Тайник теней

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

Поездка в Кристианию так и не состоялась.

Лидия вернулась с Максимилиамом в Замок Роз. Конечно, поначалу уговорить ее было нелегко, ведь это она предложила совершить путешествие в Норвегию, но Каролина уверяла ее, что нисколько не расстроится.

– Совсем наоборот, мне кажется, так будет лучше. Ведь в глубине души ты больше всего тосковала именно по Замку Роз. А в Кристианию мы можем поехать в другой раз.

Но Лидия упорствует. Она уже подготовилась к отъезду и совсем не хочет менять планы. Все заказано: номер в гостинице, билеты – все необходимое. Как можно вот так просто взять и разбежаться в разные стороны?

Но мама, ведь отказаться от гостиницы и билетов не составляет никакого труда. Я могу взять это на себя, – заверила Каролина.

Они с Максимилиамом уже обговорили это и пришли к единодушному мнению, что в нынешних обстоятельствах поездка в Норвегию вряд ли окажется удачной. Лидия будет постоянно возвращаться мыслями в Замок Роз и мучиться угрызениями совести, что не поехала туда. И в то же время она, безусловно, будет переживать также и из-за Каролины, если вместо Норвегии поедет в замок.

Максимилиаму было жаль Лидию.

– Она всегда была такой, бедняжка, – грустно заметил он. – Нужно помочь ей выпутаться из всего этого так, чтобы она сама сделала тот выбор, который причинит ей меньше страданий. Мы не станем ее переубеждать.

Каролина прекрасно поняла, что он имел в виду.

– Но на самом деле ей больше всего на свете хочется оказаться в замке, я знаю. Ведь она откладывала отъезд только потому, что надеялась получить весточку от Арильда и Розильды. Поначалу я не понимала, что происходит, но потом мне стало ясно, что Лидия просто надеется, что за ней кто-то приедет.

Максимилиам соглашается с Каролиной и жалеет, что не смог приехать раньше.

– Мне хотелось подождать, пока я не почувствую, что в состоянии увидеться с ней. Вначале я и подумать об этом не мог. Я просто-напросто не хотел ее больше видеть, – признался Максимилиам Каролине.

Он был настолько потрясен, когда узнал, что Лидия на самом деле жива, что решил, что никогда не сможет простить ее. Но теперь, когда они снова встретились и начали говорить друг с другом, у него, несмотря ни на что, возникла надежда на примирение.

– В любом случае я попытаюсь понять ее и полагаю, что она после всего, что произошло, захочет узнать, каким я стал. Больше тянуть невозможно. Это не принесет ничего хорошего ни ей, ни мне.

Максимилиам объяснил это и Лидии, он говорил откровенно, не щадя ее нервы, но в то же время уверив ее, что приехал в Стокгольм только за тем, чтобы забрать ее домой, чтобы они наконец-то смогли получше узнать друг друга. Раз жизнь предоставила им такую возможность – а такое дается немногим – то они должны непременно ею воспользоваться.

Тогда Лидия наконец сдалась и обещала поехать вместе с ним. Она призналась, что, в сущности, именно этого и хотела. Чтобы показать свое расположение, она даже предложила ему пожить в своей квартире на улице Сведенборга. Однако Максимилиам отказался, сказав, что не хочет ее стеснять. Он остановится в старой гостинице на Королевской улице, где он бывал раньше, когда приезжал в Стокгольм.

Для Каролины такой поворот событий также был к лучшему. В общем-то, путешествие не казалось ей интересным. Она собиралась ехать без особого удовольствия только ради Лидии.

Другое дело, если бы это было путешествие вместе с Идой, как в прежние времена, когда она была маленькой девочкой. Но сейчас это была Лидия, которую Каролина, конечно, тоже могла и любить, и понимать, но все-таки всегда ощущала между ней и собой некоторую отчужденность – и отчужденность эта становилась все болезненнее, потому что рядом с Лидией она не могла забыть Иду. Или, вернее, ту мать, которую потеряла.

Каролине всегда было трудно назвать Лидию мамой, но все же она ее так называла – ради самой Лидии.

Все это по меньшей мере крайне запутанно, и вполне возможно, что эту путаницу создала для себя сама Каролина. Но в таком случае это не ее вина. И может быть, когда-нибудь все само собой распутается. А пока она вес же не может соединить Иду и Лидию в единую личность.

Конечно, и Лидия, и Максимилиам звали Каролину поехать в замок вместе с ними, но она отказалась. Во всяком случае, не сейчас. Может, позже, летом. Когда туда приедет Берта. А сейчас ей нужно в первую очередь подумать о себе и об Ингеборг. Обе они очень хотят снова начать работать и не прочь осуществить свои идеи насчет турне.

Пока Каролина занималась Лидией и поездкой в Норвегию, Ингеборг навела справки о различных театрах и связалась с некоторыми из них, в частности с театром Вилландера, который собирался на летние гастроли в Северный Норрланд. Каролина еще никогда не ездила так далеко от дома, поэтому для нее это было бы интересно.

А Ингеборг вся в сомнениях. Театр Вилландера должен выступать в тех местах, где она родилась и выросла. А там, вероятно, о ней до сих пор идет дурная слава: дескать, она своими похождениями свела родителей в могилу. Поэтому она должна быть готова к тому, что там к ее появлению отнесутся настороженно, и она не знает, сможет ли это перенести. Каролина не может ей ничего посоветовать. Ингеборг должна решить сама. Если она решит, что ей это будет слишком тяжело, они найдут другой театр.

Размышляя о театре Вилландера, Каролина вспоминает, что и ей может быть в нем не очень-то уютно, потому что прежде она выступала в нем как Карл Якобссон. А теперь появится там в женском платье. Есть риск, что и ее могут узнать. Ну и пусть. Говорят, что там теперь большинство актеров из новеньких. А сам директор театра – единственный из тех, кто остался с прежних времен, – человек добрый и сговорчивый, так что, возможно, все обойдется.

Но нужно спешить, нужно принимать решение как можно скорее, пока не распределили все роли. Для Каролины не так уж важно, в каком уголке страны она будет играть свой спектакль. Самое главное – получить приличную роль в какой-нибудь хорошей пьесе, а в этом сезоне, кажется, шансы невелики. Во всяком случае, попривередничать не получится. А вот о репертуаре театра Вилландера ходят самые хорошие отзывы. Хотя они еще не решили, что будут играть, хотят посмотреть, каких наберут актеров.

– Наверное, мне глупо бояться Норрланда, – задумчиво говорит Ингеборг. – Это значило бы признать их правоту. Почему бы мне не поехать туда, не взглянуть им прямо в глаза и не дать позлословить, пока у них языки не отсохнут? Рано или поздно они успокоятся. В конце концов эта история не так уж интересна.

Но вообще-то Ингеборг тоже считает, что самое главное – это выбор пьесы.

– Не знала, что на свете так много действительно глупых пьес. И глупых ролей, – говорит она, и Каролина покатывается со смеху.

– Но возможно, это по-своему веселые роли. А нам наверняка было бы неплохо чуть-чуть отвлечься от серьезных вещей. В общем-то, я не против того, чтобы играть дурочек. Просто нужно настроиться на это с самого начала. И не воображать, что играешь по-настоящему.

Немножко желания и чуточку фантазии – и почти из любого пустяка ты сможешь сделать нечто, если, конечно, это не безнадежно глупая пьеса. Ведь глупость тоже бывает разного рода.

Так Каролина и Ингеборг болтают о том о сем, взвешивая «за» и «против». Они не могут решить окончательно, но все же их симпатии начинают склоняться скорее к театру Вилландера и Норрланду.

И вновь Судьба распоряжается иначе.

Угораздило же Каролину втихаря ответить на объявление, которое она вырезала из газеты прошлой зимой! То самое:

ГОСПОДА ПИСАТЕЛИ!

Покупаем хорошие рукописи сценариев для кинематографа!

Как-то в начале весны, когда светлые дни стали вновь прибывать, на Каролину вдруг что-то нашло, и она послала несколько своих рукописей, те, которые не сочла слишком глупыми. Она сделала это скорее ради забавы и, разумеется, под мужским псевдонимом. Иными словами, Карл Якобссон снова пригодился.

Прошло довольно много времени, и она уже почти забыла об этом. Во всяком случае, она никак не думала, что из этого может что-нибудь получиться.

Неожиданно в почтовом ящике она обнаружила письмо, адресованное Карлу Якобссону. В нем сообщалось, что одну из рукописей хотят экранизировать и просят Карла Якобссона как можно скорее связаться с киностудией – что, бесспорно, будет представлять сложности, учитывая то, что этот автор на самом деле существует лишь в воображении.

Каролина рассказала обо всем Ингеборг, которая, конечно, не пришла в восторг от этой истории с «господами писателями», но посоветовала Каролине отправиться на киностудию, показаться им и перестать наводить тень на плетень.

Рукопись не станет хуже от того, что написана женщиной. Напротив. И если они решат переменить свое мнение или начнут чинить под этим предлогом препятствия, то пусть пеняют на себя, сказала Ингеборг. Она становилась все более активной участницей женского движения, поддерживая его не только взглядами, но и делами. Ингеборг, которая и мухи не обидит, оказывается, может быть гневной и даже воинственной.

– В таком случае им придется смириться. Я не стану молчать. Это станет пробным камнем для нашего движения, – говорит она.

В общем-то, Каролина с ней согласна. Разумеется, самое правильное решение – сделать так, как сказала Ингеборг. Но в то же время это немножко грустно. Куда интереснее было бы появиться в образе Карла Якобссона и осторожно прощупать почву, попытаться выяснить, что это вообще за киностудия и стоит ли ради всего этого тратить силы.

Конечно, Каролине претит переодевание. К тому же она дала себе обещание, что раз и навсегда прекратит такого рода игры вне сцены.

Но на сей раз…

Вот было бы весело поглядеть, что из этого получится. Возможно, единственный случай преподать им также полезный урок! Эти недотепы полагают, что сценарии могут писать только мужчины. Она заметила это Ингеборг, словно бы вскользь, мимоходом. Но не сказала ей о том, каково ее серьезное намерение, а употребляла такие выражения, как «на самом деле следовало бы» и тому подобное.

Но Ингеборг заметила, что это не лучшее решение. Это выглядит как детская забава и вообще слишком рискованно. Каролина может легко выставить себя на посмешище. Подобные шутки редко заканчиваются хорошо. Гораздо больше мужества требуется для того, чтобы выступить открыто и отстаивать свои права. Переодевание – это дешевый трюк, оно производит плохое впечатление и грозит испортить все дело.

– Наверное, ты права, – вяло соглашается Каролина.

И она действительно так думала! Ингеборг рассуждает здраво и трезво. Конечно, она права. Но тем не менее Каролина не может отделаться от своей затеи, и чем больше о ней думает, тем более заманчивой ей кажется.

Если она явится к ним в юбке, у них сразу появится преимущество. Она будет для них «забавной милашкой», которая дерзко посмеялась над серьезными господами. Возможно, ее рукопись и одобрят. Но сделают это из снисхождения. И вряд ли тогда стоит возлагать слишком большие надежды. Особенно в том, что касается гонорара. Такая милая девушка наверняка не сама зарабатывает себе на жизнь. Во всяком случае, она всегда может рассчитывать, что ее будет содержать муж. К тому же обсуждать денежные вопросы – это так неженственно…

Да, Каролина прекрасно представляет себе, как это все будет.

Все та же старая надоевшая песня. Смесь флирта и пренебрежения.

А если же она появится в образе молодого и многообещающего юноши, то случиться может все, что угодно, однако при всем при том автора будут воспринимать всерьез. Прежде всего она будет избавлена от шуточек.

Так стоит ли игра свеч?

Что она, в сущности, теряет? Не так уж много – потому что в любом случае особых надежд на успех этого дела она не возлагает.

Итак, Карл Якобссон снова возникнет из небытия, и старое платье снова будет в почете. Белый костюм все еще выглядит вполне элегантно. Почти как новый, и сидит превосходно. А вот с волосами нужно будет повозиться. Ведь придется снимать шляпу, иначе она рискует показаться неучтивой. Но обрезать волосы Каролине совсем не хочется. Пару прядей она, так и быть, пожертвует, но на большее ни за что не пойдет. Ведь и у мужчин тоже бывают густые и достаточно длинные волосы.

Прежде чем отправиться по указанному адресу, Каролина отрепетировала свое появление перед зеркалом. Критически оценила несколько вариантов движений и походки. Нужно отточить каждую мелочь. Чтобы быть полностью уверенной во всем, что делает.

Ее усилия не пропали даром. На киностудии ей поверили безоговорочно. Она вошла туда со шляпой в руке и вежливо представилась. Она задумала, что ее герой держится в меру скромно и несколько выжидающе. Не слишком самоуверенно. Скорее чуть застенчиво. Молодому и неизвестному писателю при первой встрече не стоит держаться слишком самоуверенно, как будто он уже снискал себе всю возможную славу. Но нельзя быть и чересчур робким. Нужно показать, что ты знаешь себе цену, но сомневаешься в том, знает ли собеседник. Неуверенность только в этом. А не в себе самом.

К тому же Карл Якобссон вполне может произвести впечатление чувствительного, даже слегка нервозного человека, который волнуется, как скаковая лошадь перед стартом – именно тот рысак, который в конце концов выигрывает скачки.

Поэтому Каролина наделила своего героя спокойным внимательным взглядом, которым он одаривает всех на своем пути. Иногда он может отвести глаза, но никогда их не потупит. Говорит он, только когда это необходимо. Это всегда полезно, когда толком не знаешь, с каким человеком ты имеешь дело.

Карла Якобссона встретили двое. Один пожилой, другой молодой. Молодой – скорее всего режиссер, а другой – директор фильма. В сцене присутствует также секретарша, но только в самом начале: вскоре она уходит. И слава богу. Женщины обычно гораздо прозорливее мужчин. А у этой к тому же глаза совсем не глупые. А еще женщины умеют слушать. Итак, секретарша исчезает за дверью, но, к сожалению, не насовсем. Она садится в комнате по соседству, оставляя за собой дверь приоткрытой, – иными словами, она может слышать все, что происходит.

Карл Якобссон старается больше молчать. Он отвечает на вопросы, но не произносит ни одного лишнего слова. Это внушает к нему уважение и помогает набраться уверенности в себе, а у других эта уверенность постепенно уменьшается. Во всяком случае, так происходит с режиссером. А директор, как человек более старшего поколения, проникается к юному писателю отцовскими чувствами. Это тоже неплохо.

И все-таки Карл Якобссон допускает одну оплошность.

Его спрашивают, чем он занимается помимо написания сценариев. Он отвечает, что играет в театре. Конечно, следует вопрос: где? Недолго думая он отвечает: в театре Вилландера – ведь он действительно играл в нем несколько лет назад. Но сейчас лучше было об этом не говорить, потому что Каролина собирается появиться в театре Вилландера как Каролина, а не как Карл Якобссон.

Остается только надеяться, что они не станут ничего проверять. Во всяком случае, больше речь об этом не идет. Вместо этого режиссер интересуется, не хочет ли Карл Якобссон сам сыграть какую-нибудь роль в фильме. На это Карл Якобссон с разрешения Каролины отвечает, что об этом еще не задумывался. Когда пишешь, обо всем забываешь. Думаешь о том, что выходит из-под пера, о смысле написанного, о цельности произведения.

– С другой стороны, автор в какой-то степени выступает во всех ролях, это неизбежно, – философски рассуждает Карл Якобссон. – Но это, конечно, не означает, что он должен сыграть одну из них.

– Истинная правда! Браво! – восторженно аплодирует директор и смотрит на писателя взглядом, полным уважения.

– Похоже, вы неплохо разбираетесь в театре, молодой человек, – произносит режиссер.

На это Карл отвечает едва заметной улыбкой, которую они могут расценить, как им вздумается. Больше мудрых речей он не произносит. И так достаточно.

Выходя из дверей киностудии, Карл Якобссон уносит с собой не один контракт. А целых два.

Один контракт касается сценария. Другой – главной мужской роли. К тому же режиссер и директор хотят познакомиться с Ингеборг, которую Карл рекомендовал на главную женскую роль.

Иными словами, результат превосходит все ожидания.

Несмотря на очевидный успех, Каролину охватывает некоторое волнение. Победа еще не полная. Самое трудное впереди.

Надо уговорить Ингеборг.

Ведь она терпеть не может фильмы, эти «дешевые фокусы». Как она это воспримет? И как Каролина ей все объяснит? И, кстати сказать, как же быть с театром Вилландера, с которым они уже почти договорились? В спешке она совсем об этом позабыла. Каролина повела себя своевольно, и у Ингеборг есть все основания возмутиться.

Да. Об этом стоит подумать.

Поэтому Каролина не торопится возвращаться домой, а прогуливается по улицам и размышляет. Конечно, она поступила несколько бесцеремонно, но ведь не так часто удача сама летит в руки. Ингеборг наверняка поймет, что для них обеих это уникальный шанс.

Почему бы не попробовать себя в чем-то новом? Это еще никому не вредило.

Если бы Каролина не пошла на решительные шаги прямо сейчас, им вряд ли так повезло бы. Сегодня полным-полно тех, кто хочет снимать кино. Пусть Ингеборг говорит что хочет. Но за кинематографом будущее.

К тому же Ингеборг получила роль. Хорошую роль. Собственно, ей предстоит играть Каролину, а сама Каролина будет играть Неизвестного, то есть того самого чудаковатого парня, которого она постоянно встречает повсюду и с которым ведет себя так глупо. Наверное, каждая такая встреча приводит его в замешательство. Как будто его тянет к ней – но в то же время он должен бежать от нее прочь. Этот сюжет Каролине настолько интересен, что она не могла не обыграть его в нескольких своих драматических этюдах.

Но как же ей сыграть его?

А Ингеборг ее?

О боже!

Что же она натворила?!

Однако – неужели она откажется от всего этого? Из-за простой нерешительности?!

Да и вообще, правильно ли она поступила?

Но идея заманчива. Еще как заманчива! Как будто все скроено специально для них! И как раз в это лето, когда они еще до конца не решили, что будут делать…

Не торопиться с решением (как, возможно, поступил бы разумный человек), пойти домой и взвесить «за» и «против», обсудить то да се – это равносильно тому, чтобы отказаться от всей затеи. Только начни рассуждать на такую волнующую тему, и все пропало – это Каролина знала с детства. Она же первая этого не вынесет… Лучше сдаться, чем выслушивать эти бессмысленные и бесконечные доводы.

Нет. Действовать надо на свой страх и риск! Просто-напросто огорошить Ингеборг самим фактом. И посмотреть, как она это воспримет.

Плохо, что она не читала сценарий.

Он может ей вовсе не понравиться.

А что, если она откажется играть Каролину?

Откажется, ну и ладно. Сейчас полно безработных актрис. Конечно, найдется кто-нибудь другой.

Но нет, это значило бы обмануть Ингеборг. Ведь они пообещали друг другу быть вместе этим летом.

Обещание нельзя нарушить. Ингеборг для нее не просто подруга.

Если хочешь добиться чего-нибудь в жизни, доверяй своей интуиции. Лови журавля в небе. Если бы только Ингеборг захотела это понять. Увидеть преимущества. А не только недостатки.

Нужно представить ей все это в привлекательном свете. Дать ей возможность сначала вспылить и высказать свою обиду. А затем она, в лучшем случае, простит Каролину и поймет, в чем суть.

Пока Каролина размышляла, ей постепенно стало легче на душе. Ингеборг не глупа. С ней можно разговаривать. Все непременно должно устроиться. Когда утихнет первая боль от обмана и разочарования, она, возможно, будет даже благодарить Каролину…

Самое сложное – это, конечно, сама роль. Ингеборг будет нелегко сыграть Каролину. И к тому же в паре с самой Каролиной! Ведь они такие разные, и внешне и внутренне. Но надо постараться. И не принимать все слишком всерьез. Это не более чем эксперимент.

Да и сама Каролина, если уж говорить начистоту, не испытывает большого счастья от того, что должна сыграть Неизвестного-Соглядатая. Да еще с Ингеборг в роли Каролины. Это безусловно, станет испытанием.

С другой стороны, Каролина не знает никого другого, кто мог бы сыграть эту роль, ведь Неизвестный – уникальная личность.

А что она, собственно, о нем знает? Как он выглядит? Как двигается? Нет, она ничего не знает… Даже как он одевается.

Странно. Ведь у нее всегда очень острый глаз, она замечает все и вся! Не так уж много она способна упустить, но в данном случае, кажется, почти все упустила. Как можно писать пьесу за пьесой с главным персонажем, о котором никакого понятия не имеешь? Даже о его внешности. Для Каролины Неизвестный – всего лишь пара глаз… Этого маловато.

Единственный выход – это махнуть рукой на оригинал. И создать новый, совершенно другой образ. Так будет разумнее всего. В особенности для бедняжки Ингеборг. В таком случае она также получит большую свободу действий. Но на то, чтобы создать новый персонаж, требуется время. Так почему бы не начать прямо сейчас?! Например, придумать, как он будет одет.

Как, собственно, одеваются такие, как он? Поскольку Каролина как раз проходила по площади Норрмальме, она свернула за угол и направилась к магазину мужской одежды. Там продается все на свете. Каролина обходит вокруг, разглядывая витрины. Галстуков он носить не будет, скорее галстук-бабочку. И, наверное, рубашку с отложным воротом. Шляпа должна быть более широкополой. Не то чтобы Каролина знает, какой ширины поля у той шляпы, которую на самом деле носит Неизвестный. Но ведь она примеряет роль на себя. А не на него.

Вот бы зайти в магазин и посмотреть поближе! Одну-то бабочку она уже сейчас может себе позволить! И к тому же изучить различные модели шляп. Да и изящная трость тоже не помешала бы!

И Каролина решительным шагом проходит в магазин.

К ней сразу же подбегает продавец.

– Чем могу служить господину?

– Спасибо, я хотел бы просто немного осмотреться.

Продавец несколько обиженно отходит от Каролины.

Кажется, будто его что-то смутило в покупателе. Не то чтобы Каролина подумала, что ее распознали, но все же чувствует себя несколько неуверенно, она видит, что за ней наблюдают, и, напрочь забывая, зачем сюда пришла, начинает блуждать от одного прилавка к другому.

Появляется другой продавец.

– Может быть, я могу чем-то помочь?

– Нет, спасибо. Я просто хочу осмотреться.

– Пожалуйста.

И продавец направляется к другому покупателю, который только что появился в дверях. Этот человек, видимо, хорошо знает, что ему нужно, и сразу же обращается к продавцу – а Каролина вздрагивает: этот голос кажется ей знакомым. И, как каменная, замирает на месте.

Неужели Арильд?

Ну да! Конечно, это он!

Арильд не успел заметить Каролину, и она старается как можно незаметнее скрыться. Сейчас нужно скорее выбраться из магазина. В таком наряде ей совсем не хочется встречаться с Арильдом.

Каролина прячется позади вешалок с сюртуками и костюмами. Она старается проделать это как можно незаметнее, но снова привлекает внимание продавца.

– Простите, господин ищет что-то особенное?

Нужно что-то ответить, и Каролина произносит все те же слова:

– Нет, спасибо. Я просто хочу осмотреться.

Но на этот раз номер не проходит, продавец подозрительно смотрит на нее, и деваться ей некуда. Ей нужно срочно что-то придумать, чтобы он не подумал, что у нее нехорошее на уме, и Каролина говорит как можно тише:

– Я ищу трость.

– В подарок?

– Да.

– Вам подойдет прогулочная трость?

– Да, но только без ручки.

Каролина не смеет поднять глаз. В магазине множество зеркал, и она мельком замечает в одном из них свою сжавшуюся фигурку, которая крадется по залу, словно воришка, – это, пожалуй, самое комичное зрелище за последнее время, не хватает только рукоплесканий. Она пытается стать как можно незаметнее, быстро изменяет осанку, скрючивая спину, чтобы ее было труднее узнать.

Но все это совершенно напрасно: вдруг она ощущает чью-то руку на своем плече.

– Неужели это Карл?

И перед ней вырастает Арильд. Всегда такой серьезный, на этот раз он удивленно смеется.

– Что это ты тут делаешь?

Каролина поспешно выпрямляется и пытается вести себя как ни в чем не бывало.

– Как видишь, ищу подходящую трость.

Тем временем продавец, неизменно любезный, целиком поглощен подбором трости. Он вообще не слышит и не видит ничего, что не касается его служебных обязанностей.

Набалдашник и наконечник из чистого серебра, говорит он, поднеся трость Каролине чуть ли не под нос, как будто она собирается ее понюхать. Это чтобы она могла убедиться в наличии ювелирной пробы. Но вместо Каролины трость берет Арильд. Сама она не может удержаться от смеха. Все выглядит донельзя смешно.

Но лицо продавца невозмутимо. Арильд берет у него трость, вертит ее в воздухе, стучит ею об пол, легко опирается на нее и произносит:

– Эта трость довольно упругая и производит впечатление хорошей и крепкой, не так ли, Карл?

Арильд протягивает ее Каролине, которая поступает с ней точно так же: крутит в руке и проверяет на прочность.

Прогулочная трость. Очень хорошего качества, говорит продавец, поворачиваясь к Арильду, который, в свою очередь, оборачивается к Каролине.

– Ну так что скажешь, Карл?

– Да, спасибо. Годится.

Каролина достает кошелек и расплачивается. Ей бы следовало обзавестись бумажником. Кошелек-то у нее дамский. Она старается его спрятать. Но продавец, который ничего не видит и не слышит, конечно же, замечает кошелек. Тем временем Арильд получает свой уже оплаченный сверток. Они вместе покидают магазин; Каролина на ходу изящно помахивает тростью.

Оказавшись на улице, они останавливаются и дают себе вволю посмеяться.

Затем они смотрят друг другу в глаза. Совершенно серьезно.

– Карл Якобссон? Это действительно ты?

– Да. К сожалению, это я.

– К сожалению?..

– Да. Мне действительно не повезло. Ты мне не поверишь. Но честное слово, я не ношу эту одежду все время. Сегодня я надела ее впервые. И почему-то из всех знакомых встретила именно тебя. Разве не обидно?

Каролина готова расплакаться.

– А зачем ты надела костюм?

– Понимаешь, это касается моей работы.

Каролина подняла на Арильда умоляющий взгляд. Он снова улыбается.

– Понимаю, это твое дело.

Он меняет тему разговора. Легко и непринужденно он рассказывает, что приехал в город, чтобы выполнить несколько поручений Максимилиама. Именно поэтому он зашел в магазин мужской одежды. Максимилиам заказал сорочки, которые было необходимо получить.

– И еще я хотел встретиться с тобой, – добавляет он и теплым взглядом смотрит на нее. – После спектакля ты исчезла из театра, словно призрак, а я так и не успел сказать тебе, как мне понравилась твоя игра.

– Спасибо, Арильд.

– Я был просто в восторге.

– Еще раз спасибо.

Он пытается выразить свои чувства, но не находит подходящих слов, запинается, краснеет и в отчаянии смотрит на Каролину.

– В общем-то, я совсем не знаток театра.

– Почему ты так говоришь?

– Ты и сама знаешь. Я не умею выразить свои чувства. Но все было так прекрасно, и сама пьеса, и особенно ты, что у меня просто нет слов.

– Они и не нужны, Арильд. Многое можно понять и без слов. А ты сказал как раз достаточно, чтобы сделать мне приятно. Спасибо тебе!

Потом Каролина спрашивает, как дела у Лидии.

– Думаю, хорошо. Они с папой совершают долгие прогулки, много беседуют. Мама по большей части молчит, она всегда боится кого-то обидеть.

Это, конечно, осложняет дело… Хорошо еще, что у папы есть чувство юмора. Оно помогает нам всем, и я думаю, что и маме тоже поможет. Папа не сдается. Он удивительный человек. Он был так серьезно ранен, но не придает этому никакого значения. И, несмотря на свою хромоту, ходит легче и быстрее любого из нас.

– Мне кажется, ты повеселел?

– Да, я тоже изменился. Мы с папой собираемся всерьез взяться за замок. Будем следить, чтобы с землей все было в порядке. У нас так много прекрасной земли. Грех оставлять ее в запустении.

Арильд стал уверенным и раскрепощенным. Это совсем не тот мечтательный юноша, которого Каролина когда-то знала. Она ожидала, что их встреча будет больше похожа на сведение счетов. Она ждала упреков и терзаний. Готовилась защищаться и просить прощения. А вместо этого встретила на редкость гармоничного человека. Она с трудом узнает его. Она думала увидеть его все таким же застенчивым и ранимым, как раньше. По уши погрязшим в философских фолиантах. Так отзывалась о нем Розильда, когда они недавно встречались. Видно, с Арильдом многое произошло. Максимилиам сотворил чудо.

Ни слова осуждения. Ни косого взгляда или смутного намека. Только преданность и любовь.

– Я рад за тебя, Каролина.

– А я за тебя, Арильд.

Они с улыбкой смотрят друг на друга.

– Ты больше не сердишься на Карла Якобссона?

Арильд, улыбаясь, качает головой.

– Разве на него можно сердиться?

Он немного отходит от Каролины, останавливается, чтобы окинуть ее взглядом, и снова отрицательно качает головой.

– Нет. Ты же видишь, что не сержусь… Честно говоря, твой Карл теперь предстал передо мной совсем в ином свете. Теперь уж я вряд ли дал бы себя одурачить. Не понимаю, как тогда я мог принять тебя за…

Каролина виновато опускает глаза, и Арильд это замечает.

– Но ты ведь не обиделась? – спрашивает он. – Дело не в тебе, Каролина. Ты выглядишь, как всегда, прекрасно. Это я увидел тебя другой. Словно пелена спала с глаз… Понимаешь, о чем я?

– Ты, наверно, больше не хочешь знаться с Карлом Якобссоном? Не так ли?

Арильд с улыбкой пожимает плечами.

– Не совсем так. Но я по нему совсем не скучаю. Я бы не был против, если бы он исчез навсегда. Главное, чтобы осталась ты.

Он смотрит на Каролину с таким дружелюбием, что на мгновение ей больше всего на свете захотелось тут же расстаться с этим Карлом Якобссоном, который когда-то принес Арильду так много огорчений. Расстаться ради Арильда. Но одновременно она понимает, что это было бы безумием. Во-первых, Арильду теперь уже нет дела до Карла Якобссона.

А во-вторых, теперь Карл Якобссон играет совсем другую роль. Он исключительно важен для ее работы. И никому не приносит вреда. Она должна объяснить это Арильду.

Поэтому, набравшись мужества, она рассказывает ему о киностудии, об Ингеборг, об их дружбе, о театре и обо всем, что случилось. Арильд слушает, не произнося ни слова. Тогда Каролина показывает ему свои контракты, но он все равно молчит.

– Почему ты ничего мне не скажешь?

Он задумчиво качает головой.

– А ты, Каролина, все та же. О чем ты, собственно, думаешь? Твоя бедная подруга… она оказалась в трудном положении. Ты действительно подписала оба контракта?

– Конечно, подписала.

– Но ведь тебе нужно было прежде поговорить с ней!

– Я знаю. Но я сделала так, как сделала.

Каролина раздраженно пожала плечами.

Но, увы, Арильд прав. И он продолжает укорять ее:

– Разве ты не понимаешь, что Ингеборг почувствует себя обманутой? Ведь у вас все было согласовано, вы собирались устроиться в театр Вилландера. И как же ты теперь можешь… Нет. Ты должна быть готова порвать один контракт ради нее. Если ваша дружба чего-нибудь стоит.

Тут Каролина выходит из себя.

– И чего ты так разошелся! Ты ведь совсем не знаешь Ингеборг! А может, она решит, что я была права? Она очень умная и понимающая девушка.

Арильд улыбается:

– Ах, так?! Тогда тебе не стоит волноваться.

– Да я и не волнуюсь вовсе, просто…

– Что просто?

– Не знаю… Разумеется, она может и рассердиться.

Арильд усмехнулся коротким смешком.

– И в любом случае будет права.

Они стоят возле дверей дома Каролины. Арильд пойдет дальше до улицы Сведенборга. А сама Каролина ждет, что к ней через некоторое время придет Ингеборг, и должна успеть переодеться. В таком виде лучше не открывать дверь подруге.

Арильд не торопится. Вдруг он делается очень серьезным и похожим на того, каким был раньше.

– Как ты верно заметила, я совсем не знаю твою подругу, но ты должна бережно относиться к людям, Каролина, ты понимаешь это?

Он говорит с ней, как с ребенком, но Каролина не сердится на него, ей становится как-то грустно. Откуда Арильду было знать, что она изменилась, раскаялась и почти ничего не имеет общего с той Каролиной, какой была раньше – и как раз для того, чтобы научиться бережно относиться к людям?

– Теперь я это понимаю, Арильд. Я не всегда была такой, знаю, но я научилась быть бережной к другим. Я больше никого не обижу. И обещаю, что поговорю с Ингеборг.

Арильд кланяется и уходит, но снова оборачивается.

– Можно мне заглянуть к тебе чуть позже вечером? Или, наверное, лучше будет, если ты сама придешь на улицу Сведенборга, когда твоя подруга уйдет.

– Да нет, ты вполне можешь зайти. Не страшно, если Ингеборг еще будет здесь. Так даже будет лучше, вдруг мы поссоримся…

Но они не поссорились. Ингеборг выслушала все очень спокойно. К неслыханному облегчению Каролины она молчит. Восхищенно смеется, когда Каролина расписывает свое появление в киностудии. Что, конечно, подзадорило Каролину, и она начала сильно приукрашивать. Все закончилось тем, что на ней снова появился белый костюм, и она разыграла для Ингеборг всю сцену по ролям, а та в конце концов спокойно заключила:

– Стало быть, в Норрланд этим летом я не поеду…

-Нет, если только ты не захочешь… Этот контракт для меня – не святыня, ты мне поверь. Я готова разорвать его на мелкие кусочки когда угодно. Все зависит только от тебя.

Ингеборг улыбается.

– Вот как?

В ее голосе звучит легкая ирония, и Каролина торопится подтвердить:

– Да! Именно так!

– Хватит притворяться, Каролина! Это лишнее, ведь то, что случилось, все равно к лучшему. Хотя решала все ты сама.

Ингеборг смеется, но через минуту снова становится серьезной.

– Итак, мы остаемся в Стокгольме, – задумчиво говорит она.

– Видимо, так…

Каролина выдерживает небольшую паузу, а затем спрашивает:

– Ты не сердишься на меня, что я так поступила?

На красивом лице Ингеборг появилась игривая улыбка.

– Нет! Ведь я тебя хорошо знаю. Для меня эта история вовсе не сюрприз. Я бы даже была несколько разочарована, если бы ты не сделала этого.

– Так значит, мы с тобой хотим одного и того же?

– Конечно да, но… Роль, которую я буду играть, какая она?

Каролина вынимает рукопись и дает Ингеборг. Она листает ее в полной тишине. Вдруг у нее между бровей появляется морщинка. Она откладывает рукопись.

– Но ведь это же ты?! Как я могу сыграть тебя? Неужели ты это имела в виду?

Ингеборг с удивлением и испугом смотрит на Каролину.

В этот момент раздается стук в дверь, и разговор прерывается. Приходит Арильд.

«Сага, я вдруг поняла, как чувствует себя человек, который был вынужден в течение тысячи лет делать вид, что ничего не понимает в том, что понимает безусловно. Наверно, именно так ты иногда себя чувствуешь по отношению ко мне. Видимо, именно поэтому ты всегда так упрямо молчишь.

Когда вчера вечером в комнату вошел Арильд, что-то произошло. Ты ведь тоже это заметила, не правда ли? Я привыкла к тому, что атмосфера вокруг меня может стремительно меняться, и не чувствую себя застигнутой врасплох, потому что тоже участвую в происходящем.

Все случилось некоторым образом без моего участия.

Началось с того, что я случайно увидела Арильда и Ингеборг в большом зеркале с белой позолоченной рамой, которое висит у меня на стене, – том самом зеркале из Замка Роз, перед которым я обычно репетирую роли и устраиваю сама для себя спектакли. Я не знала, что Арильд и Ингеборг уже видели друг друга раньше. На премьере в театре.

Арильд придержал для Ингеборг дверь, и, по-видимому, они произвели друг на друга неизгладимое впечатление. Но сейчас они и виду не показали. Во всяком случае, передо мной.

Поэтому я была буквально поражена тем, что увидела в зеркале.

Моего отражения там не было. Были только эти двое, Арильд и Ингеборг. Они не замечали меня. На этот раз я оказалась совершенно вне игры, как будто и не существовала вовсе. Такая роль, как известно, мне не подходит. Я стараюсь из нее как можно быстрее выйти. Но в тот момент мне это даже в голову не пришло.

Настолько сильное впечатление произвели на меня эти двое.

Возможно, если бы я не видела их в зеркале, а просто рядом присутствовала в комнате, то никогда бы не поняла того, что между ними произошло. Ведь они вели себя совершенно обычно.

Но зеркало способно сделать такие пугающие разоблачения. Там, внутри большой белой рамы, все выглядит совсем иначе. Там я отчетливо видела, как Арильд посмотрел на Ингеборг с точно таким же странным блеском в глазах, как когда-то смотрел на меня. А она встретила его глаза таким взглядом, которого я никогда раньше у нее не замечала, полагая, что она на такое не способна.

Но это длилось лишь мгновение, после чего они отвели взгляды друг от друга, перевели их на меня и начали беседу. Спокойными и твердыми голосами. Сначала они обсуждали скрипки. Они оба играют на этом инструменте. И забавно, что они оба называют скрипку «виола». Я отметила это, но поскольку ничего не знаю о «виолах», то я по большей части сидела молча.

Затем они заговорили о чем-то другом.

Но каждый раз, когда я смотрела в зеркало, я замечала, как их взгляды снова и снова встречаются и как время на миг замирает.

Собственно, то, что я видела, и было чудом. Большим чудом.

Такое случается не каждый день. Я должна была быть счастлива за Арильда и Ингеборг.

Но как мне быть счастливой? Ведь я же думаю о Берте…

Конечно, я думаю и об Ингеборг. Ведь снова получается так, что Ингеборг причиняет Берте боль. Берта уже переживала тогда, когда Ингеборг уехала. И вот теперь опять… Конечно, Берта пока ничего не знает. Даже если бы она что-то почувствовала, что тут поделаешь?

Почему на земле не существует чистого и незапятнанного счастья?

Берта – моя сестра, Арильд – мой брат, Ингеборг – моя лучшая подруга… эти трое не должны ранить друг друга…

Сердце мое трепещет. И я ничего не могу сделать, чтобы помочь им.

Но клянусь тебе, что сама никогда не разрешу себе кого-нибудь полюбить. Влюбиться – возможно, но полюбить по-настоящему – ни за что! И ты, Сага, должна мне в этом помочь. Во-первых, у меня нет времени – ведь жизнь у меня всего одна, а во-вторых, мужчины, которого я могла бы полюбить, просто не существует. В этом мое счастье, и хотя радость по этому поводу может показаться лицемерной, от этого она не становится менее искренней.

То же самое, кстати, касается и тебя. Ты все больше и больше оказываешься втянутой в то, что я заварила. Ты замечаешь?

Твоя К.

Р.S. На следующий день. Вечером.

Позавчерашний разговор зашел, как водится, об избирательном праве.

«Как водится» – потому что разговор был всего лишь предлогом.

Напряжение между этой молодой парочкой постепенно все росло и должно было найти какой-то выход.

Вопрос об избирательном праве, разумеется, затронула Ингеборг. У Арильда вряд ли было какое-то целостное мнение об этом. В Замке Роз на такие темы не разговаривают. Да, кстати, и не только там. Для многих в высших кругах человек, который имеет отношение к борьбе за женское избирательное право, словно отмечен неким клеймом. Не всегда, но зачастую.

Участвовать в борьбе за мир, конечно, допустимо, но только не в женском движении. Поэтому Арильд удивил меня. Он не нашел в этом ничего предосудительного.

Во всяком случае, пока Ингеборг излагала свои взгляды.

Я не знаю, насколько искрение они в действительности говорили. Возможно, оба смотрели на эту дискуссию как на состязание в их захватывающей игре, в которой они все время пытались сблизиться друг с другом. И вопреки этому – а может, и благодаря – Ингеборг смогла сказать много по-настоящему важного.

Речь шла не только об избирательном праве. Если бы все было так просто! Это лишь пароль – тот самый ключик к тому, что называется «полноценной жизнью женщины». Но если заглянуть поглубже, этот вопрос касается и многого другого.

На самом деле речь идет о «праве на самих себя», как метко выразилась Ингеборг. О том, как важно для нас обладать этим правом, ведь оно является естественным для всех людей, но не все им наделены.

Говорят, что нужно «выпустить женщину из дома». Или, иными словами, «впустить» женщин в сферы деятельности мужчин. О «разрушении домашнего очага» как следствия того, что мужчины наконец-то согласятся предоставить женщинам избирательное право. И ужас в том, что многие женщины настолько порабощены, что не в состоянии даже услышать, что с ними разговаривают с позиции силы. Они так привыкли к этому, что согласны и дальше позволять обращаться с собой, как с пленницами, согласны, чтобы их и дальше впускали и выпускали – на условиях, выгодных мужчинам. И чтобы когда-нибудь в будущем им, как великую милость, может быть, предоставили бы право голосовать. Они готовы принять это как некий дар, вместо того чтобы завоевать его. Однако избирательное право, как уже было сказано, – это всего лишь символ. А если же мы наконец получим это право, вполне вероятно, что не почувствуем никакой разницы, как мы воображаем себе сейчас, когда его не имеем.

Мы должны научиться пользоваться своим правом. В противном случае оно может стать лишь новым орудием для мужчин. Кто знает?

Конечно, многие женщины будут вынуждены просить у своих мужей дозволения пойти к избирательным урнам. И, разумеется, не осмелятся решить самостоятельно, за кого отдать свой голос. Поскольку для этого требуются «знания и зрелость», которыми, как принято считать, обладают одни мужчины, поэтому пройдет долгое время, прежде чем женщины решатся иметь собственные политические взгляды. Увы! По всей видимости, мужчины всегда найдут новый способ, чтобы осадить женщин.

Я пишу «по всей видимости», потому что у меня пока что недостаточно собственного опыта. В основном все это я прочла или услышала от других.

Давид – мужчина, которого я знаю, наверное, лучше других, совсем не такой. Но он, конечно, совершенно особенный человек.

Как и Арильд.

Кстати, мы также говорили и о нашей матери. Лидия – это яркий пример женщины, все попытки которой жить достойной жизнью и выполнить все возложенные на нее обязанности потерпели неудачу.

В этом виноват, конечно, не Максимилиам и не мой отец, обвинять их в этом я нисколько не хочу, но я никогда не поверю, что маме – будь она Лидией или Идой – вдруг захотелось бы исчезнуть и допустить, чтобы ее сочли умершей, если бы она вовремя поняла, что обладает правом на саму себя. В мамином случае слишком многое сыграло против нее – среди всего прочего и Клара де Лето – но главным было, конечно, неверие в собственные силы. Даже сегодня она не знает, кому принадлежит. Ей и в голову не приходит, что у нее есть хоть какое бы то ни было право на саму себя.

На это Арильд ничего не ответил.

Но заметил, что если я буду продолжать свои игры с перевоплощением в мужчину для киностудии, то изменю собственным же идеалам. По его мнению, это только дает лишний повод недооценивать женщину – и в этом его поддержала Ингеборг.

Они правы. В следующий раз, когда я пойду на киностудию, я буду Каролиной Якобссон. И буду требовать к себе точно такого же отношения, как к Карлу Якобссону. Это не означает, что я откажусь от роли Неизвестного. Раз раньше мужчины могли играть женские роли, как было во времена Шекспира, то почему бы и женщинам не играть мужские? Думаю, это лишь придаст роли дополнительную глубину, и хочу доказать это зрителю.

Я не дам себя сломить.

Свободной, сильной и одинокой – вот какой я хочу прожить свою жизнь. И я знаю, что ты, моя тайная душа, моя Сага, тоже хочешь, чтобы мы были такими.

Кстати, на днях я услышала, что женская душа «похожа на цветок». От мужчины, конечно! Вначале это мне даже польстило. Но, поразмыслив, я поняла, что это просто банальность.

Но что-то, видимо, в этом есть. Цветы молчат. Они лишь склоняют свои красивые головки. Они ждут, что их сорвут. У них нет права на самих себя. И к тому же они не требуют себе избирательного права. Ах-ах… Не знаю, какова моя душа, но она совсем не похожа на цветок!

Как и у Ингеборг, у Розильды, у Берты.

А вот у Лидии…

Ах, мама…

Бедная, бедная мама…

И Берта тоже… у нее впереди еще одно горе, но она сильная, она переживет это – ведь она львица. Конечно же львица, не так ли?

Твоя К.»