Сыновья

ТЮРЬМА

Нет, не получилось так, как задумал Леонов. Когда он, выбрав удачный момент, словно ныряя в воду вниз головой, бросился в черную бездну пропасти, ишак, к которому Леонов был привязан, не сорвался с ним. Душман, идущий сзади, был настороже: он среагировал мгновенно и бросился к ишаку, помогая ему удержаться на ногах и не рухнуть вслед за солдатом.

Леонова вытащили наверх, за ту же веревку, которой он был привязан к животному, и начали избивать. Били жестоко и беспощадно. Сперва Леонов как мог уворачивался от болезненных ударов, но после того как душманы ногами сломали ему ребра и сильно ударили по голове, Антон потерял сознание.

Бандиты взвалили бесчувственное тело на спину ишака, накрепко привязали его и тронулись в путь.

Леонов пришел в себя уже днем, когда солнце было в зените. Он попытался поднять голову, но сил не было, и она непроизвольно опустилась вниз. Глаза видели только качающуюся перед ним землю да бок ишака. Мысли путались, шум в голове не позволял сосредоточиться. Леонов с трудом начал вспоминать события прошедшей ночи. «Значит, у меня ничего не получилось! — думал он, вспоминая, как его вытащили из пропасти и начали избивать. — А что было дальше? Привязали к спине ишака, и дело с концом. Постой, постой… но ведь сейчас уже день, вон как солнце припекает, а душманы спокойно идут. Что это значит?»

Леонов чуть повернул голову и увидел одноэтажные глиняные дома. К ним и направлялась банда.

Вскоре Леонов почувствовал, что его развязывают. Двое душманов поставили его на ноги, но голова закружилась, ноги подкосились, и Антон упал. Его подняли и затащили в какой-то дом, там бросили на глиняный пол. Антон некоторое время лежал вниз лицом, прижимаясь разгоряченным лбом к прохладному полу. Потом он со стоном перевернулся и лег на спину. Все тело и голова болели. При малейшем движении сильнейшая боль в правом боку лишала сознания.

Антон осторожно ощупал бок: «Ребра поломали, сволочи!» На голове пальцы нащупали запекшуюся кровь. «Да, отделали они меня здорово! Ничего, соберусь с силами и ночью снова бежать попытаюсь».

Сколько пролежал Леонов, трудно сказать, но по тому, что солнечный луч, проникающий через маленькое незастекленное оконце, переместился из центра пола к углу, можно о было сделать вывод: прошло по крайней мере несколько часов. Мучительно хотелось пить, в носу было полно крови, и Антон часто дышал открытым ртом.

В дверях послышался какой-то шорох, и через секунду в помещение вошли трое. Одного из них Леонов сразу же узнал: все тот же американец. Они стали над ним и молча разглядывали. По брезгливому выражению лица американца Леонов понял, что его вид не вызывает у того приятных ощущений. Антон даже с каким-то чувством злорадства подумал: «Черт с тобой, смотри на работу своих холуев!»

Американец на этот раз был выбрит, переодет в светлую рубашку с короткими рукавами. От него пахло одеколоном. Когда он наклонился к Антону, тот увидел, что глаза у него сероватого цвета, сидят глубоко, лицо продолговатое, крупное. Ему было лет сорок — сорок пять.

Вот американец что-то сказал одному из своих спутников по-английски, тот на языке дари передал сказанное второму душману, а уже тот сказал по-русски:

— Господин Роберт интересуется, как вы себя чувствуете?

«А неплохо этот тип по-русски шпарит»,— подумал Антон и спросил:

— Где я нахожусь?

Его вопрос был переведен американцу. Тот ответил:

— В Пакистане. У нас к вам есть предложение...

Леонов не стал ждать, что скажет переводчик, и заявил:

— Я требую, чтобы меня немедленно передали представителю Советского Союза, а с вами разговаривать не буду! ·— Антон хотел отвернуть голову и пошевелился. Боль опять пронзила все тело. Он закрыл глаза и не видел, как ухмыльнулся американец.

— Доставленные сюда русские всегда чего-то требуют, а затем, когда проходит время, они в конце концов соглашаются на все условия и принимают наши предложения. Подумайте об этом. Мы еще увидимся.

И тройка направилась к дверям. Антон настоятельно твердил:

Ответа не последовало.

На глаза Леонова опустился туман, в голове шум усилился, и он снова впал в беспамятство.

Он пришел в себя от холода. Открыл глаза, и первая мысль, которая пришла к нему — ослеп! Но постепенно глаза начали определять какое-то пятно, и Леонов догадался, что стоит ночь, а пятно — это оконце. Поэтому и прохладно. Он долго лежал с открытыми глазами, глядя в темноту. Мысли путались, и даже последний разговор с американцем казался ему чем-то нереальным, далеким. Прохладный воздух действовал целительно, и Антон крепко уснул.

Утром его разбудили двое. Молча поставили широкую чашку, наполненную какой-то жидкостью, и рядом, прямо на пол, положили небольшой кусок плоской лепешки. Когда они вышли, Антон осторожно повернулся на левую сторону. Немного выждал, чтобы дать чуть-чуть улечься боли, и взял чашку. В ней был теплый чай, и Антон, стараясь не разлить ни капли, выпил его. Есть не хотелось, и к лепешке он даже не притронулся. Возвратившись скоро, те двое жестами показали, чтобы он встал на ноги.

Превозмогая боль, Леонов встал. Его шатало, голова кружилась, ноги подкашивались, но Антон отказался от помощи, медленно направился к дверям.

Было раннее утро. Щурясь от яркого света, Антон остановился. Постоять ему дали не более полминуты. Стоящий сзади душман подтолкнул его в спину и грубо сказал:

— Ру-буру![5]

Антон сделал несколько шагов и оказался у дву колой арбы, в которую были запряжены два иссиня-черные вола. Его подсадили на голые доски арбы, и арба тут же тронулась. По сторонам и сзади на лошадях ехало трое вооруженных душманов. Четвертый устроился на передке и правил волами. Двигались медленно. Волы подымали сероватую пыль, которая вскоре и кучера, и Леонова покрыла таким толстым слоем, что они оба стали похожи на мельников.

Душман, сидевший на передке, улучил момент, когда те, кто был на лошадях, немножко отстали, тихо сказал:

— Шурави — хорошо.

Эти слова растрогали Антона, и он с благодарностью посмотрел на сидевшего наискосок человека.

Леонов знал, что многие, кто воюет против народной власти, не по собственной воле делают это. Одни, поддавшись уговорам и обману, другие — угрозами вынуждены были взяться за оружие. Здесь сказались и ошибки, допущенные на первой стадии революции, когда в руководство страной пробрались случайные люди, а то и откровенные противники, которые своими действиями способствовали врагам, помогали им дурманить и убеждать многих простых людей воевать за чуждые им интересы. «Этот, наверно, один из таких», — подумал Леонов и тихо сказал:

— Рафик, пить. — Он жестом показал, что хочет воды.

Мужчина кивнул головой и ответил что-то на своем языке. По тому, как он начал все чаще подгонять быков, Леонов понял, что тот старается побыстрее доехать до водного источника. Минут через сорок въехали в тенистую рощу и остановились. Среди редких кустов виднелся арык. Возница помог Леонову слезть с арбы и подвел его к арыку. Антон лег на землю и окунул голову в чистую холодную воду. Пил долго и жадно, не обращая внимания даже на острую боль в правой стороне груди. Он чувствовал, как вода, словно живительный бальзам, разливается по всему телу, даже боль чувствовалась меньше. Душманы отошли немного вверх по ручью и тоже с удовольствием пили воду, а затем принялись за еду.

Леонов отдохнул немного, перевел дыхание и снова наклонился к воде, затем еще раз и еще.

Но вот охранники поели и приказали Леонову садиться на арбу.

Когда тронулись, возница тайком от других душманов протянул Леонову кусочек лепешки. Скорее из чувства благодарности, чем голода, Антон взял его и съел.

К вечеру арба ввезла его в какой-то кишлак. Уже стало темно, когда они подъехали к высокому дувалу и через большие ворота въехали во двор. Леонова ввели в какое-то здание, грубо втолкнули в комнату и захлопнули дверь. Антон некоторое время стоял, пытаясь что-нибудь рассмотреть, но, поняв, что в этой кромешной тьме ничего не увидишь, лег на пол и уснул.

Проснулся он утром и сразу же услышал какой-то шорох. Поднял голову и увидел парня. Нет, это не был житель Востока. Лицо европейское, короткая стрижка, глаза… их цвет нельзя было разобрать, но глаза… русские. Парень сидел в дальнем углу и тоже внимательно разглядывал Леонова. Потом тихо спросил:

— Ты кто?

«Точно русский, — обрадовался Леонов, но тут же его обожгла мысль: — А вдруг провокатор?»

— Как кто? Человек.

— Солдат?

— Угу.

— Я тоже. Ты где служил? — Парень подсел к Леонову. Увидев, что вся голова у Антона в запекшейся крови, не стал дожидаться ответа, воскликнул: — Слушай, парень, да ты же ранен. — Он осторожно осмотрел голову. — Чем же это тебя, друг? Вся голова разбита.

— Чем, чем? — Леонова все больше грызли сомнения. — Ногами, палками, чем они еще могут, сволочи!

— Давай попытаемся перевязать!

— Чем ты перевяжешь? Или тебе для таких случаев специально перевязочный материал выдали?

— Выдадут тут! — Парень поднял подол рубахи. — Нет, моя майка не годится. Я уже три недели у них, ни разу умыться не дали. Покажи свою.

Он поднял натянутую душманами на Леонова длинную рубаху.

— Твоя почище. — Разорвал ее на широкие полосы и как мог забинтовал голову. — Вот хоть от мух спасем раны…

В этот момент в комнату вошли американец и одетый в европейский костюм мужчина. Американец держал в руках… военный билет. «Неужели мой? — подумал Леонов. — Хотя почему он раньше интересовался моим именем?»

Американец по слогам прочитал:

— Лео-ноф Антон Сер-ге-е-вич. — И что-то сказал переводчику, который перевел:

— Господин Роберт говорит, что вы уже познакомились, и интересуется, согласны ли вы побеседовать с ним.

— Скажите своему господину Роберту, — запальчиво ответил Леонов, — что я согласен говорить только с представителями Советского Союза и требую, чтобы мне предоставили такую возможность.

Парень, который только что перевязывал голову Леонову, встал на ноги и громко сказал:

— Я тоже требую встречи с представителями нашей Родины! И тоже отказываюсь отвечать на вопросы любых лиц, в том числе и этого господина Роберта.

Переводчик с беспристрастным выражением переводил. Роберт изобразил на лице улыбку.

— Вы очень молодые люди, а молодости свойственны горячность и бескомпромиссность. Но вы не знаете, что вас ждет. Вы же находитесь в руках людей, которые не имеют возможности предоставить вам условия, которые предоставляются пленным в других странах. Поэтому подумайте хорошенько о своей судьбе. Время терпит, мы еще побеседуем с вами.

Американец повернулся и вместе с переводчиком вышел из комнаты. Стоявший у дверей часовой с автоматом в руках закрыл дверь на запор, и парни остались одни. Леонов спросил:

— Как тебя зовут?

— Алексей.

— Фамилия?

— Николаев. Служил в мотострелковом батальоне. Мой военный билет тоже у них, там все написано.

— С тобой разговаривали уже?

— Раз пять. Даже одна дамочка, яркая, разукрашенная блондинка, больше на болонку похожа, чем на того, за кого себя выдавала. И ты готовься: тоже начнет при встрече охать да ахать, говорить о жестоких душманах-азиатах, ругать их за плохое обхождение с «таким милым, красивым мальчиком».

— А я знаю адрес, куда таких посылать.

— Опоздал, — ответил Николаев.

— Почему опоздал?

— А потому, что по этому адресу я ее уже послал.

— Ничего, солдатский лексикон большой, найду для нее парочку тепленьких словечек. Как ты попал к ним?

— По дурости. Ремонтировали мост в одном кишлаке. Его душманы взорвали, а жители кишлака попросили комбата помочь восстановить. Наш взвод выделили в помощь саперам. А я, пижон, другого слова и не подберешь, решил свеженькой и холодненькой водички испить. Поперся, как тот идиот, вдоль берега большого ручья, хотел отыскать пологий берег. Зашел в «зеленку», припал к воде, а сзади по башке ударили чем-то тяжелым и сцапали меня. Очнулся — кляп во рту, связан по рукам и ногам и волокут меня по каризу. Затащили в горы, а затем и сюда в Пакистан доставили. Пробовал однажды ночью бежать, но где там! Запутался в улочках Пешавара. Меня сдали полиции, а те обратно душманам. Отлупили до потери сознания, шесть или семь дней отходил, а вчера сюда доставили. Зачем, не знаю.

— Где мы находимся?

— Черт его знает. Думаю, что недалеко от Пешавара.

— Считаешь, что бежать бесполезно?

— Нет, почему же: Одному трудно, а вдвоем, если еще оружие захватить, — запросто. Можно или до Исламабада, или до Карачи добраться, там наши корабли часто бывают, или же уйти в горы, а там — в Афганистан. Для нас главное, чтобы не разлучили. Вместе и помирать легче, если придется…

Они замолчали, потому что за дверями послышалась возня. Принесли поесть: острый перец и тушеный картофель, заправленный томатным соусом.

Решили есть все, чтобы набраться сил. Желудки набили и сразу же захотели пить. Когда забирали посуду, Алексей жестом показал, что они хотят пить, но двое мужчин, ничего не сказав, удалились.

— Что, они нас специально накормили острой едой, чтобы жаждой помучить?

Напарник Леонову попался общительный. Антону не хотелось ни о чем говорить, зато Николаев, истосковавшись в одиночестве, говорил много.

Леонов слушал его, как говорится, вполуха. Сильно болела и кружилась голова, ныл правый бок, страшно хотелось пить и… умереть. Он никак не мог смириться с тем, что он в плену. Все это казалось каким-то кошмарным сном. Наверное, поэтому и комната, и зарешеченное оконце, и стены, и потолок, и деревянная дверь, сбитая из широких, плохо подогнанных друг к другу досок, казались нереальными, приснившимися во сне. Единственная реальность — боль и жажда. Антон попытался заставить себя уснуть, но не получилось. Дверь распахнулась, и на пороге снова появились двое бородатых мужиков с автоматами. Знаками они приказали обоим выходить.

В небольшом, зажатом дувалами квадратном дворе было жарко. Антона закачало, и он наверняка упал бы, если бы не Николаев, который поддержал. Их подвели к той же арбе, на которой привезли Леонова. Николаеву связали руки, посадили обоих на арбу. Вид Антона не внушал душманам опасений, и, очевидно, поэтому они не стали связывать его.

И возница, и охранники были те же. Возница даже улыбнулся Леонову, правда, сделал это так, чтобы не видели охранники.

— Вот видишь, — пошутил Николаев, — передвигаемся с комфортом, не то что вчера, когда я пешком топал. Да еще приклады по моей спине гуляли, а сейчас благодать. — И он демонстративно попытался растянуться во весь рост, но не хватило арбы. Николаев был высоким, из-под рваной рубашки было видно крепкое, тренированное и загорелое тело. Ехали по неровной пыльной дороге. Арбу трясло, и это причиняло Антону сильную боль. Изредка он тихо постанывал. Пыль вызывала в нем приступы кашля, его тошнило.

Когда они отъехали уже далеко, их обогнали два джипа. Николаев успел увидеть в одном из них американца.

— Готовься, Антон. Американец поехал вперед, чтобы организовать нам теплый, дружеский прием.

Не отвечая, Леонов тихо обратился к вознице:

— Рафик, пить. — И жестом показал, чего он хочет.

Охранник еле заметно кивнул головой и так же как вчера начал подгонять неторопливых быков. Те зашагали чуть веселее. Но все равно больше часа пришлось мучиться пленникам, прежде чем им разрешили попить мутной теплой воды из арыка. Правда, даже эта дурно пахнувшая вода показалась обоим необыкновенно вкусной.

Охранники пили воду, которая была у них припасена в больших белых пластмассовых флягах.

Дальше дорога потянулась через «зеленку», мимо густых зарослей кустов и деревьев. Николаев сказал:

— А ты, я вижу, уже установил контакт с кучером?

— Да, я заметил, что он не такой, как другие. Присмотрись, и взгляд иной, ободряющий, и вот уже второй раз водой выручает. Собственно, что тут удивляться, не все же они бандиты, даже если и находятся в бандах.

— Да, это так, — согласился Николаев. — Помню, был с пятью нашими ребятами в секрете. Смотрим, идет один бородач. Автомат за спиной, никакой опасности не чувствует. Когда подошел, мы его взяли, доставили к командиру, тот вызвал афганского офицера. При нас допрос шел. Офицер спрашивает, а ефрейтор Холиков — он узбек и по дари понимает — слушает и потихоньку переводит. Так вот этот пленный сразу же рассказал, что он душман, сообщил, где банда находится, сколько в ней человек, каким оружием располагает. Сам он бедняк, в семье осталось девять человек. Офицер спросил у него, а чего же ты воюешь с властью, которая хочет, чтобы бедняки жили лучше? А он отвечает, что мулла, мол, сказал, что к власти пришли неверные и поэтому надо воевать против них. Мы смеялись тогда, когда узнали, что старик, оказывается, вынужден был даже автомат у душманов купить, правда, продали они ему в рассрочку.

Леонову снова стало хуже, и он молча лежал на жестких досках. Судя по тому, что солнце клонилось к закату, ехать оставалось недолго.

Николаев, наверно, тоже подумал об этом, потому что сказал:

— Наверное, скоро прибудем к месту назначения. Только мне кажется, что едем мы к Пешавару. — И Алексей неожиданно обратился к вознице — Рафик… в Пешавар?

Тот скосил глаза в сторону всадников, кивнул утвердительно головой и тихо сказал:

— Бале[6].

— Вот видишь, — улыбнулся Николаев, — я же был прав. Тащат нас с тобой в Пешавар, там душманские лагеря…

— А почему они нас Пакистану не отдают?

— Наивный вопрос. Стали бы они нас ради этого везти сюда. Кокнули бы на месте, и делу конец. Они наверняка выполняют приказ своих хозяев, в первую очередь американцев, которые надеются склонить нас к предательству, а затем шум на весь мир поднять: вот, мол, советские солдаты сами дезертировали из армии и просят политического убежища на свободном Западе.

— А хрена с редькой не хотят? — вспылил Леонов. — Да я же при первом случае сбегу или вцеплюсь в горло какому-нибудь гаду и погибну!

Это он сказал так громко, что возница обернулся и удивленно посмотрел на него, даже охранники подъехали поближе.

— Я тоже так думаю, — согласился Николаев и добавил: — Только орать об этом не следует, а то наших проводников переполошишь.

Но Леонову было уже не до крика. Он разволновался, и это вызвало головокружение и слабость. Застонав, он лег на спину и тихо сказал::

— Мне бы поскорее хоть чуть-чуть окрепнуть.

— Да, браток, в таком состоянии не побежишь. Ты сейчас копи силы и не падай духом. Главное, чтобы они пас не разъединили. Легче и муки переносить будет.

Быки, неторопливо переставляя ноги, втащили арбу в какой-то большой двор. Ни кустика, ни деревца вокруг, только глиняные, прилепленные к высоченному дувалу двух- и одноэтажные дома. У одного из них и остановилась арба. Конвоиры знаками приказали им слезть.

Николаев, несмотря на то, что руки были связаны, ловко соскочил на землю и подставил Леонову свое плечо, опираясь на которое тот осторожно слез с арбы. Подталкивая прикладами, охранники завели их в дом, вернее, в небольшую комнату, и тут же захлопнули за ними дверь. Комната была совершенно пустой. Свет в нее проникал через одинокое зарешеченное оконце. Стекла в нем не было.

Николаев по-хозяйски прошелся от стены до стены и сказал: -

— Восемь квадратных метров отведено нам. Интересно, развяжут они мне руки?

Леонов, не отвечая, опустился у самой стенки на пол. Сидеть было больно, и он осторожно лег на спину.

Николаев присел рядом.

— Больно? Чем тебе помочь? Давай я постучу в дверь и потребую врача?

Леонов не отвечал. Скорее всего он от боли даже не слышал Николаева. Тогда Алексей встал и ударил несколько раз ногой в дверь.

Дверь отворилась. За ней стояли два автоматчика. Николаев кивком головы указал на Леонова.

— Он ранен, и ему необходима медицинская помощь. Поняли? Ему нужен доктор!

Один из охранников молча кивнул головой, хотя по выражению его лица нельзя было разобрать, понял ли он, чего от него хочет русский.

Николаев, не отходя от порога, выждал немного и решил снова стучать. Только он замахнулся ногой, как дверь распахнулась, и в комнату вошли американец Роберт и какая-то женщина. Ей было под пятьдесят. На довольно чистом русском языке она сказала:

— Здравствуйте, мальчики! С вами, Алексей, — она кокетливо улыбнулась Николаеву, — мы уже знакомы. Поэтому представлюсь вашему другу: меня зовут Людмилой Торн, я тоже русская. Меня попросил господин Роберт быть переводчицей в его беседе с вами. Я с радостью согласилась. Еще бы! Встретить в этом диком уголке соотечественников. Кто откажется от этого? И вот я с вами!

Картинно раскинув руки, дама тряхнула крашеными светлыми волосами.

— Думаю, что поговорить с вами откровенно у меня еще будет возможность, а пока, мальчики, я буду переводить вам слова господина Роберта, а ему — ваши.

Она сделала два шага к продолжавшему лежать Леонову и капризно сказала:

— Что же ты лежишь? К тебе в гости пришла женщина, причем еще не очень старая и, как говорят, симпатичная, а ты молодой, красивый мужчина не соизволишь подняться.

Леонов даже не пошевелился.

Николаев пояснил:

— Он ранен. Ему нужна медицинская помощь, и немедленно! У него необработанные раны на голове, сломаны ребра, он совершенно без сил.

— Ах, бедный мой! — пожалела она Леонова. — Не пойму этих революционеров, зачем нужна такая строгость?

— Не строгость, — хмуро сказал Николаев, — а жестокость, элементарная, звериная жестокость.

Дама пропустила эти слова мимо ушей и продолжала свое:

— Мальчики, если вы будете слушать нас, то вас ожидает иная, счастливая, романтичная жизнь. Свобода, деньги, красивые девушки, путешествия в дальние страны! Что еще надо молодому человеку?!

Она повернулась к американцу и что-то сказала по-английски. Тот ответил очень коротко, а затем обратился к парням, Людмила перевела:

— Я хочу с вами поговорить. Как мне кажется, вы не глупые люди, и я хочу, чтобы вы реалистически посмотрели на ситуацию, в которой оказались. Итак, вы, Николаев, попали в плен в такой момент, что никто из ваших товарищей этого не видел. Для своего командования вы — дезертир. А если к этому добавить, что душманы, как вы называете борцов за веру, уже подбросили в часть, где вы служили, листовку, где говорится, что вы добровольно перешли на сторону врага, то не трудно догадаться, что вас ждет в случае возвращения в Россию.

Американец сделал небольшую паузу и подошел к продолжавшему лежать Леонову.

— При каких обстоятельствах попали вы, Леонов, в руки противника, тоже неизвестно. Даже если бы вас сейчас отпустили, то дома ваш рассказ, что вы были контужены и попали в плен без сознания, выглядел бы, в лучшем случае, сказкой. Поэтому мое предложение короткое и, если вы спокойно, без эмоций обдумаете, то согласитесь, что оно деловое и вполне приемлемо для вас. Я предлагаю вам переехать на жительство в Соединенные Штаты. Не скрою, если вы согласитесь выступить перед журналистами с заявлением о добровольно принятом решении остаться на Западе, то ваши шансы на прекрасную и вполне обеспеченную жизнь неизмеримо возрастут. Подумайте об этом предложении, не торопитесь говорить «нет». Поймите главное: вас отсюда без нашей помощи не отпустят, для пакистанских властей вас не существует, и они всегда ответят на любой запрос так: никаких советских пленных на территории Пакистана не имеется. Речь сейчас идет о выборе, где вам жить. Переехать в Штаты или же гнить в тюрьме, где нет ни нормальной пищи, ни приемлемых условий. А сейчас я ухожу и надеюсь, что вы проявите благоразумие.

Американец и его переводчица направились к дверям.

— Одну минутку, господин Роберт, — окликнул его Николаев. — А как же быть с Леоновым? Пришлите врача или, в крайнем случае, дайте бинт, я сам его перевяжу. Видите, он почти без сознания.

— Хорошо, я позабочусь, — коротко бросил американец.