Светоч

Ночь…

Рождество.

Центральная больница.

Второй этаж, палата номер пять.

— Вам плохо, баба Маша?

— Нет…

— Не спится?

(во тьме тихонько скрипнула кровать)

— Пойти што ль побродить по коридору? —

старушка, встав, прошаркала к окну,

раздвинула коротенькие шторы:

— А снегу-то… а снегу!!! Ну и ну.

Ты глянь, дорогу снова завалило —

машины завтра будут буксовать.

Ох, Господи… кого-то на носилках

завозят в отделение опять.

— Не к нам ли?

— К нам!

А Пётр-то Иваныч устал, поди —

хирург наш дорогой.

Днём на ногах, а тут ещё и на ночь

больных везут.

— Работа…

— Боже мой.

Мороз ложился красочно на стёкла.

В загадочном сиянье фонарей

снежинки оседали неохотно

на кружево берёзовых ветвей.

И ангелов невидимые лица,

сквозь инея узоров колдовство

смотрели в окна маленькой больницы

в таинственную ночь под Рождество.

Слышна из коридора суматоха:

— Скорее! Пётр Иванович… Сюда!

К нам новенький… Больному очень плохо…

— В сознании?

— В сознании… да-да…

И снова тишь.

— Ложитесь, баба Маша.

— Да, правда… чтой-то мне не хорошо…

Разволновалась…

(в возрасте-то нашем

волнение уже запрещено).

Но вдруг в окно увидела случайно,

как женщина спускается с крыльца, —

она лишь час назад сопровождала

больного — то ли брата, то ль отца.

Расстроена (ещё бы!)

Прячет слёзы.

И вдруг:

— Ох, поскользнулась… Ай-яй-яй!

Упала… не встает.

Помилуй, Боже!

Вставай, моя хорошая… Вставай!

— Вы что там говорите, баба Маша? —

(соседка по кровати всё не спит)

— Да здесь…… упала женщина…… бедняжка.

— Не вижу… Где?

— Ну, вот же…… вот…… лежит.

Помочь ей надо как-то.

— Кто ж поможет?

Врачи теперь все заняты больным.

Старушка заметалась:

— Это что же?

Там человек…… упал…… а мы стоим.

Ночь на дворе — она не шелохнётся —

того гляди — замёрзнет через час.

Ох… сердце непривычно как-то бьётся…

Я мигом… я бегу уже… сейчас!

— Куда же Вы? Постойте, баба Маша!

Ну, что за беспокойная душа?!!!

Бабуленька, набросив старый плащик,

покинула палату, чуть дыша.

А ангелы участливо смотрели

старушке опечаленной во след,

фиксируя последние мгновенья

семидесяти выстраданных лет.

Не правда!

Жизнь — не только цепь страданий.

Ведь счастье невозможно испытать,

другим свою любовь не отдавая.

Она привыкла радостно сгорать —

дарить тепло души и сердце людям —

незримо… бескорыстно и легко.

Смеялась: мол, от сердца не убудет.

«Я, кажется, забыла валидол…

на тумбочке, наверное, остался.

не важно…… мне бы женщине помочь…

как тяжело…… по лестнице спускаться…»

Метельная, рождественская ночь

на белых-белых крыльях уносила

тепло души уже к иным мирам —

старушки, что смогла прожить красиво,

и столь же благородно умерла —

не на людях — на лестничной площадке,

к перилам прислонившись головой.

Лишь ангелы седой касались прядки

невидимой, заботливой рукой.