Тарзан - приёмыш обезьяны

С «С» начинается стрелок

Как все это было удивительно! Тарзан пришел в такое возбуждение, что чуть было не выдал своего присутствия. Но на поляне перед его глазами происходило нечто совсем новое и невиданное.

Вепрь бросился вперед, и тогда черный человек спустил маленькую отравленную стрелу. И Тарзан увидел, как она полетела с быстротой молнии и вонзилась в щетинистую шею вепря. Едва стрела была спущена с тетивы, как Кулонга положил на нее вторую, но выстрелить не успел, ибо вепрь стремительно бросился на него. Тогда чернокожий перескочил через зверя одним прыжком, с неимоверной быстротой всадил в спину Хорте вторую стрелу и почти мгновенно забрался на дерево.

Хорта повернулся, чтобы вновь обрушиться на врага, сделал несколько неуверенных шагов, словно удивившись чему-то, покачнулся и упал на бок. Несколько мгновений мышцы его еще судорожно сокращались, но вскоре он затих.

Кулонга слез с дерева. Ножом, висевшим у него на боку, он вырезал из тела вепря несколько больших кусков. Он ловко и быстро развел огонь посреди тропы и стал жарить и есть это мясо. Остальную часть вепря он оставил там, где она лежала.

Тарзан очень заинтересовался всем виденным. Желание убить яростно пылало в его груди, но желание научиться кое-чему новому было еще сильнее. Он решил выследить это дикое существо и узнать, откуда оно явилось. Убить же его он решил когда-нибудь потом, когда лук и смертоносные стрелы будут отложены в сторону.

Закончив свою еду, Кулонга исчез за ближайшим поворотом тропы, а Тарзан спокойно спустился на землю. Своим ножом он тоже отрезал несколько кусков мяса от туши Хорта, но не стал их жарить. Тарзан видал огонь и прежде, когда Ара, т. е. молния, сжигала какое-нибудь большое дерево. И все же для него было непостижимо, чтобы житель джунглей мог сам добывать красно-желтые острые клыки, пожирающие деревья и ничего не оставляющие после себя, кроме тонкой пыли. А для чего черный воин испортил свое восхитительное кушанье, отдав его в зубы огню, — было уже совершенно непонятно Тарзану. Быть может, Ара была союзницей стрелка, и он делил с нею пищу? Уж конечно он, Тарзан, никогда не испортит так глупо хорошее мясо. Поэтому он поел попросту и без затей сырого кабана. Оставшуюся же часть туши зарыл близ тропы так, чтобы можно было ее найти после своего возвращения.

Вдоволь наевшись, лорд Грэйсток вытер жирные пальцы о бедра и снова отправился по следам Кулонги, сына вождя Мбонги. В это же самое время в далеком Лондоне другой лорд Грэйсток, младший брат Тарзана, отослал обратно клубному повару поданные ему котлеты, заявив, что они недожарены. А потом, окончив обед, окунул пальцы в серебряный сосуд, наполненный душистой водой, и вытер их куском белоснежного камчатного полотна.

Весь день выслеживал Тарзан Кулонгу, летая над ним по веткам, словно злой дух лесов. Еще два раза видел он, как Кулонга метал стрелы: один раз в Данго, гиену, а другой раз в мартышку Ману. В обоих случаях животное умирало почти мгновенно. Яд Кулонги, очевидно, был свеж и очень силен. Тарзан много думал об этом изумительном способе убийства и был очень осторожен, следуя за чернокожим воином в безопасном расстоянии. Он понимал, что маленький укол стрелы не мог сам по себе так быстро убивать. Лесные звери выходили из сражений со своими врагами истерзанными, изгрызенными в кровь самым страшным образом — и, тем не менее, часто выживали. Нет, в этих маленьких деревянных щепочках крылось что-то таинственное. Недаром же одной царапиной они могли причинить смерть. Тарзан должен узнать, в чем тут дело.

В ту ночь Кулонга опять спал в разветвлении большого дерева. А высоко над ним притаился Тарзан.

Когда Кулонга проснулся, то увидел, что его лук и стрелы исчезли. Черный воин был взбешен и испуган. Пожалуй, все-таки больше испуган. Он обыскал землю под деревом, осмотрел все ветки, но нигде не нашел и следа ни лука, ни стрел, ни таинственного ночного грабителя.

Панический страх охватил Кулонгу. Он был безоружен! Ведь он оставил свое копье в теле Калы. А теперь, когда лук и стрелы пропали, он был совсем беззащитен. У него оставался лишь нож. Его единственная надежда на спасение — как можно скорее добраться до селения Мбонги. Он был уверен, что поселок недалеко, и побежал по дороге.

Из густой непроницаемой листвы на расстоянии нескольких ярдов от него показался Тарзан и спокойно понесся по ветвям следом.

Лук и стрелы Кулонги были надежно привязаны им к вершине гигантского дерева. У его подножия Тарзан срезал острым ножом полосу коры, а повыше надломил ветку. Это были отметки, которыми он обозначал те места, где у него хранились какие-либо запасы.

Кулонга продолжал свое путешествие, а Тарзан все ближе и ближе подбирался к нему, пока не оказался почти над головой чернокожего. Он держал наготове в правой руке сложенную кольцом веревку. Тарзан только потому откладывал этот момент, что ему очень хотелось выследить, куда направляется черный воин, и вскоре он был вознагражден за терпение: перед ним внезапно открылась большая поляна, на которой виднелось множество странных логовищ. Лес кончился, и между джунглями и поселком тянулись около двухсот ярдов обработанного поля. Теперь пришла пора действовать быстро, иначе добыча могла ускользнуть.

И когда Кулонга вышел на простор из лесной чаши к самой кромке полей Мбонги, тонкие извилистые круги веревки полетели на него с нижней ветки могучего дерева. И прежде, чем сын вождя успел сделать несколько шагов, петля стянула ему шею. Тарзан так сильно дернул аркан, что крики испуга были мгновенно задушены в горле Кулонги. Быстро перебирая руками веревку, Тарзан подтащил отчаянно упиравшегося чернокожего и подвесил на сук. Затем он взобрался повыше и втащил все еще бившуюся жертву в густой шатер листвы. Он крепко привязал веревку, спустился и всадил свой охотничий нож в сердце Кулонги. Кала была отомщена.

Тарзан тщательно осмотрел чернокожего. Никогда еще не видел он человеческого существа. Нож с ножнами и поясом немедленно привлекли его внимание, и Тарзан забрал их себе. Медный обруч тоже понравился ему, и он надел его себе на ногу. Затем он пришел в восхищение от татуировки на груди и на лбу дикаря, полюбовался на остро отточенные зубы, осмотрел и присвоил себе головной убор из перьев. Затем Тарзан решил пообедать, так как он был голоден, а здесь имелось мясо — мясо убитой им жертвы. Этика джунглей позволила ему есть это мясо.

Можем ли мы судить его? И какое мерило могли бы мы приложить к этому человеку-обезьяне с наружностью и мозгом английского джентльмена и с воспитанием дикого зверя?

У него даже не мелькнула мысль — съесть Тублата, которого он ненавидел и убил в честном бою. Это было для него так же возмутительно, как людоедство для нас. Но кто был ему Кулонга? Почему его нельзя было съесть так же спокойно, как вепря Хорту или оленя Бару? В глазах Тарзана он был просто одним из тех бесчисленных диких существ, которые нападали друг на друга для удовлетворения голода.

Но какое-то странное сомнение внезапно остановило Тарзана. Может быть, благодаря своим книгам он понял, что перед ним человек? Может быть, он догадался, что «стрелок» тоже человек? Едят ли люди людей? Этого он не знал. Чем же объяснялось его колебание? Он сделал усилие над собой, желая отрезать мясо Кулонги, но им овладел внезапный приступ тошноты. Тарзан не понимал, что с ним. Он знал только, что он не в состоянии попробовать мяса черного человека. Наследственный инстинкт, воспитанный веками, овладел его нетронутым умом и уберег Тарзана от нарушения того всемирного закона, о самом существовании которого он не знал ничего.

Он быстро спустил тело Кулонги на землю, снял с него петлю и вновь взобрался на дерево.