Тайной владеет пеон

23. ЗА ВАМИ ПРИДУТ НОЧЬЮ

Королевская Пальма передает: очень смуглое лицо, гордое и живое. Ходит быстро, явки не назначил. Чиклерос повторил это Наранхо, от которого весточка, кру­тясь и петляя, побежала в табачную лавку; здесь ее перехватил зашедший за кубинским табаком для хозя­ина Хосе Паса и доставил сеньору Молине.

— К тебе подбираются, — бросил Ривера.

Вторая весть пришла от Мигэля: Королевскую Паль­му обошли, Королевская Пальма не участвовал в под­готовке событий на Пласа де Торо.

— Странная история, — пожал плечами Карлос. — Все члены комитета были заняты. Впрочем, ты, кажется, попридержал Ласаро. Зачем?

Карлос встретился с Риверой в большом универсаль­ном магазине. Друзья медленно брели вдоль прилавков и стендов с товарами, изредка перекидываясь отдель­ными фразами.

— Я вернулся ночью и ночью же предложил Ласаро печатать газету, — ответил Ривера. — У меня не было другого выхода: вы все были заняты. Ласаро сверстал удачный номер, с перчиком. Правда, с ним работала Рина Мартинес, а ей только попадись на карандаш.

Он засмеялся.

— Ты не отвечаешь на вопрос, — с досадой заметил Карлос. — Почему ты собирался попридержать Ласаро?

— Его партийная анкета не очень точна в одном пункте. Дело в том, что Ласаро-старший служил судьей и его приговоры устраивали фруктовую компанию. При Арбенсе он бросил дело и переехал к трактирщице в Гондурас. О том, что отец уехал, наш друг сообщил; о том, что отец подсуживал компании, — не обмолвился.

— Возможно, у него не хватило смелости, — предпо­ложил Карлос. — А может быть, ему просто не разъяс­нили, что с партией нужно быть откровенным до конца. Вот что, Ривера. Приведи его сюда. Сейчас.

— К шляпному манекену? — расхохотался Ривера.

— В кабинет владельца универмага.

— Шутишь?

Карлос улыбнулся.

— У меня есть маленькие тайны. К тому же, пред­почитаю обходиться без явок. В особенности — сейчас.

Ласаро при виде Риверы не проявил ни волнения ни энтузиазма. Был он холоден и неприступен. Услы­шав, что предстоит дойти до универмага, сухо заметил:

— Я буду там через четверть часа, товарищ. Устроит?

— Нет, — Ривера покачал головой. — Мне придется дождаться.

Смутное, неосознанное желание лишний раз предо­хранить Карлоса от случайных «хвостов» продиктовало такое решение. Ласаро лишь пожал плечами.

...Владелец универмага узнал сеньора Молину и снова рассыпался в благодарности.

— Вы дали мне сорвать отличный куш, сеньор анти­квар, — напомнил он. — Вазы пошли по самой высокой расценке, и, по совести говоря, мне следовало бы поде­литься с вами.

— Помилуйте, сеньор, — Карлос отвел его любез­ность, — я вознагражден за консультацию и доволен. Один из моих клиентов торопится и, если вы позволите у вас уединиться...

— Всегда, когда вам будет угодно.

Карлос приспустил штору и постарался сесть по­дальше от окна. Когда вошли Ривера и Ласаро, он в по­лудремотном состоянии утопал в глубоком гамбургском кресле, скрывавшем его высокую статную фигуру.

— Я побуду снаружи, — предложил Ривера.

— Снаружи — Хосе. — Карлос остановил его нето­ропливым жестом. — У меня разговор к обоим. В послед­нее время в ваших взаимоотношениях установилось рав­нодушие, если не больше. Это самое опасное чувство для дела. Коммунист обязан высказать товарищу в лицо все, что он о нем думает.

— Я готов, — просто сказал Ривера.

— Я тоже готов, — заторопился Ласаро. — Долгие месяцы я растил студенческий отряд для ударов, и това­рищ Ривера, получив отличный боевой материал, ни сло­ва не оказал о моих заслугах. Переизбирается студен­ческий комитет — я в стороне. Решается вопрос о людях, с которыми я начинал работу, — меня отстраняют. Более того: подполье готовит удар на Пласа де Торо, а один из его руководителей, Ласаро, узнаёт об этом последним. И то узнаёт лишь потому, сеньоры, что товарищ Ривера не нашел более расторопного человека, связанного с типографиями. Протестую. Протестую и требую разъяс­нений.

— Ласаро, не кипятитесь, — сказал Карлос. — В истории со студентами вина моя. Вы и все мы про­моргали предательство. В жертву армасовцам принесено четверо замечательных юношей. В этих случаях принято обновлять руководство.

— В знак недоверия? — быстро спросил Ласаро.

— Нужно уважать законы подпольной борьбы, — строго сказал Карлос. — Или верить тем, кто знает их лучше. Остальное нам объяснит Ривера.

Ривера обрывал цветок хризантемы. Не прекращая своего занятия, он невозмутимо поднял глаза на Ласаро.

— В последнее время, — небрежно заметил он, — ты стал задавать лишние вопросы. Не все ли тебе равно, кого из нас как кличут и кто откуда приехал?

— Что ты имеешь в виду конкретно?

— Твой разговор с официанткой в кафе «Гватемала».

— За мной потянулся «хвост», я хотел выиграть время.

— Ты не упомянул о том, что армасовцы в общей облаве захватили тебя.

Ласаро позеленел.

— У меня выяснили одно обстоятельство и сразу же отпустили. — Он повернулся всем корпусом к Карлосу и нервно заговорил: — Стали бы вы, товарищ, при наших отношениях с Риверой вносить разлад в работу коми­тета? Весь материал, который я добыл в канцелярии министра земледелия, он и Андрес вбили в одну ли­стовку. Там спросили, не от меня ли исходят сведения. Я отрицал. Если бы не сеньор посол Перифуа...

— Оглобля? Он вас знает? — быстро спросил Кар­лос.

— Когда-то мой отец и он были дружны. Шеф меня тоже отлично рекомендовал. Полиция была сбита с толку.

— Листовка была неосторожностью со стороны Риверы, — заключил Карлос.

— А твой отец, — полузакрыв глаза и продолжая обрывать цветок, спросил Ривера, — он уехал из страны потому, что женился?

— Щекотливый вопрос, засмеялся Ласаро. — Я могу только сказать, что он не очень жаловал арбенсовский режим... Когда я вступил в Трудовую партию, он порвал со мною переписку.

— Почему ты не указал этого при приеме?

— Секретарь ячейки и все собрание отлично знали о симпатиях моего старика. Устно заявил — потому не повторился в анкете.

— Я удовлетворен, — сказал Ривера. — Все, что ле­жало между нами, пыль времени.

— Меня не будет несколько дней, — предупредил Карлос. — Работайте дружно. Ударьте по ним в одно время с кофейной зоной. — Он дал каждому поручение и добавил: — Первым выйду я.

Уже вернувшись домой и готовясь в дорогу, Карлос проворчал:

— Не очень-то я верю вашей откровенности, сеньор адвокат.

— Мой команданте, поручи мне выследить этого человека, — вдруг предложил Хосе. — Росита его тоже терпеть не может.

— Позволь, разве у нас обсуждение? — ошеломленно спросил Карлос и тут же сочувственно улыбнулся. — Соскучился по делу? Ну, не стоит грустить, мой малень­кий солдат. Для нас с тобой найдется работа. Сейчас Хосе Паса и Карлос Вельесер сядут в автобус и по­едут в кофейную зону. И Хосе Паса сегодня же ночью начнет выручать несчастную семью Вирхилио Аррьоса, а Карлос Вельесер — учить сборщиков кофе, как сражаться голыми руками...

Они попали в автобус, который заполнила группа иностранных туристов — главным образом американцев, но было среди них и несколько мексиканцев. Гидом ока­зался веселый и вертлявый мулат, который знал мно­жество историй, но к каждой фразе неизвестно для чего прибавлял: «До чего же смешно, леди и джентль­мены!»

Ею он и открыл свой рассказ об Антигуа — городе, который некогда, до землетрясения 1773 года, был бле­стящей и пышной столицей Гватемалы, а ныне стал музеем развалин и центром кофейной зоны.

— До чего же смешно, леди и джентльмены, — начал гид, — мы едем в город, который индейцы зовут между собою «Панчоу» — «Море», а море, между прочим, сюда никогда не доходило. Загадка? Ирония истории? Нет, нет. Все верно. Вулкан Агуа — видите, один из трех этих грозных великанов — когда-то расправил свои могучие плечи и вылил из кратера на бедную Антигуа целое море воды. Наша древняя столица пережила четыре наводне­ния; ее погребали вулканы, дробили землетрясения, ду­шили засухи, истреблял мор... И люди, прячась от сил стихии, вечно взывали к святым, — мы увидим с вами часовни, капеллы, церкви, монастыри... О, до чего же смешно, леди и джентльмены: Антигуа — единственный город, которому не страшна атомная война; руины не объект для ваших генералов... Прошу извинения, джен­тльмены, я никого не хотел обидеть.

Карлос лукаво улыбнулся: гид — смышленый парень и попал в точку. Хосе слушал с жадностью: для него все было новым и интересным. Что знал в жизни юный пеон? Несколько историй, пересказанных отцом, да жа­лобы своих товарищей. Он не переступал границ план­тации. И только в последние месяцы жизнь вовлекла его в свою гущу, в самую пучину, закрутила и понесла, раздвигая горизонты. Новые люди, новые города. Пуэрто-Барриос одарил его дружбой портовиков. Ливингстон принес еще одного друга — Наранхо; они крепко сдру­жились — Хосе и Наранхо. Киригуа открыла ему муже­ство и красоту девичьей души. В Сакапа он научился ценить хитроватых и молчаливых мукомолов и пасту­хов. В съюдад Гватемала... Здесь он понял, что у всего народа большая душа. И вот сейчас он увидит еще один город своей земли — Антигуа. Хосе еще не знает, что это за город, но он уверен, что и здесь найдет новых друзей.

Автобус вырвался из узких, крутых ущелий в сочную зеленую долину. Перед путешественниками открылась великолепная картина: под стражей трех дремлющих вулканов — Агуа, Фуэго и Акатенанго, — окруженный бесконечными грядами кофейных плантаций, лежал го­род Антигуа, расчерченный на строгие квадраты кварта­лов и словно пытающийся сравняться шпилями и башнями церквей и монастырей со своими грозными владыками. Издали могло показаться, что его широ­кие замощенные улицы полны жизни, дома, облеплен­ные украшениями, как днища кораблей присосавши­мися моллюсками, населены; в садах расхаживают сторожа, длинными ножницами подстригая непослушные ветви. Но по улицам бродили главным образом тури­сты; дома при ближайшем рассмотрении оказывались руинами, а сады состояли из буйно разросшихся де­ревьев, к которым давно не прикасалась рука человека.

Машина бесшумно скользнула вдоль Задумчивого Ручья и въехала в монастырский двор, который поражал неожиданными сочетаниями красок — фиолетовой, кар­мином, пурпуром: пышно разросшиеся кусты бугенвил­лий создавали пылающий костер вокруг фонтана.

— До чего смешно, леди и джентльмены, — заклю­чил свой первый обзор маленький веселый гид, — земле­трясение 1773 года пощадило два почтенных предмета: купол этого монастыря, а также святейшего архиепи­скопа, засевшего при первых толчках в свою карету посреди площади. Болтают, что с той поры архиепископ потерял веру в бога и стал молиться на карету.

Американцы расхохотались, гид весело помахал им шляпой и соскочил с машины.

Отель Вифлеем, расположившийся в руинах старин­ного монастыря, встречал туристов целой галереей келий, оборудованных для ночлега, сверкающей люстрами и сталью приборов столовой, уютным холлом, баром, а главное — узкой лесенкой, вьющейся вокруг купола; она приводила на площадку, и отсюда человек мог взи­рать на три грозных вулкана и думать об отважных людях, которых ничто не могло заставить навсегда поки­нуть эти места.

Портье вежливо осведомился у Карлоса Вельесера:

— Сеньор с экскурсией?

— Я сам по себе, — ответил Вельесер. — Антиквар Молина из столицы.

И вот они в маленькой келье со сводчатым потол­ком: Хосе сидит на чемодане, Карлос — на кровати.

— Теперь слушай внимательно, — говорит Карлос. — Я не должен быть замешан в бегство Аррьосов, да и прибыл сюда по другому делу. Ты найдешь дом этой семьи и все возможные выходы из него. Дом охраняют или следят за ним. Изобрети предлог, чтобы увидеться с сеньорой Аррьос. Покажешь эту фотографию — и тебе поверят. Завтра ночью между двумя и тремя у сопок застопорит экскурсионный автобус. Пассажиров выса­дят, Аррьосов возьмут. На этом твоя работа будет окончена. Как довести их до сопок и где это точно произой­дет, — узнаешь у связного.

— Кто он? — недоумевает Хосе.

— Покажу. И запомни хорошо: лучше пусть побег не состоится, чем провалится. Второй раз армасовцы не упустят заложников.

— Ты больше ничего не скажешь, команданте?

— Только одно: не попадись сам.

Карлос и Хосе спускаются в монастырский двор.

— В местном музее, — раздается голос гида, — вы увидите работы замечательных мастеров — Катанья, Мерло, Зурбарана, Монтуфара. Говорят, что, когда То­мас де Мерло умирал и духовник поднес ему крест, он оттолкнул его и в ужасе закричал: «Это подделка! Дайте мне настоящее искусство!» Родные принесли ему крест с ажурной резьбой; он прижал его к груди и с глазами, полными счастья, шепнул: «Отец мой, это сам Катанья. Теперь мне не нужен ваш бог, у меня есть свой».

Вольная импровизация гида нравится слушателям; строчат в своих блокнотах американцы, а один даже наставляет на гида глаз фотоаппарата, но гид закры­вается рукавом.

— Я даже не из Антигуа! — кричит он.

— Правильно делает, — шепчет Карлос Хосе. — На­шему связному не стоит оставлять случайным людям свой портрет.

— Связному?

Хосе удивлен, и Карлос уводит его в густую аллею.

— Удивляться придется многому, Хосе, — замечает он. — Что касается Педро — так зовут нашего гида, — то операция по cпасению семьи Аррьоса поручена главным образом ему. Снестись же с сеньорой он не сможет. Это сделаешь ты. — Карлос заметил человека, развалившегося на каменной скамье. — А теперь мне нужно побеседовать с одним парнем.

Хосе ушел, а Карлос присел на край скамьи.

— Убери ноги, Грегорио. — предложил он. — Мы одни.

Грегорио Кинтана неторопливо уселся и с хитринкой в глазах сказал:

— Поздненько вы прибыли, ваша светлость. Кофей­ные кустики отцветают.

Карлос ответил серьезно:

— Раньше начинать не имело смысла, Грегорио. Мы их пощипали на севере, ударили в Сакапа, выворотили наизнанку в столице, сейчас как раз время молотить отсюда. Рассказывай, — что у вас веселого?

А веселого было мало...

Американцы сыграли с Гватемалой злую шутку. Отлично зная, что от сбыта кофе зависит жизнь десят­ков тысяч его сборщиков, они с 1 июля прекратили ко­фейные закупки под предлогом расширения торговых связей с европейскими странами.

О тонкие дипломаты, о ловкие мошенники! Вспо­мните, — не вы ли, услышав, что прежнее демократи­ческое правительство Гватемалы завязывает торговые связи с Восточной Европой, закричали о «проникновении коммунизма» на американский материк? Вы выставляли напоказ свою бескорыстную помощь, — где же она?

Почему теперь миллионы мешков с ароматнейшим кофе валяются под знойным солнцем? Ради чего десятки тысяч батраков трясли стройные кудрявые деревца, ссыпали в огромные чаны плоды, очищали от мусора, отмывали, дробили жесткую оболочку, освобождая зерна, сушили их на раскаленных солнцем черепи­цах, фасовали, грузили и перевозили? Не ради того ли, чтобы мистер Доллар, заложив руки в карманы и покачиваясь на толстых каучуковых подошвах, дикто­вал владельцам кофейных участков грошовые цены? Почему же вы теперь не убедите простого гватемаль­ского рабочего, что ваша демократия отличная штука?

Долго рассказывал Грегорио. А кончил по-крестьянски, присказкой:

— Я слыхивал, как открыли кофе. Сказывают, еги­петские монахи поселились в горах[71] и сильно удивились веселью коз. А козы ощипали все ягоды с кустов. Тогда и монахи принялись за ягоды и вместо сна предались пляскам и песням. Кофе на радость открыли, а оно горе принесло. Мы его во второй раз откроем, сеньор Молина, на радость рабочему человеку.

— Пойдем к твоим людям, — предложил Карлос. — Повтори им то, что мне рассказал. Хорошие слова. Ум­ные. Пусть плантации выступят сегодня же. Лозунг? «Кто выращивает кофе, — назначает цены!» Лучшего я пока не знаю.

Оставим на время этих людей, читатель. Они знают, куда идут и что будут делать. Последуем лучше за Хосе Паса. Он пока не знает ни куда идти, ни что делать. Он чувствует себя чужим в этом мертвом городе, где каждый дом смеется над прохожим зияющими проемами в стенах, изуродованными масками фасадов, где из гус­той травы на тебя смотрит страшная львиная голова, оторванная грозной стихией от мраморного туловища царя джунглей.

А фонтаны — сколько фонтанов! Десятки, нет—сот­ни! Кого только они не изображают! Людей и богов. Четвероногих и пернатых. Фонтан со скульптурой жен­щины воздвигнут напротив старинного дворца с тяже­лыми арками. Хосе не знает, что дворец принадлежал наместнику испанского короля, а на площади перед дворцом, как раз возле скульптуры, на потеху знати затевался бой быков и казнили узников. Тихо нынче в Антигуа. Но так ли это?

У Хосе зоркий глаз. Он подмечает не только руины. Он видит каморки людей, похожие на птичьи гнезда, — они где-то в стенных проемах и под сводами могучих арок. Он видит целую улицу заштопанных и залеченных домов, целый проспект лачуг из жести, глины и хво­роста. Он видит палатки в парках и соломенные навесы на склонах гор. Люди есть. Живые, настоящие люди. Постучись к ним, скажи, кто ты, — и они откроют перед тобой свою дверь и, может быть, свое сердце.

Но если тебе еще нет четырнадцати, а на подпольной работе ты первый год, если ты должен спрашивать, а отвечать не можешь, — с чем придешь ты к людям, как достучишься до них?

Высокая, очень худощавая женщина в косынке, рас­писанной красными цветами по черному полю, с трудом накачивает воду из колодца. Хосе молча подходит, не­уклюжим движением отодвигает ее и берется за насос. Ручка скользит легко и плавно, деревянные ведра быстро наполняются прозрачной, родниковой водой.

— Хочешь испить? — спрашивает женщина.

— Хочу донести ведра, — отвечает Хосе.

— Ты вежливый сеньор, — улыбается владелица ведер.

По дороге Хосе, как бы невзначай, спрашивает:

— Мне нужно найти дом Аррьосов, хозяйка. А я ни­кого не знаю в Антигуа.

— В нашем доме таких нет, — отвечает женщина. — Да и в Антигуа таких нет. Я бы знала. Давно здешней стала.

Она задумывается.

— А эти... Аррьосы... Давно они в Антигуа?

— Не знаю, сеньора, — растерянно говорит Хосе. — Они должны жить здесь. Им... трудно отсюда выбраться.

— Так бы и говорил с первого раза. — Голос женщи­ны печален, и слова она роняет тихо. — Здесь несколько домов под надзором. Пройдешь Каса дель Капуцино, дом с черепичной крышей — американцами куплен. На­искосок брадобрейня будет — там и спроси. Брадобреи — они больше нашего знают.

— Спасибо, сеньора.

— Спасибо за ведра, сеньор.

Брадобреи играют в кости. Хосе не замечают. Вопро­сов его даже не слушают. Играют с азартом, с ревом, с хохотом. Раз нет клиентов, — остается игра. Что им молодой сеньор! Тогда Хосе решается на смелый шаг. Он выходит и тотчас возвращается. С порога несется:

— Мастер, бриться!

Мастера, роняя кости и толкая друг друга, бегут к своим креслам. Полотенца так и пляшут в их руках. Какое кресло вас больше привлекает, сеньор?

Черт возьми, с сеньора много не обреешь. Но, мо­жет быть, ему угодно постричься? Тоже нет?

— Тогда зачем же, глупец, вы нас отвлекли от ра­боты? — со сладкой угрозой в голосе спрашивает призе­мистый круглый мастер.

Хосе выше его на полголовы, ему легко сбить толстяка с ног и заставить его говорить почтительнее. Но у него дело. Он говорит весело и убежденно:

— Мне сказала одна женщина с Улицы Птичьих Гнезд, — так Хосе сам окрестил улицу, — она сказала, что в брадобрейне настоящие люди: они помогут в беде.

Маленький толстяк принял значительный вид.

— Да. Мы настоящие люди, — скромно подтвердил он. — Так что у тебя за беда?

Хосе сказал, что приехал издалека и ищет дом, где живет сеньора Аррьос с детьми. Ему очень нужна эта сеньора.

— Мы не знаем этого имени, сынок. — сказал стар­ший из мастеров, — но если бы ты описал ее наруж­ность...

Хосе полез в карман и достал фотографию — ту, что ему вручил Карлос Вельесер. Очень молодые глаза, к ко­торым так подходило слово «материнские», смотрели с лица пожилой женщины, с лица живого и улыбающе­гося. И все же чувствовалась в этом чеканном испанском облике затаенная грусть, боль, может быть, сдерживае­мый крик.

Старший из мастеров коротко сказал:

— Убери карточку, сынок. За этой женщиной слежка. Вторая улица по левой руке. Дом без крыши.

— Забудь, что у нас был, — поспешно прибавил тол­стяк.

Старший смерил его презрительным взглядом.

— Я думал, ты только в кости играешь без риска. Не будь я Катарино Сальгеро, если не помогу маль­чишке. Идем, сеньор. Я тебе не помешаю?

Мастер сбросил с себя белый халат и, придвинув кресло вплотную к зеркалу, вышел вслед за мальчиком.

— Тебе повезло, — сказал ему дорогой Катарино. — Я сто раз проходил мимо этого дома... На дом не смо­три, на окно напротив смотри! В нем появится весе­лая девушка. Она обязательно будет смеяться. Не верь ее улыбке. Как-то я взобрался возле дома на дерево и навел на нее бинокль. У девчонки под рукой два теле­фонных аппарата. Тут что-то не то, сынок. И часовому у соседнего дома нечего сторожить. Там щебень да пе­пел. Он сторожит день и ночь. Вот и прикинь, против кого все это работает. А женщина бьется одна — с тремя детьми. Подлецы, они ее как в клетке держат.

— Хосе хорошо лазает по деревьям, — быстро сказал мальчик. — Хосе влезет на дерево и спрыгнет во двор к несчастной сеньоре.

— Шпионка донесет по телефону.

— Если Катарино Сальгеро ее отвлечет, — лукаво сказал Хосе, — шпионка не успеет донести.

Катарино задумался.

— Нет, — сказал он. — Я не знаю, что тебе нужно от сеньоры. Если только передать ей что-нибудь, найдем способ получше. Через час она пойдет на рынок. По сре­дам и субботам она всегда ходит на рынок. Я ее вижу через окно, а через минуту мимо шмыгает эта противная телефонная рожа. Придумай, зачем ты подойдешь к сень­оре на рынке.

Они проходили мимо высокой гревиллеи с оранже­выми цветами, и Катарино шепнул:

— Справа — ее дом, слева — рожа.

Хосе действительно увидел смеющееся лицо девушки, прильнувшее к окну: большие глаза и совиный нос. Лицо мелькнуло и исчезло. Катарино не замедлил шаг. Про­плыл зонт, под которым сидел и раскуривал сигарету ча­совой. За его спиной лежали руины. Армасовцев они мало интересовали. У Хосе забилось сердце. Только сей­час он почувствовал, какая смертельная опасность на­висла над женщиной с добрыми глазами матери, над ее тремя детьми.

Мальчик достал из кармана куртки бережно оберну­тую в парафиновую бумагу старинную миниатюру, напи­санную маслом.

— Спросят — скажу: продаю эту штуку. Катарино с удивлением посмотрел на редкий пейзаж Антигуа; он понимал толк в предметах старины и задумался: как к мальчику попала такая дорогая вещь? Но Катарино Сальгеро, первый мастер прически в Анти­гуа, привык смотреть на людей с лучшей стороны и ве­рить им. Хосе произвел на него впечатление честного человека, и он твердо решил ему помочь. Еще раз бросив взгляд на миниатюру, Катарино посоветовал:

— Спрячь. В Антигуа не торгуют этим. Находки несут в музей. Мы придумаем что-нибудь получше.

Маленький рынок гудел, как пчелиный улей. Пекло солнце; торговцы спасались под тентами. Хосе нигде на рынках не видел такого количества кофе, как здесь. Его предлагали мешками, бочками, целыми подводами. Цены на кофе стремительно катились вниз — на Уолл-стрите об этом хорошенько позаботились. Ароматный запах зерен расходился волнами. Никогда гватемальцы не пили хорошего кофе, — лучшие сорта шли на вывоз; первый раз они позволяли себе роскошь отведать свой любимый напиток из урожая высшего сорта «арабика».

В «цыплячьем» ряду Катарино опознал в торговце знакомого и пригласил его на рюмку агуардьенте.

— Мой парень заменит тебя, дружище, — предло­жил он.

Торговец курятиной с охотой уступил свое место Хосе и назвал ему цены. Хосе издали увидел, как, петляя между покупателями, Катарино подошел к седой привет­ливой женщине и что-то шепнул ей. Женщина посмотре­ла ему вслед с удивлением, но, очевидно, запомнила его слова. Не спеша она сделала несколько покупок. Хосе с волнением следил за ее движениями, — ему показалось, что это и есть сеньора Аррьос. «Подойдет, — значит, она, — шептал он, — не подойдет, — значит, не она». Он почувствовал толчок и с трудом удержался на ногах. На него налетел высокий парень и зелеными наглова­тыми глазами осмотрел Хосе.

— Прижмись к стойке! — заорал парень. — Куда вы­ставил ноги, торговец дохлятиной!

Хосе расставил широко ноги, пригнул голову и соби­рался проучить буяна, но тот вдруг заискивающе ух­мыльнулся и растворился в толпе. Через минуту Хосе забыл о нем — и напрасно!

— Выберите мне двух цьшлят понежнее, — раздался рядом с ним мягкий женский голос.

Хосе поднял голову и встретил устремленные на себя внимательные и чуть-чуть грустноватые глаза сеньоры Аррьос. Жарко забилось сердце, а язык словно прилип к гортани.

— Что же вы, сеньор цыплятник? — улыбнулась Ар­рьос. — У меня есть чем заплатить.

— Я не понимаю в цыплятах, сеньора, — тихо про­шептал Хосе.

— Зачем же вы здесь? — нерешительно спросила жен­щина и, словно испугавшись, что вопрос ее может пока­заться нескромным, суховато добавила. — Впрочем, мне это безразлично. Я поищу цыплят у соседей.

— Не уходите, сеньора Аррьос, — взмолился Хосе. — Мне позарез нужно с вами поговорить.

Из-за спины покупательницы выглянуло совиное лицо, и сеньора Аррьос, быстрее, чем Хосе ожидал, ска­зала:

— Нет, вы много запрашиваете. Я посмотрю у со­седей.

Она быстро пошла вдоль ряда; шпионка поотстала.

Хосе, дерзко смотря в ее большие неприятные глаза, крикнул:

— Жирные цыплята, сеньора. Покупайте!

Сова смешалась с толпой. Хосе не знал, что и делать, но через несколько минут Аррьос вернулась:

— Откуда вы меня знаете? — слегка задыхаясь от быстрой ходьбы, спросила она. — Только не лгите. У меня и так много врагов.

Хосе показал ей карточку.

— Боже!.. Я подарила ее Вирхилио. Вы видели его?

— Сеньора, у нас нет и минутки, — взмолился Хо­се. — Нужно мне поверить.

— Одно только слово: он жив?

— Ваш муж жив, и на свободе. Он помог мне и моим друзьям. А теперь слушайте... За вами следят... Тор­гуйтесь.

— Два кецаля? — громко спросила Аррьос — Да вы с ума сошли, сеньор торговец! Цыплята меньше по­мидора!

— Зато у них сочное мясо, — закричал Хосе и перешел на шепот. — Завтра на рассвете друзья увезут вас. Приготовьтесь. Все четверо. За вами придут ночью.

— Кто за нами придет? — спросила сеньора. — Как я буду знать, что пришли друзья?

Хосе замялся: об этом разговора не было. Но ведь Карлос сказал, что доведет Аррьосов до сопок он, Хосе!

— За вами приду я, — решил он. — Если что-нибудь не в порядке, разбросайте у калитки желтые цветы кустарника. Я видел его во многих патио.

...Хосе проводил мастера до дверей парикмахерской и, прощаясь, с благодарностью сказал:

— Есть хорошие люди в Антигуа.

— Они есть всюду, — строго сказал Катарино, о чем-то подумал и нерешительно спросил: — Сынок, я не могу тебе помочь дальше? В руках зуд, а приложить некуда. Не выношу я гондурасские рожи.[72]

Хосе ничего не ответил. Казалось, он не слышал.

— Я скажу завтра, — наконец вымолвил он. — Я не самый главный.

— Подождем, — весело сказал Катарино.

Карлос Вельесер ни о чем не спрашивал Хосе. Он был занят своими делами. К нему приходили незнакомые люди, приносили обломки керамики, старинные гравюры, домашнюю утварь с ажурной резьбой или росписью. Но Хосе догадывался, что у посетителей были новости поважнее разбитых черепков.

Наедине они остались поздним вечером. Хосе попы­тался выяснить точку зрения Вельесера на привлечение к побегу мастера Катарино Сальгеро. Карлос вдруг при­свистнул и уселся напротив Хосе.

— Так не пойдет, — решительно заявил он. — Если я буду заниматься всем, я не успею ничего. У тебя есть старший — Педро. Почему ты не разыскал его?

— Я думал, он найдет меня, команданте.

— Значит, ты правильно работал, если он не трогал тебя. Утром свяжись с ним и все выясни. Как выглядит сеньора?

— Она желтее банана.

— Еще бы... Они способны выжать из человека все соки. Но дойти-то она сможет?

— Дойти сможет. Добежать — нет.

— Продумай все так, чтобы бежать не нужно было.

— Команданте, а иначе...

— А иначе не было смысла затевать все это дело. Сеньора должна быть доставлена живой и здоровой.

Карлос знал, что у Педро есть разработанный план, но Хосе был смышлен и мог помочь. Ничего, пусть по­вздыхает и повертится в темноте: у кого хорошая голова и крепкие ноги, тому пора доверять больше.

Хосе не мог заснуть. То он видел перед собою совиное лицо шпионки, то ласковые глаза сеньоры Аррьос. Он не мог составить никакого плана и только к полуночи понял, откуда такая беспомощность. Он не знал местности, не знал дороги к сопкам, не пробрался в руины, среди ко­торых поселилась семья Аррьосов. А ведь в руины можно попасть и с тыла. Как он не сообразил раньше. Засмеял­ся — и, счастливый, заснул.

Первые лучи солнца еще не осветили Вифлеем-отель, когда Хосе уже возвращался из своего утреннего похода. Он побывал на сопках, он облазил развалины вокруг до­мика Аррьосов. План вырисовывался простым и четким, как крыло этой пальмы на фоне светлеющего неба. Кому-то надо будет затеять скандал перед носом у шпионки. Здесь важна минута: только одну минуту шпионка не должна видеть, что делается во дворе напротив — и Хосе мигом выведет всю семью через развалины, — он нашел лазейку. И он понял, зачем часовой поставлен сбоку: из-под его зонта просматривается гребень задней стены. «Ничего, сеньор жандарм, мы заставим вас сбежать с поста. Тоже на одну минуту — больше не надо. И тогда прощайте, сеньоры, мы уже будем далеко». Нет Мигэ­ля — вот кто ему нужен. Хосе взобрался по лесенке на второй этаж отеля. С балкона обернулся. Вот в той сто­роне следующей ночью...

Рассвет занимался. Из кратера вулкана — того, что возвышался правее — поднималась большая белая туча и лениво переваливала через вершину. Два других вели­кана стояли нежные, хрупкие. Медленно и торжественно уходил из долины туман, приоткрывая, как на перевод­ной картинке, кусок за куском чудесный зеленый пейзаж. И вдруг брызнуло солнце.

Хосе снял башмаки и вошел в комнату, стараясь не разбудить своего старшего друга. Но каково же было его удивление, когда он увидел Карлоса Вельесера пре­спокойно беседующим с Педро.

У Хосе не спросили, где он был. Педро лукаво улыб­нулся и ошеломил юного пеона первой же фразой:

— До чего же смешно, леди и джентльмены: Хосе Паса только что лазил там, где я лазил вчера.

Однако план Хосе понравился: он выглядел смелым и неожиданным. Педро прибавил только, что для сеньоры придется подобрать дублершу с похожим голосом.

— Хосе не понимает, — сказал маленький пеон. — Дублершу выводить или сеньору?

— Сеньору, — успокоил его Педро. — Дублерша оста­нется в домике.

Не остался без дела и Катарино Сальгеро. К полудню все было готово.

В три часа дня в номер к Молине постучались и гру­бый голос спросил:

— Антиквар Молина? К вам из полиции.

Карлос проверил, заряжен ли пистолет, и открыл дверь.

Молодой человек в штатском вошел и быстро спросил:

— Мальчишку держите при себе?

— Да, — подумав, сказал Карлос. — На посылках. У меня большая клиентура.

Хосе сидел на кровати и измерял взглядом расстоя­ние до окна.

— Знаем, — брякнул агент полиции. — Пройдемте со мною. Желательно, чтобы оба.

— Могу я узнать, по какому поводу? — начал Карлос.

— По пустяковому, — ухмыльнулся агент. — В поли­ции узнаете. Прошу поторопиться, сеньоры. Вас ждут.

Он сделал шаг назад и крикнул кому-то, кто находил­ся внизу:

— Они здесь оба. Мальчишка служит при сеньоре. Заводи мотор.