Тарзан - приёмыш обезьяны

Белая обезьяна

Нежно вскармливала Кала своего найденыша, про себя удивляясь лишь тому, что он не делается сильным и ловким, как остальные маленькие обезьянки. Прошел год с того дня, как ребенок попал к ней, а только сейчас начинал ходить. Лазать же по деревьям он и не пытался.

Иногда Кала говорила со старшими самками о своем милом ребенке. Ни одна из них не могла понять, почему он такой отсталый и непонятливый, хотя бы, например, в таком простом деле, как добывание себе пищи. Он не умел находить себе еду, а ведь уже больше двадцати лун детеныш находился в стае. Знай Кала, что ребенок уже прожил на свете целых тринадцать лун до того, как попал к ней, она сочла бы его совершенно безнадежным. Ведь маленькие обезьяны ее племени были более развиты после двух или трех лун, чем этот маленький чужак после двадцати пяти.

Муж Калы, Тублат, испытывал величайшую ненависть к этому детенышу, и если бы самка не охраняла его самым ревностным и заботливым образом, он давно бы нашел случай убрать малютку со своей дороги.

— Он никогда не будет большой обезьяной, — рассуждал Тублат. — И тебе, Кала, вечно придется таскать его на себе и заботиться о нем. Какая польза от него для нас и для нашего племени?

Лучше всего бросить его, когда он уснет, в траве, а ты выносишь сильных обезьян, которые сумеют оберегать нашу старость.

— Нет, Сломанный Нос, ни за что, — возражала Кала, — пусть даже мне придется всю жизнь носить его!

Выведенный из себя, Тублат обратился к самому Керчаку и потребовал, чтобы царь своею властью заставил Калу отказаться от Тарзана. Так назван был маленький лорд Грэйсток. Имя это означало «белая кожа». Но когда Керчак заговорил с Калой о ребенке, она заявила, что убежит из племени, если ее с детенышем не оставят в покое. А так как каждый из обитателей джунглей имеет право уйти из племени, если оно ему не по душе, то Керчак ее больше не беспокоил, боясь потерять Калу — красивую, хорошо сложенную молодую самку.

И все же Тарзан подрастал. Он все быстрее и быстрее развивался и успешно догонял своих сверстников-обезьян. В десять лет он уже превосходно лазил по деревьям, а на земле мог проделывать такие фокусы, которые были не по силам его братьям и сестрам.

Он во многом отличался от них. Часто они дивились его изумительной хитрости. Но Тарзан был ниже их ростом и слабее. В десять лет человекообразные обезьяны уже совсем взрослые звери, и некоторые из них достигали шести футов. Тарзан же все еще был подростком-мальчиком. Но зато каким мальчиком! Подрастая, он ежедневно целыми часами гонялся по верхушкам деревьев за своими братьями и сестрами.

Он выучился делать прыжки в двадцать футов на головокружительной высоте и мог с безошибочной точностью и без видимого напряжения ухватиться за ветку, бешено раскачивающуюся от ветра. Он мог на высоте двадцати футов перебрасываться с ветки на ветку, молниеносно спускаясь на землю, и был в состоянии с легкостью и быстротой белки взбираться на самую вершину тропического гиганта. Ему было всего десять лет, а он уже был силен, как здоровый тридцатилетний мужчина, и обладал несравненно большей подвижностью, чем тренированный атлет. И день ото дня силы его прибывали.

Жизнь Тарзана среди этих свирепых обезьян текла счастливо, потому что он не помнил иной жизни и не знал, что во вселенной есть что-нибудь, кроме необозримых джунглей и зверей в них.

Он начал понимать, что между ним и его товарищами существует большое различие. Маленькое его тело, коричневое от загара, стало вдруг вызывать в нем острое чувство стыда, потому что он заметил, что оно совершенно безволосое и голое, как тело презренной змеи или другого пресмыкающегося.

Он пытался поправить дело, обмазав себя с ног до головы грязью. Но грязь высохла и облупилась. Вдобавок это причинило ему такое неприятное ощущение, что он решил лучше переносить стыд, чем подобное неудобство.

На равнине, которую часто посещало его племя, было маленькое озеро, и в нем впервые увидел Тарзан свое лицо, отраженное в зеркале светлых прозрачных вод. Однажды в знойный день, в период засухи, он и один из его сверстников отправились к озеру, чтобы утолить жажду. Когда они нагнулись, в тихой воде отразились оба лица: свирепые и страшные черты обезьяны рядом с тонкими чертами аристократического отпрыска старинного английского рода. Тарзан был ошеломлен. Мало того, что он безволосый! У него, оказывается, такое безобразное лицо! Он удивился, как другие обезьяны могут терпеть его в стае.

Какой противный маленький рот и крохотные белые зубы! На что они похожи рядом с могучими губами и клыками его счастливых братьев? А этот тонкий нос — такой жалкий и убогий, словно он исхудал от голода! Тарзан покраснел, когда сравнил свой нос с великолепными широкими ноздрями своего спутника. Вот у того действительно красивый нос! Он занимает почти половину лица! «Хорошо быть таким красавцем!» — с горечью подумал бедный маленький Тарзан.

Но когда он рассмотрел свои глаза, то окончательно пал духом. Темное пятно, серый зрачок, а кругом одна белизна! Отвратительно! Даже у змеи нет таких гадких глаз, как у него!

Он был так углублен осмотром своей внешности, что не услышал шороха высоких трав, раздвинутых за ним огромным зверем, который пробирался сквозь джунгли. Не слышал ничего и его товарищ-обезьяна: он в это время жадно пил, и чмоканье сосущих губ заглушало шум шагов тихо подкрадывающегося врага.

Шагах в тридцати от них притаилась Сабор, свирепая львица. Нервно подергивая хвостом, она осторожно выставила вперед мягкую лапу и бесшумно опустила ее на землю. Почти касаясь брюхом земли, ползла эта хищная огромная кошка, готовясь прыгнуть на свою добычу.

Уже всего около десяти футов отделяло ее от ничего не подозревавших подростков. Львица медленно подобрала под себя задние ноги, и рельефные мускулы красиво напряглись под золотистой шкурой.

Львица так плотно прижалась к земле, что казалось, будто вся растеклась, только изгиб спины возвышался над травой. Хвост, напряженный и прямой, как палка, замер.

Одно мгновение она выжидала, словно окаменев. А затем с ужасающим ревом прыгнула. Львица Сабор была мудрым охотником. Свирепый рев ее, сопровождавший прыжок, мог бы показаться совсем лишним. Разве не вернее напасть на жертву безмолвно? Но Сабор знала быструю реакцию обитателей джунглей и почти невероятную остроту их слуха. Для них внезапный шорох травяного стебля был таким же ясным предостережением, как самый громкий рев. Сабор понимала, что ей все равно не удастся бесшумно прыгнуть из-за кустов. Не предостережением был ее дикий рык. Она испустила его, чтобы бедные жертвы оцепенели от ужаса на тот краткий миг, пока она не запустит своих когтей в их мягкое тело.

Поскольку дело касалось обезьяны, Сабор рассудила правильно. Звереныш оцепенел на мгновение, но этого мгновения оказалось достаточно для его гибели.

Не то Тарзан, дитя человека. Жизнь в джунглях, среди постоянных опасностей приучила его отважно встречать всякие случайности, а более высокий ум действовал с быстротой, недоступной обезьянам. Вой львицы Сабор наэлектризовал мозг и мускулы маленького Тарзана, и он приготовился к моментальному отпору.

Перед ним были глубокие воды озера, за спиной неизбежная жестокая смерть от когтей и клыков. Тарзан всегда ненавидел воду и признавал ее только как средство для утоления жажды. Он ненавидел ее, потому что связывал с ней представление о холоде, о проливных дождях, сопровождаемых молнией и громом, которых он боялся. Его дикая мать научила избегать глубоких вод озера. Разве он не видел сам несколько недель до того, как маленькая Нита погрузилась под спокойную поверхность воды и больше не вернулась к племени? Но из двух зол быстрый его ум избрал меньшее. Не успел замереть крик Сабор, нарушивший тишину джунглей, как Тарзан почувствовал, что холодная вода сомкнулась над его головой.

Тарзан не умел плавать, а озеро было глубокое, но он не потерял своей обычной самоуверенности и находчивости. Он стал энергично работать руками и ногами, пытаясь выбраться наверх, инстинктивно делая движения, присущие плывущим собакам. Через несколько секунд нос его оказался над поверхностью воды, и он понял, что, продолжая такого рода движения, он сможет держаться на воде и даже двигаться в ней.

Тарзан был изумлен и обрадован этим новым умением, так неожиданно приобретенным, но у него не было времени долго об этом думать. Он плыл теперь параллельно берегу и видел жестокого зверя, который, притаившись над безжизненным телом его маленького приятеля, схватил бы, конечно, и его. Львица напряженно следила за Тарзаном, очевидно предполагая, что он вернется на берег, но мальчик и не думал это делать. Вместо того он испустил громкий предостерегающий крик своего племени. Почти немедленно издали донесся ответ, и тотчас же сорок или пятьдесят обезьян помчались по деревьям к месту трагедии.

Впереди всех неслась Кала, потому что она узнала голос своего любимца, а с нею была и мать той маленькой обезьянки, которая уже лежала мертвой у ног Сабор. Огромная львица, вооруженная для сражения лучше, чем человекоподобные, все же не желала встретить их бешеных взрослых самцов. Яростно рыча, она быстро прыгнула в кусты и скрылась.

Тарзан подплыл к берегу и поспешно вылез на сушу. Чувство свежести и удовольствия, доставленное ему невольным купанием, наполнило его маленькое существо радостным изумлением. Впоследствии он никогда не упускал случая окунуться в озеро, реку или океан, как только представлялась возможность. Долгое время Кала не могла привыкнуть к таким проказам.

Приключение с львицей стало одним из острых воспоминаний Тарзана: такого рода происшествия нарушали однообразие повседневной жизни. Без подобных случаев его жизнь была бы лишь скучной чередою поисков пищи, еды и сна.

Племя Тарзана кочевало по территории, занимающей двадцать пять миль морского берега и приблизительно пятьдесят миль материковых джунглей. Изо дня в день бродили здесь обезьяны.

Длительность переходов и стоянок зависела от обилия или недостатка пищи, от природных условий местности и от наличия опасных зверей. Однако Керчак зачастую заставлял обезьян делать длинные переходы только по той причине, что ему было скучно долго оставаться на одном и том же месте.

Ночью они спали там, где их застигала темнота, укладываясь на землю и прикрывая головы, а изредка и все тело листьями гигантского лопуха. Чаще, если ночи были холодные, чтобы согреться, они лежали, прижавшись друг к другу, по двое или по трое. Таким образом и Тарзан все эти годы по ночам спал в объятиях Калы.

Не было никаких сомнений, что огромное свирепое животное горячо любило своего белого детеныша. Он, со своей стороны, отдавал большому волосатому зверю всю ту нежность, которая была бы обращена к его прекрасной, безвременно умершей молодой матери. Правда, когда Тарзан не слушался Калы, она слегка его шлепала, но гораздо чаще ласкала, чем наказывала.

Однако Тублат, ее муж, продолжал ненавидеть Тарзана и искал случая покончить с белой обезьяной. Тарзан, в свою очередь, пользовался любой удобной возможностью чтобы показать, что и он отвечает полной взаимностью на чувства своего приемного отца. Если он мог безопасно досадить ему, состроить рожу или послать бранное слово, находясь в надежных объятиях матери, он это делал непременно. Изобретательный ум и хитрость помогали Тарзану измышлять сотни дьявольских проделок, чтобы насолить Тублату и отравить его и без того тяжелое обезьянье существование.

Еще в раннем детстве Тарзан научился вить веревки, скручивая и связывая длинные травы. Этими веревками он при всяком удобном случае стегал Тублата или пытался схватить его под мышки и подвесить на низких ветвях дерева.

Играя постоянно с веревками, Тарзан научился вязать грубые узлы и делать затяжные петли, чем забавлялись вместе с ним и маленькие обезьяны. Они пытались подражать Тарзану, но он один изобретал и доводил выдумки до совершенства.

Однажды Тарзан накинул петлю на одного из бежавших с ним товарищей, придерживая другой конец веревки в своей руке. Петля случайно обвилась вокруг шеи обезьяны, принудив ее самым неожиданным образом резко остановиться.

«Ага, вот новая игра, и хорошая игра!» — подумал Тарзан и тотчас же попытался повторить эту шутку. Постоянной практикой и старательными упражнениями он отлично научился искусству закидывать на шею жертвы петли аркана.

И вот тогда жизнь Тублата превратилась в постоянный кошмар. Спал ли он, шел ли — ночью и днем, он никогда не мог быть уверен, что невидимая беззвучная петля не схватит его шеи и не задушит его.

Кала наказывала Тарзана, Тублат клялся жестоко отомстить ему, даже старый Керчак обратил внимание на его шалости, предостерегал его, грозил, но все было напрасно. Тарзан никого не слушался, и тоненькая крепкая петля охватывала шею Тублата, когда тот меньше всего ожидал нападения.

Другим обезьянам эти вечные проделки Тарзана с Тублатом казались забавными, так как Сломанный Нос был вредным стариком, которого никто не любил.

Беспокойный молодой ум Тарзана постоянно будоражили новые замыслы. Если он мог ловить своих соплеменников-обезьян длинным арканом из трав, почему бы не попытаться ему поймать им и львицу Сабор? Это был лишь зародыш мысли, и ей суждено было медленно созревать и таиться в его подсознании, пока, наконец, эта идея не осуществилась самым блистательным образом.