Ступени к чуду

Портрет Рассказ

Они сидели друг против друга — художник и натурщик. Один рисовал, другой позировал. Натурщик, глубокий старик, был совершенно неподвижен. Впалые щеки и беззубый рот делали его лицо узким и страшным. Крючковатый длинный нос почти касался выступающего подбородка. Глаза старика были закрыты. Он сидел в той позе, какую указал ему художник. Даже муха, усевшаяся на его висок, посуетившись, замерла, став похожей на родимое пятно.

Художник трудился, отбрасывая один эскиз за другим. Рука с угольным карандашом, едва оторвавшись от очередного наброска, спешила подхватить чистый лист. Снова и снова всматривался он в неподвижное лицо старика, и его острый, как лезвие, взгляд выхватывал все новые детали: вот вздувшаяся фиолетовая жилка на веке, тонкий рубец на плохо выбритой верхней губе, выпирающая косточка скулы. Как мастер он мог бы удовлетвориться сегодняшним сеансом — что-то получалось…

Но чем пристальней он вглядывался в глубокие морщины, одевшие щеки старика глубокой сетью, в кисти его рук, покоящиеся на коленях и словно замкнувшие собой долгий круг жизни, тем больше им овладевало сомнение: «И эта дряхлая безнадежная старость вызывает во мне восторг?»

Он отложил карандаш: рисовать расхотелось, вдохновение испарилось куда-то. «Что тебе не дает покоя? — спросил он себя. — Ты ведь неплохо поработал сегодня». — «Неплохо? — ответил он сам себе. — Ни один эскиз ни к черту. Все как с мертвеца!» — «Но ты не виноват. Рисуешь что видишь». — «Разве это искусство? А тайное? А скрытое за внешним?» — «Ты свидетель человеческого конца. Что ты можешь противопоставить природе?»

Художник опустился на корточки, поворошил эскизы. Они показались ему чужими, ненужными, бездарными.

— Что вас так мучает, мой друг?

Художник поднял голову, не сражу поверив, что натурщик заговорил. С тех пор как они работали вместе, старик, кажется, не вымолвил ни слова. Иной раз художнику казалось, что он в мастерской один, а старик — не больше, чем гипсовая модель.

— Вы, наверно, думаете: я сплю, — сказал старик.

— А разве нет? — торопливо отозвался художник.

Старик молчал. Он по-прежнему сидел неподвижно, может быть, сам себя спрашивая: «Действительно, что я делаю, когда позирую?»

Прошло несколько долгих минут, прежде чем художник услышал шуршащий шепот:

— У меня бессонница. И кроме того, с закрытыми глазами легче вспоминать.

— О чем? — спросил художник и тут же устыдился своего вопроса.

Подойдя к мольберту, он снова начал работать, теперь уже кистью. Кисть, в отличие от карандаша, не торопилась.

Через час старик открыл глаза и, взглянув на художника, улыбнулся. В ателье пахло красками и цветами. Молодыми, живыми цветами.