Тайной владеет пеон

14. НАДПИСЬ НА КАМНЕ

Широкой мутной лентой течет Мотагуа между двумя горными хребтами — Сьерра-де-Минас и Сьерра-де-Мерендон. Пеоны, задыхающиеся от зноя и усталости в ее банановой долине, довольно зло шутят насчет того, что боги, перебираясь между двумя Сьеррами, больше всего боятся осесть во владениях Ла Фрутера.

Там, где Мотагуа петляет, огибая несколько холми­стых террас, и где живописные группы деревьев и кустарника на естественных лугах легко принять за искусственный парк, расположено одно из удивитель­нейших и загадочных старинных индейских поселе­ний — Киригуа.

Упомяните о Киригуа при археологе, историке, этно­графе, лингвисте любой страны мира: вы услышите потрясающую повесть о древнем индейском народе майя, который оставил нам в наследие лишь осколки своей тысячелетней культуры — каменные развалины, испещренные загадочными рисунками и надписями.

В Киригуа ученые обнаружили семнадцать камен­ных стел. Монолитные колонны, в рост человека глыбы, которые в прошлом могли служить алтарями. Каждая стела получила двойное имя — букву и кличку: «большая», «самая младшая», «стела красивейшего рельефа». А одна из них названа: «стела с наибольшим числом ошибок». Хотя трудно судить об ошибках, если ключ к древним надписям отыскал только один человек и человек этот живет на другой стороне земного шара.[40]

Как же добраться до Киригуа? Ни на одной желез­нодорожной станции вам не продадут билета в камен­ный город. В Пуэрто-Барриосе вокзальный кассир, а потом агент Ла Фрутера будут долго и нудно объяс­нять, что в настоящий момент для компании нежела­тельны приезды гостей в Киригуа, что там отсутствуют места для ночлега, что выехать оттуда будет невоз­можно, что билеты на обратные поезда там даже не продаются...

Может быть, компания оберегает памятники? — спросит читатель. О нет, доход Ла Фрутера извлекает не из мертвого города, а из мчащихся по путям эшело­нов с бананами. Может быть, у компании секретные предприятия в Киригуа? Как раз наоборот: здесь вы­строена широко рекламируемая больница Юнайтед фрут компани с отделениями для американцев и для «цветных». Тогда что же? О, совершеннейшие пустяки! Южнее и севернее Киригуа, по обоим берегам Мотагуа, тянутся плантации компании, которые она старается уберечь от постороннего глаза. «Ад под замком»,— окрестила район Мотагуа рабочая газета, на что ком­пания ответила пачкой реклам, где были запечатлены изящные свайные домики, поэтическая лесная дорожка и, конечно, белые корпуса больницы с электрическим ограждением от комаров.

И все же три человека, не имеющие проездных билетов, до Киригуа добрались.

С большими предосторожностями пеоны из отряда Антонио провели Карлоса и его юных друзей несколько миль по течению Мотагуа, потом свернули. Когда из­дали с холма засветилось больничное здание, они по­прощались.

Трое бредут по шпалам. Сейчас ветка дороги сде­лает широкий полукруг и уйдет в поля. А узкая тро­пинка сворачивает в сторону и, лукаво извиваясь, бежит к холмам, заросшим лесом. Издали видны могу­чая крона сейбы, гордый изгиб королевской пальмы, характерные купола манго, густая паутина лиан, сквозь которую пробиваются на своих воздушных корнях бе­лые орхидеи. За стеной тысячелетних исполинов, на небольшой площади, изъеденной раскопками, и раски­нулся каменный город.

Не доходя до леса, Карлос останавливается.

— Вот что, сеньоры. Мне невтерпеж повидать «стелу с ошибками». На ней нас ждет приглашение, — он усмехнулся, — в гости. Сегодня или завтра... Но у развилки могут быть люди. Потолкайтесь там и, когда никого не останется, разыщите меня в лесу — скажем, под левой сейбой. Видите?

— Да, мой команданте, — сказал Хосе.

— Не торопитесь возвращаться, — предупредил Кар­лос. — Если пристанут любопытные, — что-нибудь при­думайте. Вас могли с ближайших плантаций прислать в лавку за табаком или солью.

Карлос пошатнулся.

— Мой команданте! — вскрикнул Хосе. — Что с то­бой?

Но Карлос уже стоял твердо и ровно.

— Пустяки, Хосе, наверное от зноя. Сегодня больше пятидесяти в тени. Значит, под сейбой слева.

Хосе и Наранхо вступают на заповедную площадку. В первую минуту кажется, что земля здесь изрезана межами. Но это всего лишь длинные резкие тени, которые отбрасывают высокие деревья. Тень и полоса света. Тень и снова свет. Когда глаз привыкает к этой мозаике, начинают вырисовываться каменные громады, вырастающие прямо из земли, — зеленоватые и красно­вато-коричневые.

Наранхо дергает приятеля за рукав куртки.

— Смотри... Черепаха.

Наранхо неравнодушен к черепахам. Он знает о них десятки историй. Они мерещатся ему всюду. Он пока­зывает на огромный камень, верхняя часть которого действительно похожа на распластанную черепаху, а нижняя — воспроизводит человеческое лицо с очень осмысленными глазами.

Но что с Хосе? Почему он так взволнован? Он уви­дел на стелах лица с монгольским разрезом глаз — ши­рокоскулые, замкнутые, таинственные, похожие на лица людей его племени. И зрачки у них странные. Откуда знать Хосе, что у его предков косоглазие считалось при­знаком красоты и матери прикрепляли детям на пере­носицу сверкающие шарики, заставляя на них смотреть?

Целая картинная галерея... Лицо в овале, человечек на изогнутом жезле, рельефы, похожие на висячие замки, на телефонный аппарат, на раковину, будильник, на приземистую бутыль... Мальчишки не знают, что стоят перед календарем древних майя.

А вот этот рельеф понятен без объяснений: астроном среди приборов и реек наблюдает звездное небо. Сколь же учены были эти люди, если двенадцать веков назад, строя свои стелы, они разгадали тайны небес и в память о себе высекли на камне обсерваторию!

— Дед Наранхо учил меня различать звезды, — шепчет мальчик. — Падре однажды услышал и накри­чал на деда: «Зачем говоришь о том, что скрыто от человека богом?» А древние люди, — сказал он, — не побоялись бога, залезли в его ранчо.

Кто-то рядом захохотал, и мальчишки вспомнили, зачем они здесь. Высокий белесый юноша смотрел на них с одобрением.

— «Залезли в его ранчо», — повторил он слова Наранхо — Отлично сказано! Только что им там понадобилось?

Смышленый кариб засмеялся и ответил сказкой.

— Говорун-Кларинеро[41] спросил Старую Черепаху: «Зачем ты так много живешь?» — «Чтобы много знать», — сказала Старая Черепаха. «А ты зачем так много тре­щишь?» Кларинеро подумал и пропел: «Чтобы вы внизу видели все, что я вижу сверху».

Незнакомец снова засмеялся и, может быть, что-нибудь добавил бы, но Хосе оттянул Наранхо за стелу и сурово сказал:

— Нам сейчас люди не нужны. Нам пустое место нужно. Понял?

Через полтора часа площадка опустела. Хосе и Наранхо, раздирая кустарники, пробились к сейбе. Но Карлоса нет. Мальчишки смотрят друг на друга с ис­пугом. Может быть, эта сейба не самая левая? Они отбегают на сто шагов и задирают головы кверху. Нет, другой сейбы рядом не видно. Они снова обходят де­рево, снова молча смотрят друг на друга.

— Надо вернуться к шпалам, — говорит Хосе.

Они пересекают площадь со стелами и подходят к тропинке, на которой разошлись с командиром.

— Отсюда он пошел вправо, — размышляет На­ранхо. — Видишь, трава примята.

Медленно движутся мальчики, всматриваясь в едва различимые следы. Здесь он поскользнулся и примял куст — свежие изломы веток. Здесь сорвал цветок — стебель торчит, а чашечки нет. Здесь присел у дерева — след башмака идет от ствола, каблук вдавлен глубже всей подошвы; так может быть только тогда, когда человек прислонился спиной к дереву и ноги согнул в коленях. Здесь...

— Здесь пополз, — сдерживая волнение, сказал На­ранхо. — Зачем? Кого он увидел?

— Он никого не увидел, — грустно говорит Хосе. — Он упал. Кто же в муравейник руку по охоте засунет?

Наранхо тоже увидел у старого, изъеденного пня след пяти пальцев.

Ребята пробежали несколько шагов и врезались в помятые кусты.

— Прочь! — раздался голос Карлоса. — Буду стре­лять.

В кустах лежал и целился в ребят сам командир. Расширенные зрачки его выдавали лихорадку, пожел­тевшее лицо дрожало, по щеке струилась кровь.

— Друг Карлос, — взмолился Хосе, — это же я, Хосе Паса. Ты спас меня от Ла Фрутера.

— Ты предал не товарищей! — крикнул Карлос. — Ты предал себя, Науаль, Гватемалу! Получай свою пулю!

Хосе и Наранхо отбежали к дереву. Они услышали, как Карлос громко засмеялся, потом кусты зашуршали. Мальчишки выглянули из-за укрытия. Их командир лежал широко раскинув руки и будто смотрел в небо. Губы его продолжали медленно шевелиться; казалось, что это ветер заставляет их двигаться.

Мальчики осторожно подошли. Хосе нагнулся и вытер шарфом кровь с лица Карлоса. Наранхо вынул из его руки пистолет.

— Лихорадка, — пробормотал Хосе. — Второй при­ступ. Он упал и ударился о корни. Поищи воду.

Наранхо исчез в чаще и через десять минут вернулся. Во фляжке булькала вода. Они осторожно напоили Карлоса. Вельесер глубоко задышал.

— Стела с ошибками, — заговорил он. — Пишем поочередно. Это легко запомнить, Ривера. Только никто не разлучит Кондора с его отрядом.

Мальчики переглянулись.

— Стела с ошибками, — в отчаянии сказал Хосе. — Ну, как мы ее найдем?

— Найдем, — сказал Наранхо. — Есть же добрые люди.. .

— Нет, — угрожающе прервал его Хосе. — Ни од­ному человеку — понял?

Наранхо потупился:

— Тогда я не знаю...

— Может, к утру команданте полегчает. Но к утру можно опоздать... в гости, — задумался Хосе. — А он все время про них вспоминал.

Карлос застонал и заметался.

— Его нельзя здесь оставлять, — сказал Наранхо. — Без лекарств... И сыро. Слушай, — оживился он, — я сбегаю в больницу. Помнишь, мы видели на холме. В Киригуа.

— Четыре километра туда, четыре обратно, — при­кинул Хосе. — Доктор не захочет тащиться.

— Я поищу.

— А если промахнешься и приведешь не того, кого надо?

Наранхо обиделся и замолчал. Карлос опять закричал. Хосе прикрыл рот больного ладонью.

— Тише, команданте! — взмолился он. — Могут услышать.

— Я пойду, — поднялся Наранхо.

Хосе кивнул.

Еще не стемнело, когда Наранхо вышел к холмам Киригуа. Он успел заметить, что цветы на кустарниках у подножия холмов, еще утром огненно-красные, по­белели.

Проходя мимо пальмового ствола, Наранхо засунул руку в углубление, проклеванное птицами, и осторожно вынул из этого странного гнезда птичье яйцо.

— Если ничего не найдем другого, — сказал он вслух, — ты съешь и это, мой команданте.

Он миновал вертикальные проволочные сетки, к ко­торым по вечерам подключался ток, опаляющий моски­тов, и по широкой, обсаженной пальмами, аллее вышел к больничному корпусу. Из больших окон первого этажа выглядывали больные: худые, скуластые, медно-красные лица индейцев, истрепанные лихорадкой кур­чавые головы метисов...

Мальчик хорошо знал, что цветные могут убирать бананы, грузить на суда кофе, лазать по деревьям за соком чикле, в крайнем случае шпионить за своими же соседями по бараку. Но ни один капатас, ни один ве­совщик, ни один расценщик компании не мог быть цвет­ным. Откуда же вдруг такая забота о цветных здесь, в больнице?

— Вчера пришли репортеры, — услышал Наранхо над головой голос. — Меня спросили: нравится? Я отве­тил, — заливчато рассмеялся рассказчик, — слава деве Марии, что меня схватила лихорадка, — хоть раз пожил как человек. Они ушли, прибежал главный, наорал, но­гами затопал... Меня до срока выписывают из хоро­шей жизни.

Раздался смех.

Наранхо окрикнул рассказчика:

— Сеньор, я очень прошу вас, спуститесь ко мне. Он почему-то почувствовал доверие к этому че­ловеку.

Через минуту против него стоял низенький, не­уклюжий рабочий, который проделывал лицом умо­рительные движения. У него двигались отдельно уши, отдельно нос, и даже складками лба он умудрялся ше­велить так, что, казалось, лоб сейчас направится в одну сторону, лицо — в другую. Наранхо прыснул.

— Значит, ты пришел на меня посмотреть? — рабо­чий пошевелил носом. — Или принес мне птичьи яйца?

Наранхо схватился за карман:

— Разве они пахнут, сеньор?

Рабочий засмеялся, и лицо его пришло в движение.

— Я пошутил, — сказал он. — Из окна было видно, как ты полез в гнездо. Меня зовут Санчео. До свида­ния, любопытный парень.

— Подождите, подождите, сеньор! — вскрикнул На­ранхо. — Я вас позвал по делу.

— Американцы меня сюда тоже позвали по делу, — весело отозвался Санчео. — Им нужно было, чтобы сборщик фруктов назвал Фруктовку своей спасительни­цей. Не вышло. А ты что хочешь?

— Сеньор, один человек заболел лихорадкой, — вполголоса начал Наранхо.

— Кариб, ты еще мальчик, и твою глупость можно простить, — Санчео захлопал ушами, изображая смех, но глаза его оставались серьезными. — На берегах Мо­тагуа лихорадкой болеет сейчас не один, а тысячи лю­дей. Они валяются в болотах, в лесах, на плантациях. А твой где?

— Мой здесь. Нет, там, — спохватился Наранхо, показывая в противоположную сторону от той, откуда пришел.

— Здесь — там. Все понял, — со смехом сказал Сан­чео. — Его зовут сеньор Нингуно?[42]

— Нет, его зовут иначе, — улыбнулся Наранхо. — Но пусть будет Нингуно.

— Кланяйся ему от Санчео, — сказал рабочий. — Так я пошел к себе.

— Сеньор, не уходите же! — Наранхо в отчаянии схватнл его за рукав куртки. — Неужели вы не пони­маете? Мне нужно помочь.

Рабочий стремительно повернулся.

— Я уже десять минут это понимаю, — сердито ска­зал он. — Не теряй времени попусту. Что тебе нужно? Хинин или крышу?

— Не знаю. — Наранхо чуть не заплакал от отчая­ния. — Ему очень плохо. Но я не могу повести к нему никого чужого.

— У тебя есть здесь знакомые?

— Никого.

— Тогда сейчас я тебя познакомлю с одним парнем. Он окликнул товарищей:

— Оречича, что ты можешь сказать про Санчео?

Индеец, завернутый в плед, мягко улыбнулся:

— Санчео — большое сердце. Думал — не встану. Он ночь просидел рядом, говорил, какая хорошая жизнь будет. Вылечил.

— А ты что скажешь, Хесус?

Молодой метис сверкнул зубами:

— У нас бастовала вся плантация, когда капатас тебя под замок посадил. За дурного человека не дра­лись бы.

Санчео деловито спросил у Наранхо:

— Какие тебе еще справки нужны?

И Наранхо сдался. Правда, он не сказал, к кому ведет Санчео и медицинскую сестру, с которой тот сго­ворился.

Хосе не знал, что и делать, когда увидел Наранхо с двумя незнакомыми людьми. Он беспомощно дер­нулся, сжал пистолет и сказал:

— Что делать? Лечите.

— Кто этот человек? — спросила сестра, прослуши­вая пульс Карлоса.

— Вопросами не лечат, — враждебно сказал Хо­се. — Его зовут больной.

— Сеньорита Тереса, — вмешался Наранхо, — был уговор: без вопросов.

— Сто пятнадцать, — задумчиво сказала сестра. — Он здесь не выживет. — Она осмотрела ребят. — Ко­нечно, мне не нужно знать имя вашего отца или друга. Но, если я рискну служебным положением и возьму этого человека к себе в дом, то я хочу знать, во имя чего иду на этот риск.

Она достала медикаменты, промыла рану и смазала ссадину йодом. Карлос неожиданно схватил ее за руку:

— Наконец-то я поймал тебя, дон Орральде. Сколько наших людей ты отправил к предкам?

Хосе бросился, чтобы зажать рот командиру, но сильным, волевым движением Тереса отвела его руку.

— Он очень тяжело болен, — заметила она. — Ка­ждое лишнее движение ухудшит болезнь.

— Тебя будет судить весь отряд! — крикнул Карлос.

Тереса приложила к его лбу влажную повязку и мягко сказала:

— Я всего лишь слабая женщина, сеньор. Вам нуж­но лежать спокойно.

— Женщина? Какая женщина? Они замучили мою мать, — застонал Карлос. — У меня была только одна мать, и я не мог прийти к ней на помощь.

Он рванулся, но Тереса и Санчео крепко его при­жали к траве; постепенно судорожные движения пре­кратились, и Карлос затих.

— Мальчики, — сказала Тереса. — Мне больше ни­чего знать не нужно. Я забираю больного в надежное место. Но вам к нему приходить будет нельзя.

— Не годится, — сказал Хосе. — Один должен быть с ним.

— Я его выхожу, — возразила Тереса. — Ко мне со­бирается дядька, об этом знает администрация. Случай удобный. Дядьке я телеграфирую, чтоб задержался. Но если вы начнете бегать...

— Сеньорита права, — первый раз вмешался Сан­чео. — Вы получите здорового человека, а отдаете ей полуживого.

— Этого человека ждут в другом месте, — быстро заговорил Хосе. — Люди — те, что его ждут, — тоже рискуют жизнью.

— Но он все равно не способен двигаться, — ска­зала Тереса.

— Мы можем его снести, — вставил Наранхо.

— Далеко? — спросил Санчео.

Ребята молчали.

— Мы еще не знаем, — наконец признался Хосе.

— Хорошо, — решительно заключил Санчео. — Как только узнаете, — его задерживать не будут. А с сеньо­ритой Тересрй вы сможете сноситься через меня. Дого­воримся так: один из вас мой племянник, второй — его приятель. Ты, кариб, — засмеялся он, втянув в себя кон­чик носа и раскрыв широко глаза, отчего вдруг стал удивительно похож на Наранхо, — за племянника не сойдешь.

Они шли лесом и полем, и все время Хосе видел перед собой людей, которые где-то здесь поджидают коменданте. Но какие это люди? И какой знак они должны оставить? На какой стеле?

— Сеньорита, — сказал Хосе, когда они внесли на носилках Карлоса в маленький флигель при больни­це. — Есть одна тайна, которую нам надо узнать. Ее знает только он. Если он придет в себя...

— Я сразу сообщу Санчео, — ответила Тереса. — А вы, сеньор Санчео, станьте тихоней. Я постараюсь вас задержать еще на недельку в больнице.

Санчео сделал гримасу:

— А важное ли дело, чтоб задерживаться?

— Очень важное, — горячо сказал Хосе, в первый раз пускаясь на откровенность. — Такое важное, будто мы поднимаем на ноги первого бойца рабочей партии.

Санчео накрыл ему рот ладонью.

— А вот это уже лишнее, — проворчал он.

— В миле отсюда, — сказала Тереса, — будка путе­вого обходчика. У него переночуйте. Скажите, что от меня.

— Спасибо, сеньорита, — сказал Наранхо. — «Пода­ри мне самое лучшее зеркало», — попросила внучка у старого кариба. — «Я дарю тебе все море», — ответил старик. — «Ну, тогда подари мне самый лучший цве­ток», — во второй раз попросила внучка. — «А ты по­смотрись в море», — хитро сказал старый кариб.

— У меня ничего нет, сеньорита, — засмеялся На­ранхо, рассказав эту сказку: — Но я дарю вам и луч­шее зеркало и лучший цветок.

— Спасибо, Наранхо, — сказала Тереса. — Ты боль­шой кавалер.

Все разошлись.

Мальчики еле держались на ногах, но, выйдя от Тересы, снова направились в лес. Солнце заходило, и цветы, которые утром были огненно-красные, а днем бе­лые, превратились в голубые.

И вот снова Хосе и Наранхо ходят от стелы к стеле, и им кажется, что резные головы смеются над ними. Они всматриваются в непонятные иероглифы и украше­ния и ищут надпись, вышедшую не из-под резца древ­него ваятеля.

— Он сказал: «на стеле с ошибками», — вспоминает Хосе.

— Если бы знать, какие без ошибок, — бормочет На­ранхо.

Тени удлиняются, рельефы на камнях сливаются на фоне багрянца в зловещие черные маски, и мертвый го­род погружается во тьму.

Мальчики выбираются из леса и, еле волоча ноги, добираются до путевого обходчика. Его нет, но нет и замка на двери. Они сваливаются наземь тут же, у по­рога, и молниеносно засыпают. Им снится, наверное, надпись на камне, и они даже не слышат, как путевой обходчик переносит их на лежанку.

Он разбудил их утром, собираясь уходить, и скупо сообщил:

— Больной прибегал — который здоровый. Тереса кланяется — новостей нет. В себя не пришел человек — который больной.

Они растерянно смотрят друг на друга и на обход­чика.

— Фасолевая похлебка в миске. Уэво на полке — ис­печете. И чтоб ничего не оставлять! — сверкнул обход­чик глазами и вышел.

Молча мальчики похлебали густую кашицу из рас­тертой фасоли и положили на угли небольшой плод — уэво, который содержал в себе яд, но вареный или пе­ченый годился в пищу и по вкусу походил на яйцо. Поели и задумались.

— Пеонов не учат читать, — вздохнул Хосе. — А люди обо всем написали — о стелах тоже.

— Дед научил меня читать, — откликнулся Наран­хо. — Вывески. Пароходное агентство Юнайтед фрут компани, — с чувством произнес он. — Отгрузочная кон­тора Юнайтед фрут компани. Парикмахерская для слу­жащих Юнайтед фрут компани...

— Заладил — «Юнайтед и Юнайтед», — с досадой перебил его Хосе.

— А у нас других вывесок нет, — огорченно ответил Наранхо и засмеялся. — Нет, одна есть. Полицейское бюро. Но я ее обходил.

Ребята вышли из будки и повернули к вокзалу. Им встретился светловолосый юноша, с которым Наранхо обменялся несколькими фразами у каменных столбов. Он что-то сказал своему высокому бородатому спут­нику, и оба внимательно посмотрели на ребят. Юноша кивнул им.

— Хосе, ты видел? — шепотом спросил Наранхо. — Они очень странно на нас посмотрели. А что, если это агенты полиции?

— Агенты не шляются в мертвом городе, — резонно возразил Хосе. — Каменных людей не засадишь в тюрьму.

Но в душе он тоже испытывал беспокойство.

По путям из Пуэрто возвращался длинный состав — порожняк. Порожняк на минуту остановился. Группа оборвышей, сбежав с холмов, подскочила к вагонам и стала хватать с платформ помятые и раздавленные ба­наны — остатки сгруженной партии.

— Вот так штука! — удивился Наранхо. — Живут в самой гуще банановых посадок и такие жаднюги.

— Они не видят бананов, — объяснил Хосе. — Пеон не имеет права выносить банан за границы плантации. За это судят.

Раздался свисток — и поезд тронулся. Оборвыши повыпрыгивали из вагонов и разбежались, уплетая полу­сгнившие плоды.

Двое друзей пошли к больнице. Солнце еще не пекло и площадки для гольфа были заполнены выздоравли­вающими американцами.

— Здравствуй, племянничек. — Санчео подошел не­заметно и крепко обнял Хосе. — Ваш друг бредит... тя­желая форма лихорадки. Тереса от него не отходит. Между прочим, замечательная девушка. Про больного пронюхал администратор, но узнал, что — дядька, и угомонился. Приходите вечером за новостями.

— Дон Санчео, — вежливо сказал Наранхо, — нам здесь очень скучно. Вы не сумеете взять для нас в би­блиотеке какую-нибудь книгу?..

Хосе подумал: молодчина Наранхо, сообразил!

Санчео покрутил головой:

— Надо мной засмеется девчонка из библиотеки. Я читаю книгу вверх тормашками. А газету не хочешь?

— Нет, нужна книга, — подтвердил свою просьбу Наранхо. — О здешних стелах. Хорошо бы — с картин­ками.

Санчео повел носом:

— Опять тайна? Тайна с картинками? Ну, подожди­те, надоедливые сеньоры, здесь на скамеечке. Я слетаю мигом.

Это была первая книга, которую когда-либо откры­вали Хосе и Наранхо. Хосе видел еще конторские книги, но они пестрели цифрами. Наранхо вспомнил, как с де­дом они пришли в праздник рождества в церковь и падре, строго осмотрев прихожан, подозвал к себе ста­рого Наранхо.

— Посмотрите на этого человека, дети мои, — сурово сказал падре. — Он считает себя умнее всевышнего. Скажи, дон Наранхо, что сказал ты сегодня своему со­седу Эрбо?

Старый Наранхо, лукаво усмехнувшись, отчего по лицу его забегал пучок морщин, сказал на всю церковь:

— Падре, я только объяснил этому ослу Эрбо, как неразумно поступил всевышний, поселив нас на одной земле с фруктовщиками.

— Убирайся и не приходи более в храм божий! — закричал падре, потрясая черной книгой, которую На­ранхо с той поры не терпел.

Но книга, которую мальчики, забравшись в будку обходчика, сейчас держали в руках, не состояла из цифр и не обрушивала град проклятий. Они видели в ней памятники — те самые, вокруг которых столько ходили сегодня. Они видели серьезные и приветливые лица уче­ных, которые приезжали издалека откапывать стелы Киригуа, пытаясь проникнуть в тайны древних майя. И они сами хотели бы узнать эти тайны, но перешагнуть от иллюстрации к тексту еще не могли. Слишком много пышных реклам выпускала Юнайтед фрут компани, и слишком мало школ насчитывалось в тех местностях, которые заполонили ее посадки, подъездные пути и надсмотрщики.

— Нет, не могу найти слова «с ошибками», — вздох­нул Наранхо.

— Тогда закрой книгу, — мрачно предложил Хосе. — Когда-нибудь и мы научимся читать.

Наранхо не хотелось расставаться с книгой. Он ли­стал страницы, по десять раз возвращался к одному и тому же рисунку; он даже гладил их и шептал. «Ну, раскройся же, — услышал Хосе его шепот. — Какая ты из себя, ошибочная? Эта? Наверное, эта, если ты смо­тришь сбоку. А может быть, та?.. Отзовись!»

Без стука вошла Тереса. Наранхо захлопнул книгу. Оба мальчика вскочили и посмотрели на сестру с на­деждой.

— Нет, нет, — сказала Тереса. — Он без сознания. Меня напугал сегодня администратор. Он пришел, когда ваш друг кричал что-то бессвязное. Ну, ничего страшного. Обошлось. Что это у вас за книга?

— Нашли здесь, — неопределенно сказал Наранхо.

— У обходчика?

Тереса перелистала несколько страниц и улыбну­лась,

— Из больничной библиотеки. Интересно, — правда?

— Очень, — подтвердил Наранхо, — только мы не умеем читать.

— Хотите, я вам почитаю вслух? — предложила Те­реса.

— Сеньорите лучше не оставлять больных. Сеньо­рите лучше отдохнуть, — тихо сказал Хосе.

Он заметил бледный вид Тересы, круги под глазами, дрожащие руки молодой сестры милосердия.

— Я за чтением отдыхаю, — ответила Тереса. — Что же вам прочесть?

Наранхо не решался ответить. Молчал и Хосе. Теpeca сжала губы.

— Я бы вас поколотила обоих, — вызывающе бро­сила она и рассмеялась.

— Мы уже не дети. — Хосе старался не причинить сестре обиды.

Он помолчал.

— И вы, сеньорита, и Санчео — все вы очень слав­ные. Но больше, чем мы вам доверили, мы не можем.

— Вам никто, кроме нас, не поможет, — печально сказала Тереса.

— Подождите, сеньорита. — Наранхо что-то шепнул Хосе. — Вы можете прочесть нам название всех памят­ников в Киригуа и показать их на рисунках?

Тереса присела и раскрыла книгу.

— Стела А... Стела Е, — медленно перечисляла она, показывая ребятам на рисунки, — эта самая высокая. На ней написано, что прошло миллион четыреста восем­надцать тысяч четыреста дней от начала хронологии майя. Стела...

Тереса подняла голову и растерянно спросила:

— В чем дело? Вам нужно другое?

Хосе не смотрел на книгу. Наранхо порывался что-то сказать.

— Сеньорита Тереса, — Наранхо не знал, как объ­яснить сестре то, в чем он и сам не разбирался, — ска­жите, эти столбы... Они не имеют других имен? Только буквы?

Тереса открыла последнюю страницу с пояснениями.

— Имеют, — неуверенно начала она. — Американец Морли назвал их по-своему. Стела большая. Я думаю, это и есть самая высокая... Стела лучше всего обтесан­ная... Смотрите — эта стела с наибольшим числом оши­бок в датах. Резчик перестарался...

Вот и названа та, которая сейчас интересовала ре­бят. Но они и бровью не шевельнули. Застыв, подобно каменным изваяниям, и уставившись в рисунки, они вы­слушали все до конца и только тогда перевели дыхание.

— Это то, что нужно? — спросила Тереса.

Молчание.

— Вы просто замечательные мальчишки, — вырва­лось у сестры. — Я расскажу вашему больному обо всем.

И она выскочила из будки.

А в будке начался дикий, необузданный танец. Взяв­шись за руки, мальчишки кружились, поочередно под­прыгивали, выкрикивая:

— Э-ха! Как живешь? О-ха! Хорошо живешь!

И вот они у стелы, где резчик по камню, по мнению ученых, ошибся наибольшее число раз. Они придирчиво, как специалисты, осматривают узорчатые рельефы, иеро­глифы, украшения, одежды. Они перечисляют лица бо­гов и каждому дают свою кличку. «Носорог», «Рыбий глаз»., «Бородач»... Они экзаменуют друг друга: что выбито под богом с откушенным ухом, а что над рако­виной? И все это для того, чтобы потом заметить любое изменение, которое появится на стеле, любую царапину, которая может быть проведена между «Носорогом» и «Будильником».

Пока приглашения в гости они не обнаружили.

По нескольку раз в день они бродят между больни­цей и лесом, угадывая, какая пометка может появиться на стеле: царапина гвоздем, надпись мелом, краской, лаком, углем.

— Они могут оставить записку у нашей стелы, — изрекает Хосе.

Мальчишки присматриваются к траве, но трава во­круг стелы целехонька.

— А могут отбить кусок камня, нацарапать и под­клеить его, — фантазирует Наранхо.

И мальчишки осматривают стелу в поисках легкой трещины. Но нет и трещины.

Так проходит день, второй и третий, Карлос все еще без сознания. На стеле ничего не появляется. Мальчишки в отчаянии.