Тарзан - приёмыш обезьяны

Свет познания

Прошло много времени, и оно показалось целой вечностью маленькому страдальцу, пока, наконец, он встал на ноги и мог снова ходить. Но с этих пор выздоровление его пошло уже так быстро, что через месяц Тарзан был таким же сильным и подвижным, как прежде.

Во время своей болезни он много раз восстанавливал в памяти бой с гориллой. Тарзан мечтал снова отыскать то чудесное оружие, которое превратило его из безнадежно слабого и хилого существа в победителя могучего зверя, наводившего страх на джунгли. Кроме того, его тянуло снова побывать в хижине и продолжить осмотр диковинных вещей.

И пришло то время, когда он отправился на розыски. Тарзан быстро нашел начисто обглоданные кости своего противника. Тут же, прикрытый опавшими листьями, валялся нож, весь заржавевший от запекшейся крови гориллы и от долгого лежания на влажной почве. Ему не понравилось, что прежняя блестящая поверхность ножа так изменилась, но все-таки в его руках это было достаточно грозное оружие, которым он решил воспользоваться при первой опасности. У него мелькнула даже мысль, что отныне он уже не должен спасаться бегством от наглых нападений старого Тублата.

Через несколько минут Тарзан был около хижины, открыл дверь и вошел. Его первой заботой было изучить механизм замка, и он внимательно осмотрел его устройство. Ему хотелось точно узнать, что собственно держит дверь и каким образом она открывается, как только прикоснешься к запору. Тарзан увидел, что изнутри тоже можно закрыть дверь на замок. Он так и сделал, чтобы никто не беспокоил его во время занятий.

Лишь тогда Тарзан приступил к систематическому осмотру хижины. Его внимание было опять главным образом приковано к книгам. Казалось, от них исходила какая-то колдовская сила. Он не мог сейчас заняться ничем иным — до такой степени захватила его увлекательная, изумительная тайна книг.

Здесь был букварь, несколько детских книжек, какие-то многочисленные книги с картинками и большой словарь. Тарзан рассмотрел их все. Больше всего ему понравились картинки, но и маленькие странные букашки, покрывавшие страницы, где не было рисунков, вызывали в нем удивление и будили его мысль.

Сидя с поджатыми ногами на столе в хижине, построенной его отцом, склонившись своим стройным и нагим телом над книгой, этот маленький первобытный человек с густой гривой волос и блестящими умными глазами являл собой трогательную и прекрасную живую аллегорию первобытного стремления к знанию сквозь черную ночь умственного небытия. Лицо его поражало выражением напряженной работы мысли. Каким-то не поддающимся анализу путем он уже нащупал ключ к столь смущавшей его загадке о таинственных маленьких букашках.

Перед ним лежал букварь, а в букваре был рисунок, изображавший маленькую обезьяну. Эта обезьяна походила на него самого, но, за исключением рук и лица, была покрыта каким-то забавным цветным мехом. Тарзан принимал за мех костюм человека! Над картинкой виднелись семь маленьких букашек:

И он заметил, что в тексте на той же странице эти семь букашек много раз повторялись в том же порядке.

Затем он постиг, что отдельных букашек было сравнительно немного, но что они повторялись много раз — иногда в одиночку, а чаще в сопровождении других. Он медленно переворачивал страницу, вглядываясь в картинки и текст и отыскивая повторение знакомого сочетания — м—а—л—ь—ч—и—к. Вот он снова нашел его под другим рисунком: там опять была маленькая обезьяна и с нею какое-то неведомое животное, стоявшее на всех четырех лапах и походившее на шакала. Под рисунком букашки слагались в такое сочетание:

Итак, эти семь маленьких букашек всегда сопровождали маленькую обезьяну!

Таким образом шло вперед учение Тарзана. Правда, оно шло очень, очень медленно, потому что, сам того не ведая, он задал себе трудную и кропотливую работу, которая вам или мне показалась бы невозможной: он хотел научиться читать, не имея ни малейшего понятия о буквах или письме.

Как-то раз (ему было тогда около двенадцати лет) в одном из ящиков стола он нашел несколько карандашей. Случайно проведя концом одного из них по столу, он с восхищением увидел, что карандаш оставляет за собой черный след. Тарзан так усердно занялся этой новой игрушкой, что поверхность стола очень скоро покрылась линиями, зигзагами и кривыми петлями, а кончик карандаша стерся до дерева. Тогда Тарзан принялся за новый карандаш. Но на этот раз уже имел определенную цель. Ему пришло в голову самому изобразить некоторые из маленьких букашек, которые ползали на страницах его книг. Это было трудное дело прежде всего уже потому, что он держал карандаш так, как привык держать рукоять кинжала, что далеко не способствовало облегчению письма или разборчивости написанного. Однако Тарзан не бросил своей затеи. Он занимался письмом всякий раз, когда приходил в хижину, и в конце концов практический опыт указал ему такое положение карандаша, при котором ему легче было направлять и водить его. И тогда он получил возможность воспроизвести некоторые из маленьких букашек.

После того, как он открыл расположение букв в алфавитном порядке, он с наслаждением искал и находил знакомые ему комбинации. Слова, сопровождавшие их, и их определения увлекли его все дальше и дальше в громадную область знания.

К семнадцати годам Тарзан научился читать детский букварь и вполне понял удивительное значение маленьких букашек. Он уже не презирал свое голое тело, не приходил в отчаяние при виде своего лица, он знал теперь, что принадлежит к совсем иной породе, чем его дикие и волосатые сотоварищи. Он был ч-е-л-о-в-е-к, а они о-б-е-з-ь-я-н-ы. Маленькие же обезьяны, скачущие по верхушкам деревьев, были м-а-р-т-ы-ш-к-и. Тарзан узнал также, что старая Сабор — л-ь-в-и-ц-а, Хиста — з-м-е-я, а Тантор — с-л-о-н.

В его учении случались большие перерывы, так как племя иногда далеко уходило от хижины, но даже вдали от книг его живой ум продолжал работать над этими таинственными и увлекательными вопросами. Куски коры, плоские листья и даже гладкие участки земли служили Тарзану тетрадями, в которых острием охотничьего ножа он выцарапывал уроки.

Но в то же время он не пренебрегал и суровыми жизненными знаниями, постоянно упражняясь с веревкой и охотничьим ножом, который научился точить о плоские камни.

Племя за эти годы значительно окрепло и увеличилось. Под предводительством Керчака ему удалось изгнать другие племена из своей части джунглей, так что пищи хватало на всех и почти не приходилось терпеть от дерзких набегов соседей. И потому, вырастая, молодые самцы считали более удобным для себя брать жен из собственного племени, а если и захватывали чужеродных самок, то приводили их к Керчаку, предпочитая подчиниться ему и жить с ним в дружбе, чем уходить из стаи.

Тарзан находился в племени на особом положении. Хотя обезьяны и считали его своим, Тарзан слишком от них отличался, чтобы не быть одиноким в их обществе. Старшие самцы уклонялись от общения с ним и либо не обращали на него внимания, либо относились к нему с такой непримиримой ненавистью, что, если бы не изумительная ловкость мальчика и не защита могучей Калы, которая оберегала его со всем пылом материнской любви, он был бы убит еще в раннем возрасте.

Самым свирепым и постоянным врагом был Тублат. Но когда Тарзану минуло около тринадцати лет, преследования внезапно прекратились, его оставили в покое и даже стали питать к нему уважение. Тарзан мог, наконец, рассчитывать на спокойную совместную жизнь с племенем Керчака, за исключением тех случаев, когда на кого-нибудь из самцов находил припадок безумного неистовства, которыми страдают в джунглях самцы диких зверей. Виновником этого счастливого для Тарзана поворота был тот же Тублат.

Однажды племя Керчака собралось в маленьком естественном амфитеатре, лежащем среди невысоких холмов, на широкой и чистой поляне, свободной от колючих трав и ползучих растений. Площадка была почти круглой. Со всех сторон поляну замыкали мощные гиганты девственного леса, их огромные стволы были оплетены такой сплошной стеной кустарника, что доступ на маленькую гладкую арену был возможен лишь по ветвям деревьев. Здесь, в безопасности от какого-либо вторжения, устраивало свои собрания племя Керчака. В середине амфитеатра возвышался один из тех странных земляных барабанов, из которых антропоиды извлекают адскую музыку при совершении своих обрядов. Из глубины джунглей глухие удары иногда доносятся до человеческого слуха, но никто из людей никогда не присутствовал на этих ужасных празднествах. Многим путешественникам удалось увидеть эти диковинные барабаны обезьян. Иные из них слышали даже грохот свирепого, буйного разгула громадных человекообразных, этих первых властителей джунглей. Но Тарзан, лорд Грэйсток, был, несомненно, первым человеком, который когда-либо сам участвовал в опьяняющем разгуле Дум-Дум.

Этот первобытный обряд послужил, вероятно, прототипом всех служб, церемоний и торжеств, которые устраивались и устраиваются церковью и государством. На заре человеческого сознания, в седой глубине веков, за далекой гранью зарождающегося человечества, наши свирепые волосатые предки при ярком свете луны выплясывали обряды Дум-Дум под звуки своих земляных барабанов в глубине величавых джунглей. Такими остались они и поныне.

Празднества Дум-Дум устраивались обычно по случаю того или иного важного события в жизни обезьян, например, победы над враждебным племенем, захвата пленника, умерщвления или поимки какого-нибудь крупного хищника джунглей и, наконец, по случаю смерти или воцарения владыки— главы племени.

В этот день праздновалась победа над гигантской обезьяной из стана врагов. Два могучих самца принесли труп побежденного. Они положили свою ношу перед земляным барабаном и уселись на корточках возле него, охраняя. Остальные участники торжества разлеглись в густой траве, чтобы подремать, пока не взойдет луна. При ее свете должна была начаться дикая оргия.

Когда над джунглями спустилась ночь, обезьяны зашевелились, поднялись и расположились вокруг земляного барабана. Самки и детеныши длинной вереницей уселись на корточках с внешней стороны амфитеатра, взрослые самцы расположились внутри полянки, прямо против них. У барабана заняли место три старые самки. Каждая из них держала в руках толстую суковатую палку длиной около пятнадцати дюймов. Чем выше поднималась луна и чем ярче освещался ее сиянием лес, тем сильнее и чаще били в барабан обезьяны. Дикий ритмический грохот наполнил всю окрестность на много миль вокруг. Хищные звери джунглей приостановили свою охоту и, насторожив уши и приподняв головы, с любопытством прислушивались к далеким глухим ударам, указывавшим на то, что у больших обезьян начался праздник Дум-Дум. По временам какой-нибудь зверь испускал пронзительный визг или рев в ответ на дикие звуки праздника антропоидов, но никто из них не решался пойти на разведку или подкрасться для нападения.

Когда грохот барабана достиг кульминации, Керчак выскочил на середину круга, в открытое пространство между сидящими на корточках самцами и барабанщицами. Выпрямившись во весь рост, он откинул голову назад и, устремив взгляд к восходящей луне, ударил в грудь своими большими волосатыми лапами, испуская страшный, рычащий крик. Еще и еще пронесся этот наводящий ужас крик над притихшими в безмолвии ночи, словно вымершими джунглями. Затем Керчак, крадучись, бесшумно проскочил мимо тела мертвой обезьяны, лежавшей перед барабаном, не сводя с трупа своих красных маленьких, сверкающих злобою глаз, и, переваливаясь, побежал вдоль круга.

Следом за ним на арену выпрыгнул другой самец, закричал и повторил движения вождя. За ним вошли в круг и другие, и джунгли теперь уже почти беспрерывно оглашались их кровожадным криком. Эта пантомима изображала вызов врагу. Когда все взрослые самцы присоединились к хороводу неиствующих плясунов, началось нападение.

Выхватив огромную дубину из груды загодя заготовленных для этой цели, Керчак с боевым рычанием бешено кинулся на мертвую обезьяну и нанес первый ужасающий удар. Барабанный грохот усилился, и на поверженного врага посыпались удар за ударом. Каждый из самцов, приблизившись к жертве обряда, старался поразить ее дубиной, а затем уносился в бешеном вихре Пляски Смерти.

Тарзан тоже участвовал в этом безумном танце. Его смуглое, испещренное полосами пота, мускулистое тело блестело в свете луны и выделялось гибкостью и изяществом среди неуклюжих, грубых, волосатых зверей.

Дикая пляска продолжалась около получаса. Но вот по знаку Керчака прекратился бой барабана. Самки-барабанщицы торопливо пробрались сквозь цепь плясунов и присоединились к толпе зрителей. Самцы, все как один, ринулись на тело врага. Им не часто удавалось есть в достаточном количестве свежее мясо. Поэтому дикий разгул их ночного празднества всегда кончался пожиранием окровавленного трупа. Огромные клыки вонзались в тушу, разрывая кровавое битое тело. Более сильные хватали отборные куски, а слабые вертелись около дерущейся и рычащей толпы, выжидая удобный момент, чтобы втереться туда хитростью и подцепить лакомый кусочек или стащить какую-нибудь оставшуюся кость прежде, чем все исчезнет.

Тарзан еще больше, чем обезьяны, любил мясо и испытывал в нем потребность. Плотоядный по природе, он еще ни разу в жизни, как ему казалось, не поел мяса досыта. И вот теперь, ловкий и гибкий, он пробрался глубоко в массу борющихся и раздирающих мясо обезьян. Он стремился хитростью добыть себе хороший кусок, который ему трудно было бы добыть силой. С боку у него висел охотничий нож его неведомого отца, он видел образчик их на рисунке в одной из своих драгоценных книг. Проталкиваясь в толпе, он наконец добрался до быстро исчезающего угощения и своим острым ножом отрезал изрядный кусок, он и не надеялся, что ему достанется такая богатая добыча — целое предплечье, просовывающееся из-под ног могучего Керчака, который был так занят своим царственным обжорством, что даже не заметил содеянного Тарзаном оскорбления величества… И Тарзан благополучно выбрался из столпотворения со своей добычей.

Среди обезьян, которые тщетно вертелись за пределами круга пирующих, был и старый Тублат. Он одним из первых на пиру захватил уже отличный кусок, который спокойно съел в сторонке. Но этого ему показалось мало, и теперь он снова пробивал себе дорогу, желая еще раз раздобыть хорошую порцию мяса.

Вдруг от заметил Тарзана. Мальчик выскочил из царапающейся и кусающейся кучи переплетенных тел с трофеем, который он крепко прижимал к груди. Маленькие, тесно посаженные, налитые кровью свиные глазки Тублата злобно засверкали, когда он увидел ненавистного приемыша… В них загорелась также и жадность при виде лакомого куска мяса.

Но и Тарзан заметил своего злейшего врага. Угадав его намерение, он быстро прыгнул к самкам и детенышам, надеясь скрыться среди них. Тублат быстро гнался по пятам. Убедившись, что ему не удастся найти место, где он мог бы спрятаться, Тарзан понял, что остается одно — бежать.

Со всех ног помчался он к ближайшим деревьям, ловко прыгнул, ухватился рукой за ветку и с добычей в зубах стремительно полез вверх, преследуемый Тублатом. Тарзан поднимался все выше и выше на раскачивающуюся вершину величавого гиганта. Тяжеловесный преследователь не решился подниматься за ним по хлипким веткам. Усевшись на вершине, мальчик кидал оскорбления и насмешки разъяренному, покрытому пеной животному, которое остановилось на пятьдесят футов ниже его.

И Тублат впал в бешенство. С ужасающими воплями и рычанием низвергнулся он наземь в толпу самок и детенышей и накинулся на них. Он перегрызал огромными клыками маленькие слабые детские шеи и вырывал целые куски шкуры из спин и живота самок, не успевших убежать.

Луна ярко озаряла эту кровавую оргию бешенства. Тарзан видел, как самки и детеныши бежали что было сил в безопасные места на деревьях. А затем и большие самцы, что сидели посредине арены, почувствовали могучие клыки своего обезумевшего товарища. И тогда все обезьяны поспешно скрылись среди черных теней окрестного леса.

В амфитеатре, кроме Тублата, оставалось только одно живое существо — запоздавшая самка. Теперь она быстро бежала к дереву, на котором сидел Тарзан. Это была Кала. За ней по пятам гнался страшный Тублат. Как только Тарзан увидел, что Тублат ее настигает, он с быстротою падающего камня бросился на помощь своей приемной матери.

Она подбежала к дереву. Как раз над нею сидел Тарзан, затаив дыхание, выжидая исхода этого бега взапуски. Кала подпрыгнула и зацепилась за низко висевшую ветку. Казалось, что она уже в безопасности. Но раздался сухой громкий треск, ветка обломилась, — Кала свалилась прямо на голову Тублата, сбив его с ног.

Оба вскочили мгновенно, но Тарзан еще быстрее спрыгнул с дерева, и громадный разъяренный обезьяний самец внезапно очутился лицом к лицу с человеком-ребенком. Ничто не могло быть более на руку злобному зверю. С ревом торжества обрушился он на маленького лорда Грэйстока. Но клыкам его не было суждено вонзиться в это коричневатое тело цвета ореха.

Мускулистая рука решительно схватила Тублата за волосатое горло. Другая рука вонзила несколько раз острый охотничий нож в широкую мохнатую грудь. Удары падали, словно молнии, и прекратились только тогда, когда Тарзан почувствовал, что ослабевшее тело вяло рушится на землю.

Когда Тублат упал, Тарзан, обезьяний приемыш, поставил ногу на шею своего злейшего врага, поднял глаза к полной луне и, откинув назад голову, испустил дикий и страшный победный крик своего народа. Друг за другом со своих убежищ спустилось все племя. Они окружили стеной Тарзана и его побежденного врага, и когда собрались все, Тарзан обратился к ним.

— Я Тарзан, — громко сказал он. — Я великий боец. Все должны почитать Тарзана и Калу, его мать. Среди вас нет никого, кто может сравниться с ним в силе! Пусть берегутся его враги! — Устремив пристальный взгляд в злобно-красные глаза Керчака, молодой лорд Грэйсток ударил себя в грудь, и снова джунгли потряс пронзительный крик победителя.