Тарзан - приёмыш обезьяны

Обезьяний царь

Тарзан еще засветло добрался до своего племени, хотя и останавливался по дороге, чтобы съесть остатки закопанного дикого вепря и снять лук и стрелы Кулонги с вершины, на которой он их запрятал. Тяжело нагруженный, спрыгнул он с дерева посреди племени Керчака. Гордо выпятив грудь, принялся он за рассказ о славных своих приключениях и долго хвастался своею добычей.

Керчак, ворча, отвернулся: он завидовал этому странному члену племени. Его маленький злой мозг давно искал какой-нибудь предлог, чтобы излить на Тарзане свою ненависть.

На следующее утро при первых лучах зари Тарзан принялся упражняться в стрельбе из лука. Сначала он давал почти сплошные промахи, но постепенно научился направлять маленькие стрелы как следует. Не прошло и месяца, как он уже метко стрелял. Но успехи обошлись ему дорого: он извел почти весь запас стрел.

Племя Керчака продолжало кочевать вдоль берега моря, так как охота здесь была хороша, и Тарзан чередовал свои упражнения в стрельбе с чтением имевшихся в отцовской хижине книг.

Однажды молодой английский лорд нашел в хижине запрятанную в глубине одного из ящиков металлическую шкатулку. Ключ был в замке, и после недолгого обследования Тарзану удалось успешно раскрыть это хранилище. В нем он нашел поблекшую фотографию гладко выбритого молодого человека, осыпанный бриллиантами золотой медальон на короткой золотой цепочке, несколько писем и маленькую книжку. Тарзан рассмотрел все это очень внимательно.

Ему больше всего понравилась фотография, потому что глаза молодого человека улыбались, а лицо было открытое и приятное. Ему, конечно, и в голову не приходило, что это его отец.

Медальон тоже понравился ему. Тарзан немедленно повесил его себе на шею, в подражание украшениям, которые он видел у черных людей. Сверкающие камни странно блестели на его гладкой смуглой коже.

Содержания писем он так и не смог разобрать, потому что почти не знал рукописных букв. Он положил их назад в шкатулку вместе с фотографией и обратил свое внимание на книжку.

Она была сплошь исписана тонким почерком, и хотя маленькие букашки были ему знакомы, их сочетания казались ему странными и совершенно непонятными. Тарзан давно уже научился пользоваться словарем и хотел применить его, но, к его огорчению, словарь оказался тут бесполезным. Во всей книге он не нашел ни одного понятного ему слова и спрятал ее обратно в металлический ларец, отложив разгадку тайны.

Бедный обезьяний приемыш! Если бы только он знал, что маленькая книжечка заключала в своем крепком переплете из тюленьей кожи ключ к его происхождению и ответ на всю загадку его странной жизни! Это был дневник Джона Клейтона, лорда Грэйстока, написанный по-французски.

Тарзан поставил шкатулку в шкаф, но с той поры уже не забывал милого и мужественного лица своего отца и затаил в памяти твердое решение разгадать тайну странных слов, начертанных в маленькой черной книжке.

Сейчас же перед ним стояла важная и неотложная задача. Весь запас стрел кончился, и предстояло возобновить его, сделав набег на поселок черных людей.

На следующий день рано утром он отправился в путь и еще до полудня очутился у деревни чернокожих. Как в прошлый раз, он влез на то же большое дерево и увидел женщин, работавших ка полях и перед хижинами; и опять, как тогда, прямо под ним на костре бурлил котелок с ядом.

Несколько часов пролежал на ветке Тарзан, выжидая удобный момент, чтобы захватить стрелы. Улица была все время полна народу. День уже угасал, а Тарзан все еще лежал, притаившись над головою ничего не подозревавшей женщины, которая хлопотала у котла.

С полей вернулись работницы. Охотники потянулись из леса, и, когда все вошли в палисад, ворота были накрепко заперты. По всей деревне зажглись костры и забурлили котелки. Перед каждой хижиной женщины варили похлебку, и у всех в руках были видны лепешки из маниоки и проса.

Неожиданно с лесной опушки послышался окрик, Тарзан вгляделся. Возвращался отряд запоздавших охотников. Они тащили за собой какое-то сопротивлявшееся животное. Ворота распахнулись, чтобы впустить их. Рассмотрев жертву охоты, чернокожий народ Мбонги испустил неистовый крик радости: это был человек.

Когда пленника, все еще сопротивляющегося, потащили по улице, женщины и дети набросились на него с палками и камнями. И Тарзан, молодой дикий зверь джунглей, удивился жестокости животных своей породы. Из всех обитателей джунглей один только леопард Шита мучил свою добычу. Этика всех других тварей предписывала быструю и милосердную смерть.

Тарзан из своих книг извлек лишь отрывочные и скудные сведения об образе жизни человеческих существ. Когда он гнался в лесу за Кулонгой, то думал, что его след приведет или к городу странных домов на колесах — домов, пускавших клубы черного дыма из большого дерева, воткнутого в крышу одного из них, или к морю, покрытому большими плавучими зданиями, которые, как он знал, назывались различно: судами, парусниками, пароходами и барками. Поэтому он был очень разочарован жалким тростниковым поселком, ютящимся в его родных джунглях, в котором не видно было ни одного дома даже такой величины, как его собственная хижина на далеком берегу. Тарзан убедился, что народ этот еще более злой, чем его обезьяны, и жестокий, как сама Сабор, и он перестал относиться с прежним уважением к своей породе.

Между тем чернокожие привязали пойманную жертву к большому столбу, напротив хижины Мбонги, и воины, потрясая копьями и ножами, образовали вокруг пляшущий и поющий хоровод. Вокруг танцующих воинов уселись женщины, они били в барабаны и выли. Это сразу напомнило Тарзану Дум-Дум, и теперь он уже знал, что последует дальше. Но все же сомнение закралось в него: не кинутся ли чернокожие на мясо еще живой жертвы? Обезьяны никогда не делали этого.

Кольцо вокруг пленника все сужалось и сужалось, умопомрачительный грохот барабанов становился все громче. Вдруг мелькнуло копье и укололо жертву. Это послужило сигналом для пятидесяти других копий. Глаза, уши, ноги и руки пленника были проколоты, каждый дюйм его трепещущего тела стал мишенью жестоких ударов. Дети и женщины визжали от восторга. Воины облизывали толстые губы в предвкушении ожидавшего их угощения и соперничали друг перед другом в гнусности омерзительных жестокостей, которые они изобретали, пытая несчастного, все еще не потерявшего сознания.

Тогда Тарзан решил, что удобное время настало. Внимание всех было поглощено жутким зрелищем у столба. Дневной свет сменился тьмою безлунной ночи, и только горящие костры бросали тревожные блики на дикую сцену.

Человек-обезьяна пружинно спрыгнул на мягкую землю. Он быстро собрал стрелы— на этот раз все, так как принес с собой длинные тонкие лианы, чтобы связать их в пучок. Тарзан связал их накрепко, не спеша, и уже собирался уйти, как вдруг словно какой-то озорной бесенок заставил его остановиться. Ему захотелось сыграть какую-нибудь ловкую шутку над этими уродливыми созданиями, чтобы они снова почувствовали его присутствие в деревне.

Положив связку стрел у подножья дерева, Нарзан стал пробираться по затененной стороне улицы, пока не дошел до самой хижины, в которой он уже побывал однажды. Внутри была полная тьма, но, пошарив, он нашел предмет, который искал, и немедля повернулся к дверям. Но выйти он не успел. Его чуткие уши уловили где-то совсем близко звук приближающихся шагов. Еще минута — и фигура женщины заслонила вход в хижину.

Тарзан бесшумно прокрался к дальней стене, и рука его нащупала длинный острый охотничий нож. Женщина быстро прошла на середину хижины и на мгновение остановилась, нащупывая вещь, за которой пришла. Очевидно, ее не было на обычном месте, и женщина в поисках все ближе и ближе подвигалась к стене, у которой притаился Тарзан. Она подошла теперь так близко, что обезьяна-человек чувствовал животную теплоту ее голого тела. Он замахнулся охотничьим ножом, но женщина в это мгновение отодвинулась в сторону, и ее спокойное гортанное восклицание показало, что поиски, наконец, увенчались успехом. Когда женщина выходила, Тарзан разглядел, что она несет горшок для варки пищи.

Выглянув в дверь, увидел, что многие женщины торопливо наполняли горшки водой и ставили на костры близ столба, где висел неподвижный, окровавленный, истерзанный труп.

Выбрав минуту, когда никого поблизости не оказалось, Тарзан поспешил в конец улицы к своей связке стрел под деревом. Как и в прошлый раз, он опрокинул котел, а затем гибким кошачьим прыжком взобрался на нижние ветви лесного гиганта. Тарзан поднимался выше, пока не нашел места, откуда сквозь просвет в листве мог свободно видеть все, что происходило внизу. Женщины рубили истерзанное тело пленника на куски и раскладывали их по горшкам. Мужчины стояли кругом, отдыхая от воинственного танца. В деревне воцарилось спокойствие.

Тогда Тарзан высоко поднял находку, взятую из хижины, и с меткостью, достигнутой годами упражнений в швырянии плодов и кокосовых орехов, бросил его в группу дикарей. Предмет, ударив одного из воинов по голове и сбив его с ног, упал среди них. Покатившись, он остановился у полу-истерзанного тела, приготовленного для пиршества. Оцепенев, в ужасе смотрели на него чернокожие.

Это был человеческий череп, который скалил на них зубы. Падение его с ясного неба казалось чудом. Чернокожих охватил суеверный страх. Они разбежались по своим хижинам. Своею хорошо рассчитанной проказой Тарзан внушил дикарям вечный ужас пред какой-то невидимой и неземной силой, подстерегающей их в лесу вокруг поселка.

Позже, когда они нашли перевернутый котел и увидели, что стрелы снова украдены, в бедном мозгу людоедов зародилась мысль, что они оскорбили какого-то могущественного бога, правящего этой частью джунглей. Он мстит им за то, что, выстроив здесь поселок, они не подумали умилостивить его предварительно богатыми дарами. С той поры народ Мбонги стал ежедневно оставлять пищу под большим деревом, откуда исчезли стрелы. Это была попытка задобрить таинственного Могучего.

Семя страха было глубоко посеяно в дикарях, и Тарзан, сам не ведая того, заложил основу многих будущих несчастий для себя и для своего племени.

В ту ночь он спал в лесу, неподалеку от поселка, и следующим утром на заре медленно двинулся в обратный путь. Он был страшно голоден, а ему как назло попадались только ягоды и лиственничные гусеницы… Увлеченный поисками еды, он случайно поднял голову над пнем, под которым он рылся, и вдруг на тропе, менее чем в двадцати шагах от себя, увидел львицу Сабор. Большие желтые глаза ее горели злобой, красный язык жадно облизывал губы. Сабор тихо кралась, почти касаясь земли животом.

Тарзан и не думал бежать. Он был рад случаю, которого ждал давно. Ведь теперь он был вооружен не одной лишь травяной веревкой. Быстро снял он лук со спины и вложил в него стрелу, тщательно смазанную ядом. Когда Сабор прыгнула, маленькая острая палочка встретила ее на полпути, а Тарзан мгновенно отскочил в сторону. Громадная кошка промахнулась, и другая ядовитая стрела глубоко вонзилась ей в бедро.

С ревом зверь извернулся и прыгнул еще раз — и опять неудачно, третья меткая стрела попала ей прямо в глаз. Но на этот раз львица оказалась слишком близко к обезьяне-человеку, чтоб тот мог увильнуть. Тарзан рухнул под тяжестью огромной туши врага, успев нанести львице несколько ножевых ран. Тело Сабор отяжелело и замерло. Тарзан понял, что львица, упавшая на него, никогда больше не сможет вредить ни человеку, ни обезьяне.

Сабор была не лучшей едой даже для неприхотливого Тарзана, но голод — хорошая приправа для жесткого и горького мяса, и вскоре обезьяна-человек исправно набил себе желудок. Прежде чем заснуть, он решил снять шкуру с львицы: это была ведь одна из причин, ради которых он добивался смерти Сабор. Тарзан проворно снял большую шкуру, потому что хорошо уже набил руку на маленьких животных, и повесил трофей на разветвление высокого дерева. Затем, свернувшись поудобнее, погрузился в глубокий сон без сновидений.

Недосыпавший в прежние дни, утомленный и плотно поевший, Тарзан проспал полный солнечный круг и проснулся лишь около полудня следующего дня. Он тотчас же спустился вниз к освежеванной туше Сабор, но к досаде своей нашел одни кости, чисто обглоданные другими голодными обитателями джунглей.

Через полчаса неторопливого шествия по лесу он увидел молодого оленя, и, прежде чем тот почувствовал врага, острая стрела вонзилась ему в шею. Яд подействовал так быстро, что, сделав несколько прыжков, олень пал мертвым в кустарнике. Тарзан опять хорошо поел, но на этот раз не лег спать. Он спешил туда, где кочевало его племя, и, встретив обезьян, с гордостью показал им шкуру Сабор.

— Обезьяны Керчака, — кричал он, — смотрите! Смотрите, что совершил Тарзан, могучий боец! Кто из вас когда-либо убил зверя из племени Нумы? Тарзан сильнее вас всех, так как Тарзан не обезьяна… — но тут он был принужден прервать свою речь, потому что на языке антропоидов не существовало слова для обозначения человека, и сам Тарзан мог только писать это слово, да и то по-английски, а произнести его не умел.

Все племя собралось вокруг. Обезьяны слушали его речь, созерцая доказательство его удивительного подвига. Только Керчак остался в стороне, кипя от ненависти и бешенства. Внезапно что-то сорвалось в тупом мозгу антропоида. С бешеным ревом бросился он на толпу. Кусаясь и колотя своими огромными руками, он убил и искалечил с дюжину обезьян, прежде чем остальные успели убежать на верхние ветки деревьев. В безумии Керчак с визгом осматривался кругом, ища глазами Тарзана, и вдруг заметил его сидящим поблизости на ветке.

— Спустись-ка теперь, великий убийца, — вопил Керчак, — спустись и почувствуй клыки более великого! Разве могучие бойцы забираются на деревья и трясутся при виде опасности? — И Керчак вызывающе испустил боевой клич племени.

Тарзан спокойно сошел на землю. Еле дыша, смотрело племя со своих высоких насестов, как Керчак, продолжая реветь, бросился на легкую фигуру противника. Несмотря на свои короткие ноги, Керчак достигал почти семи футов в вышину. Его огромные плечи были оплетены громадными мускулами.

Выжидая его, стоял Тарзан — тоже крупное и мускулистое животное. Но его рост и стальные мышцы казались жалкими рядом с исполинской фигурой Керчака. Лук и стрелы лежали в стороне— там, где он их оставил, показывая шкуру Сабор соплеменникам. Он стоял лицом к лицу с Керчаком, вооруженный одним охотничьим ножом и человеческим разумом.

Когда его противник с яростным ревом бросился на него, лорд Грэйсток вынул из ножен длинный нож и с таким же неистовым вызовом быстро бросился вперед навстречу противнику. Он был достаточно ловок, чтобы не позволить длинным волосатым рукам охватить себя. В то мгновение, когда тела их должны были столкнуться, Тарзан сжал кисть одной из рук противника и, легко отскочив в сторону, вонзил по самую рукоятку нож в тело обезьяны, пониже сердца. Но прежде, чем он успел выдернуть нож, быстрое движение Керчака, пытавшегося схватить его в свои ужасные объятия, вырвало оружие из рук Тарзана.

Так боролись они: один — стараясь перекусить шею своего соперника страшными зубами, другой силясь сжать горло своей рукой, в то же время отстраняя от себя оскаленную пасть зверя. Более мощная обезьяна начинала, казалось, медленно брать верх, и зубы зверя были уже в дюйме от горла Тарзана. Но вдруг Керчак содрогнулся всем своим грузным телом — на одно мгновение как бы замер, а затем безжизненно свалился на землю.

Он был мертв.

Таким образом молодой лорд Грэйсток сделался царем обезьян.