Тайной владеет пеон

20. ЦВЕТЫ И КОСТРЫ

Солдаты гвардии, одетые в светлые костюмы, совер­шили традиционный марш перед правительственным дворцом. Кастильо Армас вышел на балкон и привет­ственным жестом проводил гвардию. Затем он юркнул обратно в кабинет, и в ту же секунду его секретарь опу­стил тростниковые шторы.

— Шарлатан! — пробормотал армейский капитан. Он стоял на панели и проследил за выходом и исчез­новением президента, затем бесцеремонно расхохотался.

— Право же, бог создал его для цирка, а ЮФКО этого не знала и притащила к нам.

В ту же секунду к капитану подскочило двое моло­дых людей.

— О ком вы, сеньор капитан?

— Прочь, фисгоны! — резко сказал офицер, и его лицо, пересеченное шрамом, побледнело. — Или я кликну своих солдат и вас раздерут на клочья. Если вам нужно мое имя, обратитесь в штаб, и вам скажут, что капитан Фернандо Дуке — начальник оперативного отдела.

— Тысячу извинений, капитан.

Молодые люди испарились.

Фернандо Дуке медленно шел по улице. На пере­крестке его догнал высокий бородатый мужчина в тем­ном, европейского покроя костюме.

— Прошу извинения, капитан Дуке. Вы не сумеете уделить мне несколько минут?

— Прочь! — с прежней интонацией отозвался капи­тан, но обернулся. — А, те были безусые, вы с усами. О ком я отозвался? Да?

— Отзывайтесь о ком вам будет угодно, — рассмеялся бородач. — Меня интересует не отточенность вашего языка, а острота вашей шпаги.

— Это пахнет заговором. Я сведу вас в Комитет за­шиты от коммунизма.

— Кажется, это милое учреждение было последним кровом муниципального советника Дуке?

Капитан внезапно остановился.

— Вы знали моего отца?

— Нет, но из Малакатана[61] приехал мой друг. Он рассказал некоторые подробности.

— Зайдем в кафе, — предложил Фернандо. — Там нас не побеспокоят.

В маленьком уютном патио, заслоненные широким веером пальмы, они разговорились. Карлос Вельесер пе­редал капитану все, что он знал о «малакатанской рас­праве», как ее окрестили газеты. Муниципальные совет­ники Малакатана горячо поддерживали мероприятия прежнего демократического правительства. Когда армасовцы ворвались в город, первым их актом «освобожде­ния» был расстрел всех муниципальных советников во главе с алькальдом.[62] Старику Дуке армасовцы предло­жили пост алькальда, но он заявил, что предпочитает разделить участь советников, чем выслуживаться перед ставленником Вашингтона. Его расстреляли вместе с остальными.

— Так, — сказал Фернандо Дуке. — Вы рассказали красиво и трогательно, только кое-что поменяли местами. Очевидно, вы сторонник Арбенса и нуждаетесь в моей шпаге. Я избавлю вас от лишних хлопот. Моего отца пристрелили красные, и об этом сообщали местные газеты. А теперь проваливайте, ибо я не фисгон, а офицер.

— Да, Гватемала нуждается в вашей шпаге, — мед­ленно сказал Карлос — Но об этом мы поговорим в другой раз. Я задержал вас, чтобы передать письмо отца.

Он протянул капитану конверт и, пока тот читал об­ращенные к себе строки малакатанского советника, Кар­лос с жалостью посмотрел на капитана и вышел из патио.

Фернандо сразу узнал руку отца. Все было так, как передал неизвестный. Армас и здесь надул капитана Фернандо Дуке. Он обещал тщательное расследование и наказание виновных в смерти советника, но потом пере­дал через начальника канцелярии, что советник Дуке пал от рук «красных». Зная, что капитан Дуке поль­зуется влиянием в армии, президент даже выразил ему публичное соболезнование в связи с кончиной отца.

Капитан и раньше испытывал инстинктивное отвра­щение к Кастильо Армасу. Храброго армейского слу­жаку, воспитанного в духе честности и простоты, оттал­кивала маска «освободителя», которую надел на себя Армас, его панические угрозы, его эффектные театраль­ные позы, два тяжелых пистолета, которые болтались на поясе, а главное — он не мог простить ему трусости. Слух о том, как Армас в час опасности сбежал от войска в женском платье, проник в армию.

И вот теперь этот человек оказался убийцей совет­ника Дуке, отца Фернандо. Советник писал об Армасе: «Мой мальчик, не верь этому человеку, не верь ни в чем. Я подал голос за его казнь еще в 1950 году.[63] Они не простят мне этого. Молю бога, чтобы он сохранил тебя для армии и республики. Та и другая нуждаются в твоей честности и твоей шпаге...»

Да, то же самое говорил и человек, привезший письмо. Где же он?

А Карлос уже был далеко. Он сидел в сквере под пушистым хвойным деревом, казалось, залетевшим сюда с вьюжного севера, и не замечал, что вот уже несколько минут, как стал объектом внимания худого, костлявого человека с дерзким взглядом и насмешливой улыбкой. Белый костюм подчеркивал смуглость его лица, длинные руки будто хотели выпрыгнуть из рукавов.

— Команданте, — тихонько сказал он.

Карлос услышал, но даже не повернулся на голос.

— Да посмотри же сюда, — сказал длиннорукий.

— Вы принимаете меня за кого-то другого, — нако­нец отозвался Карлос. — Я антиквар Феликс Луис Мо­лина, и это известно многим.

Он бросил пытливый взгляд на соседнюю скамью и едва сдержал возглас: рядом сидел Чиклерос. Да, это его дерзкие глаза, его нос с легкой горбинкой, тонкие, рас­тягивающиеся в усмешке губы, его длинные ловкие руки. «Чиклерос, дружище, я рад бы тебя обнять, но я при­стрелю тебя, если ты назовешь меня по имени».

— Да, я ошибся, сеньор Молина, — наконец сказал Чиклерос.

Карлос удовлетворенно кивнул: с ним находился друг.

— Сеньор Молина, — быстро продолжал Чиклерос, — долго объяснять не буду. Служу у них. Месяц проходил специальные курсы. — Он бегло осмотрелся и, не заме­тив ничего подозрительного, сказал самое главное, что вот уже несколько дней должен был кому-то выска­зать. — Я связан с провокатором.

— Вот как? Кто он?

— Не знаю. Позывной — «Королевская Пальма».

— Старый, молодой, высокий?

— Ничего не знаю. Мы встречаемся в эфире. Пока он передает всякую ерунду, но ловят они тебя, команд... сеньор Молина.

— Ясно. Слушай, Чиклерос... Виноват, у тебя есть новая кличка?

— Осталась эта.

— Твой осведомитель связан с нашей партией?

— Я даже решил, что он во главе ее. Но потом уви­дел, что Пальма мало знает.

— Какие имена он называл?

— Ривера, Андрес, Ласаро, Мартинес, официантка в кафе «Гватемала», брадобрей по шестой авениде, портье в отеле «Палас»... Пока это все. Я должен что-то передавать, а язык не ворочается. Дайте совет, антиквар.

— Ты получишь не только совет, но и точный текст того, что сумеешь передавать армасовцам. Кроме тебя, с Пальмой никто не связан?

— Нет, я один.

— Кто у тебя принимает депеши?

— Лично Линарес.

— Старая падаль. Он чувствует, что пришел его час. Как нам с тобой связываться? — спросил Карлос.

— Исключено. Я круглые сутки жду вызова. В пе­редней дежурит солдат. Тоже круглые сутки.

— Где помещаешься?

— На окраине. В маленьком домишке...

— Странный выбор.

— Ошибаешься, сеньор Молина. Нет радиопомех. Домик стоит на отшибе. Перед ним деревья — для ан­тенны лучше не надо. Видишь, сколько удобств сразу?

— Есть жильцы в квартире?

— Квартирная хозяйка с двумя детьми. Один гостит где-то на взморье.

— Она не возьмет к себе Хосе? — вслух подумал Карлос.

— Что ты, сеньор Молина, она карибка. Каждый за­метит. ..

Карлос весело сказал:

— Редкая удача. А кариба она возьмет?

— Не знаю. —Чиклерос задумался. — Она соблазни­лась деньгами, но меня не очень жалует. Я, пожалуй, не сговорюсь с ней.

Карлос задумался.

— Почему они так доверяют тебе?

Чиклерос засмеялся.

— Разве ты забыл, сеньор Молина? Я назвался партнером Диего. Я «выдал» им Аррьоса. Он раз­решил. Я знаю многих наших... Они надеются, что я вотрусь в доверие у здешних парней.

— Ну, здешние парни тебе верят, — весело сказал Карлос.

В этот же день Карлос встретился с Риверой и пере­дал ему свой разговор с Чиклеросом. Они стояли в ма­ленькой лавке старьевщика и рассматривали старинный костюм испанского крестьянина.

— За комитет можно поручиться, — сказал Ривера.

— Зря ручаешься, — строго сказал Карлос. — Все три наши явки знают только члены комитета.

Ривера долго молчал. Он почувствовал скрытый упрек в словах Карлоса. За состав комитета отвечает он, Ривера. Но разве случайных людей свел он вместе?

— Я плохо знаю Грегорио Кинтана, — наконец ска­зал он.

— Зато его хорошо знают тюрьмы, — вздохнул Кар­лос.

К ним подошел торговец.

— Покупаете, сеньор антиквар? — спросил он.

— Мы как раз советуемся. — Торговец их оставил, и Карлос осторожно задал вопрос: — Роба сбросим со счета? Согласен?

— Согласен, — Ривера показал ладонь. — Он весь здесь, чудесный негр.

— Я мало знаю Андреса, — пожал плечами Кар­лос, — но мальчик мне нравится.

— Я рад этому, — признался Ривера. — На него мог­ло пасть подозрение.

— Но его я не сбрасываю со счета, — с горечью за­метил Карлос. — Черт бы побрал этих Линаресов; из-за них самым искренним людям начинаешь не доверять. Где ты познакомился с адвокатом?

— Ласаро рекомендован для подпольной работы ста­рым составом Цека. Его профсоюзные связи прочны. Он осторожен, но оказал нам много ценных услуг. — Ривера нахмурился. — Мне не очень-то понравилось его послед­нее выступление у студентов.

Карлос выслушал внимательно и заметил:

— Видишь ли, самолюбие есть у каждого. Мы не вполне разумно поступили, сняв с него этот участок, которым он руководил — и как будто неплохо руково­дил — целых два месяца. Во всяком случае ему нужно было объяснить, почему мы это делаем, а я приказал.

— Кстати, почему ты это сделал?

— Есть неписаный закон подпольной жизни. Если ты проглядел предательство, — выкорчевывать его легче другому. Между прочим, кто его родители?

— В анкете значилось, что отец судебный чиновник, женат на гондурасской трактирщице. Там и живет.

— Проверь при случае, когда и почему он переехал в Гондурас.

— Хорошо. А ты не хочешь проверить меня?

Карлос сердито сказал:

— Я сделал это, когда рекомендовал тебя в партию. Явки срочно поменяй, и пусть у каждого члена коми­тета будет не более одной. Роситу сегодня же надо пере­вести хотя бы в цветочный магазин. Нашему другу бра­добрею и портье найди другое занятие. Рине Мартинес тоже неплохо поменять жилье. Предупреди девочку. Ее рисунки работают отлично.

— Этого мало, Карлос, мало.

— Знаю, что мало. Пока мы не доставим сюда Наранхо, большего мы не узнаем. Слушай, Ривера, я по­знакомился с капитаном Дуке.

— Если речь идет о Фернандо Дуке, сыне муници­пального советника из Малакатана, то я сидел с ним на одной скамье в лицее, — заметил Ривера. — Он чест­ный человек, но не без странностей.

— Чутье меня не подводит, — продолжал Карлос, и серые глаза его блеснули, — Фернандо Дуке придет к нам.

Часом позже Хосе Паса получил свое первое задание в столице. Просмотрев книгу заказов Молины, Карлос вручил Хосе записку и маленькую статуэтку с изобра­жением индейца, натягивающего тетиву лука.

— Сеньор Молина, — сказал Хосе, — я могу разом поднять сто таких фигурок!

Он намекал, что способен на большее. Карлос с уко­ризной заметил:

— Я посылаю не носильщика. Я посылаю разведчика. Он ворвется во вражескую крепость. Он встретит там врага и друга.

Горничная-мулатка открыла дверь и, увидев малень­кого посетителя, засмеялась:

— Сеньор ошибся дверью.

Хосе с достоинством ответил:

— Дверью ошибается слепой или мул. Передайте полковнику — я от антиквара Молина. Принес заказ.

Хосе говорил более громко, чем следовало. Он наде­ялся, что его услышит другой человек в этом доме. Из соседней комнаты раздался сиплый голос полковника:

— Проведи его сюда, Дора.

Полковник кончал обед. Он сидел лицом к двери, а напротив него спиною к Хосе сидел тот, ради кого команданте прислал его сюда, — Мигель Мариа Каверра, и никто иной.

— Что там у тебя, мучачо?[64] — спросил полковник у Хосе.

Хосе повторил и протянул полковнику конверт. Он заметил, как Мигель отложил ложку в сторону и смял салфетку.

— Ты что — отобедал, Хусто? — спросил полковник, дочитывая письмо. — Антиквар Молина весьма кстати вспомнил о статуэтке индейского вождя. Ее не хватало в моей коллекции. Разверни-ка сверток.

Мигель подошел к Хосе, и они обменялись теплыми взглядами — впервые за много недель. Обменялись и, казалось, по-новому оценили друг друга. Мигель смо­трел строго и горестно, Хосе — сочувственно и чуть на­смешливо.

Статуэтка понравилась Леону, и он быстро набросал перечень вещей, которые хотел бы иметь. Хосе не знал, как ему остаться наедине с Мигелем. Он быстро поднял и опустил правую руку. Мигель должен вспомнить их клятву. Мигель понял. Но горничная, решив, что знак относится к ней, фыркнула.

— Что случилось, Дора? — поднял голову полковник.

— Сеньор посетитель, — объяснила мулатка, — умо­рительно машет мне рукой. И рожицу корчит...

— Убирайся отсюда! — прикрикнул на нее Мигель. — Ты забываешь о приличии.

Мулатка выскочила из комнаты, недовольно взглянув на Мигеля.

— Прикажете расплатиться, полковник? — спросил Мигель.

— Пожалуйста. Возьми у меня в столе.

— Подожди в холле, — приказал Мигель своему другу.

Наконец они вдвоем. У них считанные секунды. Сей­час выйдет полковник или подбежит любопытная гор­ничная. Почему же ты молчишь, Хосе?

— Сегодня в три. В магазине цветов, — шепчет Хосе. — Четвертая авенида. Туда придет Росита. Будешь?

Мигэль вздрагивает: наконец-то!

— Буду. Я не знал, что ты здесь.

— Я знал, что ты здесь. Я видел газету. Теперь ты прославился, — шепчет Хосе.

— Возьми себе такую славу, — говорит Мигэль и громко прибавляет. — Этого не мало, мучачо?

— Хозяин будет доволен, — отвечает Хосе и — впол­голоса: — Тебе плохо?

— Плохо. Но теперь будет лучше. А тебе?

— Было плохо — будет хорошо.

Кто бы подумал, что «плохо» для них бездействие, «хорошо» — суровая, полная опасностей и риска, борьба в лагере врага!

Они расстаются, а в три — Мигэль подходит к цве­точному магазину по четвертой авениде. Новенькие золо­тые часы на его руке — подарок полковника — помогают быть точным. В скверике напротив магазина он видит Роситу и хочет к ней подойти, но Росита не спеша под­нимается и идет по улице, как бы приглашая Мигэля следовать за собой. Мальчик не выпускает ее из виду. Какая она замечательная в своей короткой, расшитой блузке и пестром платье, туго перехваченном в талии! Она одета, как многие девушки столицы, но она самая лучшая из них. И это знает только он, Мигэль.

Росита заворачивает за угол, входит в подъезд, пере­секает сад, и они оказываются у заднего фасада мага­зина цветов. Легким движением руки Росита показывает Мигэлю на дверь. Сама она остается снаружи и прогу­ливается у цветочных клумб. Мигэль тянет на себя ручку и несмело входит в комнату, уставленную горш­ками с рассадой.

Испытующий взгляд бородатого человека останавли­вает готовую вырваться фразу. Что-то знакомое в сень­оре, но больше незнакомого. И одет он богато, пальцы в кольцах.

Да нет же, это он — команданте, дядя Карлос. Но, если он молчит, будет молчать и Мигэль. А сердце пры­гает в груди...

— Сеньор, мне нужны цветы! — высокомерно заме­чает Мигэль.

— Молодчина, Мигэлито! — восхищенно говорит Карлос. — Никогда бы не поверил, что шалопай и сорви­голова Мигэль станет хозяином положения.

Он прижимает его к себе и смахивает ладонью не­прошеную слезу со щеки Мигэля. И неизвестно, чья это слеза — боевого командира, вожака портовиков и пео­нов, или маленького продавца газет.

— Команданте, что с отрядом? — спрашивает Ми­гэль.

— Если я здесь живой и невредимый, — отвечает Карлос, — мог бы ты поверить, что команданте оставит отряд на съедение ягуарам?

— Команданте, но чудес не бывает. Болото есть бо­лото. Для армасовцев отряда больше нет. Как вы про­бились?

— Молчи. Этой тайной им никогда не овладеть. Ею владеет только один человек — настоящий хозяин стра­ны. Имя его — пеон.

Мигэль с любовью смотрит на командира: осунулся, отрастил бороду, а глаза — молодые, веселые. Такие, как ты, не стареют, мой команданте.

— Ты хорошо держишься, и тебе придется на некоторое время остаться у них, — говорит Карлос Вельесер. — Тебе ничего не грозит?

— Пока ничего.

— За все, что сделал, спасибо, мальчик. Твой план у каждого из нас хранится в сердце. А теперь тебе пред­стоит кое-что разведать, Мигэль. В нашу среду затесался провокатор.

— Команданте...

— Спокойнее. Еще никого из нас не взяли. В вашем доме бывают чины из полиции?

— Только Линарес.

— Великолепно. Линарес нам и нужен. Ключ от про­вокатора у него. И, если ты вытащишь этот ключ...

Мигэль молчит, нахмурился, покраснел.

— В чем дело, Мигэлито?

Выдавливает из себя — нехотя, скупо:

— У него препротивная девчонка...

Карлос посмеивается:

— А ты думаешь, что мне приходится иметь дело только с приятными людьми? Мигэлито, один предатель может провалить всех нас. Его кличка — Королевская Пальма. Пойди на все. Ублажи Линареса. Можешь на­звать ему старую явку — кафе «Гватемала». С завтраш­него дня она прекращает существование.

— Не хочу, — сказал Мигэль. — Явки не будет, а Росита останется.

Карлос улыбнулся:

— Я и забыл, что вы приятели с Роситой. Кстати, тебе придется держать со мной связь через нее. Она будет здесь продавщицей. Иногда зайдет Хосе.

Он задумался.

— Все-таки Линареса нужно ублажить. Вот тебе явка, которую мы снимаем и которой он еще не знает. Книжный киоск напротив храма Минервы. Сегодня вече­ром там можно найти листовки.

— А люди?

— Людей уже не будет.

Карлос испытующе посмотрел на Мигэля и словно невзначай спросил:

— Тебя давно не допрашивали?

— Как падре признал, — оставили в покое.

— А, падре, — Карлос улыбнулся. — Мой друг Сантильо ловко влез в сутану. Он учитель и недурной ак­тер. — Лицо Карлоса приняло озабоченное выраже­ние. — Но скоро тебя все-таки проверят. Полиция Армаса запросила о тебе сведения с лесных выработок. Главное вот что: они не могут доказать, что подлинного Хусто уже нет.

Карлос достал пачку фотографий и разбросал их по столу:

— Запоминай. Ребята прислали для тебя. Главная делянка. Барак, где Хусто жил. Спуск к реке. А эти рожи — надсмотрщиков. Главный — его кличут Санабрио. Этого зовут Лоренсо. Несмотря на хромоту, он здорово шпионил за лесорубами и обо всех доносил... тебе.

Когда Мигэль все повторил, Карлос поднялся.

— Мне пора уходить, Хусто.

— До свиданья, сеньор Молина, — поклонился Ми­гэль. — Мы еще встретимся?

— Не скоро. Но, если ты услышишь о новых непри­ятностях для своего друга президента, знай, что это я посылаю тебе привет.

— И с каждой весточкой, команданте, я буду посы­лать привет вам. Не беспокойтесь, — только мысленно.

— Ты стал учтив. И слова у тебя ученые... Иди. Тебя заждалась Росита.

Мигэль про себя считает; до улицы двадцать шагов, можно успеть сказать друг другу двадцать фраз, если шагать помедленнее.

— Не торопись, — говорит он Рооите. — Нам надо условиться.

О, как Росита его понимает! Но сидящий внутри бе­сенок уговаривает ее расквитаться с Мигэлем за шутку с пером кецаля.

— Уславливаться будешь с девчонкой, ну с той, что звала тебя в гости. А меня слушай. Без дела сюда не приплетайся. Лучше приходить с самого утра или к за­крытию магазина. Здесь есть телефон. Если спешно, — позвони, закажешь букет лилий. Я выйду к перекрестку. А теперь до свиданья, сеньор.

— Росита! Да послушай же...

Мигэль стал робким. А она и не знала, как приятно, когда сильный смелый друг так боится твоей строгости.

— Ну, что тебе? — говорит она миролюбиво.

— Я все наврал насчет пера и насчет девчонки. Я... я, понимаешь... — Он видит, как озаряется улыбкой ее лицо, и быстро добавляет: — Я хочу, чтоб мы вернулись в Пуэрто и снова бросали камни в море и чтоб оно нам пело...

— Взаправду?

— Угу.

— Ты славный, Мигэлито. Ну, прощай.

Мигэль вливается в толпу прохожих. Ух, как хорошо жить на свете, даже если ходишь под чужим именем! Он побывал в настоящем, нефальшивом мире. Но сейчас придется вернуться в фальшивый. В четыре он пригла­шен на обед к Линаресам. Он сказал опекуну, что не пойдет, но полковник хитро посмотрел на Мигэля и за­метил, что неучтиво отказываться от приглашения. В особенности, когда тебе готовят сюрприз. Мигэль ре­шил, что здесь не обошлось без проделки девчонки Ли­нарес.

Сеньорита Линарес была в черном кружевном платье, и от нее пахло терпкими духами. Мигэлю стало душно. Да и солнце палило нещадно. После ливня влага испа­рялась, и тело, рубашка, сандалии казались пропитан­ными тяжелыми каплями. Юная Линарес повела Мигэля в столовую и тихонько приложила палец к губам.

Распахнула дверь. Раздался взрыв хо­хота и скрипящий женский голос:

— Вот и ты, Ху­сто! Обними же свою добрую, старую тетку.

Мигэль отшат­нулся.

— А я вам что говорил? —закри­чал полковник Леон. — Он не терпел ни теток, ни нянек. Он признает только мужчин. Верно, Хусто?

Молнией пронеслось воспоминание: Росита сквозь дощатую перегородку отеля в Пуэрто повторяла, что Хусто больше всех не терпел сестру матери — жестокую и надменную донью Франсиску. После смерти жены Орральде она претендовала на раздел ее наследства, и дело кончилось тем, что Орральде предложил ей на выбор — перестать судачить или убраться из его поме­стья. Донья Франсиска заявила, что обожает детей (хотя не терпела их и была вознаграждена их ненави­стью сторицей!), а потому пожертвует собой и оста­нется в поместье. Мигэль отыскал семейный снимок в альбоме полковника и, словно невзначай, заметил: «Ну и фурия же наша тетка Франсиска». Полковник ткнул пальцем в желеобразное существо в очках и захохо­тал, как сейчас. Но ведь палец полковника толще лица на снимке; он мог показать и на соседку — низенькую, толстую, со сладким выражением лица.

Люди за столом отсмеялись и с любопытством ожи­дали продолжения встречи.

Но не все смеялись. Бер Линарес откинулся на спин­ку кресла, небрежно поигрывая зубочисткой, а глаза его — точно два сверла —так и буравили Мигэля. Маль­чик поймал его взгляд, и в ту же секунду Линарес быстрее завертел зубочисткой, словно был поглощен только ею.

Мигэль понял, что минута ответственная, и нужно либо прыгать через пропасть, либо скатиться вниз, рискуя сломать шею. О, в трусости его не упрекнут.

Но и подходить близко к жерди не стоит. Вдруг она не узнает в Мигеле своего Хусто!

И он, который только что высвободил руку из-под руки Аиды Линарес, вдруг подставил ей локоть и, подведя сияющую девочку к столу, на достаточно далекое расстояние от «тетки», небрежно поклонился жердеобразному существу в очках:

— Я рад, что вы в добром здоровье, донья Франсиска.

Леон снова грохнул смехом. Донья Франсиска сде­лала вид, что племянник проявил к ней особую любез­ность, и, усаживаясь за стол, проскрипела:

— Он отлично держится, Хусто. Я всегда утвер­ждала, что офицерское общество его вымуштрует и отпо­лирует. Иль не фо па плёре, мон гарсон. Тон пэр э вив. Жан круа. Нэ-с-па, Хусто?[65]

Еще один удар: Хусто знал французский. Мигэль знает по-французски два слова: «миль диабль» — «ты­сяча дьяволов». Но он сейчас ответит старой хры­човке!

— Миль диабль, донья Франсиска, — режет Ми­гэль.— Когда вы, наконец, перестанете пичкать нас сво­ими иностранными словечками? Все знают, что вы мо­жете безостановочно трещать на четырех языках.

Он сейчас крайне груб — Мигэль. Но выхода нет. Линарес заливается. Аида прячет улыбку. Тетка Фран­сиска краснеет и благодарит Хусто за высокую оценку ее познаниям.

Кажется, первый экзамен он выдержал. Что еще от­колет тетка?

— А я ведь приехала за тобой, Хусто, — продолжает донья Франсиска. — Поместью нужна мужская рука. Хозяйство разваливается. Мы прочли о тебе в газете...

Мигэль лихорадочно думает. Что ответить? Не уез­жать же ему из столицы!

— Как старший в семье и доверенное лицо отца, — небрежно замечает донья Франсиска, — ты мог бы, если дела задерживают тебя в столице, выдать мне папель сельядо[66] на управление поместьем.

Вот сейчас Мигэль разделается с нею раз и навсегда.

— Донья Франсиска, — строго и внушительно говорит он. — Я бы просил вас не касаться этой щекотливой темы — наследства Орральде, — поместье ни на кого не будет переписано. Вы сегодня же покинете столицу и передадите мои распоряжения управляющему.

Полковник и Линарес обмениваются удивленными взглядами: мальчик на их глазах становится мужчиной; из него выйдет толк. Аида горда, что сидит рядом с таким мужественным и независимым человеком. Она кладет руку, усыпанную бриллиантами, на локоть мальчика, но Мигэль вежливо отстраняет ее и обращается к шефу полиции.

— Сеньор Линарес, я благодарю вас за доставленный сюрприз. — Гости хохочут, с нахлебниками здесь не це­ремонятся. — Но мой сюрприз будет для вас не менее ценным.

Бер Линарес, Леон и Мигэль проходят в кабинет, и здесь Мигэль делает свой ход конем:

— Я поклялся отомстить за отца, сеньоры, и я не те­ряю времени даром. Болтаясь по улицам, я подслушал разговор двух босяков и, кажется, смогу показать вам, откуда разлетаются по столице листовки.

— Ты шутишь, Хусто! — крякает Леон.

— Ты повезешь нас сейчас! — Линарес всматривается в мальчика: он не верит, его агенты ловки, но и те не нашли гнезда листовок. Впрочем, чего только не бывает на свете!

— Можно и сейчас, — соглашается Мигэль. — Не­сколько рекомендаций тетке, и я к вашим услугам, сень­оры полковники.

«И кто только научил меня так выражаться? — ду­мает Мигэль. — Я к вашим услугам, сеньоры полковни­ки... Прежде я брякнул бы проще: «Пошли, что ли, поми­доры лопать, пока они не треснут!»

Мигэль, держась от тетки на приличном расстоянии, просит срочно ему переслать крупную сумму и отправить рабочих на сплав леса. «Лес — наше богатство», — повто­ряет он чужие слова. Опекун прерывает их разговор.

— Линарес ждет в машине. Очередная неприятность. Если хочешь,— едем с нами.

Уже в машине, из разговора офицеров Мигэль по­нимает, что их сорвало с обеда. Президент, верный своей «освободительной» миссии, решил освободить гвате­мальцев не только от земли, но и от художественной литературы. Видимо, он решил, что книги могут стре­лять сильнее американских пушек. В городе Эскуинтла в тюрьму свозились сотни крестьян, у которых армасовцы обнаружили книги об истории страны, ее рабо­чем движении или даже обыкновенные буквари.[67] «Спи­ски Армаса», вылетающие из президентского дворца, как пробки из бутылок с шампанским, требовали изъ­ятия из библиотек и сожжения сотен книг и изданий.

Чудесные легенды и рассказы лучшего гватемальского писателя Мигэля Анхеля Астуриаса были обречены на замалчивание только потому, что Астуриас, писатель и дипломат, отказался признать новое правительство.

Стихи прекрасного гватемальского поэта Отто Рауля Лейбы, за которым охотились лучшие сыщики Армаса, подлежали уничтожению, — ведь поэт призывал любить гватемальскую землю, которой Армас торговал оптом и в розницу.

Роман французского свободолюбца Виктора Гюго «Отверженные» призывал к борьбе с тиранией и тоже был причислен Армасом к топливным ресурсам.

Армасовцы, подобно саранче, налетали на книжные киоски и магазины, библиотеки и склады, выволакивали плоды человеческого гения, громоздили их в кучи и, как в худшие времена гитлеровской Германии, устраивали костры.

Площади пылали.

Но не это беспокоило офицеров. Случилось непред­виденное. Когда была разграблена крупнейшая библио­тека города и сотни людей, сбившись в страшном оцепе­нении на маленькой площади, наблюдали, как длинные языки пламени подползают к книгам и журналам, — на белокаменной стене дома, выходящего на площадь, на­чалась демонстрация фильма.

1933 год. Гитлеровцы устраивают костры из книг. Горят труды Карла Маркса, стихи Генриха Гейне, рома­ны Лиона Фейхтвангера. А коричневые призраки со сва­стикой продолжают бегать между кострами, приготав­ливая новые штабеля топлива. Разве не то же самое происходит нынче здесь, на американском континенте, после второй мировой войны и разгрома фашизма, в стране, которая, по заверению мистера Даллеса, становится «витриной западной демократии»!

Армасовцы забегали, как неистовые. Они с удоволь­ствием взорвали бы экран, но экрана, как такового, не было: была стена дома, а дом принадлежал иностран­ному посольству; они с готовностью взорвали бы проек­тор, но он находился на крыше здания, и подступы к чер­дачному окошку были заминированы.

А зрители все прибывали и прибывали. Вот уже ста­рые немецкие кадры сменились американскими: план­таторы южных штатов линчуют негров, которые потяну­лись к образованию. Хроника подступала все ближе и ближе к границам Гватемалы.

Толпа стояла притихшая, серьезная, гневная.

— Почему вы не обстреляете аппаратную? — закри­чал прибывший Линарес.

— Шеф, мины могут разнести здание, — отрапорто­вал агент.

— Где минеры?

— Они приступили к работе.

— Дубины! Ослы! Ротозеи! Если через четверть часа это безобразие не прекратится, я загоню вас всех в конц­лагерь.

Киноаппарат действовал отлично, но безобразие пре­кратилось: армасовцы погасили костры и свернули свою книжную деятельность. Громкий смех толпы, который был страшнее выстрелов, сопровождал паническое бег­ство факельщиков.

История уступила место современности. Глубокое «Ах!» разнеслось над толпой. Люди увидели крестьянина, прижимающего ком земли к губам. Затем с балкона пре­зидентского дворца замахал Кастильо Армас.

А потом пошли в наступление рисунки Рины Мартинес. Армас получает чек от Ла Фрутера. Армас пересе­кает границу верхом на американском после. Армас раз­резает, как пирог, землю республики, подавая иностран­ным компаниям самые пышные куски. Армас гоняется за студентами верхом на «военном руководстве курсов Генштаба в Канзасе». Армас в женском чепце, из-за спины архиепископа, стреляет в армию. Армас посылает воздушные поцелуи разогнанным парламентариям.

— А весело было сегодня в столице, — сказал сеньор Малина, обращаясь к Хосе Паса.

Он не знал, что на другом конце площади эти же са­мые слова язвительно произнес сидящий в машине шеф полиции.

— Едем к твоим листовкам, Хусто, — предложил он.

Киоск, в котором действительно нашлись листовки и не было людей, уже не мог обрадовать.

— Ты молодец, Хусто, — сказал Линарес. — Мы оста­вим здесь все как есть. Может быть, птички и прилетят.

Он подал шоферу знак трогаться и, обернувшись к мальчику, повторил:

— Мы с тобой поймаем Кондора, Хусто. Ты успел сегодня больше, чем все мои агенты, вместе взятые. От­ныне ты будешь значиться у меня под первым номером.

И он хрипло рассмеялся.

А только несколько дней назад шеф полиции послал своего агента на лесные выработки узнать, что там стряслось с Хусто Орральде!