ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ

Какое странное чувство охватило ее, когда она повернула ключ в замке квартиры на улице Сведенборга! Поначалу на душе пусто и горько, она чувствует себя покинутой.

Но уже в следующий миг, когда она бежит вниз по каменным ступенькам и слышит, как отдаются эхом ее шаги, она ощущает себя свободной, как ветер.

Наконец-то! Она снова наедине с самой собой! И никто больше не помешает ей!

Теперь только домой. Домой, к зеркалам, тетрадкам с ролями и книгам. Ей многое нужно наверстать. Так много прочесть. Это чувство не покидало ее всю жизнь. Она никогда не посещала какую-нибудь приличную школу, как, например, Берта, а была вынуждена учиться самостоятельно, и ей всегда казалось, что времени у нее слишком мало. Она не успевала осуществить все, чего желала. Потому что постоянно думала о тех пробелах, которые были в ее образовании.

Оказавшись дома, она перво-наперво проходится перед всеми зеркалами. И понимает, что владеть своим выражением лица и жестами – не только часть работы над ролью, но и необходимость. В личной жизни.

Сегодня она обнаруживает в своем лице нечто новое. Так она и подозревала – все это время ей удавалось делать явно более умную и радостную мину, чем та, которая отражала бы ее истинные чувства. Теперь она может это утверждать. И это, бесспорно, вносит некоторое чувство уверенности. Кажется, сейчас она научилась управлять выражением лица.

У зеркала из Замка Роз самая красивая рама. Белая, позолоченная, крепкая. Каролина останавливается перед этим зеркалом и собирается с духом. Это полезное зеркало, потому что оно заставляет сосредоточиться, благодаря чему ее взгляд не убегает куда-то в сторону, не цепляется за ненужные детали. Зеркало отсекает все лишнее и подчеркивает главное, это придает силы и твердости не только ее отражению, но и ее душе. Это очень важно, ведь она собирается вновь взяться за работу. Она должна посмотреть себе прямо в глаза, а порой ей это бывало сложно. Так не может больше продолжаться. Она должна быть настолько правдоподобной, насколько это возможно.

Ведь речь идет об «Орлеанской деве». Теперь Иоанна должна быть прежде всего. Каролина еще далеко не проработала роль. Она прочла все, что смогла найти об Иоанне Лотарингской. Но это не очень помогло ей, до самого важного она так и не добралась. Самое главное следует искать в одиночестве. Внутри себя.

Взять, например, веру Иоанны в Бога.

Пробовала ли Каролина хоть раз разобраться в том, что имело для Иоанны такое огромное значение? Вера в Бога – можно ли вообще понять, что это такое, если сама не веришь?

Она много раз думала, не обсудить ли этот вопрос с Ингеборг, но Ингеборг – не духовный наставник. Разве можно вдруг взять и стать верующей только потому, что хочешь лучше понять роль? Так просто это не делается. К сожалению. Когда Ингеборг играла Иоанну, ее вера в Бога была для нее большим подспорьем. В этом причина того, что Ингеборг вложила в роль больше, чем Каролина.

Если бы у них сейчас мысли не были заняты другим, то ей стоило бы поговорить об этом с Розильдой. У Розильды не такое безоговорочное отношение к религии, как у Ингеборг. Именно поэтому она наверняка больше задумывалась об этом. Так бывает всегда, когда человек сомневается. Это Каролине известно по собственному опыту. Безоговорочная вера не побуждает мыслить. А вот вещи, которых человек не понимает, напротив… Над ними можно размышлять без конца.

Это пока все, к чему ей удалось прийти в своих размышлениях об Иоанне. На короткие мгновения Каролине казалось, что она сильно приближается к ее образу. Но потом Иоанна снова отдалялась от нее.

Сейчас, когда она снова начинает работать над этой ролью, в голове всплывает библейская цитата из шкатулки Розильды. Слова блеснули в памяти и исчезли. Каролине вдруг начинает казаться, будто эти слова каким-то таинственным образом приоткрывают для нее сущность Иоанны. Этим все можно объяснить! Ее искренность. Религиозную убежденность. Экстаз. Триумф. Когда она раскрывает тетрадь с ролью, реплики вдруг наполняются жизнью, а ведь раньше они, словно сухие листья, бездушно шелестели где-то внутри. Каролина и сама не понимает, что произошло, и не может не удивляться.

Вера может свернуть горы, так сказала бы Ингеборг. Наверно, это так, но такой веры у Каролины нет. Она ведь даже не знает, хочет ли она верить в Бога. Вдруг это всего лишь новая зависимость?

Нет – ни о какой настоящей набожности и речи быть не может. Это что-то другое, только она не знает, что именно. Возможно, внезапно снизошедшее вдохновение. Однако Каролина встречала некоторых горячо верующих людей, которые производили на нее сильное впечатление, в первую очередь Амалию, и, может быть, потребовалась всего лишь эта маленькая бумажка – с пылающими золотом буквами!

Возможно, она тоже пришлась кстати! Неизвестно, смогла бы эта цитата воздействовать на Каролину так в другом случае. Так или иначе, почва была подготовлена.

И все же в этом есть нечто таинственное!

Каждый раз, когда Каролина работает над ролью, в памяти вспыхивают те слова из Библии. Они словно выжженное клеймо. Хотя она видела их лишь однажды, одно короткое мгновение, прежде чем они снова исчезли в шкатулке Розильды. Но они не отпускают ее, они тиранят ее. Они звучат у нее в ушах, пылают у нее перед глазами, постоянно возникают в мозгу, словно реплики из пьесы. Они присутствуют повсюду, от них невозможно избавиться. Они все время где-то рядом. Во всем, что она говорит, во всем, что она делает. Как это странно, как удивительно и как непонятно.

И как хрупко. Все это должно остаться в тайне. Иначе оно может вновь исчезнуть, как сон или наваждение. А этого нельзя допустить. Ведь именно сейчас в ней ожила Иоанна, и наконец-то обрели силу слова, сошедшие с ее уст:

Святой отец, меня зовут Иоанна;

Я дочь простого пастуха; родилась

В местечке Дом-Реми, в приходе Тула;

Там стадо моего отца пасла

Я с детских лет…

И раз – всю ночь с усердною молитвой,

Забыв о сне, сидела я под древом –

Пречистая предстала мне; в руках

Ее был меч и знамя, но одета

Она была, как я, пастушкой и сказала:

«Узнай меня, восстань; иди от стада;

Господь тебя к иному призывает.

Возьми мое святое знамя, меч

Мой опояшь и им неустрашимо

Рази врагов народа моего…»

Но я сказала: «Мне ль, смиренной деве,

Неопытной в ужасном деле брани,

На подвиг гибельный такой дерзать?»

«Дерзай, – она рекла мне, – чистой деве

Доступно все великое земли,

Когда земной любви она не знает»[15].

Раньше она бесконечно повторяла этот отрывок и никак не могла придать голосу должной выразительности, наполнить слова нужным содержанием. Они казались ей совершенно безжизненными. Она винила во всем перевод. Роль Иоанны, дескать, невероятно трудна, ее вера – нечто довольно заурядное, и умнице Каролине не стоит даже в этом разбираться.

Все эти доводы рухнули в одночасье. Даже если она была права, и в тексте есть какие-то недостатки, особенно в том, что касается перевода, – а надо признать, что это само по себе возможно, – то в данном случае это не имеет более никакого значения, потому что каждое слово теперь наполнено содержанием и все, что слетает с ее уст, дышит странной, таинственной жизнью.

«Когда земной любви она не знает».

Эта строка точь-в-точь соответствует тому, о чем она думала! И как она раньше этого не заметила?! Ведь над этим действительно стоит подумать.

Каролина и не замечает, как бежит время. Пока она наконец не чувствует, что тело затекло и ей необходимо глотнуть свежего воздуха. Она сидела в одном и том же положении несколько часов и размышляла.

Вот и прошел долгий и удивительный день. Вечереет, Каролина отправляется на прогулку по городу.

Мягкий воздух напоен ароматами. На улице весна.

Каролина все идет и идет. Вверх-вниз по улицам.

Вдруг она оказывается в районе Эстермальм. Здесь она бывает не часто, решает осмотреться и с любопытством принимается читать названия улиц.

На улице Сибилы Каролина едва успела в последний момент остановиться, чтобы не попасть под трамвай. Вокруг так много интересного. Она, как водится, шла и не смотрела себе под ноги, из-за чего едва не случилась беда.

Но тем не менее все обошлось, трамвай вовремя затормозил, и в одном из его окон Каролина замечает человека, испуганно наблюдающего за ней. Его лицо кажется ей знакомым, но она не может вспомнить, где видела его раньше.

– Простите, – ошарашено произносит она, хотя человек в продолжившем свой путь трамвае вряд ли может ее слышать.

И тут ее осеняет, кто это… Это же Соглядатай из церкви! Давненько они не встречались. В последний раз еще зимой. Весенний воздух кружит ей голову, и она бросается вдогонку за трамваем, чтобы улыбнуться незнакомцу.

Но он не улыбается ей в ответ.

Каролина идет дальше и садится на скамейку в парке Хюмлегорден. Солнце клонится к закату, на холме Флоры расцвела голубая сцилла. Это удивительно красивое зрелище, но одиноким девушкам здесь нет отбоя от галантных кавалеров. Каролина бежит из парка прочь. И постепенно возвращается в родной квартал.

В кинотеатре на улице Святого Павла вот-вот начнется вечерний показ, Каролина покупает билет и проскальзывает в зал в последнюю минуту. Уже потушили свет. В спешке Каролина забыла посмотреть, какой фильм будут сегодня показывать. Пусть это станет сюрпризом.

Однако, хотя она почти во всем умеет найти что-нибудь интересное, на этот раз остается полностью равнодушной к фильму. Это так называемая «кинодрама» в восьми актах, или, как они называются, «в восьми сериях».

Это убожество носит название «Изнуряющий огонь» и повествует о любви, если так можно выразиться, в крайне запутанных обстоятельствах. На сей раз даже хорошо, что не слышно, что они там говорят. Обычно Каролина любит сама выдумывать реплики для разных персонажей, но для этой белиберды и трудиться не стоит.

Прежде с ней такого не случалось, и виновата ли в том Иоанна Лотарингская, которая до сих пор переполняет ее душу, или нет, но Каролина вдруг понимает, что просто-напросто не в состоянии досмотреть этот вздор до конца. И уходит из кинотеатра. Постаравшись пробраться между рядами как можно более незаметно.

Зал не полон, но, поскольку у кресел откидные сиденья, все в ее ряду вынуждены подняться, чтобы пропустить ее. Поворачиваться спиной к людям невежливо, поэтому Каролина, беспрестанно извиняясь, встречает то один, то другой недовольный взгляд. Сиденья с грохотом хлопают по спинке кресел. Ужасно неприятно.

И тут она снова сталкивается лицом к лицу с Соглядатаем. Второй раз за вечер! После того, как не видела его несколько недель! Должно быть, он вошел в зал еще позже, чем Каролина, ведь когда она проходила по ряду на свое место, она его не видела. А уж его бы она заметила.

– Прошу прощения, – шепчет она ему.

Он с серьезным видом кивает головой и на мгновение устремляет на нее взгляд. Каролина вновь пытается улыбнуться, но безответно. Соглядатай смотрит на нее так, как будто они не знакомы. Впрочем, они ведь и вправду не знакомы.

На улице пустынно. Воздух прохладный и мягкий. Она решает немного подняться по улице и посмотреть на открывающийся оттуда вид. Светит луна, стоит чарующая тишина. Все вокруг – само совершенство.

Но Иоанна ждет, Каролина должна скоро вернуться к ней. Но вначале она хочет чуть-чуть прогуляться по кладбищу. Она не была там уже так давно. Кажется, целую вечность.

На этот раз она пойдет на могилу Никандера.

По какой-то причине он похоронен вместе со Стагнелиусом, но никогда раньше Каролина не ходила туда из уважения к Никандеру, только из уважения к Стагнелиусу. Никандера Каролина не жалует. Она даже была несколько зла на него. Ведь это он перевел с немецкого «Орлеанскую деву». И Каролине совершенно не нравилось, как он с этим справился. Шиллер никогда не одобрил бы такой банальщины.

Но, быть может, она несправедлива? Теперь, когда своей игрой Каролина может вдохнуть жизнь в слова Иоанны, ей перестало казаться, будто перевод так уж плох. И это надо каким-то образом показать Никандеру. Ведь ему, бедняжке, довелось прожить тяжелую жизнь.

Впрочем, и у Стагнслиуса она была не легче.

Но Стагнелиус был великим поэтом, и это должно было как-то помогать ему в жизни. Несмотря ни на что. Если только, конечно, он сам понимал, каким хорошим поэтом он был – возможно, что и не понимал, но все же собственное величие должно было хоть немножко скрашивать его существование. Ведь он должен был ощущать хотя бы радость творчества, не говоря уже о всем прочем.

А ощущал ли когда-нибудь Никандер радость творчества? Принадлежал ли он к тем людям, которые довольны собой, восхищаясь и гордясь тем, что из них получилось хотя бы что-то? Некоторые люди вполне этим удовлетворяются. Но вряд ли Никандера постигло такое несчастье. Все же он был достаточно одаренным человеком, чтобы знать, где у него промахи.

И в таком случае он должен был от этого страдать. Особенно когда его то и дело сравнивали со Стагнелиусом. И все же,


Любовь – единственное спасение, Когда мы видим достоинства, превосходящие наши, У ближнего нашего.


Каролина немного постояла возле надгробия, освещаемого лунным светом.

На кладбище, кроме нее, ни одной живой души.

Вокруг светло и немного тревожно. Необычайно романтично и совсем не страшно. А только восхитительно красиво.

Ей так хочется простоять здесь до тех пор, пока не взойдет солнце и не займет место луны на небосводе. Но долг зовет.


«Узнай меня, восстань; иди от стада; Господь тебя к иному призывает…»


Иоанна ждет.

Прежде чем покинуть кладбище, Каролина в последний раз обходит его. Небо светлое, и тени от деревьев в тихом танце сплетаются на посыпанной гравием дорожке.

Как только Каролина подходит к калитке, из темноты прямо перед ней вырастает темная фигура. Луна освещает лицо. На мгновение их взгляды встречаются, затем Каролина и Соглядатай, пытаясь разойтись, делают шаг в одну и ту же сторону, преграждая друг другу путь. Это повторяется несколько раз.

– Извините, – шепчет Каролина.

В третий раз слегка улыбается, и в третий раз безответно. Он отступает назад и снова теряется в темноте, окружающей кладбище. А она спешит к себе домой.

Загрузка...