37

Гийом де Боже, Великий магистр ордена тамплиеров, бережно положил документ в потайной ящик своего рабочего стола. Худощавое лицо Магистра выражало беспокойство. В письме, полученном от их братьев из Франции, говорилось, что при дворе Филиппа у них уже нет стольких доброжелателей, как во времена славного короля Людовика — да примет Бог его в царствие свое, ибо не было в истории христианства более благородного и доблестного короля!

Филипп IV был должен тамплиерам много золота, и чем больше король был им должен, тем больше он их ненавидел. Да и в Риме некоторые религиозные ордены не скрывали своей зависти к могуществу, которым обладал орден тамплиеров.

Однако этой весной — весной 1291 года — Гийома де Боже волновала еще одна проблема, и эта проблема была поважнее придворных интриг во Франции и в Риме. Франсуа де Шарней и Сайд возвратились из своей вылазки в стан мамелюков с плохими новостями.

Они целый месяц находились там, слушая разговоры воинов, деля с ними хлеб и воду и вместе молясь Аллаху Милосердному. Они выдавали себя за египетских торговцев, желающих заниматься поставками провианта для войска мамелюков.

Мамелюки господствовали в Египте и Сирии, в их власти был Назарет — город, в котором вырос Иисус Христос, их зеленое знамя развевалось над воротами Яффы, находившейся всего в нескольких лье от крепости Сен-Жан д'Акр.

Рыцарь де Шарней внешне был больше похож на мусульманина, чем на христианина, и так естественно вписывался в среду мусульман, как будто родился на их земле, а не в далекой Франции. Де Шарней заявил ему, Магистру, со всей определенностью: через несколько дней — максимум через две недели — мамелюки нападут на крепость Сен-Жан д'Акр. Об этом ему говорили мусульманские воины, в этом его уверяли чиновники, с которыми он сумел подружиться в стане врага. Командиры мамелюков хвастались ему, что скоро станут богатыми, ибо в ближайшее время захватят сокровища, хранящиеся в Акре, которая падет под их натиском так же, как пали другие близлежащие христианские твердыни.

В легком мартовском ветерке уже чувствовалось дыхание труднопереносимой жары, которая в ближайшие месяцы охватит Святую Землю, обильно политую христианской кровью. Два дня назад специально подобранная группа тамплиеров стала подготавливать к вывозу из крепости сундуки с золотом и другие сокровища, которые орден доселе хранил в этой крепости. Великий магистр приказал этим людям покинуть эти места как можно быстрее — сначала они должны были плыть на Кипр, а затем во Францию. Никто из них не хотел уезжать, и буквально каждый просил Гийома де Боже разрешить ему остаться, чтобы биться с врагом. Но Великий магистр был непреклонен: судьба ордена тамплиеров теперь в значительной степени зависела именно от них, потому что им поручалось спасти сокровища ордена.

Больше всех был огорчен Франсуа де Шарней. Он едва сдержал слезы, услышав от де Боже, что ему предстоит уехать за тридевять земель от Акры. Де Шарней умолял Великого магистра, чтобы тот разрешил ему остаться и биться с врагом во имя Христа, но де Боже не стал его и слушать: он уже принял окончательное решение.

Великий магистр спустился по лестнице в прохладные подземные помещения крепости и там, в охраняемом рыцарями зале, еще раз осмотрел сундуки, которые нужно было перевезти во Францию.

— Мы отправим сундуки на трех галерах. Будьте готовы отплыть в любой момент. Если мы распределим наши сокровища по разным галерам, у них будет больше шансов прибыть к месту назначения, чем если бы они перевозились на одной галере. Вы уже знаете, кто из вас будет плыть на какой галере…

— Я еще не знаю, — сказал Франсуа де Шарней.

— Вы, рыцарь, сейчас пойдете со мной в главный зал. Мне нужно с вами поговорить и дать распоряжения, касающиеся непосредственно вас.

Гийом де Боже пристально посмотрел на Франсуа де Шарнея. Этому человеку уже перевалило за семьдесят, но он был все еще физически сильным. Его лицо очень загорело от многолетнего пребывания под жарким солнцем. Де Шарней был одним из наиболее заслуженных тамплиеров, он с честью вышел из множества перипетий и был непревзойденным разведчиком, сравниться с которым мог лишь его давнишний друг, ныне покойный Робер де Сен-Реми, погибший при обороне Триполи: сарацинская стрела поразила его прямо в сердце.

Великий магистр увидел во взгляде де Шарнея тоску, вызванную предстоящей разлукой с этой землей, уже давно ставшей ему родной. Здесь ему не раз приходилось ночевать под открытым небом, ехать в составе караванов в поисках необходимых сведений, проникать в стан сарацин, откуда ему всегда удавалось возвращаться живым и невредимым.

Для Франсуа де Шарнея возвращение во Францию было настоящей трагедией.

— Знайте, де Шарней, что одну задачу я могу поручить только вам. Много лет назад, когда вы были еще мальчиком и вас только-только приняли в орден, вы вместе с рыцарем де Сен-Реми привезли из Константинополя единственную подлинную святыню, оставшуюся от Иисуса, — полотно, послужившее ему погребальным саваном, на котором остался отпечаток его лица и тела. Благодаря этому полотну мы узрели лик Иисуса и молились ему. Вы уже немолоды, но я знаю, что вы по-прежнему обладаете физической силой и доблестью, а потому именно вам я хочу доверить спасение погребального савана Господа нашего Иисуса Христа. Из всех наших сокровищ это — самое ценное, ибо на нем запечатлен его лик и видны следы крови Господа. Вы должны спасти эту святыню. Но сначала мне хотелось бы, чтобы вы еще раз проникли в лагерь мамелюков. Нам нужно знать, могут ли они воспрепятствовать прибытию наших судов к месту назначения и не ждет ли нас в море засада. Когда вы выполните эту задачу, поедете на Кипр, взяв с собой подходящих людей. Можете сами выбрать маршрут. Я предоставляю вам право самому решить, каким образом вы доставите Священное Полотно во Францию. Никто не должен знать о том, что вы с собой везете, и вы сами решайте, как вы переправите эту святыню. А теперь ступайте, подготовьтесь к выполнению поставленной перед вами задачи.


Рыцарь де Шарней в сопровождении своего верного оруженосца, уже сильно постаревшего Сайда, в очередной раз проник в стан мамелюков. Мусульманские воины явно испытывали психологическое напряжение перед предстоящей битвой и, сидя вокруг костров, с тоской думали о своих семьях, о тех далеких временах, когда они — теперь закаленные в битвах воины — были еще детьми.

В течение трех дней тамплиер прислушивался к тому, что говорили солдаты и чиновники, а также многочисленные слуги командиров сарацин. На третий день, когда, обеспокоенный услышанным, де Шарней уже собирался возвратиться в крепость, Сайд сказал ему, что от одного старого знакомого ему удалось узнать, что мамелюки нападут на крепость через два дня.

В ту же ночь они покинули лагерь мамелюков и добрались до крепости в Акре к утру, когда первые лучи солнца уже золотили камни мощной твердыни тамплиеров.

Гийом де Боже приказал рыцарям готовиться к отражению нападения. Среди многих мирных обитателей крепости началась паника: они не могли найти транспорт для того, чтобы покинуть крепость, которую не ждало ничего хорошего.

Де Шарней помог своим товарищам подготовить крепость к обороне — в прошлом ему приходилось делать это несчетное количество раз — и утихомирить напуганных жителей, поскольку некоторые из них были готовы прикончить своего ближнего ради того, чтобы иметь возможность покинуть эти места. Уже не оставалось суден, на которых можно было бы уплыть из крепости, а потому отчаяние среди людей росло.

Когда снова наступила ночь, Великий магистр позвал де Шарнея к себе.

— Теперь вам нужно уезжать. Я допустил ошибку, отправив вас в лагерь сарацин: у нас уже не осталось ни одного судна, на котором вы могли бы уплыть отсюда.

Франсуа де Шарней сумел подавить нахлынувшие на него чувства и глубоко вздохнул, прежде чем заговорить.

— Я это знаю, и мне хотелось бы, чтобы вы разрешили мне поехать в сопровождении одного лишь Сайда.

— Это будет слишком опасно.

— Но никто ни в чем не заподозрит нас, двух мамелюков.

— Поступайте так, как считаете нужным.

Они крепко обнялись. Это была их последняя встреча: судьба каждого из них была уже предопределена. Они оба понимали, что Великий магистр умрет здесь, защищая крепость Сен-Жан д'Акр.

* * *

Де Шарней подыскал кусок ткани таких же размеров, как и Священное Полотно. Он понимал, какие опасности могут поджидать их по дороге, и на этот раз посчитал неприемлемым везти святыню в ларце. Они попытаются добраться до Константинополя, оттуда отплывут во Францию и, если повезет, в общей сложности через несколько месяцев прибудут туда.

Они с Саидом уже давно привыкли ночевать под открытым небом, питаться тем, что удается раздобыть в пути, и чувствовали себя одинаково хорошо и в лесу, и в пустыне. Все, что им было нужно, — так это два хороших скакуна.

Его мучили угрызения совести оттого, что он уезжает, а его товарищи остаются и наверняка погибнут. Де Шарней осознавал, что покидает эту землю навсегда, что никогда больше сюда не вернется, что в прекрасной Франции он будет вспоминать сухой воздух пустыни и веселье сарацинских военных лагерей, в которых он приобрел множество друзей. Люди есть люди, и не важно, какому богу они молятся. Ему довелось столкнуться с честью, справедливостью, болью, радостью, мудростью и горем как среди своих, так и в стане врагов. Люди ничем не отличались друг от друга, и разница между ними была лишь в том, что они сражались под разными знаменами.

Он договорился с Саидом, чтобы тот сопровождал его часть пути, а затем де Шарней собирался ехать один. Он не мог требовать от своего друга, чтобы тот покинул родную землю. Да Сайд и не сможет жить во Франции, хотя де Шарней и рассказывал ему, как прекрасно то местечко, где он вырос, — деревушка Лирей, расположенная недалеко от города Труа. Там он научился скакать верхом на лошади по зеленым лугам, раскинувшимся вокруг родительского дома, а еще фехтовать на маленьких мечах, которые ему и его брату изготовил кузнец по приказу отца, желавшего, чтобы его сыновья сызмальства готовились стать рыцарями.

Сайд уже состарился, так же как и сам де Шарней, и для него было уже слишком поздно начинать новую жизнь.

Де Шарней тщательно завернул погребальный саван Иисуса в раздобытую им ткань и положил его в сумку, которую всегда возил с собой. Затем он разыскал Сайда, рассказал ему о том, что предстояло сделать, и спросил, сможет ли Сайд сопровождать его часть пути, чтобы затем расстаться навсегда. Сайд согласился. Он понимал, что, когда вернется сюда, в Акре не останется уже ни одного христианина. Как бы там ни было, он, Сайд, останется доживать свой век здесь, со своими единоплеменниками.

* * *

Сверху обрушился просто шквал огня. Горящие стрелы перелетали через крепостные стены, неся смерть и разрушение всему, что вставало на их пути. Шестого апреля 1291 года от Рождества Христова мамелюки начали осаду крепости Сен-Жан д'Акр. В течение многих дней они пытались ворваться в крепость, отчаянно защищаемую тамплиерами.

Гийом де Боже приказал всем исповедаться и причаститься в тот день, когда должна была начаться осада. Он понимал, что немногим из них удастся выжить, а потому попросил всех очистить свою душу перед Господом.

Франсуа де Шарней уже уехал, попрощавшись с этими местами, за долгие годы ставшими ему родным домом. Де Боже верил, что де Шарней сумеет спасти погребальный саван Иисуса и довезет его до Франции. Сердце подсказало ему поручить эту миссию именно де Шарнею. Этот человек, сорок лет назад привезший сюда Священное Полотно из Константинополя, сможет вывезти его на Запад. Хотя, как говорят сарацины, «инш'алла» — если на то будет воля Аллаха!

Сколько теперь осталось рыцарей? Человек пятьдесят, не больше, все еще продолжали оборонять стены, не желая сдаваться, в то время как мирные жители — христиане — в панике, с криками бегали туда-сюда. Нет ничего более жуткого, чем состояние, которое испытывает человек в подобные моменты, когда речь идет о спасении собственной жизни.

Паника все больше охватывала жителей. Буквально в нескольких метрах от берега на дно пошло суденышко, перегруженное имуществом и людьми, пытавшимися убежать от неминуемой гибели.

В Акре, великой крепости тамплиеров, настоящей цитадели, вовсю кипела схватка. Тамплиеры не отступали ни на шаг, защищая каждую пядь земли ценой своей жизни, и лишь по их мертвым телам врагу удавалось продвигаться вперед.

Гийом де Боже, с мечом в руке, бился уже несколько часов подряд. Он давно потерял счет убитым врагам и не знал, сколько его товарищей пало, сражаясь рядом с ним. Он попросил своих рыцарей, если Акра все-таки будет захвачена мусульманами, попытаться выбраться отсюда живыми. Но никто из них не внял его просьбе, все тамплиеры продолжали сражаться насмерть, ибо верили, что скоро будут держать ответ за то, как поступали в этой жизни, перед самим Богом.

Великий магистр схватился с двумя яростно сражающимися сарацинами, отбиваясь от их сабель мечом, и вдруг… Что это? Он внезапно почувствовал острую боль в груди, и перед его глазами все погрузилось в темноту. Инш'алла!

Жану де Периго удалось отбить тело Гийома де Боже и, оттащив в сторону, прислонить его к стене. Раздался крик: Великий магистр убит! Акра вот-вот должна была пасть под натиском мусульман, однако Богу не было угодно, чтобы это произошло именно этой ночью.

Мамелюки возвратились в свой лагерь, и через некоторое время оттуда стали доноситься запах баранины и победные песни. Рыцари, изможденные битвой, собрались в главном зале. Им нужно было избрать Великого магистра, здесь и сейчас, ибо медлить они не могли. Они были усталыми, израненными, однако для них было важно, кто будет их командиром, когда они завтра пойдут на смертный бой и погибнут, сражаясь, ибо что же еще им оставалось? А сейчас они молились, прося Бога просветить их. В конце концов, преемником доблестного Гийома де Боже стал Тибо Годен.

28 мая 1291 года в Акре царили жара и отчаяние. Перед тем как взошло солнце, Тибо Годен приказал провести богослужение. А затем зазвенели мечи и полетели тучи стрел. Еще до захода солнца над Акрой стало развеваться вражеское знамя. Инш'алла! Крепость превратилась в братскую могилу: почти никому из рыцарей-тамплиеров не удалось выжить.

Загрузка...