Сыновья

В ИНСТИТУТЕ

На вокзале Вера Федоровна протянула Шувалову конверт.

— Юра, здесь письмо командиру вашего батальона Михаилу Петровичу Бунцеву. Я была неправа, о чем и пишу ему.

— Хорошо, Вера Федоровна, я передам. Но и вы нам пишите.

— Конечно, Юрочка, сынок, я буду писать вам, но и вы, ребятки, не забывайте меня. Вы все для меня — родные, — и Вера-Федоровна заплакала.

Удрученная, с ноющим сердцем, она пришла домой, выпила лекарство и стала ждать Сергея, который работал во вторую смену.

Какое-то смутное беспокойство не давало Вере Федоровне заниматься домашними делами. И вдруг она догадалась. Ее беспокоил Алефин. Когда Вера Федоровна возвращалась домой, то случайно увидела Алефина и Солдунова. Они стояли у входа в магазин и весело разговаривали.

«Нет, такой человек ничему хорошему не научит Александра, который и так находится в ужасном положении», — падумала она о Солдунове и решила завтра же идти в институт.

Утром ректора на месте не было, и Вера Федоровна попросилась на прием к проректору.

Еще довольно молодой, энергичный проректор по учебной работе принял Веру Федоровну доброжелательно. Она, когда начинала разговор об Алефине, о себе сказала только то, что ее сын воевал в Афганистане, поэтому ее волнует судьба бывшего воина-интернационалиста.

— Так, говорите, он закончил первый курс? — спросил проректор.

— Да, а затем его призвали в армию.

— Служил в Афганистане? Награжден?

— Да, я же говорю…

— Пусть зайдет ко мне. Я не вижу причин для отказа бывшему солдату.

Поблагодарив, Вера Федоровна сразу же позвонила Чайкиным.

— Пашенька, здравствуй, я не разбудила тебя?

— Здравствуйте, Вера Федоровна. Я не спал, ремонтировал утюг, и пока добрался от кухни до телефона, прошло много времени.

— Паша, нужно срочно разыскать Алефина! Только что я была в институте, проректор ждет его. Я встречу Сашу в вестибюле института.

«Что-то голос у Павла не такой, как обычно. Все ли у него в порядке?»

Уже не первый раз Вера Федоровна ловила себя на том, что ей становится легче, когда мысли заняты заботами о других, в первую очередь об «афганцах». И вот сейчас, сидя в фойе института, она беспокойно думала об уехавших вчера десантниках, друзьях сына, что их ждет?

В фойе показался Алефин. Он сразу же бросился всем в глаза. Высокий, красивый, с боевыми наградами. Вера Федоровна не без удовольствия отметила, с какой завистью и восхищением оглядывались на Александра парни. Проректор в кабинете был один, девушка-секретарь тут же пропустила их в кабинет.

Увидев Александра, проректор встал, тем самым высказав уважение к фронтовику.

Оформление необходимых документов много времени не заняло.

Вера Федоровна облегченно вздохнула и радостными глазами посмотрела вокруг. Еще бы! Она помогла человеку, который своими боевыми делами заслужил уважение и внимание других.

А вечером домой к Коблик пришла Чайкина. Заливаясь слезами, женщина говорила:

— Господи, какая несправедливость, сколько жестоких людей вокруг!

— Что случилось, Нина Тимофеевна? — бросилась к ней Вера Федоровна.

Она усадила гостью на диван в своей комнате, накапала валокордина.

— Выпейте, на вас же лица нет, и скажите, в конце концов, что случилось?

— Мой Паша написал заявление о выделении ему как инвалиду автомашины. Вы же знаете, ходить на протезе он не может.

— Да-да, ну и что?

— Сегодня комиссия ему отказала.

— Как отказала?!

— А вот так. Взяла и отказала: «Вам не положен автомобиль, потому что остаток ноги у вас длиннее на два сантиметра нормы, которая позволяет выделять автомобиль инвалиду». — Нина Тимофеевна закрыла лицо руками и зарыдала: — Господи, именно эти два сантиметра не позволяют ему ходить с протезом. Ему так больно! А он так мечтал получить автомашину, вся надежда на нее! Хотел поступить в институт, активно заняться делами клуба воинов-интернационалистов.

— Когда он был на комиссии?

— Сегодня утром.

«Так вот почему у него был такой голос», — догадалась Вера Федоровна. Ее охватили гнев и возмущение. Она не могла сидеть и все время ходила по комнате.

— Безобразие, так это оставлять нельзя! Бюрократы, бессердечные люди! Я представляю состояние Павла.

Она, наконец, села рядом с Чайкиной, обняла ее за плечи.

— Успокойтесь, дорогая, я уверена, что все будет хорошо, выделят ему этот автомобиль, никуда не денутся.

— Ой, Вера Федоровна, неужели вы не понимаете, что дело не только в автомашине, а в отношении к человеку? Протезы делают как инквизиторские орудия пыток. Спросите у Лемехова, как он мучается с протезом. Они — врачи, а понять не могут, что молодого безногого парня лишают возможности жить нормальной человеческой жизнью. И плачу я не оттого, что ему машину не выделили, а оттого, что мне стыдно перед сыном за этих людей.

Я вчера была в минздраве, и там один чинуша чуть ногами не затопал: «Да знаете ли вы, что мы не имеем права нарушить инструкцию!» Он так и не понял, к чему я его призывала… А ведь я просила у него не машину, сгорит она! Я согласна своего сыночка на руках носить. Я ведь просила и требовала одного: не унижать и не оскорблять его. Он не заслужил такого отношения.

Вера Федоровна потянулась за плащом.

— Нина Тимофеевна, идемте к вам, побудем с Пашенькой. Успокойтесь, я уверена, все уладится.

На улице шел дождь, но они не стали садиться в троллейбус. По дороге Нина Тимофеевна успокоилась, и когда они вошли в квартиру, улыбаясь, спросила у сына:

— Ну и чем ты тут занимаешься без меня?

К их удивлению, на лице у Павла не было и тени грусти. Он рукой показал на стол, где лежал голубоватый конверт.

— Я письмо получил от ребят из нашей роты. Я словно сам там побывал, а они мне еще и подарок сделали.

Павел подошел к серванту, достал фотографию и протянул ее почему-то не матери, а Вере Федоровне.

— Это нас как-то замполит роты сфотографировал.

Вера Федоровна взяла небольшой любительский фотоснимок, и руки ее задрожали. На фото рядом с Павлом и еще одним солдатом стоял ее Коля.

— Коленька… — прошептала она.

Нина Тимофеевна, заглядывая через плечо Веры Федоровны, спросила у Павла:

— Когда вы сфотографировались?

— Где-то за неделю до моего ранения. Мы стояли втроем недалеко от спортплощадки, а тут мимо идет наш замполит и говорит: «Давайте я вас для истории сфотографирую». Снял с плеча фотоаппарат, щелкнул затвором и пошел дальше. Видите, не забыл фото прислать. Молодец!

Вера Федоровна не могла оторвать взгляда от фотоснимка.

— Вера Федоровна, возьмите себе эту фотографию, — тихо сказал Павел.

— Как дела у Алефина? — Нина Тимофеевна старалась отвлечь гостью.

— О, все в порядке. Он уже студент, можете его поздравить. Теперь очередь за Пашей. Он же имеет право на льготы.

— Да, но сначала надо с ногой довести дело до конца…

— А что с ногой? — перебила его Вера Федоровна. — Подумаешь, два сантиметра им мешают…

— Так они и мне мешают, — в свою очередь перебил Павел, — из-за них не могу протез надеть.

— И что ты хочешь сделать? — насторожилась Нина Тимофеевна.

— Хочу сделать операцию, — коротко и неожиданно жестко ответил парень и, опираясь на костыли, тяжело направился в другую комнату.

— Как операцию? — воскликнула Нина Тимофеевна, бросаясь за ним.

— Мама, послушай… — Павел обернулся, лицо у него было спокойным. — Ты же прекрасно знаешь, какие боли я переношу из-за того, что у меня культя длиннее. Если сделаю операцию, то я смогу спокойно передвигаться и автомашина мне не понадобится.

— Правильно, Пашенька, — поддержала его Вера Федоровна, — жизнь жестока и за право быть счастливым надо бороться. Я получила письмо от шестерых матерей. У них сыновья погибли в Афганистане. Женщины предлагают создать Клуб или Совет или еще какое-нибудь объединение матерей погибших воинов-интернационалистов.

— И что они будут делать? — спросила Нина Тимофеевна.

— Помогать семьям погибших, заботиться об инвалидах да о тех ребятах, которые отслужили и вернулись домой.

— Правильно. Ведь каждой матери, чьи дети полегли там, — поддержала Нина Тимофеевна, — в первую очередь нужно задушевное, теплое слово. Вы, Вера Федоровна, посоветуйтесь с Иваном Леонидовичем Лемеховым. Он очень интересуется этим вопросом.

Было уже поздно, когда Вера Федоровна собралась уходить. Она уговорила Нину Тимофеевну не провожать ее и пешком пошла домой. Хотелось побыть одной, и сильный частый дождь ей не был помехой.