Выиграть пари — наука хитрая.
Я знаю, есть профессиональные игроки — можете спросить у них. Как собрать информацию о предмете, как грамотно определить ставку...
И самое главное, что ставится игроками во главу угла: надо ПОНИМАТЬ, что ты делаешь.
Я же, как всегда, вломился в сделку, ни ухом ни рылом. Лолита была права: частенько я НИЧЕГО не понимаю в том, что делаю.
И раньше это прекрасно работало. До тех пор, пока мне на шею не повесили целое королевство. И я не узнал, что в королевстве этом не всё ладно.
Тратить ресурсы на войну, в то время, как дети становятся беспризорниками — ничего не напоминает?..
Я должен с этим покончить. Вот должен, и всё тут. В конце-то концов.
Шли мы с Зорькой довольно быстро, не скрываясь, но и не привлекая внимания. Я, по мере сил, рассматривал окрестности.
И знаете, что? В общем и целом город производил довольно милое впечатление.
Окна домов чисто вымыты, первые этажи почти везде занимают лавочки с ярким и привлекательным товаром. Красивые наряды, симпатичная мебель, какие-то безделушки...
А когда мы добрались до улицы, сплошь застроенной лавочками, торгующими снедью...
Посыпанные крупной солью крендели; исполинские, источающие аромат копчёностей, кабаньи ноги; километры колбас и сосисок.
Шеренги пирожных похожи на выставку экзотических цветов.
Фрукты, названий которых я даже не знаю, напоминают огромные леденцы.
Пришлось то и дело бить себя по рукам. Я хотел всё: утянуть кольцо колбасы, запустить руку в мешок с орехами, слямзить яблоко или хотя бы вот эту зелёную штуку с мягкими хоботками, которая мне подмигивает...
В животе бурчало всё громче.
Горестно почесав нос, я решил какое-то время вообще не дышать. Во избежание.
— Не похоже, чтобы дети в Африке не доедали, — пробормотал я, заметив толстощекого мальчугана в окне одной из лавочек. На руках ребёнка сидела надменная ухоженная кошка чёрно-белой масти, и на миг мне показалось в выражении мордочки что-то до боли знакомое...
Да нет, — я тряхнул головой. Этого не может быть.
— Вот, держи, — сказала Зорька, когда миновав улицу желудочных пыток, мы вышли к ярко освещенной набережной.
Река, тёмная и таинственная, гордо несла на гладкой спине отражения фонарей, тут и там слышался тихий приглушенный смех, а от воды шел запах кувшинок и ряски.
Вдалеке, сияя, как торт с сотней свечек, плыл пароход...
Девчонка сунула мне в руку что-то мягкое и слегка влажноватое, оно пахло жареным мясом и горчицей.
Ломоть хлеба с свиной отбивной! Рехнуться можно от счастья.
Подумав, что читать лекцию о недопустимости воровства, громко чавкая набитым ртом, просто неприлично, я молча вгрызся в очередной бродибутер.
Стану королём, обязательно отыщу эту улочку и компенсирую всё, что сожрал, — благочестиво пообещал я сам себе.
Чтобы не жевать на ходу, мы устроились на лавочке возле воды. Я расстелил между нами носовой платок, а Зорька вывалила на него всё, что успела "обрести" по пути.
Апельсин, несколько райских яблочек, тот самый зелёный фрукт с хоботками — на вкус он был в точности помесь груши и киви... несколько кусков сыра, кольцо копчёной колбасы и несколько румяных, хрустящих рогаликов, посыпанных ароматными семенами, напоминающими тмин.
Она добыла даже бутылку пива! Правда, всего одну, но зато пиво было тёмным. Скорее, портер — крепкий и терпкий, в самый раз, чтобы запивать жирную колбасу.
Так вкусно я ещё НИКОГДА не ел. Это было какое-то волшебство. Я жевал, глотал, разрывал руками, как дикое животное, сдобную выпечку, и причмокивал пивом.
Если б меня в этот момент видела бабушка — ей бы стало стыдно.
Но к сожалению, прекрасная сказка, впрочем, как и все сказки, довольно скоро закончилась. Одни крошки остались.
— Уф, — я откинулся на спинку скамейки. — А ещё говорят, что самый вкусный хлеб — это тот, который ты заработал сам.
— Так я его и заработала, — Зорька сидела рядом, болтая ногами и с интересом натуралиста изучая проплывающий мимо пароход.
— Знаешь, я тебе благодарен, — сказал я. — Ты меня спасла от голодной смерти, и я никогда этого не забуду. Но воровство — это не работа.
Девчонка фыркнула.
— ЧАСАМИ отрабатывать ловкость рук. Или искусство невидимости. Залезть в карман к бюргеру так, чтобы этого не заметил не только он, но и окружающие. В идеале, сделать так, чтобы пропажи не заметили никогда.
— Это невозможно, — теперь мне захотелось спать. Вот хоть режь. — Если у тебя были, к примеру, дорогие часы, а потом осталось только воспоминание...
— Никаких воспоминаний, — тряхнула короткими вихрами Зорька. — Искусство заимствования заключается в том, чтобы... — она пошевелила в воздухе тонкими пальчиками. — Чтобы этих часов как бы не было вообще. Никогда. Смекаешь?
— Нет.
— Это магия.
— О. Тогда конечно.
— Всего один балл, никто не парится. Но чтобы овладеть ремеслом, нужны ГОДЫ. Так что — да, это работа. Причём, тяжелая.
— Но это всё равно воровство.
— А вот и нет. Магия должна принадлежать всем. Золото у жителей Заковии в крови. Запретив колдовать, у нас отняли даже её.
— Конечно, фигурально выражаясь, ты наверное права...
— Да причём здесь какие-то фигуры?..
Зорька мгновенно выхватила свой любимый ножик и не успел я вякнуть, как она надрезала себе палец. На подушечке выступила большая и яркая капля крови.
— Смотри! — она подняла палец повыше, подставив под свет фонаря.
Я наклонился.
Мне кажется, или я вижу золотые искры?.. Ну да, точно. И в глубине, и на поверхности капли сияли золотые песчинки.
Да нет. Не может быть. Это всё свет фонарей...
— Дай сюда нож.
Девчонка повиновалась.
Я надрезал собственный палец и тоже поднёс к свету... Моя кровь была темнее.
Золотых песчинок было гораздо меньше, но они были. Я видел их совершенно отчётливо.
— Если кровь высушить, то останется золотая пыль, — сказала Зорька. — Золото у нас в крови и в костях. Мы дышим золотой пылью.
— А это не вредно?
Девчонка усмехнулась.
— Учитель говорит, что магия обеспечивает сенсибилизацию. Он много путешествовал, и специально изучал этот вопрос. Люди Заковии не могут жить подолгу в других местах. Мы — заложники нашей благословенной родины.
Она выплюнула эти слова, как будто они жгли язык.
А я вспомнил Сигоньяка.
Он пытался вырваться. И чуть не загнулся, совершая попытку. Но...
Меня, например, увезли из страны во младенчестве. Возможно, преследуя именно такую цель: чтобы я стал независимым от притяжения золота.
А вот бабушка...
Никогда не задумывался, почему она умерла. Доктора сказали, порок сердца, я и не заморачивался. Но... В нём ли было дело?
К нам приближался отряд гвардейцев. Все они были в белоснежной форме с золотым кантом, и только высокие шнурованные ботинки — белые — выдавали, что это — рабочая одежда, а не парадка.
— Ты можешь сидеть тихо и не двигаться, и тогда они просто пройдут мимо, — сказала Зорька, едва шевеля губами. — Или можешь привлечь их внимание и сказать, кто ты такой.
— А что будет с тобой? — так же тихо, уголком рта, спросил я.
— Я тебе уже говорила. Ничего хорошего.
Я промолчал.
Златый Замок подождёт. Розарио с Крючкотворсом большие мальчики, и смогут о себе позаботиться. В крайнем случае, им поможет де Сигоньяк. А что касается Лилит...
Думаю, к моему возвращению все придворные будут есть у неё из рук и просить добавки.
А я хочу кое-в-чём разобраться.
Путешествуя по городу, я видел всё новые части головоломки под названием Заковия.
И противный звоночек в голове тренькал всё громче.
Я ОБЯЗАН познакомиться с этим её учителем, этим великим гуманистом, который посылает людей сбить королевский вертолёт и убить наследника трона.
И всё это, видите ли, потому что не хочет, чтобы продолжалась война...
И потом, мне не давал покоя новый кусочек пазла: золото и кровь. Кровь и Золотовы... Что-то крылось во всей этой истории, какая-то тайна.
Я должен непременно её разгадать. И тогда всё встанет на место.
Гвардейцы в нашу сторону даже не глянули.
Я аккуратно свернул платок, убрал в карман и посмотрел на Зорьку.
— Ну что? Идём к твоему Учителю?
Девчонка молча поднялась, поправила лямки рюкзачка и зашагала в противоположную от гвардейцев сторону.
Я закатил глаза. Ну что за манеры у ребёнка?.. А потом вскочил и припустил за ней.
Башня из серого гранита возвышалась в центре площади. Вблизи она производила не менее гнетущее впечатление, чем издалека.
Мрачные фронтоны, готические арки, каменные горгульи — те, кто построил это здание, явно пребывали в сумеречном состоянии души.
На фоне симпатичных бюргерских домиков с белыми стенами и яркими черепичными крышами, она выглядела настолько чужеродно, что так и хотелось стереть её резинкой.
— Башня Голода, — тихо поведала Зорька, когда мы остановились на краю площади. — В старые времена на её вершину помещали узников, которые сходили там с ума. Они могли наблюдать жизнь внизу, могли чуять вкусные запахи, но... спуститься уже не могли. Их крики слышал весь город.
— Да, ты уже говорила, — я постарался выглядеть как можно смелее. — Мило, мило...
— Но в последние двадцать лет башня стоит пустая, — продолжила экскурс в историю Зорька. — После того, как последний узник спрыгнул вниз.
— Ты же говорила, что его сбросили.
— Ему предоставили выбор: покончить всё одним махом, совершив короткий полёт, или сойти с ума от голода и тоски, сидя на неприступной площадке наверху.
— Какие добрые люди, — восхитился я. — Ну прямо светочи гуманизма.
Внезапно для меня открылась ещё одна грань моей милой, доброй и просвещенной семейки.
Я вспомнил глаза отца. А потом подумал: этот — мог. Спокойно стоять у окна своего кабинета и наблюдать, как летит к земле крошечная фигурка...
Понаблюдал — и пошел дальше, руководить страной.
Ну а я — не такой. Нет во мне должного холоднокровия, этого рептильего отношения к жизни.
Первым же указом прикажу снести к чёртовой бабушке это уродство, — пообещал я себе. Убрать обломки, вымести площадь и поставить на этом месте... ну не знаю, карусель, что-ли. Или кафе-мороженное.
Площадь была пуста.
Не цокали копытами единороги, развозя августейших хозяев по закрытым вечеринкам; не суетились лавочники, спеша продать залежалый товар со скидкой; не бегали мальчишки, гоняя консервные банки вместо футбольного мяча... И даже бродячие собаки обходили башню Голода стороной — ведь здесь нечем было поживиться.
— Значит, твой Учитель устроил себе лежбище прямо в башне, — заметил я, когда мы с Зорькой бесшумно, как две призрачные тени, скользили по гладким камням площади. — Умно.
"Кошачья головка", вот как называются такие камни, — вспомнил я отрывок из некогда прочитанной книги. — Круглые, и как раз укладываются в руку... Самое доступное оружие пролетариата. Которому, как известно, нечего терять, кроме своих цепей.
Вход в башню был заколочен.
Зорька прошла мимо, даже не повернув головы в сторону дверей, широких, двустворчатых, усеянных тяжелыми заклёпками.
Эта башня — родная сестрица Башни Орловского в Лимбе, — сообразил я. — Наверное, в каждом измерении найдётся нечто подобное: Маяк в Сан-Инферно, Башня Орловского в Лимбе, Бурж Халифа в Дубае...
Люди определённого склада всегда стремились селиться повыше. Как стервятники — с высоты удобнее высматривать жертвы.
Зорька тем временем нажала какой-то неприметный рычаг и в стене образовалась узкая, едва протиснуться, бойница.
Как мышь, ввинтилась она в эту дыру, а я застыл.
Это напомнило мне переход через портал. А оказаться, вот прямо сейчас, где-нибудь за тридевять земель — я был не готов.
— Ну что ты телишься? — в проёме показалась недовольная физиономия девчонки. — Шевели булками, пока никто тебя не заметил.
Я решился.
— Как ты разговариваешь с особой королевской крови? — проход был узким, как покрытая паутиной кишка. И пахло в нём соответственно.
— Как умею, так и разговариваю, — буркнула Зорька.
— А я-то хотел взять тебя в замок, и сделать фрейлиной при королеве...
Меня вдруг прижало к холодной и влажной стенке.
Несмотря на субтильное телосложение, Зорька была довольно крепкой девочкой.
— Ты что, женат?
— Люцифер миловал.
— Тогда... — она резко опустила руки. — Тогда что ты мне голову морочишь?
— Просто пошутил.
— Не делай так больше. У тебя не получается.
— А некоторые считают меня довольно остроумным.
— Они врут.
Я обиделся. Нет, правда. Многие девушки смеялись над моими шутками. И никто их не заставлял...
Внутри башни было темно, хоть глаз коли.
Пару раз я споткнулся, ударившись о нечто твёрдое и угловатое. Воображение услужливо подсовывало яркие образы "железных дев" и других разнообразных дыб.
Но потом Зорька взяла меня за руку и жить стало легче.
Судя по ощущениям, в конце концов мы оказались к крошечной комнатке — эхо от дыхания возвращалось сразу, и от этого казалось, что кто-то шумно дышит прямо за спиной...
А потом комната дрогнула и поехала вниз.
— Это что, лифт? — я был удивлён до глубины души.
— А ты думал, мы тут пещерные жители? — огрызнулась Зорька.
— Да ничего я не думал, — я тоже разозлился. Стукнуть девчонку религия не позволяла. Но терпеть её вызывающий тон реально поднадоело. — Просто удивился. Думал, придётся взбираться по лестнице на вершину башни...
— Учитель не любит высоты, — тихо, и как бы примиряюще заметила Зорька. — Выше первого этажа никогда не поднимается.
Двери лифта открылись.
Я зажмурился от яркого света.
Когда глаза привыкли, оказалось, что помещение освещено летучими светящимися шариками размером с теннисный.
Они парили в воздухе совершенно свободно, наполняя обширное пространство таинственными тенями и яркими бликами.
В глубине зала, за массивным письменным столом, сидел человек и читал книгу.
Один из шариков, с зеленоватым отливом, парил прямо над страницами, но лицо человека оставалось в тени.
Это библиотека, — я оглядел бесконечные ряды полок, уходящие вдаль, туда, где не было ни одного светящегося шарика.
Кое-где к полкам были приставлены стремянки — ну знаете, такие, которые передвигаются на колёсиках.
Пол был покрыт толстым ковром, скрадывающим все звуки, в воздухе витал запах мастики и почему-то озона.
— Уютненько тут у вас, — человек на наше появление никак не реагировал, и я решил начать светскую беседу самостоятельно. — Тепло, тихо и мухи не кусают...
— А вас часто кусали мухи? — человек отвлёкся от фолианта и поднял голову, укрытую толстым и глубоким капюшоном. Ни дать ни взять — Император из Звёздных войн...
— Это фигура речи.
Кресло, в котором сидел человек, было единственным в комнате.
Я сделал пару шагов по направлению к столу и почувствовал, как упёрся в какую-то преграду.
Ничего "такого" я не видел — ни стекла, ни каких-то перил или ограждения. Но двигаться не мог. Как пресловутая муха в капле мёда.
— Зачем ты его привела? — резко спросил капюшон, обращаясь к Зорьке. Девчонка стояла за моим правым плечом, и лишь тихонько посапывала.
— Ты должен его выслушать, — она вышла вперёд.
Неосознанным, как я подозреваю, жестом, Зорька словно бы защищала меня.
— У тебя был приказ, — продолжил капюшон нелицеприятным тоном. — Тебе всего-навсего нужно было его выполнить. Но ты, как всегда, поступила по-своему. Ты подвела меня. Нас. А теперь уходи. Я подумаю, что с тобой делать, позже.
— Ну и уйду, — запальчиво прошипела девчонка. — Можешь делать со мной всё, что хочешь. Но... поговори с этим принцем. Он не такой, как другие. Честное слово!
— Нам не о чём говорить, — коротко заметил человек из тени.
— А вот и есть! — радует, что не только со мной она говорит, как со слабоумным. — Ты сам меня учил: два разумных человека ВСЕГДА могут договориться.
— Ключевое слово здесь "ЧЕЛОВЕК", девочка, — парировал незнакомец. — А это — Золотов. Они — не люди. Они — грязь, которая отравляет нашу страну.
Я закашлялся.
Святой Люцифер! Везде одно и то же...
Есть правящая верхушка, которая думает, что стоит выше всяких законов, Божьих и человеческих.
А есть все остальные. И вот в среде этих "остальных" начинает расти оппозиция. Потом она собирается в ячейки, свергает существующее правительство...
А затем САМА начинает думать, что стоит выше других. И имеет ПРАВО.
История Спартака ничему не учит. Она просто повторяется, снова и снова.
— Может, позволите сказать мне? — спросил я, прочистив как следует горло.
— В этом нет необходимости, — отрезал человек из тени. — Ты — зло. А зло должно быть истреблено.
Он поднял руку...
И было в этом жесте что-то окончательное, такое, что заставило меня схватить Зорьку и отбросить в сторону.
В меня полетело нечто невидимое, но от этого не менее неприятное.
Я поймал его инстинктивно, попутно размышляя: ну и глупо же я выгляжу со стороны, комкая в ладонях пустоту...
Однако воздух не был пустым. Ладони мои кололо, словно я комкал шар из канцелярских кнопок.
Собрав все кнопки в кучку, я небрежно отбросил их себе за спину, и повернулся к человеку из тени.
— Знаешь, нам и вправду нужно поговорить, — сказал я так убедительно, как только мог.
— Ты отбросил девчонку с пути Смертного шара, — удивлённо, словно Архимед, который только что открыл вытеснение воды из ванны, проговорил капюшон.
— А что, у вас принято по-другому?
Честно говоря, его поступок выбил меня из равновесия. Основную работу, правда, проделала Зорька, всю дорогу подкалывая меня и подзуживая.
Но этот "Смертный" шар был последней каплей.
— Ты же — Максимилиан Золотов, — удивлённо произнёс капюшон.
— Ага. Злой, эгоистичный ублюдок, который кушает маленьких девочек на завтрак, — буркнул я, помогая Зорьке подняться и отряхнуть курточку. — Может, стоит начать знакомство заново?