Светоч

— Вас ждёт в саду Императрица!

— Я очень рад… да… очень рад!

«Какого чёрта ей не спится

в такую ночь и снегопад?!»

— Поторопитесь, граф…

— Конечно!

Орлов спускается с крыльца:

— Ах, Катерина, друг сердешный…

Так вот ты где! Не прячь лица…

Смотри, какая заваруха!

Буран! Кружится голова…

Зима Кудесница-старуха

плетёт над нами кружева.

Но ты молчишь… Аль мне не рада?

В неровном свете фонарей

не различить родного взгляда.

Уймись, проклятая метель!

Вдруг Катерина, сдвинув брови,

спросила тоном ледяным:

— Ну, что голубчик мой…… Григорий,

В последний раз поговорим?

— О чём, Пресветлая? О чувствах?

— Не зубоскальте, граф Орлов…

О Ваших пьянках и распутствах.

— Пардон… но я…

— Не нужно слов!

Распутства? Господи… Бог с ними —

Когда б они, кроме всего,

моё не оскверняли Имя

и не порочили его.

Когда бы Вы не забывали

и отдавали в том отчёт:

КОМУ(!) на верность присягали,

КОГО(!?) любили…

И ещё…

Вообразив, что я Вам ровня,

не возмущали б высший свет

и не плевали с колокольни

на такт и царский этикет.

Похвально, что ж… И очень смело!

Но до поры…… лишь до поры.

Теперь Судьбе найдётся дело:

точить не перья. Топоры!

— Всё, не могу… Довольно вздора!

Я думал шутишь. Вот те раз!

И ты для этих разговоров

меня звала в столь поздний час?

— Орлов, Вы помните, быть может,

насколько я была щедра?

Но мне так просто уничтожить

Вас лёгким росчерком пера.

Нет! Даже в самом страшном гневе

я не лишу Вас, милый мой,

чинов… наград… и привилегий —

кроме единственной(!)……одной…

— Какой?

— Григорий, не смешите…

Вы — мой неистовый Каприз:

Орёл. Мужчина. Повелитель,

смотревший властно сверху вниз.

Вы тот, с кем дальше я могла бы,

отдавшись телом и душой,

считать себя обычной бабой —

бедовой, страстною, хмельной.

Всегда готовою на шалость —

Звездой, упавшей с высоты.

Лишь Вам, мой ангел, дозволялось

с Императрицей быть на «ты».

Ни сна не ведая, ни страха,

всерьёз, так искренне любя,

я величала Вас не графом,

а Богом! Слышите меня?

Но полно!

Ветер, свирепея,

швырял снежинки им в лицо,

а тьма, сгущаясь и чернея,

когтила царское крыльцо.

Птиц растревожив медным звуком,

над парком плыл вечерний звон.

— Уж поздно, граф… Целуйте руку…

И убирайтесь к чёрту…

Вон!!!

— Не передумаешь? Однако…

Он развернулся тяжело.

Ревел буран… Хотелось плакать…

И спазмом челюсти свело…

Пустым, неумолимым взглядом

Она смотрела вслед Ему —

тому, кто был так долго рядом,

и навсегда ушёл во тьму.

Ушёл!

Как больно! Боже правый…

Да что ж ты делаешь, Любовь?!

Но за спиной её — Держава.

А в жилах — царственная кровь.

Последней милостью внезапной

сумев свой гнев перебороть,

перекрестила троекратно,

шепнув:

«Храни Его, Господь…»