Тайник теней

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЯТАЯ

Однажды Ингеборг приходит в театр и говорит, что умерла Вещая Сигрид.

Стоит и произносит эти слова.

Вначале Каролина ничего не понимает. Она даже раздражается. Откуда Ингеборг это взяла? Что у нее может быть общего с Сигрид? Разве она знакома с ней? Почему Ингеборг знает о Сигрид что-то, чего не знает Каролина? Да и к тому же такой вздор… И так просто – сказала и молчит…

Разве она не понимает, что произнесла?

Ингеборг вдруг показалась Каролине чужачкой, дерзкой захватчицей. Арильд ведь прежде всего брат ей, Каролине. А между тем приходит Ингеборг и… и…

Нет, она ничего не понимает. Ингеборг протягивает к ней руку, но Каролина отталкивает ее, начинает рыдать и бросается домой.

Перед глазами все кружится.

Вещая Сигрид умерла. Это невероятно. Такие, как она, не умирают.

Но ведь Ингеборг должна была откуда-то это взять!

Может, кто-то это выдумал? В таком случае кто?

И зачем?

Чтобы напомнить ей, Каролине, что все мы смертны?

Но тогда Каролина должна была узнать эту скорбную новость первой. Прежде Ингеборг.

И если это не выдумка – что же могло случиться? И почему?

Может, в этом есть какая-то вина Каролины?

Вряд ли. Но почему же она не зашла к Сигрид, когда гостила в Замке Роз в июле? Она хотела зайти, но… но…

Это сложно описать…

Вещая Сигрид жила уединенно, в собственных комнатах. Но все равно словно присутствовала в замке повсюду. Тот, кто хоть раз видел ее, мог почувствовать ее в каждом уголке – Каролине кажется, что именно так человек, если он верит в Бога, ощущает его в каждом уголке церкви. В то время как Бог – если он вообще существует – на самом деле где-то высоко на небесах. Далеко-далеко от всех.

Все знают, где находится храм. Он всегда в одном и том же месте. Туда можно прийти, когда захочешь. Поэтому ты частенько это откладываешь. На следующий раз. На лучшее время, когда в твоей душе будет больше гармонии.

Бог ждет.

И Каролине казалось, что Сигрид тоже будет ждать всегда.

Каролина провела в Замке Роз всего несколько дней. Многих нужно было навестить. Со многими увидеться. Она металась от одного к другому. То и дело вспоминая о Вещей Сигрид. Она хотела оставить их встречу, как самое приятное, на потом. Когда со всем прочим она уже разделается. И тогда она зайдет к Сигрид. В совершенно особенном расположении духа.

В тот раз не получилось. Но в следующий раз…

И вот получается, что следующего раза уже не будет.

Но как же Сигрид могла умереть? Ничего не сообщив Каролине…

Это словно последний большой обман. Каролина в отчаянии и бешенстве. Она и не знала, что Сигрид так много значила для нее. Никогда бы не подумала, что станет так горевать. Так безумно. Так безутешно.

Прошла пара дней, и Каролина получает письма. Одно за другим.

Маленькие плотно расположенные строчки в маленьких шуршащих конвертах. Ей даже не хотелось брать их в руки. Ведь никто не знает, что за новости они таят.

Лидия пишет… Берта пишет… Амалия пишет… И Хедда. Они говорят о случившемся в уместных случаю выражениях, со смирением: «Ведь она была такой старенькой…»

Ничего подобного!

Они совсем ничего не понимают.

Она была древней и вечно молодой. В одно и то же время. Должно быть, просто-напросто произошел несчастный случай. Такие, как Вещая Сигрид, так просто не умирают. Во всяком случае, не предупредив заранее.

В письмах её называют «уснувшая вечным сном».

Как это – уснувшая? Ведь она умерла? Это не одно и то же. К чему это лицемерие?

Расскажите лучше, как она умерла. И почему? Об этом никто не пишет ни слова, только о том, что Сигрид была такая старенькая, черт возьми!

Собственно, Каролине следовало бы самой поехать туда и узнать, что случилось.

Но она будто парализована.

Проходит неделя, и приезжает Розильда.

Приятный солнечный день, стоит бабье лето. Но Розильда, словно ангел смерти, вся в черном. Вот она стоит у Каролины в дверях, отбрасывая впереди себя темную тень, которая ложится на залитые золотом солнца половицы.

Каролина указывает на нее пальцем и громким голосом произносит:

– Человек, не загораживай мне солнце! Отойди!

Розильда в испуге отшатывается назад. Тогда Каролина подбегает к ней и берет ее за руку.

– Нет-нет. Я хочу сказать, входи. Но ты должна немедленно снять с себя этот ужасный наряд.

Каролина бросается к гардеробу и находит свое лучшее платье. То самое, которое она надевала в Замке Роз, когда хотела показать, что она Каролина, а не Карл.

– Вот! Возьми мое платье!

Розильда смотрит на нее с удивлением и легким испугом, но делает, что ей говорят. С собой у нее большой сверток. Она кладет его на стол и начинает послушно снимать свою одежду и надевать платье.

Она переодевается не спеша, Каролина помогает ей. Траурное платье Розильды тяжелое и роскошное. Нижняя юбка из плотного блестящего шелка, а само платье отделано более тонким матовым, лиф крепится к юбке маленькими обтянутыми шелковой нитью крючками и петлями, которые скрывает широкий пояс. Это старомодное платье, застегивающееся на тысячу черных пуговок. Каролина вне себя.

– Как ты могла напялить на себя такое?

– У нас ведь траур. Я не задумывалась над этим.

– Траур? По Вещей Сигрид?

– Да.

– Но ведь она совсем не хотела, чтобы по ней скорбели. Разве ты не знаешь? Она хотела, чтобы день ее смерти отметили, как праздник.

Розильда кивает.

– Я тоже так думала, и папа со мной согласился. Мы ведь отметим, ты и я, правда? Собственно, за этим я и приехала. И еще, чтобы подарить тебе подарок.

– Подарок? Но у меня не день рождения.

– Подожди и увидишь!

Розильда берет сверток и осторожно вкладывает его Каролине в руки.

– Какой тяжелый!

– Да. Это тебе.

– От тебя?

– Нет, – говорит Розильда, покачав головой.

– От мамы?

Но Розильда снова отрицательно качает головой.

– Ты поймешь, от кого этот подарок, как только развернешь его.

Дрожащими руками Каролина снимает бумагу. Розильда помогает ей. Подарок слой за слоем завернут в оберточную бумагу и старые газеты. Под ними оказывается что-то большое и твердое, завернутое в льняное полотно. Пальцы у Каролины так трясутся, что она едва может развязать узел. Она начинает подозревать, что…

– Давай подождем с подарком, Розильда. Думаю, мне надо развернуть его, когда я буду одна.

– Ты поняла, что там?

– Думаю, да.

– Хочешь, я подожду на кухне?

Но Каролина качает головой.

– Нет, нечего тут ждать. Мне надо побыть одной довольно долго.

Розильда вздыхает и огорченно улыбается.

– А я думала, это будет сюрприз!

– Это и есть сюрприз.

– Но ведь ты уже догадалась, что это.

– Да. Но все равно это очень неожиданно.

– А почему мне нельзя быть с тобой, когда ты его откроешь? Может, ты не хочешь, чтобы я его видела?

– Дело не в этом. Но ты как никто другой должна понимать, что мне необходимо остаться с этим подарком один на один. Ведь я так долго не видела его.

Конечно, Розильда все понимает, она молча кивает.

Они стоят друг против друга, а между ними льняной сверток. Каролина бережно прикрывает его рукой. Тогда Розильда говорит:

– Так или иначе, ты должна знать, что это мне доверили передать его тебе. Она просила позвать именно меня.

Собравшись с духом, Каролина тихо спрашивает:

– А как она умерла, Розильда? Это был несчастный случай?

– Да нет. Насколько мы знаем, она почувствовала небольшую усталость. Доктор был у нее за день до этого и не заметил ничего угрожающего. Просто некоторое перенапряжение. Ты ведь знаешь, с тех пор, как приехал папа, в замке все закрутилось-завертелось. И Сигрид это одобряла. Ей нравилась эта атмосфера, она с радостью во всем принимала участие. Хотя она редко покидала свою башню, Сигрид всегда держала под своим неусыпным взором все, что происходило в замке. Незадолго до кончины у нее побывал папа. И Аксель Торсон, конечно. И Арильд. Они обсуждали будущее замка. А Сигрид всегда приходили в голову такие хорошие идеи. Прежде всего она знала, как замком управляли раньше, и папа хотел от нее это услышать. Чтобы оставить все лучшее и изменить остальное. Сигрид была ему очень нужна. Она также помогала ему ладить с мамой. Никто из них не говорил об этом, но я все равно понимала. Мама вместе с папой бывали у нее много раз.

– А ты? Ты часто заходила к ней?

– Я как раз хотела рассказать об этом. Когда она узнала от папы, что я собираюсь всерьез заняться живописью, она позвала меня к себе – думаю, хотела испытать. Она не сказала мне этого, но ей хотелось проверить, гожусь ли я в художницы. И видимо, она одобрила меня, потому что тут же стала давать мне уроки ваяния. Мы напряженно занимались все лето. Это было просто замечательно. И теперь я знаю, что в первую очередь выберу именно класс ваяния. Мне не придется бросать из-за этого живопись. Знаешь, Сигрид мне очень помогла. В последние недели она написала множество рекомендательных писем к разным знакомым ей скульпторам, чтобы я могла к кому-то из них обратиться, когда стану учиться дальше. Наверно, она предчувствовала, что с ней случится… Но мне это и в голову не приходило. Да и вообще никто об этом не думал. Мы все верили, что Вещая Сигрид не может умереть.

– Она не умерла. Для меня она жива. Я не могу представить себе ее мертвой.

Голос у Каролины глухой и взволнованный. В горле у нее ком, и она вынуждена все время сдерживать рыдания.

– Не рассказывай больше! – просит она. – Лучше мы отметим день ее ухода.

Но Розильда выкладывает все до конца:

– Наступило последнее утро. Как обычно, она провела со мной урок. Она всегда любила начинать пораньше, и я приходила к ней каждое утро в половине шестого. К этому моменту она уже успевала встать и поработать пару часов. Летом между половиной шестого и половиной девятого освещение в ее мастерской бывало самым лучшим. Для нее самой это было неважно, ведь она была слепа, но для меня это имело значение. В то утро мы работали как обычно. Все шло прекрасно. Сигрид была бодрой и веселой. Она только немного жаловалась на жару – я подумала, потрогав ее лоб, что обычно он у нее бывал прохладнее, но только потом поняла, что у нее был жар. Никакой усталости не было заметно. Я ей так и сказала.

– А разве у меня есть время уставать? – отозвалась она.

Вскоре после этого урок Розильды закончился, и она ушла. Но всего лишь через несколько часов Сигрид снова попросила ее подняться к ней. Когда Розильда пришла, в башне были открыты все окна и двери. Дул свежий ветер, белые летние занавески и драпировки надулись, как паруса. Розильде показалось, что она ступила на борт мчащегося по волнам парусника. А Сигрид сидела на своем стуле посреди мастерской на самом сквозняке, как будто на семи ветрах. На коленях у нее лежал большой сверток.

– Как сильно здесь дует! – сказала ей Розильда. – Это совсем ни к чему. Может, закрыть окна?

Но Сигрид не позволила.

– Сегодня мой день рождения, – торжественно произнесла она. – Поэтому я решила сегодня отдохнуть и заняться тем, чем мне хочется.

Она шутит?

Все это выглядело несколько странно. У Сигрид всегда была ясная голова. Ее день рождения отмечали недавно большим пышным застольем. Об этом ей было, конечно, хорошо известно. Это читалось по ее лицу. Она выглядела, как шаловливый ребенок, который задумал что-то особенное и прекрасно знает, что его не все понимают.

Розильда ничего не сказала. Но оставила окна открытыми. Она решила, что Сигрид самой виднее, как лучше. Если она хочет сидеть, овеваемая во всех сторон ветром, с этим ничего не поделаешь. Розильда просто хотела узнать, зачем за ней посылали. Видимо, у Сигрид настолько срочное дело, что она не может ждать до утра, когда Розильда снова придет к ней на урок.

– Да, – подтвердила Вещая Сигрид. – Это касается вот этого свертка. Он предназначается Каролине, и я хочу, чтобы ты передала его ей как можно скорее. На следующей неделе вам придется подумать о другом, как я полагаю, но через неделю ты должна будешь отправиться в Стокгольм и передать ей это от меня. Собственно, ей нужно было получить его много раньше. Я думала, что у меня в запасе больше времени, но главное, чтобы она получила его сейчас, потому что он нужен ей в ее работе. В дополнение к зеркалам. Тебе не придется объяснять больше того, что я сказала. Каролина сразу поймет, что я имею в виду.

– Так она и сказала? – переспросила Каролина.

– Да. Слово в слово.

– А больше она ничего не говорила?

– Говорила. Вот что: «Эта голова будет всегда напоминать о том, что настоящее творчество рождается изнутри. Поэтому нужно всегда опасаться своего внутреннего ока». Мне тоже следует помнить об этом во время работы, сказала она. Это касается всех.

Затем Розильда ушла от нее. А через несколько часов Сигрид умерла. Она так и не встала со своего стула, сидела перед распахнутыми окнами, овеваемая ветрами и развевающимися занавесками.

Розильда умолкла. Она подошла и положила свою руку на Каролинину, все еще бережно прикрывавшую подарок. Но вот наконец Каролина убирает руку, и они вместе с Розильдой снимают со скульптурной головы последнее покрывало.

Розильда поднимает ее вверх для Каролины, которая не видела своего скульптурного портрета с тех пор, как его ваяли. Поэтому она с большим трепетом поднимает на него глаза и начинает рассматривать. Но тут же снова опускает взгляд. Она чувствует жжение в глазах. С трудом сдерживая себя, Каролина говорит как можно спокойнее:

– Помню, она его так и не закончила.

А Розильда ответила:

– Нет, Сигрид говорила так, но я думаю, он выглядит вполне завершенным.

Каролина кивнула:

– Мне тоже так кажется. К тому же я еще и сама не вполне сложилась. Я это поняла еще в тот раз, когда его увидела. И сейчас тоже понимаю.

Ей вспомнилось, какая буря эмоций разразилась в ней, когда она впервые оказалась перед этим портретом. Какой жалкой она себя ощущала. Она не могла понять, как другой мог найти в ней столько достойного и благородного, боялась, что никогда в жизни не сможет стать похожей на этот портрет. И безудержно разрыдалась.

А портрет вовсе не был идеализированным. Она сама как модель содействовала его созданию, и хотя очень хотела показать себя с лучшей стороны, ей все же не свойственно приукрашивать себя.

Нет, портрет являл ее такой, какой Каролина могла бы быть, если бы раскрывала те возможности, которые в ней скрыты и которые она постоянно растрачивала. Или как сказала Берта, когда в тот раз пыталась найти объяснение безутешным рыданиям Каролины: «Она плачет оттого, что увидела свою душу такой, какой ее задумал Творец, и почувствовала, что обманула его ожидания».

Неудивительно, что сейчас она дрожит от страха. Она поднимает глаза и смотрит на свое лицо, каким его увидела Вещая Сигрид и каким выплеснула его из своего внутреннего «я», но ей хватает смелости лишь искоса взглянуть на него.

– Не очень похоже на меня, правда? – наконец-то спрашивает она Розильду, как когда-то Берту.

– Да нет, конечно похоже. Даже более того. Я узнаю родственные черты.

Каролина испуганно смотрит на нее:

– Что ты имеешь в виду? Я похожа на Клару де Лето?

– На мамину маму? Нет, не думаю. Хотя… может немного, после того, как ты сказала… Да, теперь я вижу… Конечно, заметно, что вы из одного рода.

– Разве это очень заметно? Посмотри еще!

Каролина поворачивает к Розильде свое напряженное лицо, чтобы она могла рассмотреть сто, и Розильда с улыбкой отвечает:

– Нет, вы с ней похожи не больше всех нас. У всех нас есть какие-то ее черты, как ты наверняка заметила. У бабушки была очень своеобразная внешность, которая, видимо, как-то проявляется в каждом из нас. Хотя сама она была очень слабым человеком. Это странно.

– А я думаю, все же только я одна настолько унаследовала ее черты, – озабоченно говорит Каролина.

Розильда отрицательно качает головой.

– Но это не так. Ты ошибаешься, – произносит она таким тоном, как будто это была самая очевидная вещь на свете. – Впрочем, это совсем не важно. В тебе от нее совсем ничего нет. И ни в ком из нас.

Каролина с удивлением поднимает на нее глаза. Как она может быть так уверена в этом? Но она, безусловно, уверена, и Каролина облегченно вздыхает.

– А что ты имела в виду, когда сказала, что портрет более чем похож на меня? – спрашивает Каролина.

Розильда придвигается ближе и снова разглядывает лицо Каролины. Взгляд у нее слегка смущенный.

– Не знаю. Честно говоря, когда я впервые увидела его, то даже не поняла, что это ты. Но со временем он становился все более и более на тебя похож.

Розильда удивленно смеется.

– Это чистая правда. Как будто ты превращалась в свой портрет. Пойдем, ты сама увидишь!

Она тянет Каролину к зеркалу и поднимает скульптурную голову рядом с оригиналом.

– Смотри!

Каролина пытается смотреть, но ничего не видит, глаза застилают слезы. Это тоже хорошо, она посмотрит на все позднее, в одиночестве. Но если все произошло так, как говорит Розильда, если она действительно становится похожей на портрет Сигрид, то можно быть спокойной. Это как раз то, к чему она втайне стремилась всей душой.

– Когда я сейчас смотрю на это лицо, я понимаю, какой, наверное, удивительно сильной Жанной д'Арк ты была, – серьезно произносит Розильда.

– Ты хочешь сказать, Иоанной…

– Да. Конечно, Иоанной. Подумать только, я так и не видела тебя в этой роли. Это, должно быть, было просто потрясающе.

Каролина всхлипывает и жалобно говорит:

– Ты хочешь сказать, по мне этого не заметно? По моему собственному лицу?

– Да нет, заметно. Но не так сильно, как на портрете. Там ты настоящая Иоанна.

Каролина на мгновение задумывается. Затем решает не сдерживаться. И разражается слезами. В то же время она улыбается. Она смеется и плачет – от благодарности и отчаяния. Потом она берет одно из льняных полотен, которыми была обмотана скульптурная голова, и тщательно вытирает лицо.

– Чувствую, этот портрет действительно мне нужен.

– Сигрид была совершенно права. А сейчас мы отпразднуем ее уход! – восклицает Каролина. – Да, мы закатим настоящий праздник!