствуется сильнѣе. Мужья и жены одинаково смотрятъ на бракъ. Для нихъ онъ былъ выраженіемъ душевной потребности. Англичанинъ женится рано. И мужъ, и жена старѣютъ одновременно; и очень часто англійская сорокалѣтняя женщина еще весьма свѣжа и красива. Для большинства англійскихъ супружествъ, воспитанныхъ въ хорошихъ семьяхъ — бракъ связанъ съ религіозными вѣрованіями. И потомъ, всю жизнь, истая британская семья будетъ держаться все тѣхъ же основъ «порядочности» (respectability). Основаніе ея нравовъ — честность, презрѣніе ко лжи, признаніе христіанской морали за основу существованія, исполненіе своихъ обязанностей по долгу совѣсти, а не изъ внѣшнихъ суетныхъ соображеній. Поэтому до сихъ поръ типъ истой англичанки — не свѣтская женщина и не дѣловая, жадная до барышей лавочница, а преданный товарищъ своего мужа и образцовая мать. Въ каждомъ благоустроенномъ англійскомъ домѣ уходъ за дѣтьми до извѣстнаго возраста — цѣлая многовѣковая наука, и дѣти участвуютъ гораздо больше, чѣмъ въ какой бы то ни было другой странѣ, въ интересахъ взрослыхъ и скрашиваютъ всякій характерный моментъ семейной и даже свѣтской жизни.

Настоящая англійская семейная жизнь немыслима безъ религіозной основы, и только самое ничтожное меньшинство въ Лондонѣ, въ кружкахъ соціалистовъ и анархистовъ, освободило себя отъ всякой принадлежности къ какой бы то ни было церкви. Но и англійскій свободный мыслитель, если найдетъ себѣ подругу, раздѣляющую его убѣжденія, все-таки же, по своему религіозенъ, т.-е. держится опредѣленнаго credo и жена пойдетъ съ нимъ рука въ руку, будетъ не менѣе его отстаивать свои убѣждения. Самая обыкновенная «порядочность» заставляетъ, въ Англии семейныхъ людей принадлежать къ какому-нибудь исповѣданію: къ господствующей англиканской церкви, или къ болѣе свободнымъ религіознымъ толкамъ.

Обыкновенно, иностранцы, особенно французы, подсмѣиваются надъ формализмомъ англійскаго ханжества по поводу празднованія воскресенья.

Они не мирятся съ пустыннымъ видомъ лондонскихъ улицъ и съ запоздалой нетерпимостью, лишающей публику вечернихъ удовольствій. Они любятъ распространяться о томъ, какъ англичане томятся въ скукѣ, сидя безъ дѣла весь длинный воскресный день; или подсмѣиваются надъ ихъ двоедушіемъ: тысячи и десятки тысячъ лондонцевъ цѣлыми семьями отправляются въ воскресенье за городъ на пикники и тамъ предаются очень часто обжорству и пьянству.

Все это, въ извѣстной степени, такъ; но для огромной массы англійскихъ семействъ воскресенье продолжаетъ быть днемъ молитвы, тихихъ домашнихъ бесѣдъ и чисто семейныхъ радостей. До сихъ поръ, и въ городахъ, особенно въ такихъ, гдѣ англиканство преобладаетъ, церковныя службы берутъ все время до обѣда. Въ другихъ неофиціальныхъ исповѣданіяхъ меньше службъ; но духовное исполненіе воскресенья еще строже.

Если-бъ въ британской душѣ не было до сихъ поръ такой потребности въ религіи, то не возникали бы все новыя секты, иродѣ знаменитой «арміи спасенія», успѣхъ которой поддерживается не однимъ фанатизмомъ, а организаціей, отвѣчающей на самыя назойливыя соціально-нравственныя нужды.

Во Франціи священникъ можетъ вліять на женщинъ и вторгаться въ семейную жизнь въ качествѣ тайнаго или явнаго руководителя; но самъ онъ представляетъ собою принципъ, враждебный супружеству и семейству, а въ Англіи молодые «клэрджимены» — выгодные и вездѣ желательные женихи. Какъ живутъ англійскіе духовные, такъ желаютъ жить и десятки, и сотни тысячъ женатыхъ англичанъ, остающихся вѣрными своимъ религіознымъ принципамъ. Разницы, особенно на взглядъ иностранца, никакой нѣтъ между семейной и даже общественной жизнью духовныхъ и недуховныхъ, нѣмъ болѣе, что множество англійскихъ пасторовъ, благодаря разнымъ синекурамъ, пользуются большой свободой, могутъ жить гдѣ имъ угодно, путеществовать, занимаются наукой, искусствомъ, бываютъ — въ свѣтѣ, принимаютъ у себя, какъ сиѣнскіе люди.

Ho можно ли сказать, что англичанинъ, особенно въ Лондонѣ, мужъ и отецъ — проводитъ большую часть своихъ вечеровъ въ «нѣдрахъ семейства?» Если-бъ оно было такъ, то не существовало бы столькихъ чисто мужскихъ клубовъ въ британской столицѣ. Женщины, только въ послѣдніе годы, стали заводить клубы; а ихъ отцы, мужья и братья давнымъ давно привыкли къ клубной жизни, которая въ Англіи выработала себѣ самыя типическія и характерныя черты. Съ англійскихъ клубовъ стала обезьянить вся Европа, въ томъ числѣ и мы.

Въ каждую изъ моихъ поѣздокъ я попадалъ въ лондонскіе клубы. Въ сезонъ 1868 г. я, всего чаще, бывалъ въ одномъ изъ самыхъ старыхъ и почтенныхъ клубовъ, Reform-club, помѣщающемся на улицѣ Pall-Mall, которая почти вся состоитъ изъ зданій и изъ домовъ, принадлежащихъ различнымъ клубамъ. Бывалъ я и въ Атенеѣ; я въ послѣднюю поѣздку и въ одномъ изъ новѣйшихъ лондонскихъ клубовъ въ «Національ-либеральномъ». Въ игрецкихъ я совсѣмъ не бывалъ; да и не думаю, чтобы въ Лондонѣ парижскій типъ преобладалъ. Англичанинъ ходитъ въ свой клубъ не затѣмъ, чтобы проигрываться, какъ французъ, въ баккара, а чтобы проводить тамъ часть дня, опять-таки какъ дома. Это его второй «home», и у себя въ квартирѣ, если у него нѣтъ огромнаго состоянія, онъ не можетъ окружить себя такимъ комфортомъ. Даже и средней руки лондонскіе клубы пріятно дѣйствуютъ на иностранца своими удобствами просторомъ, отдѣлкой комнатъ. Ни въ Парижѣ, ни у насъ, ни въ Германіи не найдется, напр., такой библіотеки, какой обладаетъ клубъ Атеней. Для чтенія, отдыха, для игры въ билліардъ, обѣдовъ и завтраковъ — обширныя залы, полныя самой удобной мебели, сервировка столовъ, прислуга — все это содержится въ блистательномъ видѣ Разумеется, безъ дохода съ ночныхь штрафовъ или процента, получаемаго въ парижских клубах со ставокъ, лондонскіе клубы могутъ держаться только при большихъ основныхъ капиталахъ и высокомъ членскомъ взносѣ. И привычка къ клубу въ истомъ Британцѣ сильнѣе, чѣмъ во французѣ. Я знавалъ и молодыхъ женатыхъ англичанъ, которые состояли членами нѣсколькихъ клубовъ, и до, и после женитьбы; это дѣлается для многихъ известнаго рода франтовствомъ. Не всѣ жены довольны этимъ, но все-таки же любой клубистъ, если онъ не очень дурной мужъ и отецъ, держится и своего домашняго home. Жены давно помирились съ клубной жизнью мужей, братьевъ и отцовъ. Вообще, англичанка менѣе требовательна, какъ женщина. Она не привыкла къ постояннымъ ухаживаньямъ мужчинъ, какъ во Франціи, и никогда не забываетъ того, что ей самой надо заботиться о своей судьбѣ.

Въ первую мою поѣздку въ 1867 г. я уже нашелъ довольно таки рѣзкій контрастъ между положеніемъ дѣвушки въ обществѣ по обѣимъ сторонамъ Канала. На пріемахъ и вечерахъ меня чаще представляли дѣвицамъ, чѣмъ замужнимъ женщинамъ, и нѣкоторыхъ изъ нихъ я принималъ за дамъ. Англійская дѣвица не торопится выходить замужъ, даже если она можетъ разсчитывать на какое-нибудь приданое. И я въ тогдашнихъ моихъ собесѣдницахъ находилъ неизмѣримо большую развитость, чѣмъ въ несчастныхъ французскихъ дѣвицахъ, съ которыми нѣкоторыя маменьки не позволяли даже танцовать полекъ и вальсовъ. И тогда (значитъ около сорока лѣтъ тому назалъ), я находилъ больше простоты въ тонѣ и манерѣ держать себя свѣтскихъ женщинъ, даже самыхъ высокопоставленныхъ, маркизъ и герцогинь, чѣмъ въ Германіи и у насъ.

Теперь свѣтскость въ Лондонѣ получила уже болѣе континентальный парижскій оттѣнокъ, и то праздное общество, которое составляетъ «весь Лондонъ» — не можетъ претендовать на особенную строгость и чистоту супружескихъ и семейныхъ нравовъ. Тутъ опять французы любятъ распространяться о томъ, какъ внѣшняя респектабельность прикрываетъ въ англійскомъ свѣтскомъ обществѣ большую порчу нравовъ. Она — несомнѣнна. То, что мистеръ Стэдъ въ своихъ знаменитыхъ статьяхъ повѣдалъ и англійской, и континентальной публикѣ, можетъ происходить и теперь. Легкость женъ, безпутство мужей — совсѣмъ уже не въ диковинку въ различныхъ слояхъ фешенебельнаго общества. Но мнѣ кажется, что эта порча нравовъ находится въ прямой зависимости и отъ того, что англичане въ послѣднюю четверть вѣка такъ много живутъ въ Парижѣ и во всѣхъ тѣхъ международныхъ курортахъ, гдѣ господствуютъ распущенные французскіе нравы.

Тѣ, кто не любитъ англичанъ, указываютъ обыкновенно на цѣлый рядъ разводовъ, даже изъ самыхъ высшихъ сферъ англійской аристократіи. Дѣйствительно, эти процессы разоблачаютъ не мало грязи. Но какъ бы, по этой части, ни придираться къ англійскому обществу, все-таки же и свѣтскіе браки въ немъ серьезнѣе, не имѣютъ такого фатальнаго типа, какъ во Франціи. Адюльтеръ, — это альфа и омега если не всей французской жизни, то всей литературы. И мужья, въ такомъ городѣ, какъ Парижъ, роковымъ образомъ обречены, при склонности французовъ къ женолюбію, на постоянные, все возрастающіе соблазны. Парижская кокотка, особенно высшаго полета (все равно, какъ гетера въ древнихъ Аѳинахъ), представляетъ собою силу, съ которой всѣмъ честнымъ женщинамъ, — женамъ и матерямъ — надо бороться, и изъ этой борьбы онѣ всегда выходятъ побѣжденными. А лондонская жизнь, до сихъ поръ еще, не выработала типа такой гетеры. И самый формализмъ англійской морали, извѣстная доля лицемѣрія и, если хотите, трусости, не позволяютъ такъ открыто и безцеремонно нарушать, то, что считается въ обществѣ обязательнымъ для всякаго порядочнаго и честнаго человѣка.

Не надо забывать, однако, что англійская жизнь выработала такъ называемый «flirt», т.-е. ухаживанье, которое не всегда ведетъ къ законному браку. И тѣ изъ французовъ, кто любит обличать англичанъ, будутъ вамъ доказывать, что флиртѣ зашелъ въ Парижъ изъ Лондона и значительно испортилъ французскихъ молодыхъ двушекъ, что благодаря ему онѣ доработались до того типа, какой теперь называютъ жаргоннымъ словомъ «demi-vierges». Полная свобода флирта съ молодыми дѣвуш ками пришла больше изъ Америки, чѣмъ изь Англіи; но и в Англіи онъ практикуется. Только его результаты не могутъ быть никогда такими опасными, какъ во Франціи у англійской женщины совсѣмъ не такая голова и не тѣ нервы. Ея воображеніе не такъ легко работаетъ въ сторону эротическихъ инстинктовъ и образовъ. Иная британская чета можетъ цѣлыми годами флиртовать и все-таки оставаться въ предѣлах довольно платоническаго любезничанья. И теперь, при развитіи спорта, опасность будетъ все уменьшаться. Молодежь обоего пола такъ ему предается, что воображеніе не можетъ болѣзненно развиваться. Это начинаютъ находить и въ Парижѣ, гдѣ свѣтское общество такъ обезьянитъ со всего британскаго.

Во время сезона въ Лондонѣ всякій иностранецъ найдетъ, что тихая семейная жизнь несовмѣстима съ той ежедневной несмолкаемой сутолокой, какая происходитъ и въ высшемъ свѣтѣ, и въ богатыхъ буржуазныхъ сферахъ. По этой сутолокѣ нельзя судить о коренныхъ англійскихъ нравахъ. Богатые и праздные люди, скопляющіеся въ Лондонѣ во время сезона, не менѣе парижанъ привыкли къ прожиганію жизни. Здоровый спортъ превращается въ азартную игру, къ которой англичане, въ видѣ пари, издавна имѣли склонность. Кто не бывалъ въ Эпсомѣ, въ день большого приза, тотъ съ трудомъ составитъ себѣ понятіе о той ярости, въ какую впадаетъ толпа, въ нѣсколько сотъ тысячъ человѣкъ, въ ту минуту, когда скаковыя лошади достигаютъ столба… Но и тутъ азартная игра не единственная причина такого бѣснованія. Лошадь, взявшая призъ, становится достояніемъ національной славы. И спортъ, самъ по себѣ, помимо денежнаго азарта, поддерживаетъ во всѣхъ классахъ культъ энергіи и ловкости, совершенно такъ, какъ это было въ древней Греціи.

Пройдетъ сезонъ, и всѣ устремляются вонъ изъ Лондона. Для иностранца это даже довольно-таки забавно. Тутъ, какъ и во многомъ другомъ, сказывается подчиненіе англичанъ обычаю, во что бы то ни стало. Если вы иного фешенебля встрѣтите на улицѣ позднѣе двадцатаго августа, то онъ способенъ смутиться и будетъ увѣрять васъ, что какія-нибудь экстренныя дѣла помѣшали ему уѣхать изъ Лондона. И съ ранней осени идетъ жизнь на берегу моря, въ деревнѣ, въ феодальныхъ замкахъ и въ буржуазныхъ виллахъ и разъѣзжанье по континенту.

Жизнь въ замкахъ и деревенскихъ домахъ — поддонный типъ истаго англійскаго существованія. Богачи, живущіе какъ настоящіе феодальные владыки, тратятъ огромныя деньги на гостепріимство; но въ Англіи жизнь въ усадьбахъ богатыхъ людей имѣетъ гораздо болѣе національный характеръ чѣмъ во Франціи. Да и семейства средняго достатка проводятъ осень и зиму въ деревнѣ;, пользуясь свободой и удобствами семейнаго быта.

Раньше осени англичанинъ не двинется ни на континентъ, ни въ тѣ мѣста своего прибрежья, гдѣ можно оставаться до конца ноября. Такой прелестный уголокъ земли, какъ островъ Уайтъ, остается почти пустымъ во весь лондонскій сезонъ. Я посѣтилъ его, въ мою послѣднюю поездку, и нашелъ, что южный его берегъ очень напоминаетъ крымское прибрежье, a городокъ Вентноръ — Ялту. Очертанія береговъ, море, характеръ растительности, скалы, поднимающіяся изъ воды — все это очень похоже на крымскіе пейзажи, только въ Крыму все это крупнѣе, грандіознѣе. Но и модный городокъ Вентпоръ и другія мѣста, да и весь островъ, во всѣхъ направленіяхъ, дышатъ чѣмъ-то совсѣмъ непохожимъ на международные пункты вродѣ Біаррица, Трувилля и Остэнде. Вы чувствуете, что во всѣхъ этихъ уютныхъ коттэджахъ поселяются на осень и даже на зиму съ семействами, и жизнь проходитъ на воздухѣ, въ постоянной ходьбѣ, играхъ и упражненіяхъ, или же въ веселыхъ комнатахъ, гдѣ у лампы или около камина собирается вся семья, довольная своей размѣренной, доброй и дружной жизнью.

Чувство природы очень сильно въ англичанахъ — и мужчинахъ, и женщинахъ — и оно соединяется въ нихъ съ особеннымъ оттѣнкомъ лирическихъ и нравственныхъ настроеній, что такъ ярко сказалось въ ихъ поэзии. Ни одна литература не обладаетъ такой богатой описательной поэзіей и ни одинъ европейскій языкъ, не исключая и итальянскаго, не выработалъ такихъ задушевныхъ оттѣнковъ чувства природы, отзывающихся всегда чѣмъ-то и дѣтски-наивнымъ, и глубоко вдумчивымъ. И природа собственно Англіи, на сѣверъ и на югъ отъ Лондона, вызываетъ всегда доброе чувство, поддерживаетъ склонность къ тихой, семейной жизни. Куда бы вы ни поѣхали — вы вездѣ находите веселые пейзажи: кудрявые дубы, по склонамъ небольшихъ пригорковъ, вѣчно зеленые луга, рощи, парки… Ничего суроваго, угрюмаго или подавляющаго. И первая мысль, какая приходитъ вамъ: почему это англичане такъ рыщутъ по Европѣ и по всему свѣту, точно бѣгутъ изъ зачумленной земли? Вѣдь они сами, вотъ уже сколько вѣковъ, называютъ свою страну «веселая Англія» (merry England). И въ хорошую погоду англійскіе пейзажи дѣйствительно производятъ такое впечатлѣніе на всякаго туриста, въ томъ числѣ и на каждаго француза. Припомню опять тѣ страницы, какія Тэнъ въ своихъ замѣткахъ объ Англіи посвящаетъ ея природѣ и деревенскимъ пейзажамъ, во всѣхъ направленіяхъ отъ Лондона.

Мы, иностранцы, попадаемъ въ Англію всего чаще во время сезона. Мнѣ, напр., за всѣ мои три поѣздки случилось всего разъ видѣть въ Лондонѣ тотъ густой желтоватый туманъ, который такъ извѣстенъ всѣмъ читателямъ англійскихъ романовъ, въ особенности романовъ Диккенса. Осенью и зимой, и въ Лондонѣ, и въ большихъ фабричныхъ городахъ стоитъ мгла; я ее нашелъ даже лѣтомъ въ Шеффильдѣ и въ хорошую погоду. Но англичане кромѣ тѣхъ, что обязательно продѣлываютъ лондонскій сезонъ, разъѣзжаютъ по Европѣ во всякое время года: и весной, и лѣтомъ, и ранней осенью вы найдете ихъ всюду. Ими переполнены гостиницы Швейцаріи, Италіи, нѣмецкихъ и австрійскихъ курортовъ, французскихъ морскихъ купаній. А о зимѣ и говорить нечего. Значитъ, ихъ тянетъ что-то отъ себя сильнѣе, чѣмъ другія націи. Французы, и въ этомъ, представляютъ собою рѣзкій контрастъ съ ними. Итальянцы тоже ѣздятъ мало. Нѣмцы стали больше путешествовать, въ послѣдніе десять-пятнадцать лѣтъ, и только русскіе могутѣ въ извѣстной степени, конкурировать съ англичанами по части разъѣзжанья по Европѣ.

И какъ согласить такую привычку къ скитальчеству съ прочными семейными нравами?

Поживя въ Англіи, вы убѣждаетесь; что одно другому не мѣшаетъ. Англичане любятъ свое отечество по-своему. Но они, прежде всего, разумно любятъ себя самихъ; они хотятъ брать отовсюду то, что имъ нужно и чего они, въ извѣстное время, не могутъ найти дома — прежде всего, голубое небо и мягкій воздухъ позднею осенью и всю зиму, затѣямъ такія красоты природы, какихъ у нихъ нѣтъ даже и въ Шотландіи, и, наконецъ, искусство и привлекательность уличной и свѣтской жизни такихъ городовъ какъ Париж, Ницца, Римъ, Флоренція, Неаполь. Англійское общество такъ разнообразно, характеры въ немъ такъ свободно развиваются, что всякаго рода потребностей въ немъ окажется больше, чѣмъ гдѣ-либо, и англичане — мужчины и женщины — охотно идуть на неудобства и утомленіе переѣздовъ, ища того, что имъ нужно.

Есть и еще мотивъ весьма серьезный: нежеланіе много тратить, возможность жить экономно, туристами; этого не скрываютъ, въ разговорахъ съ вами, и сами англичане. И въ городахъ, и въ барскихъ усадьбахъ — у себя дома — они проживаютъ очень много, подчиняясь всякимъ требованіямъ и условностямъ британской порядочности. Часто они разоряются на декорумъ, на прислугу, лошадей, столъ, пріемы. Извѣстное общественное положеніе, титулъ, мѣсто — обязываютъ ихъ къ крупнымъ расходамъ, и по этой части они болѣе рабы сословной и всякой другой китайщины, чѣмъ кто-либо на материкѣ Европы. И всѣмъ небогатымъ людямъ, особенно холостякамъ, вдовцамъ, пожилымъ дѣвушкамъ — приходится болѣе жутко. А такихъ небогатыхъ и порядочныхъ людей обоего пола очень много въ Англіи, навѣрно больше, чѣмъ во Франціи.

Поэтому нечего и удивляться, что вы повсюду, круглый годъ, особенно зимой и осенью, находите столько англичанъ, и какъ разъ въ тѣхъ самыхъ мѣстахъ, куда стекаются и другіе туристы-иностранцы. И, неправда ли, васъ, если вы только ѣздили за границу, должно было удивлять, какъ это англичане, привыкшіе дома къ комфорту, къ своему «home», ко всѣмъ удобствамъ семейной и домашней жизни, могутъ подолгу кочевать по гостиницамъ, а зимой, напр., въ курортахъ Швейцаріи, Италіи, южной Франціи жить въ отеляхъ цѣлыми сезонами? И нигдѣ они на это не жалуются, не такъ, какъ французы или русскіе и даже нѣмцы. Есть такіе отели, напр., въ Ниццѣ, гдѣ вы находите почти однихъ только англичанъ. Но сколько бы ихъ не было въ той или другой гостиницѣ, они всегда устраиваются такъ, какъ будто бы живутъ дома; держатся тѣхъ же привычекъ, какъ въ Лондонѣ, или въ любомъ англійскомъ городѣ, какъ у себя въ замкѣ или коттеджѣ. Они добились того, что каждый курортъ поддѣлывается подъ ихъ образъ жизни, привычки и потребности. Вездѣ заведены площадки для лаунъ-тенниса и для крикета, наемные велосипеды и верховыя лошади; вездѣ они находятъ клэрджименовъ и воскресную службу, и свои читальни, и свои аптеки, и всевозможные англійскіе про дукты въ колоніальныхъ и другихъ лавкахъ.

Было время, когда англійскій туристъ и англійскій лордъ были почти синонимы. Теперь это далеко не такъ. Разспросите любого содержателя отеля въ Швейцаріи, или на югѣ Франціи, и онъ вамъ будетъ говорить объ англичанахъ совсѣмъ не въ восторженномъ тонѣ. Они тратятъ никакъ не больше, тѣмъ другіе иностранны, любятъ поторговаться и въ нѣсколько разъ требовательнѣе; но ихъ больше, и ежегодный наплывъ изъ Англіи обезпечиваетъ цѣлымъ сотнямъ и тысячамъ отелей вѣрный доходъ.

Присматриваясь къ ихъ жизни гдѣ-нибудь въ Люцернѣ въ Интерлакенѣ, въ Ниццѣ, въ Остенде или въ Виши, вы убѣждаетесь, что все-таки же они нигдѣ не поступаются своимъ обиходомъ и могутъ, оставаясь въ отелѣ, держаться порядковъ своего традиціоннаго быта; утромъ спортъ, прогулка, посѣщеніе музеевъ, писаніе писемъ, между завтракомъ и обѣдомъ, поѣздки за городъ, опять спортъ, чтеніе, обѣдъ по-англійски, въ туалетахъ; а вечеромъ коротаніе времени совершенно такъ, какъ дома, въ любомъ англійскомъ «parlour». Они возятъ съ собою и дѣтей, и я очень хорошо помню, какъ во Флоренціи (это было въ маѣ мѣсяцѣ) я былъ приглашенъ на музыкальное утро къ одной англичанкѣ, занимавшей живописную виллу на высотахъ, окружающихъ городъ, и попалъ точно въ какой барскій домъ въ Вестъ-Эндѣ, съ огромнымъ обществомъ, гдѣ преобладали женщины и подростки, вплоть до двѣнадцатилѣтнихъ дѣвочекъ и мальчиковъ. Вотъ это умѣнье сохранить вездѣ свою національную физіономію и поддерживаетъ въ англичанахъ на континентѣ многія не особенно пріятныя — для другихъ — свойства.

Они сами сознаются, что англичанинъ или англичанка у себя дома и за границей далеко не одно и то же. Не одни французы, но и нѣмцы и въ особенности русскіе постоянно жалуются на англійскую безцеремонность, и на желѣзныхъ дорогахъ и въ отеляхъ, и на пароходахъ — всюду, гдѣ вы сталкиваетесь съ ними а сталкиваетесь вы съ ними рѣшительно вездѣ. Еще непріятно американцы, но тѣ большею частью, совсѣмъ невоспитанный народъ. Въ англичанахъ непріятно задѣваетъ эта обособленность, какъ будто бы они господа, а всѣ остальные сушествуютъ только для ихъ удовольствія или удобства. Несомнѣнно, что континентальная Европа слишкомъ избаловала англійскихъ туристовъ, почему вы такъ часто встрѣчаете англичанъ, отправлявшихся куда угодно, вплоть до Нижняго-Новгорода и даже до Ташкента, не зная ни одного иностраннаго слова, ни на какомъ языкѣ. И имъ, какъ будто, ни до кого нѣтъ дѣла; почти никогда они не заговариваютъ или, если предлагаютъ во просы, то на своемъ языкѣ.

Есть, однако, не мало исключеній особенно между женщинами; но въ общемъ англичанинъ на материкѣ далеко не идеалъ общительности и деликатности.

Вѣроятно, это такъ и пойдетъ, потому что на контитентъ, съ каждымъ годомъ, ѣздитъ все больше и больше всякій средней руки народъ. Вольно-же принимать его за лорда или члена парламента, когда онъ не что иное какъ самый заурядный лавочникъ изъ Сити или провинціальный мелкій фермеръ. Прежде, лѣтъ сорокъ и пятьдесятъ тому назадъ, туристами дѣлались люди болѣе богатые и лучше воспитанные; а теперь разныя компаніи, вродѣ знаменитой компаніи Кука даютъ возможность самому ординарному народу объѣхать всю Европу и даже всѣ пять частей свѣта за умѣренную плату. И вотъ эти то «куки» сдѣлали типъ дешевыхъ англійскихъ туристовъ, особенно непріятнымъ для всѣхъ насъ. Но одно дѣло пріятностъ обхождения и другое извѣстныя солидныя свойства, меньшая испорченность, сравнительно съ представителями другихъ націй изъ тѣхъ-же классовъ общества. Нужды нѣтъ, что на континентъ Европы отправляется не малое количество и лондонскихъ мошенниковъ; но въ каждомъ почти англичанинѣ-туристѣ и еще болѣе въ каждой англичанкѣ вы, при знакомствѣ съ ними, находите менѣе признаковъ тѣхъ инстинктовь и повадокъ, которые начинаютъ разъѣдать во Франціи и въ особенности въ Парижѣ семейные нравы и супружескую жизнь.