Страна гор и легенд

«МАТЬ ГОРОДОВ»

— Мухаммед Акбар, — представился молодой человек в колахе и накинутом поверх свободных шаровар и рубашки навыпуск темно-зеленом чапане. С Мухаммедом Акбаром на его видавшем виды «газике» нам и предстояло ехать дальше на север, в Балх и Акчу.

С кем и где бы мне ни доводилось встречаться в Афганистане, каждый раз я убеждался в том, что афганцы исключительно доброжелательны и гостеприимны и очень любят свою страну. Именно таким запомнился мне и наш водитель, который волею судеб более десяти лет назад был одним из моих первых гидов в этой стране. Он знал лишь основы грамоты, на его левом мизинце красовался латунный перстень-печатка с инициалами, но историю своих родных мест, народную литературу и поэзию он знал не хуже многих специалистов. Любовь и знание народной и классической поэзии отличают многих афганцев и являются здесь глубоко укоренившейся традицией. Поэзию изучают не только в школе. Гораздо раньше она приходит в сознание и на всю жизнь остается в памяти из рассказов отцов и дедов. Поэтому вряд ли стоило удивляться, когда, начав первую строфу одной из газелей Хафиза:

и услышал, как Мухаммед Акбар тягуче, нараспев подхватил ее:

— Вы знаете Хафиза? — немного помолчав, спрашивает он, и в его вопросе слышатся нотки недоверия. Получив ответ, что знаменитого поэта средневекового Востока знают у нас в стране не только востоковеды, но и просто любители поэзии и что его произведения регулярно издаются в Советском Союзе, Мухаммед одобрительно кивает головой. Потом он прочитал Омара Xайяма, Фирдоуси, Джами.

В этот ранний час на дороге было пустынно, и лишь изредка навстречу попадались упряжки гади, направляющиеся из окрестных деревень на городской базар. Климат в северных районах Афганистана суровый, и погода не особенно балует людей. Вот и сейчас, только недавно ярко светило солнце, и вдруг подул резкий ветер, и небо стало быстро затягиваться серо-молочной пеленой. Но это не смущало крестьян, вышедших на первую пахоту своих «рваных» полей, отделенных друг от друга аккуратными холмиками земли. Кое-где были видны тракторы, но в основном крупные волы тянули нехитрый инвентарь землепашца.

Как уже говорилось, путь от Мазари-Шарифа до Балха невелик — не более 20 км, но в ту мою первую поездку (1966 г.) эти два города еще не были связаны автострадой, и пришлось потратить на дорогу чуть не целый час.

В солончаковых степях Северного Афганистана, от Амударьи до Гиндукуша, нередко встретишь цепи небольших, окруженных болотами озер. Часто они служат единственным источником воды. Озера богаты рыбой. Здесь водятся, например, сомы, достигающие 20 кг веса и более. А в бурной, своенравной Амударье и ее притоке Кундузе, вместе с Балхом составляющем основу богарного земледелия в этих районах, встречаются также экземпляры ставшего уже редкостью скаферингуса.

Я нередко слышал, что афганцы не любят рыбу. Действительно, я ни разу не видел взрослого афганца пристроившегося с удочкой в руках на берегу водоема. Однако на дорогах, у больших дамб и плотин, мальчишки выбегают на дорогу со связками свежей, еще пахнущей тиной рыбы. Ее ловят сетями либо строят запруды и глушат, а затем продают прямо на шоссе.

— Почему вы не едите рыбу? — спрашиваю я у водителя.

— Как не едим? — удивляется он, — Жареная рыба — одно из любимых блюд, особенно зимой. Ее жарят в огромных чугунных сковородах прямо на улицах.

Вдоль дороги разбросано множество мелких селений, которые обязательно включают глинобитную крепость, как правило, стоящую на доминирующем над местностью холме. Сейчас такие крепости используют под волостные управления и полицейские участки. Небольшие сады у глинобитных домов с дувалами и куполообразными крышами окружены глухой глиняной стеной. У дороги стоит несколько лавок со всякой всячиной, часто лежащей здесь, видимо, годами: выцветшие этикетки мыла «Люкс», сигареты, которые почти никто никогда не покупает, а если и покупает, — поштучно, чай, насыпанный в аккуратные горки или в жестяных банках из-под растительного жира, хна, сурьма, толченый красный и черный перец, нитки, ножницы, а то и хлеб и сладости. Народу у таких духанов почти нет, не в пример бензоколонкам, у которых сгрудились чьи-то овцы, предаются неторопливой беседе крестьяне у своего скарба. В центре всеобщего внимания — шоферы, совершающие рейсы по всей стране. Пока келинары доливают воду в радиаторы, они толкуют о делах соседей провинции, об урожае где-нибудь в Хазараджате, обмениваются новостями и рассказами о столичной жизни.

Степная равнина переходит в беспорядочно разбросанные по обеим сторонам дороги глинобитные руины. Их становится все больше, и местами они образуют целые кварталы, кое-где пересекаемые остатками высоких зубчатых стен с бойницами. Мухаммед Акбар — коренной житель этих мест — говорит, что этот заброшенный сейчас город, лежащий на полпути от Мазари-Шарифа до Балха, был заложен в середине прошлого века как предместье Балха для городской знати. Тогда Балх был нездоровым городом, часто возникали эпидемии холеры. От них укрывались в предместье Тахтапуль. Потом оно разрослось почти до размеров города с двухэтажными домами, садами и парками. Предместье было окружено двойной стеной с бастионами, но затем опять запустело.

— Хотите взглянуть на старую мечеть Тахтапуля? — спрашивает Мухаммед Акбар, и через несколько минут машина останавливается перед небольшим сооружением с куполообразной крышей и плохо сохранившимся фасадом. Однако внутренняя отделка стен и потолка мечети — декоративный цветочный орнамент в красных, синих и зеленых тонах — мне понравилась.

От Балха Тахтапуль отделяют считанные километры, и скоро дорога как бы упирается в огромный, почти правильной круглой формы холм с плоской вершиной — остатки древней буддийской ступы. Совсем близко, за небольшими пшеничными полями, видны развалины когда-то мощной глинобитной стены. Придорожная беседка с куполообразной крышей при въезде в город построена в традиционном стиле.

Бахди, Бактра, Балх — исторические названия старейшего центра Центральной Азии, в VI в. до н. э. ставшего центром богатого и процветающего бактрийского государства — центра пересечения караванных дорог через Гиндукуш в Пенджаб. «Балх — большой, знатный город, а прежде был больше и еще лучше. Иноземные племена грабили и разрушали его; в старину… тут была много красивых дворцов, много прекрасных мраморных домов», — писал в XIII в. Марко Поло. Легенды повествуют о том, что здесь родились Заратустра и основатель ахеменидского государства персидский царь Кир (550–530 гг. до н. э.).

История Балха, слава о богатстве которого доходила до многих уголков древнего мира, полна драматизма и величия. Сказочно богатая рубинами, золотом, лазуритом, скакунами, «украшение всей Арианы», как называл Бактрию древнеримский архитектор и инженер Аполлодор, вызывала зависть даже процветающего Египта.

Когда в 330 г. до н. э. Александр Македонский сокрушил Ахеменидов и поспешил к «гордости Арианы», бывший бактрийский сатрап последнего Ахеменида Бесс провозгласил себя новым персидским царем. Но уже в 329 г. до н. э. Бактрия без боя сдалась Александру, а Бесс попал в руки одного из военачальников Александра. Полководец поступил с Бессом так же, как персидские цари обходились с мятежниками: отправил его в Экбатаны (современный Хамадан), где его распяли, предварительно отрезав нос и уши. Александр провел здесь два года, но история обходит молчанием жизнь Балха того времени. По преданию, Александр женили здесь на красавице Роксане — дочери то ли правителя Балха, то ли последнего Ахеменида. Вскоре после смерти Александра погибла и Роксана вместе со своим сыном — наследником когда-то могучей македонской империи, а на месте Бактрии образовалось самостоятельное греко-бактрийское государство, культура которого вобрала в себя лучшие традиции древней Бактрии и эллинизма.

Казалось бы, Александр, правда уже после своей смерти, добился реализации идеи о слиянии эллинизма с «варварской» цивилизацией Бактрии. Однако история показала, что еще задолго до него Бактрия имела свои многовековые традиции, которые могли достойно поспорить с греческой культурой.

В 1946 г. советская археологическая экспедиция под руководством проф. М. М. Дьякова отправилась в южные районы Таджикской ССР, в район Кобадиана, занимавшего когда-то в бассейне Амударьи (вместе с южными областями Узбекской ССР и Северным Афганистаном) территорию древней Бактрии. Было обнаружено, что в Бактрии еще до включения ее в состав ахеменидского государства существовала богатая земледельческая культура, процветали ремесла и торговля. Это же доказывают и знаменитые «сокровища Кобадиана» — царского клада эпохи бактрийского государства, состоявшего более чем из 1,5 тыс. монет и 180 драгоценных ювелирных изделий. Клад был случайно обнаружен в конце прошлого века, в 1880 г. перекуплен самаркандскими купцами, намеревавшимися перепродать его вице-королю Индии лорду Литтону. Но в пороге караван был разграблен, купцы попали в плен, и лишь случай помог спастись им и их сокровищам. Затем, как это нередко бывало во времена английской колониальной экспансии в Южной Азии, сокровища попали сначала в частную коллекцию, а затем — в Британский музей.

Среди экспонатов клада — золотые пластинки с изображением мужчин в персидских и бактрийских одеждах, в руках они держат сосуды и цветы; статуэтки бородатых мужчин с зубчатой короной на голове, похожие на изображения ахеменидских царей в Персеполисе; колесницы со знатными воинами — представителями привилегированного сословия бактрийского общества. В орнаментах и в изображениях людей — немало образцов и греческих элементов. Их трактовка родственна искусству Малой Азии, где и во времена персидского господства основное население составляли греки, труд которых широко использовали ахеменидские цари, нередко переселявшие греков в свои огромные сатрапии, в том числе в Согдиану, в районы Кандагара и Бактрии. Так, знаменитая греко-бактрийская культура была заложена еще задолго до Искандера, а амударьинский клад помог документально доказать это.

В последние годы важные открытия, свидетельствующие о том, что строительство и архитектура, изобразительное искусство и ремесла Бактрии имели богатые традиции еще до Ахеменидов и Александра, подтвердились значительными находками как в Таджикской ССР, так и в Северном Афганистане, где в районе Акчи, между Балхом и Шибарганом, с 1969 г. успешно работает советско-афганская археологическая экспедиция под руководством докторов исторических наук И. Т. Кругликовой и В. И. Сарианиди.

Греко-бактрийская эпоха была недолгой, и уже во II в. до н. э. Балх становится столицей Кушанидского государства, простиравшегося от Средней Азии до Инда. И тогда Балх оставался крупнейшим пунктом пересечения караванных путей через империю Кушанидов: из Рима шли караваны, груженные золотом, серебром, оружием и вином; из Центральной Азии и Китая — драгоценными рубинами, мехами, пряностями, лекарствами, слоновой костью. Вместе с караванами в государство Кушанидов проникали и носители новых идей — странствующие монахи, миссионеры и философы, в результате чего в середине II в. кушанский царь Канишка отдал предпочтение гуманному буддизму. Он оставался основной религией этих районов вплоть до арабского нашествия. Кушаниды на перевалочных пунктах своей империи создали крупнейшие центры буддизма, такие, как Бамиан (в Центральном Афганистане) и Баграм под Кабулом. Не менее важным центром буддизма стал и район Балха. К этому же времени относится сооружение в Балхе буддийских ступ — огромных молелен с купольной верхней частью, которые символизировали у буддийцев водяной пузырь, с которым Будда сравнивал человеческую жизнь. Пионер археологических исследований Афганистана А. Фуше впервые обнаружил в северном Афганистане остатки ступ. Это подтвердило справедливость слов древних китайских пилигримов-буддистов, отмечавших, что здесь было множество монастырей и буддийских храмов, которые странствующие монахи считали самыми величественными из всего, чан им доводилось видеть.

«Недалеко от города… есть монастырь… еще в нем фигура Будды, сверкающая драгоценными каменьями, зал, где находится статуя, украшен огромными ценностями… В монастыре в южном зале Будды есть бассейн, которым пользовался сам Будда. Трудно сказать, сколько золота и камней пошло на его строительство… В северной части монастыря есть статуя высотой более шести метров, покрытая гипсом твердым, как бриллиант» — так описывал один из древних путешественников буддийский монастырь в Балхе. Его остатки перед развалинами огромной когда-то глинобитной стены н сейчас видны у въезда в Балх, и местные крестьяне нередко используют тысячелетние кирпичи этого древнего святилища для разграничения своих крошечных наделов.

Сооруженные в первые века новой эры глинобитные стены с остатками зубцов, бойниц и сторожевых башен, достигавшие длины 85 км и когда-то опоясывавшие Балх, сохранились лишь в некоторых местах. Пожалуй, в наименьшей степени пострадала от времени их южная часть. Свернув вправо, перед тем как въехать в город, мы с Мухаммедом Акбаром поднялись на гребень стены. В некоторых местах по ней мог бы свободно проехать легковой автомобиль. Сверху открылась широкая панорама города; то ровные, то рваные полосы крестьянских земель, поросшие травой забвения остатки буддийской ступы, впечатляющие развалины старой цитадели и новый Балх, уютно пристроившийся у величественных руин своего прошлого. Валы старого Балха разрушались и восстанавливались вплоть до эпохи Тимуридов, и они придавали облику города особую внушительность и силу. И когда арабы появились перед стенами этого города древней славы, то были настолько поражены его величием, что назвали Балх «матерью городов».

Новая страница в его истории началась после ослабления Арабского халифата, во время бухарской династи Саманидов. Тогда город достиг своего нового расцвета, став важнейшим торговым и культурным центром, где жили многие знаменитости средневекового Востока, в том числе Дакики — автор первой версии «Шахнаме», тысячу стихов которого впоследствии Фирдоуси включил в свою знаменитую «Книгу царей».

К концу X в., когда власть Саманидов клонилась к закату, известность Балха достигла своего апогея и он был постоянным объектом паломничества географов, историков и путешественников. Но в XIII в. слава города стала ослабевать, а монгольское нашествие 1220 г. на долгие годы превратило его в руины. Но совсем уничтожить этот огромный город было невозможно, и XV в. он вновь восстанавливает былую славу важного торгового и культурного центра. Переходя из рук в руки, Балх пережил расцвет и закат многих династий. В 1737 г. он был присоединен к персидскому государству Надира Афшара. Позднее он становится ареной спора афганских эмиров и бухарских ханов, а после того, как границы их владений были определены по Амударье, Балх перешел в сферу влияния афганского эмира.

Но городу уже трудно было восстановить свое былое величие, что объяснялось и частыми эпидемиями малярии и холеры. В 1824 г. англичанин Нуркрофт писал о Балхе: «Мы ехали через нагромождение развалин и нашли, что базар длиной в 600 футов был единственным обитаемым районом этой когда-то великой столицы», а его соотечественник Александр Бернс восемью годами позже сообщил своему правительству, что развалины Балха тянутся более чем на 20 миль.

До середины прошлого века Балх оставался административным центром этого района, а торгово-экономическим центром все больше становился Мазари-Шариф. В 1866 г., после эпидемии холеры, резиденция губернатора была окончательно перенесена в Мазари-Шариф, Балх же превратился в маленький провинциальный городок с несколькими сотнями домов.

Сегодняшний Балх, как и многие афганские города меняет свой традиционный облик. Проводятся мероприятия по модернизации города, расширены его улицы площади. В центре, у мечети Ходжа Абдул Наср Пар, одного из немногих образцов исламской архитектуры XV–XVI вв., разбит пышный сад, насажены абрикосовые и вишневые деревья. Мечеть Ходжа Парса когда была отделана богатыми изразцами, сейчас лишь в нескольких местах заметны остатки зеленоватого кафеля, давшего когда-то ей второе название — Зеленая мечеть. Рядом с мечетью захоронена Рабийя Балхи — первая национальная поэтесса. Вокруг ее имени, стихов и трагической истории века сложили немало легенд. Полюбив тюркского раба из балхской гвардии, красавица Рабийя, принадлежавшая к знатному балхскому роду, нарушила планы родителей, за что поплатилась жизнью.

Развалины огромной мечети Ногумбад (Девятикупольная), или Ходжа Пияда, находятся километрах двенадцати от города. Это когда-то великолепно декорированное сооружение, построенное, по некоторым данным, в конце VIII в., т. е. через несколько лет после того как арабы захватили и разрушили Балх, — ценнейший источник для изучения ранней исламской архитектуры, тем более что во всем мире остались лишь единичные ее образцы.

Первое описание мечети, декоративный стиль которой весьма близок к архитектуре дворцов древней Самарры в Ираке (строительство их относится к X в.), ныло сделано известным советским археологом Г. Л. Пугаченковой, после чего появился ряд сообщений других авторов. Главная секция мечети состоит из девяти площадок, когда-то увенчанных девятью сводами. До нашего времени дошли только части высоких арок, украшенные многочисленными геометрическими орнаментами. Круги и полукруги, прямоугольники и треугольники, прямые линии, спирали, а также стилизованный цветочный орнамент выстраиваются в единый ансамбль, а цветки лотоса в проемах между колоннами свидетельствуют о влиянии буддизма. Мечеть сильно разрушена, и у специалистов нет единого мнения о целесообразности ее реконструкции. Одни считают необходимым воздвигнуть над ней своеобразную стальную крышу, чтобы предотвратить дальнейшее разрушение этого уникального памятника архитектуры раннего ислама. Другие полагают, что реставрация мечети можно нанести значительный ущерб даже тому, что дошло от нее до наших дней.