Там, где папа ловил черепах - читать бесплатно онлайн полную версию книги автора Марина Эрастовна Гельви (Судиться? О нет!) #44

Судиться? О нет!

Прошло немного времени, и тетя Адель вошла однажды к нам необычайно печальная. Оказывается, Лева очень много ест. И кроме того, ему тесно. Он возмущен: если дом действительно наш, то почему здесь живут квартиранты? Разогнать их всех надо и жить просторно.

Тетя Адель готовит ему две сковороды: с картошкой и яйцами или же с кашей и колбасой. Другие блюда у нее не получаются. И ей не хочется готовит. Говорит: целых два часа варить обед, а потом он исчезает в желудках за две минуты, ведь обидно, правда?

Съедает Лева две сковороды и все равно голоден. Через час опять ищет, чего бы поесть. Тетя Адель в отчаянье. Она сказала, что отныне вычеркнет из своей памяти даже имя Арчила Давидовича, она торжественно объявила в день приезда Левы, что теперь посвятит всю свою оставшуюся жизнь только детям. Но от этого никак не улучшилось положение, меню на каждый день осталось то же самое с той лишь разницей, что теперь вместо одной сковороды тетя приготавливает три. И при этом еще должна управляться в галерейке бесшумно — Лева не любит, когда ему мешают сосредоточиваться. В Харькове у него была отдельная комната, а здесь он чувствует себя как на вокзале.

Но удивительное дело: несмотря на такие тяжелые условия, он сразу стал учиться в новой школе на «отлично». И в шахматном турнире занял первое место по школе, и на олимпиаде его работа по математике оказалась в числе лучших в районе.

Тетя Адель сокрушалась: и такому ребенку приходится учить уроки на крошечном расшатанном столе. А Люся и вовсе делает домашние задания сидя на тахте и держа тетради на коленях.

После небольшого совещания наша семья решила поговорить с бабкой Фросей. Ведь дядя Платон получил квартиру в Гяндже. В чем же дело? Пусть бабка Фрося тоже переезжает туда.

Мы пригласили бабку Фросю в галерею. Сели за. стол, положили на клеенку дрожащие от волнения руки.

— В 1022 году, — вежливо начал, страшно волнуясь дядя, — моя мать Мари Карловна разрешила вам переселиться из теперешней квартиры Дарьи Петровны в дом, поскольку квартирант, проживавший в вашей теперешней квартире, съехал, а во флигеле была сырость, и это очень вредило здоровью вашей бедной невестки. Вы, конечно, также помните, что разрешила моя мать переселиться безвозмездно.

— Ну и что? — насторожилась бабка Фрося.

— Она пошла вам навстречу, не правда ли? Вам нужна была лучшая комната, и она…

— Понятно, понятно, ну и что?

— А теперь ваш сын получил квартиру в Гяндже, и вам фактически не нужна эта квартира.

— Не была бы нужна, не сидела бы я тут дура дурой.

— Вот именно. Так не кажется ли вам, что с вашей стороны было бы весьма честным отдать нам эту квартиру, если хотите, то не безвозмездно. Мы можем немного приплатить и дать вам приличную мебель. У нас есть два персидских ковра, дубовый, сделанный на заказ столовый гарнитур, трюмо старинной работы…

— Ничего не хочу, — бабка Фрося встала, собираясь уходить, — мои вернутся. Что им в Гяндже делать? Здесь и магазинах любой продукт есть, мануфактура появилась: давеча на Советской маркизет давали, правда, очередь была — смертоубийство.

— А может, вы все же подумаете?

— Да что я, малахольная, что ли?

Она ушла. Дядя Эмиль сразу заявил, что с этого момента он больше ни одного гвоздя не забьет и на крышу ни за что не полезет. С него достаточно.

Тетя Адель, бледная, огорченная, повторяла, что ненавидит частную собственность.

— Удивительные вы люди, — сказала мама, — говорите, говорите… Надо что-то делать, а не языком молоть.

— Правильно, Анна Павловна, правильно!

— Но мы не знаем законов.

— Мы еще не ввелись в наследство!

— Надо пойти к нотариусу.

— Совершенно верно. Пойдемте и все разузнаем.

— Всем нам будет лучше, поверьте, всем!

— Господи! Неужели мы когда-нибудь избавимся от этого проклятого дома?

Распалив себя такими разговорами, Мы не побежали в тот же час к нотариусу только потому, что нужно было дождаться папу. Он приехал. Пересказали ему разговор с бабкой Фросей. Папа возмутился, но не очень. Все его мысли были заняты урекскими делами. Тогда мама стала тормошить его, слегка угрожая, как всегда в таких случаях, и он дал согласие. Но неожиданно занемог дядя. В минуты волнений с ним случалось такое. И вместо него, надев свое сатиновое платье в горошек, пошла к нотариусу тетя Тамара. И я пошла. Я любила участвовать в таких «походах», кроме того, было очень интересно, чем же все закончится.

В нашем Ленинском районе была нотариальная контора, но мы решили пойти на Плехановский проспект. Тетя Тамара, уверенная, что в центре города более квалифицированные юристы, настояла на этом.

Сели в полном составе в трамвай, поехали. Один человек сказал, что нотариальная контора находится рядом с кинотеатром «Ударник».

Искали долго. При этом мой отец и мои тетки почему-то старались убедить друг друга в том, что ни один из них совершенно не интересовался прежде ни местонахождением конторы, ни своими правами на долю наследства.

— Тут где-то я, по-моему, когда-то видела, вывеску, во всяком случае, твердо помню какую-то мраморную доску, — проговорила тетя Адель.

— А? — стараясь придать голосу полную незаинтересованность, добродушно отозвалась тетя Тамара.

— Если зрительная память не изменяет мне, — сказал папа, — эта контора, по-моему, в другом квартале…

Мы ходили друг за другом цепочкой, шаг в шаг, наталкиваясь на прохожих и сразу же извиняясь, все одинаково растерянной походкой. Наконец какой-то прохожий посоветовал зайти в суд. Там встретилась женщина с папкой бумаг. Спросила, что нам нужно.

Мои тетки посмотрели на папу, папа, кашлянув, сказал:

— Мы, видите ли, наверно, не по адресу. Нам нужна консультация…

— Могу, — с готовностью сказала женщина, — я адвокат.

— Наверно, это будет стоить очень дорого, — шепнула мне тетя Адель, оглядев полную, хорошо одетую женщину.

— Нет, нет! — запротестовал между тем папа, — Вы думаете, мы судиться? Вы нас не так поняли! Нам нужна юридическая консультация!

Тогда женщина, ухватив за рукав проходившего мимо маленького человечка, быстро сказала:

— Проконсультируй.

Человек обшарил нас взглядом и, следуя дальше, бросил через плечо:

— За мной.

Мы покорно пошли. Темный, душный коридор. У высоких закрытых дверей женщины в слезах. Группы мужчин с мрачными, озабоченными лицами.

— За мной, за мной, — ‘уверенно повторял наш ведущий.

Я шла и читала на дверях таблички: «Судебный заседатель», «Пом. суд. зас.»…

— Ничего из этого не получится, — прошептала тетя Адель.

— Как страшно в суде, — прошептала тетя Тамара.

Человек завел нас в огромную пустую комнату для заседаний.

— В чем дело?

Еще на улице мы договорились задать два вопроса. Первый — как войти в права наследства, и второй — как продать дом.

— Кто начнет? — сделавшись вдруг деловитой, смело спросила тетя Адель.

— Говори ты, — сказал в тон ей папа.

— Нет, почему же? — честным тоном возразила она. — Ты имеешь такие же права, Тамара тоже.

— Неважно, кто начнет, — вышла из положения тет Тамара и, непривычная к подобным выступлениям, стала путаться в словах, — я лишь хочу сказать, что… Если кто-нибудь из нас скажет неверно, я не говорю — неправду, потому что все мы люди честные и сомневаться в этом… Ха, ха, — усмехнулась неуверенно, — тогда пусть вмешается другой и поправит. По-моему, никто не обидится, но правда ли?

Не знаю, понял ли ее адвокат, но тетя Адель прекрасно поняла и, выйдя из внезапно нахлынувшей на нее задумчивости, встрепенулась:

— Конечно, конечно!

Наш адвокат в шляпе, лицо с кулачок, все в крупных выразительных морщинках. Глаза — щелки, губы толстые, вывернутые.

— Ну? — сказал серьезно.

Тетя Адель, волнуясь, вытерла пыль со спинки впереди стоявшего стула. Папа кашлянул, сказал:

— Начну я. Так вот. У нас была мама. — Он с сомненьем посмотрел на адвоката: понял ли тот? — У меня, у нее, — папа указал пальцем на тетю Адель, — и у ее мужа, — папа указал на тетю Тамару. Она почему-то покраснела. — Еще у нас есть сестра, в Харькове. Но она отказалась от наследства.

— Дальше, — сказал адвокат и поерзал на стуле.

— И вот, — заключил папа, — наша мама, естественно, оставила свой дом нам. Мы хотим войти в наследство. И потом продать дом. Но мы не знаем законов и вот пришли все узнать.

Адвокат весь скривился, на лице его зашевелились, собираясь в пучки, морщины: пучок на лбу, пучок на носу, по пучку на каждой щеке. Потом все смешалось, и морщины снова разбежались по местам.

— В доме кто живет? — спросил скороговоркой. Сделал он это, не открывая уголков рта, только пошевелив губами.

— Мы! — И тетя Тамара стала жалостливо разглядывать его лицо. Я тоже никогда не видела такой мимики.

— А собственно, в чем загвоздка? — пробормотал адвокат.

— Мы хотим узнать, — сказала тетя Адель, — можно ли нам войти в наследство или ужо поздно?

— Что поздно?

— Может быть, дом уже не наш? Наша мама скончалась в Марте 1934 года…

— Мы столько лет не переоформляли дом на себя…

Адвокат понял, скупо улыбнулся, напряженно пожевал губами, и опять по лицу его забегали и собрались в пучки морщинки. Мы не сводили с него глаз.

— Мда-а-а, — произнес он, оценивающе нас разглядывая, — это, конечно, осложняет дело. Вот что: поручите дело мне. Я проверну.

— А что там проворачивать? — удивился и даже развеселился папа. — Если закон разрешает, мы войдем в наследство, если нет, то нет. Вы только нам скажите: закон на нашей стороне?

— Да, но переоформление…

— Ах да, переоформление.

— Во сколько это обойдется? — прямо спросила тетя Адель, сразу забыв о мимике адвоката.

— Рублей в сто пятьдесят.

— Да?

— А мы думали, это будет стоить тысячу рублей!

— Дарья Петровна так сказала, — уточнила я.

— Какая тысяча?

— Наша квартирантка сказала…

— Мммм! Словом, я устрою, — адвокат встал, посмотрел в окно, — принесите документы, сегодня же.

— Так сразу?

— Да.

— У меня нет сегодня пятидесяти рублей, — сказала тетя Адель.

— Почему пятидесяти? Я же сказал: сто пятьдесят!

— Вы не поняли мою сестру, — поторопился успокоить папа.

— Ну хорошо, хорошо, — перебил адвокат, — за мной!

Он вскочил, побежал по какой-то боковой лестнице.

Мы еле поспевали за ним. Выскочили во двор, в глубине двора была та самая нотариальная контора, которую мы так долго и безуспешно искали.

— Вот введет сейчас всех нас в наследство, — хохотнула с опаской тетя Адель.

— Да, смеешься, — тетя Тамара расстроилась. — Эмилю это счастье тоже не нужно. Ведь тогда квартиранты на законном основании будут требовать ремонта…

— О боже мой!

Адвокат закатился в контору, мы следом. Внутри она была такой же обшарпанной, как и снаружи: облупленная штукатурка, затоптанные грязью полы.

Обегав всех сотрудников — они, как птицы, сидели, нахохлившись, каждый за отдельным столом, — адвокат снова вывел нас во двор:

— Несите документы, сейчас же!

— А мы далеко живем и…

— Сейчас же! Я вас быстро введу в наследство. За срочность, конечно, отдельная плата. Купчая есть?

— А? — мы переглянулись. — Не знаем. Наверно, у Эмиля…

— А тогда придется доказывать свое право через суд. Я сейчас, — адвокат убежал в контору.

Мои тетки округлили глаза: судиться?.. О нет! Да в нашей семье никто никогда не судился! Еще в начале века в Кутаиси Эмиль Людвигович одолжил одному приятелю-князю одиннадцать тысяч золотом. Это было все, что он накопил к тому времени. Одолжил без расписки. Неудобно было брать ее у друга. Но вскоре предприятие князя лопнуло, и деньги эти пропали. Но разве судился с ним Эмиль Людвигович? Нет. Он просто стал ждать. Князь дал слово, что вернет деньги, и сам верил в это и, возможно, если бы не революция…

— А нельзя без суда? — повернулся к нам папа.

— Да, действительно!

Я поняла, что моим теткам нужно было оправдание, чтобы притормозить это дело, и они нашли его.

— Эрнест, надо это обдумать.

— И почему он так форсирует дело?

— Очень подозрительно.

— Да, да!

И, не сговариваясь, мы быстро пересекли двор, выскочили на улицу.

— Это ужасно, — громко и освобожденно рассмеялась, тетя Адель.

Никто не спросил ее, что ужасно и почему ужасно. — Быстро дошли до вокзальной площади, весело вспоминая, как забавно гримасничал адвокат. А как сели в свой трамвайчик и поехали, нас охватила такая радость, будто вырвались из тюрьмы, в которую чуть было не попали из-за своей глупости.

Когда радость несколько поутихла и испуг, охвативший нас во дворе нотариальной конторы, прошел, тетя Адель написала в Москву подробное, с большими отступлениями письмо, так, мол, и так, дорогая Нана, чуть было не попали под суд, но, к счастью, вовремя одумались. Много места в этом послании было уделено описанию мимики адвоката, а в конце тетя приписала о тесноте и о Леве, который постоянно нервничает, по, несмотря на это, учится, бедненький, на «отлично».

Через неделю пришла телеграмма: «Присылай Люсьену и Москву. Учебный год окончит здесь».

Это звучало как приказ. И тетя, безумно сожалея о своей откровенности, мгновенно подчинилась.

Люся радовалась — она никогда не бывала в Москве — и потому бегала, рассказывала всем, как она поедет туда и увидит в мавзолее Ленина.

Люся уезжает. Ее везет в своем служебном купе мать Нодара — проводница московского поезда. Нодари десять раз приходил — торопил Люсю, чтобы не опоздала. Он очень гордился, что его семья может сослужить службу нашей семье. И еще мне казалось: он немного грустил. Но, повторяю, может, это мне только так показалось.

Люся сияла, как именинница. Заметив мою печаль, попробовала утешить:

— Посмотрю в мавзолее Ленина и… может, вернусь. Мама говорит, что Нана еще своеобразнее Левы.

— Ой, хоть бы Нана была очень, очень своеобразной.

Но пожелание не сбылось. Люся не вернулась и написала мне через месяц одно коротенькое письмо. О том, что ее новая школа замечательная и необыкновенно просторная, а в доме, на одной с ними лестничной площадке, живет мальчик грузин, он похож на Нодари и очень ей правится. Между прочим, его тоже зовут Нодаром, как удивительно, правда? В письме было несколько слов о погоде, о новых тапочках, а о Нане ни звука, будто ее не существовало на свете.

Я скучала по сестренке. В первое время думала, что жить без нее не смогу. Но потом постепенно привыкла к одиночеству в доме, Лева не заменил мне Люсю. Он стал учиться в Грма-Геле, там, где учились Ламара, Отари, Федька и Гертруда — мои прежние «враги» и друзья, и после уроков всегда задерживался в школе — в шахматном клубе или в математическом кружке. А когда возвращался, заваливался спать, спал удивительно долго — до самого вечера. Потом садился за уроки и готовил их до двух трех часов ночи. В доме считали, что это ненормально, это распущенность и баловство — спать так много и не вовремя. Тетя Адель старалась оправдать сына: «Он, бедненький, не может прийти в себя после спартанской жизни в Харькове». Но Лева учился на круглые пятерки.

— Вот видишь, значит, можешь, — сказала ему моя мама, — а чего же ты в Харькове дурака валял?

— Вы, тетя Анна, выбирайте выражения, — сразу обиделся он.

— Ах эти интеллигентские фигли-мигли! Потому ты и не учился там.

— Я не учился потому, что не хотел.

— А здесь сразу захотел.

— Да. Потому что я сплю, сколько хочу и когда хочу. Я сам собой распоряжаюсь. меня, например, приглашает в Бакуриани товарищ походить на лыжах, и я поеду.

— А деньги где?

— Но тант Виолетта прислала!

— Тант Виолетта прислала на еду. А не для катанья на лыжах.

— Это не катанье, это спорт. И… я так хочу.

— Мало ли кто чего хочет? Я, может, на луну лететь хочу.

— Вы? — крайне удивился Лева.

— Да, я. Что, трудно предположить во мне такое желание?

— Откровенно говоря, да.

— А вот представь себе, хочу полететь.

— Ну и… Пожалуйста!

— Спасибо за разрешение. Только, если бы все мы делали все, что хотим…

— Был бы коммунизм.