Тайны кремлевской охраны

РАССУЖДЕНИЯ «КАЮЩЕГОСЯ АГЕНТА» ОБ ОХРАНЕ ДИКТАТОРА

В XVII веке в Англии появилось множество книг о характерах, авторы которых изучали английское общество на примерах типичных англичан той эпохи. Пытаясь делать то же самое в современной Америке, наблюдатели прежде всего сталкиваются с фактом, что здесь меньше типов характеров, чем где бы то ни было на Западе; вернее, они, конечно, есть и в Америке, но они не являются собственно американскими. Это, к примеру, ученый-гуманитарий, эстет, священник или проповедник, офицер-аристократ, студент-революционер, бескорыстный служитель, школьный учитель-мужчина, брачный агент, куртизанка, мистик, святой. Любой, кто знаком с европейской литературой, легко узнает эти социальные типы по ее персонажам, каждый из которых есть точка схождения литературного героя и жизненного прототипа. Любой, кто знаком с американской литературой, знает, что в ней есть собственная галерея портретов, соответствующих реальным социальным типам.

Есть один тип характера, который наиболее характерен именно для Америки и бывшего Советского Союза. Это тип «разоблачителя» или «кающегося агента». Чаще всего это перебежчик, который переселяется в Америку, где и начинает свою новую жизнь с разоблачений перед широкой общественностью тайных преступлений, участником которых сам являлся. Это и есть «кающийся агент». Он продает информацию, чтобы начать новую жизнь.

Тип «кающегося агента» легко входит в понятие, которое Эрих Фромм обозначил «рыночная ориентация». Их главная забота — о том, что можно продать, что можно быстро предъявить и обменять на стоящий товар.

Следующим логическим шагом становится превращение в товар и самого человека.

Подобный тип личности стремится к тому, чтобы обратить свои таланты даже не столько в деньги, сколько в уверенность — которую деньги отчасти обеспечивают, — что он является полезной обществу личностью, поскольку общество в нем нуждается. В стране, где мерой ценности человека все больше становятся внешние факторы, растет и стремление продавать себя, пользоваться спросом, чтобы доказать подлинность своей жизни, — иными словами, чтобы доказать, что ты существуешь.

В кадрах Главного управления государственной безопасности НКВД СССР он значился под своим настоящим именем — Лев Лазаревич Фельдбин. Будущий автор книги «Тайная история сталинских преступлений» родился 21 августа 1895 года в городе Бобруйске в семье лесоторговца Лазаря Фельдбина. Еще в 1885 году большинство его родственников уехали в Палестину и в Америку, где занимались успешным бизнесом.

Лазарь Фельдбин мечтал о военной карьере, но до Февральской революции доступ к военной карьере для еврейского юноши был закрыт. Однако в 1917 году Лазарь Фельдбин закончил 3-е Московское военное училище и был отправлен на фронт в чине подпоручика. В ряды Красной Армии его привела — Гражданская война. Он вступает в партию большевиков и занимает пост начальника контрразведки XII армии. Фельдбин знакомится с Феликсом Дзержинским, который оценил его способности в области разведки и контрразведки.

В 20-е годы Фельдбин работает заместителем начальника управления в Экономическом управлении ОГПУ. В его обязанности входит организация промышленного шпионажа и слежки за бизнесменами из капиталистических стран, заключавшими торговые сделки в СССР. Часто бывает в длительных зарубежных командировках. В 1933 году в США он впервые встречается со своими родственниками, которые в американском бизнесе занимают прочное положение.

В 1936 году Фельдбин получает новое имя — Александр Орлов и направляется в Испанию в качестве главного военного советника правительства республики П. И. Берзина.

Вскоре Берзин был вызван из Испании, награжден орденом Ленина, повышен в воинском звании, а затем обвинен в создании «Латвийской шпионской организации» и расстрелян. Приближалась развязка и для Фельдбина-Орлова. В августе 1937 года он получил телеграмму от начальника Иностранного управления НКВД Слуцкого, где сообщалось, что якобы секретные службы Франко и Гитлера разработали план похищения Фельдбина-Орлова. Кроме того, — писал А. Орлов, — «Слуцкий сообщал также, что НКВД собирается прислать мне личную охрану из двенадцати человек, которая отвечала бы за мою безопасность и сопровождала меня во всех поездках. Мне тотчас пришло в голову, что в первую очередь этой «личной охране» будет поручено ликвидировать меня самого. Я телеграфировал Слуцкому, что в личной охране не нуждаюсь… Советская личная охрана так и не была прислана, но этот случай меня насторожил».

9 июля 1938 года Фельдбину-Орлову было предписано прибыть в Париж, откуда отправиться в Антверпен, где якобы должно состояться важное совещание на борту парохода «Свирь». К тому времени уже поменялось руководство НКВД — убрали Ягоду, и на его место пришел Н. Ежов. Новый аппарат НКВД был менее опытный, поэтому Фельдбин-Орлов легко разгадал замысел руководства: пароход «Свирь» должен был стать для него плавучей тюрьмой. Западня была подготовлена. Единственным спасением были американские родственники. Фельдбин-Орлов с женой и дочерью отправляется в Канаду. Из Канады бывший комиссар НКВД пишет письмо Сталину (они были лично знакомы), в котором предупреждает о том, что если его мать и теща подвергнутся репрессиям, то он, в свою очередь, опубликует все, что ему известно о Сталине и его преступлениях. Список преступлений прилагался.

При встречи с министром юстиции США Фрэнсисом Биддлом Фельдбин-Орлов сказал, что у него имеется для проживания в США 22 800 долларов, и проживание ему было разрешено. Охота за ним продолжалась более 14 лет. Жизнь была тяжелой. В 1940 году от ревматизма умерла его дочь Вера. В 1953 году Фельдман с женой решили, что их матерей уже нет в живых, поэтому пришло время опубликовать книгу о тайных сталинских преступлениях. Фельдбин-Орлов очень сокрушался по поводу того, что Сталин не дожил до публикации первых глав книги. В предисловии к своей книге он предупреждал: «Я не принадлежу ни к какой бы то ни было политической партии или группе». Дело в том, что Фельдбин-Орлов служил системе, пока опасность не заставила изменить жизненные ориентиры…

В своей книге Фельдбин-Орлов отмечал «необычайную осторожность Сталина и его постоянный страх». Это наблюдение он иллюстрировал примерами. Поэтому в книге о тайной истории сталинских преступлений значительное место отведено описанию организации охраны диктатора и его приближенных.

Фельдбин-Орлов утверждал, «что во время официальных торжеств на Красной площади Сталин появлялся на Мавзолее, охраняемый отборными воинскими частями и массой телохранителей из НКВД. Тем не менее под кителем он всегда носил массивный пуленепробиваемый жилет, специально изготовленный для него в Германии.

Чтобы быть уверенным в собственной безопасности во время частых поездок в загородную резиденцию, Сталин потребовал от НКВД выселить три четверти жителей улиц, по которым он проезжал, и предоставить освободившиеся комнаты сотрудникам НКВД. 35-километровый сталинский маршрут от Кремля до загородной дачи днем и ночью охранялся сотрудниками «органов», дежурившими здесь в три смены, каждая из которых насчитывала тысячу двести человек.

Сталин не рисковал свободно передвигаться даже по территории Кремля. Когда он покидал свои апартаменты и переходил, например, в Большой Кремлевский дворец, охранники усердно разгоняли прохожих с его пути, невзирая на их чины и должности.

Ежегодно, отправляясь на отдых в Сочи, Сталин распоряжался подготовить одновременно его персональный поезд в Москве и соответствующий теплоход — в Горьком. Иногда он предпочитал уезжать непосредственно из Москвы — в таком случае использовался поезд, в других случаях — спускался по Волге до Сталинграда, а уже оттуда поезд, тоже специальный, доставлял его в Сочи. Никто не знал заранее ни того, какой вариант выберет Сталин на этот раз, ни дня, когда он пустится в путь. Его специальный поезд и специальный теплоход по нескольку дней стояли в полной готовности, но только в последние часы перед выездом он наконец сообщал доверенным лицам, какой вариант избирает на сей раз. Перед его бронированным поездом и следом за ним двигались два других поезда, заполненные охраной. Сталинский поезд был так оборудован, что мог выдержать двухнедельную осаду. В случае тревоги его окна автоматически закрывались броневыми ставнями.

Объявив себя вождем рабочего класса, Сталин никогда не бывал в рабочее время ни на одном из заводов, боясь встречаться лицом к лицу с рабочими».

Неудивительно, что офицеры спецслужб имеют возможность заглянуть за кулисы режима, что доступно лишь немногим, узнать о зловещих методах специальных операций, маскируемых разглагольствованиями о социалистической законности. У интеллигентных и посвятивших себя целиком делу правопорядка коммунистов такие сведения вызывали глубокий нравственный шок. Так, один из перебежчиков рассказал, что утратил свои иллюзии, когда узнал: Сталин и НКВД, а не немцы повинны в катыньской резне (убийство около десяти тысяч польских офицеров во время второй мировой войны). В результате это привело его к бегству на Запад. Как только советский человек узнавал об истинном положении дел, он терял доверие к системе, для которой он трудился, и к государству, в котором он жил.

В книге «Тайная история сталинских преступлений» Фельдбин-Орлов приводит множество других примеров сталинской «осторожности».

Сталинская дача под Москвой была окружена двойным забором с натянутой проволокой, через которую пропускали электроток. Между заборами бегали специально обученные овчарки. Замки в его комнатах постоянно менялись. От охранника требовалось сопровождать Сталина даже в туалет. Охрана Сталина насчитывала несколько тысяч человек. Около его резиденции стояли специальные воинские части в полной боевой готовности.

На этом фоне у Сталина было развито чувство постоянного беспокойства, волнение, недовольство и усиленное ожидание, что с ним что-то случится, и т. п. Он искал причины своего беспокойства. Ему казалось, что все окружающие лица относятся к нему как-то не так, что всюду готовятся заговоры. Советский диктатор был параноиком. Будучи скрытными, замкнутыми, сосредоточенными в себе, параноики издали, незаметно для других, зорко наблюдают за всем и за всеми. И к своему ужасу, они видят, что все вокруг них делается неспроста. Все их окружающее не в том виде, как это было прежде. Все это как-то изменено. Все делается не так, как было до сих пор. Подозрительность усиливается и наполняет все их существо. Больной постоянно ко всему приглядывается, больной вечно настороже.

Сталин не верил даже своим безропотным и покладистым приближенным, целиком от него зависящим.

Но по свидетельству Фельдбина-Орлова, нашелся человек, который на достаточно долгий срок подобрал ключ к подозрительной душе Сталина. Этот человек был охранником.

Речь идет о Паукере, начальника кремлевской охраны, которого связывали со Сталиным особо доверительные отношения.

Стоит вспомнить, что в старину (имею в виду эпоху до реформ Петра I) в России ближайшим охранником государя являлся постельничий. Он спал со своим хозяином в одной комнате, ходил в баню, везде сопровождал. Эта должность не пользовалась авторитетом у родовитых дворян, тем не менее она давала близость к государю и позволяла иметь на него огромное влияние. Эта должность возвысила дворян двух известных в России фамилий — удельных князей Волконских и Годуновых.

Так и у Сталина был своего рода «постельничий» — Паукер, который оберегал жизнь своего хозяина целых пятнадцать лет. Но «летай иль ползай, конец известен», хозяин не пощадил его… Главу, посвященную Паукеру, Фельдбин-Орлов называет «Сталинские утехи». Название главы подчеркивает близкие отношения диктатора с начальником охраны. Ведь Паукер разделял со своим хозяином не только «трудовые будни», но и различные развлечения. «Паукер был по национальности венгром. Во время первой мировой воины его призвали в австро-венгерскую армию, и в 1916 году он попал в русский плен. Когда началась революция, Паукер не вернулся домой — у него не было там семьи, на родине его не ждали ни богатство, ни карьера. До армии он был парикмахером в Будапештском театре оперетты и одновременно прислуживал кому-то из известных певцов. Он и сам мечтал о славе и любил хвастать, будто артисты оперетты находили у него «замечательный драматический талант» и наперебой приглашали выступать на сцене в качестве статиста.

Паукер, по-видимому, не преувеличивал. У него действительно были способности актера-комика, надо было видеть, как искусно подражал он манерам начальства и с каким артистизмом рассказывал анекдоты. Но мне казалось, что истинным его призванием было искусство клоунады и что на этом поприще он мог бы добиться славы, которой так неуемно жаждал.

Чтобы дорисовать портрет Паукера, можно добавить, что губы его были неправдоподобно красными и чувственными, а темные горячие глаза смотрели на кремлевских тузов и вообще на большое начальство с выражением искреннего восхищения и собачьей преданности. Эти в общем-то довольно скромные качества позволили Паукеру не пропасть в бурных водах российской революции.

Паукер вступил в большевистскую партию и был направлен на работу в ВЧК. Человек малообразованный и политически индифферентный, он получил там должность рядового оперативника и занимался арестами и обысками. На этой работе у него было мало шансов попасться на глаза кому-либо из высокого начальства и выдвинуться наверх. Сообразив это, он решил воспользоваться навыками, приобретенными еще на родине, и вскоре стал парикмахером и личным ординарцем Менжинского, заместителя начальника ВЧК. Тот был сыном крупного царского чиновника и сумел оценить проворного слугу. С тех пор Паукер всегда находился при нем. Даже когда Менжинский в 1925 году отправился на лечение в Германию, он прихватил с собой Паукера.

Постепенно влияние Паукера начало ощущаться в ОГПУ всеми. Менжинский назначил его начальником Оперативного управления, а после смерти Ленина уволил тогдашнего начальника кремлевской охраны Абрама Беленького и сделал Паукера ответственным за безопасность Сталина и других членов Политбюро.

Паукер пришелся Сталину по вкусу. Сталин не любил окружать себя людьми, преданными революционным идеалам: таких он считал ненадежными и опасными. Человек, служащий высокой идее, следует за тем или иным политическим лидером только до тех пор, пока видит в нем проводника этой идеи. Но такой человек может сделаться и врагом своего вчерашнего кумира, если увидит, что тот предал высокие идеалы и изменил им из личной корысти. В этом смысле Паукер был абсолютно надежен: по своей натуре он был так далек от идеализма, что даже по ошибке не мог бы оказаться в политической оппозиции. Его не интересовало ничто, кроме собственной карьеры. А карьера — это тот товар, которым Сталин мог обеспечить его в любом количестве.

Личная охрана Ленина состояла из двух человек. После того как его ранила Каплан, число телохранителей было увеличено вдвое. Когда же к власти пришел Сталин, он создал для себя охрану, насчитывающую несколько тысяч секретных сотрудников, не считая специальных воинских подразделений, которые постоянно находились поблизости в состоянии полной боевой готовности. Такую могучую охрану организовал для Сталина Паукер, Только дорогу от Кремля до сталинской загородной резиденции, длиной тридцать пять километров, охраняли более трех тысяч агентов и автомобильные патрули, к услугам которых была сложная система сигналов и полевых телефонов.

Эта многочисленная агентура была рассредоточена вдоль всего сталинского маршрута, в подъездах домов, в кустарнике, за деревьями. Достаточно было постороннему автомобилю задержаться хоть на минуту — и его немедленно окружали агенты, проверявшие документы водителя, пассажиров и цель поездки. Когда же сталинская машина вылетала из кремлевских ворот — тут уж и вовсе весь тридцатипятикилометровый маршрут объявлялся как бы на военном положении. Рядом со Сталиным в машине всегда сидел Паукер в форме армейского командира.

Абрам Беленький был всего лишь начальником охраны Ленина и других членов правительства. Он почтительно соблюдал служебную дистанцию между собой и охраняемыми лицами. А Паукер сумел занять такое положение, что членам Политбюро приходилось считать его чуть ли не равным себе. Он сосредоточил в своих руках обеспечение их продуктами питания, одеждой, машинами, дачами; он не только удовлетворял их желания, но к тому же знал, как разжечь их. Для членов Политбюро он поставлял из-за рубежа последние модели автомобилей, породистых собак, редкие вина и радиоприемники, для их жен приобретал в Париже платья, шелковые ткани, духи и множество других вещиц, столь приятных женскому сердцу, их детям покупал дорогие игрушки. Паукер сделался чем-то вроде Деда Мороза, с той разницей, что он развозил подарки круглый год. Неудивительно, что он был любимцем жен и детей всех членов Политбюро.

Вскоре обитатели Кремля перестали смотреть на Паукера лишь как на безотказного поставщика удовольствий. С ним начали считаться как с человеком, который знаком с личной жизнью кремлевской верхушки и знает множество интимных деталей, способных подорвать престиж «вождей международного пролетариата». Например, Ворошилов, постоянно охраняемый людьми Паукера, не смог утаить от него, что его третья по счету вилла, которая только что возникла по мановению паукеровской волшебной палочки, предназначена для восходящей звезды балета С. А связь другого члена Политбюро с женой некоего инженера, которого тот отправил в соловецкий концлагерь? А покушение супруги очень влиятельного члена Политбюро на самоубийство? А бурные семейные скандалы, происходящие на глазах молодчиков Паукера, охраняющих эти семьи? Как бы ни пыжились члены Политбюро, как бы ни изображали из себя суперменов, им было известно, чего все это стоит в глазах Паукера.

Со Сталиным Паукер был даже более фамильярен, чем с прочими кремлевскими сановниками. Он изучил сталинские вкусы и научился угадывать его малейшие желания. Заметив, что Сталин поглощает огромные количества грубоватой русской селедки, Паукер начал заказывать из-за границы более изысканные сорта. Некоторые из них — так называемые «габельбиссен» немецкого посола — привели Сталина в восторг. Под эту закуску хорошо идет русская водка; Паукер и тут не ударил в грязь лицом — он сделался постоянным собутыльником вождя. Приметив, что Сталин обожает непристойные шутки и антисемитские анекдоты, он позаботился о том, чтобы всегда иметь для него наготове их свежий запас. Как шут и рассказчик анекдотов, он был неподражаем. Сталин, по природе угрюмый и не расположенный к смеху, мог смеяться до упаду.

Паукер подсмотрел, как внимательно Сталин вглядывается в свое отражение в зеркале, поправляя прическу, как он любовно приглаживает усы, — и заключил, что хозяин далеко не равнодушен к собственной внешности и совсем не отличается в этом от обычных смертных. И Паукер взял на себя заботу о сталинском гардеробе. Он проявил в этой области редкую изобретательность. Подметив, что Сталин, желая казаться повыше ростом, предпочитает обувь на высоких каблуках, Паукер решил нарастить ему еще несколько сантиметров. Он изобрел для Сталина сапоги специального покроя с необычно высокими каблуками, частично спрятанными в задник. Натянув эти сапоги и став перед зеркалом, Сталин не скрыл удовольствия. Более того, он пошел еще дальше и велел Паукеру класть ему под ноги, когда он стоит на Мавзолее, небольшой деревянный брусок. В результате таких ухищрений многие, видевшие Сталина издали или на газетных фотографиях, считали, что он среднего роста. В действительности его рост составлял лишь около 163 сантиметров. Чтобы поддержать иллюзию, Паукер заказал для Сталина длинную шинель, доходившую до уровня каблуков.

Как бывший парикмахер Паукер взялся брить Сталина. До этого Сталин всегда выглядел плохо выбритым. Дело в том, что его лицо было покрыто оспинами и безопасная бритва, которой он привык пользоваться, оставляла мелкие волосяные островки, делавшие сталинскую физиономию еще более рябой. Не решаясь довериться бритве парикмахера, Сталин, видимо, примирился с этим недостатком. Однако Паукеру он полностью доверял. Таким образом, Паукер оказался первым человеком с бритвенным лезвием в руке, кому вождь отважился подставить свое горло».

К рассказу «кающегося агента» можно добавить, что подставлять горло и голову человеку из охраны начал еще Владимир Ленин. Об этом факте поведал миру Ф. И. Балтрушайтис. С 1922 года в Горках в охране В. И. Ленина был Франц Иванович Балтрушайтис — литовец.

Однажды Ф. И. Балтрушайтис заменил Ильичу парикмахера. У Франца Ивановича были свои бритва и машинка для стрижки волос. «Одного из ребят из охраны побрил, другого постриг, в общем, «набил руку» и стал считаться заправским парикмахером». Как-то зимой 1923 года, после дежурства на внешнем посту, к вечеру Франц Иванович читал книгу.

Вдруг в общежитие заходит Александр Васильевич Бальмас. «Тебя зовет Петр Петрович (П. П. Пакалн), — сказал он.

Прихожу в Большой дом.

— Балтрушайтис, тебе, как парикмахеру, надо поработать у Ильича, — сказал Петр Петрович и, видя мое смущение, добавил: — Я же по совместительству прокручиваю кинофильмы! Что делать, если по штату нет киномеханика!

Вопросов задавать не приходилось, — надо так надо. «Но ведь одно дело стричь или брить своих ребят, а другое — сойти за парикмахера у Ленина», — с опаской подумал я. Но долго раздумывать не пришлось. Сбегал за инструментом — взял машинку, ножницы, бритву. Снова пришел, поднялся с Пакалном на второй этаж, в гостиную, где располагался врач Кожевников. Жду. Пакалн отлучился и вскоре появился — вывез на коляске Владимира Ильича. Рядом Надежда Константиновна и Мария Ильинична. Ильич кивком головы поздоровался, улыбнулся.

— Здравствуйте, Владимир Ильич, — не особенно громко сказал я.

Мария Ильинична спросила, со мной ли мой инструмент. Я ответил удовлетворительно. Увидев мою машинку для стрижки, она подала мне свою нулевую. Беру из ее рук маленькую блестящую никелированную нулевку и говорю Ильичу как профессиональный парикмахер:

— Разрешите, Владимир Ильич, начать? Начнем с того, что подправим бородку, усы…

Ильич заулыбался. Все стали улыбаться. Улыбался и Пакалн. Я смотрел на Ильича, и мне было радостно, что он бодр. У меня как рукой сняло робость, волнение.

Приступаю к делу. Подстриг Ильичу бороду, усы. Владимиру Ильичу подали зеркало. Он посмотрел на него и остался доволен.

— Все было хорошо, — сказал мне потом Пакалн. — Годишься в настоящие мастера».

Но вернемся к венгру Паукеру. Фельдбин-Орлов убеждает читателя: «Абсолютно все, что имело отношение к Сталину и его семье, проходило через руки Паукера. Без его ведома ни один кусок пищи не мог появиться на столе вождя. Без одобрения Паукера ни один человек не мог быть допущен в квартиру Сталина или на его загородную дачу. Паукер не имел права уйти от своих обязанностей ни на минуту, и только в полдень, доставив Сталина в его кремлевский кабинет, он должен был мчаться в Оперативное управление ОГПУ доложить Менжинскому и Ягоде, как прошли сутки, и поделиться с приятелями последними кремлевскими новостями и сплетнями.

Паукер был очень разговорчив. Когда бы и где бы я ни натолкнулся на него, он неизменно с упоением рассказывал собеседникам, что происходит там, на заветном Олимпе.

— Я из-за него поседел, — жаловался как-то Паукер своему заместителю Воловичу. — Это большое несчастье — иметь такого сына!

— А я и не знал, что у тебя есть сын, — сказал я, удивленный его словами.

— Да нет, я говорю о старшем сыне хозяина, — пояснил он. — За ним по пятам ходят четверо агентов, но это нисколько не помогает. Кончится тем, что хозяин велит его посадить!

Паукер говорил о Якове Джугашвили, сыне Сталина от первого брака. Сталин ненавидел сына, тот платил ему тем же.

Выполняя самые деликатные сталинские поручения, Паукер постепенно стал едва ли не членом его семьи. Правда, Надежда Аллилуева относилась к нему холодно и сдержанно. Зато дети Сталина, Василий и Светлана, души в нем не чаяли.

В 1932 или 1933 году произошел небольшой инцидент, в результате которого открылось тайное сталинское пристрастие и в то же время особо деликатный характер некоторых поручений, исполняемых Паукером. Дело было так. В Москву приехал из Праги чехословацкий резидент НКВД Смирнов (Глинский). Выслушав его служебный доклад, Слуцкий попросил его зайти к Паукеру, у которого имеется какое-то поручение, связанное с Чехословакией. Паукер предупредил Смирнова, что разговор должен остаться строго между ними. Он буквально ошарашил своего собеседника, вынув из сейфа и раскрыв перед ним альбом порнографических рисунков. Видя изумление Смирнова, Паукер сказал, что эти рисунки выполнены известным дореволюционным художником С. У русских эмигрантов, проживающих в Чехословакии, должны найтись другие рисунки подобного рода, выполненные тем же художником. Необходимо скупить по возможности все такие произведения С., но обязательно через посредников и таким образом, чтобы никто не смог догадаться, что они предназначаются для советского посольства. «Денег на это не жалейте», — добавил Паукер.

Смирнов, выросший в семье ссыльных революционеров, вступивший в партию еще в царское время, был неприятно поражен тем, что Паукер позволяет себе обращаться к нему с таким заданием, и отказался его выполнять. Крайне возмущенный, он рассказал об этом эпизоде нескольким друзьям. Однако Слуцкий быстро погасил его негодование, предупредив еще раз, чтобы Смирнов держал язык за зубами: рисунки приобретаются для самого хозяина! В тот же день Смирнов был вызван к заместителю наркома внутренних дел Агранову, который с нажимом повторил тот же совет. Значительно позднее старый приятель Ягоды Александр Шанин, чьим заместителем я был назначен в 1936 году, рассказал мне, что Паукер скупает для Сталина подобные произведения во многих странах Запада и Востока.

За верную службу Сталин щедро вознаграждал своего незаменимого помощника. Он подарил ему две машины — лимузин «кадиллак» и открытый «линкольн» и наградил его целыми шестью орденами, в том числе орденом Ленина. Но существование Паукера трудно было назвать счастливым. Он часто плакался друзьям, что у него нет личной жизни и вообще он никогда не располагает собой. Что верно, то верно. Когда бы он ни понадобился Сталину (а это могло случиться в любое время суток), он должен был оказаться на месте или, во всяком случае, где-то поблизости. Что бы ни происходило в Москве — железнодорожная катастрофа или пожар, внезапная смерть члена правительства или оползень при прокладке туннеля метро, люди Паукера должны были первыми прибыть на место происшествия, а от самого Паукера требовалось немедленно и точно, со всеми подробностями, доложить Сталину, что случилось.

Однако жизнь, которую вел Паукер, имела, на его взгляд, и светлые стороны. Существовали удовольствия, которые только он мог позволить себе. Так, у него было особое пристрастие к военной форме, забавлявшее его приятелей и вызывающее немало насмешек. Во время военных парадов на Красной площади Паукер выглядел опереточным персонажем. Затянутый в корсет, скрывавший его круглое брюшко, он стоял на ступеньках Мавзолея в ядовито-синих галифе и сияющих сапогах из лакированной кожи, наподобие тех, какие в царское время носили полицейские.

Когда же разряженный Паукер катил по Москве в своем открытом автомобиле, беспрерывно сигналя особым клаксоном, милиционеры перекрывали движение и застывали навытяжку. Виновник переполоха, преисполненный сознанием важности своей персоны, пытался придать своей незначительной физиономии суровое выражение и грозно таращил глаза.

Еще одной слабостью Паукера был театр. Когда удавалось выкроить свободный часок, он появлялся в своей персональной ложе в оперном театре, а в антракте проходил за кулисы, встречаемый аплодисментами актеров. Должно быть, только в такие минуты Паукеру могло прийти в голову, каким, в сущности, фантастичным оказался его жизненный путь — от незаметного парикмахера будапештской оперетты до высокопоставленного сталинского сановника, чьей благосклонности домогаются все московские театральные знаменитости.

Как-то вечером, сидя с Паукером за бутылкой, Сталин получил от наркома иностранных дел сообщение, что Чан Кайши начал массовые аресты китайских коммунистов и что китайские власти произвели обыск советского посольства в Пекине (дело происходило в 1927 году). Эти акции были вызваны близорукой политикой, проводившейся Сталиным в отношении Китая, и его лицемерным заигрыванием с Гоминьданом. Сталин был взбешен «двурушничеством» Чан Кайши и приказал Паукеру арестовать всех китайцев, проживающих в Москве.

— А как быть с китайским посольством? — поинтересовался Паукер.

— За исключением посольских, забирай любого китайца! — уточнил Сталин. — К утру все до одного московские китайцы должны сидеть!

Паукер пустился исполнять приказ. Он мобилизовал всех сотрудников ОГПУ, кого только мог найти, и трудился ночь напролет, хватая любого китайца, попадавшегося в руки, начиная с владельцев прачечных и кончая старым профессором, преподававшим китайский язык в Военной академии.

Наутро Паукер предстал перед Сталиным с докладом о том, что приказ выполнен. За завтраком он веселил Сталина, пересказывая ему смешные эпизоды, которыми сопровождалась операция. При этом он комично изображал испуг захваченных врасплох китайцев, имитируя их забавное произношение.

Спустя несколько часов, когда утомившийся Паукер спал в своем кабинете в ОГПУ, личный секретарь Сталина поднял его с постели телефонным звонком и сообщил, что «хозяин» немедленно хочет его видеть. При этом секретарь доверительно предупредил, что хозяин не в духе.

Как оказалось, один из руководителей Коминтерна, если не ошибаюсь Пятницкий, позвонил в сталинский секретариат и спросил, известно ли Сталину, что этой ночью арестованы все китайцы, работающие в Коминтерне, и студенты китайской национальности, обучающиеся в Коммунистическом университете трудящихся Востока.

— Значит, ты всех китайцев арестовал? — спросил Сталин, едва Паукер вошел к нему в кабинет.

Подозревая, что случилось неладное, и не догадываясь, в чем дело, Паукер ответил, что старался не упустить ни одного.

— Ты в этом уверен? — зловеще допытывался Сталин.

Паукер подтвердил: да, уверен.

— А этих из Коминтерна… и китайских студентов? Ты тоже забрал?

— Ну конечно, Иосиф Виссарионович! — воскликнул Паукер. — Я забирал их прямо из постели…

Не успел Паукер окончить фразу, как почувствовал сильный удар по лицу.

— Дурак! — выкрикнул Сталин. — Отпусти их немедленно!

Паукер выскочил как ошпаренный.

После этого инцидента Сталину пришлось задуматься, как быть дальше с Паукером. Как правило, Сталин обращался с личной охраной вежливо и корректно, зная, что обиженный охранник, имеющий доступ к его персоне, может представлять большую опасность. Паукер как начальник всей охраны опасен вдвойне. Стоит ли полагаться на него по-прежнему после всего, что произошло? Рассуждая логически, Паукера надо бы сменить. Но Сталин так привык к его услугам и его обществу, так к нему расположен, что расстаться с ним будет очень трудно. Конечно, если Паукер остается на своей должности, то первым делом необходимо загладить обиду, нанесенную ему этой неожиданной пощечиной.

Освободив всех китайских коммунистов, Паукер возвратился в свой кабинет в ОГПУ и просидел там до ночи, не зная, ехать ли ему в Кремль, чтобы проводить Сталина на загородную дачу, или ждать, пока Сталин сам его вызовет. Похоже, что его положение сильно пошатнулось.

В час ночи на столе у Паукера зазвонил кремлевский телефон. В трубке мягко журчал необычно любезный голос Сталина: «хозяин» удивлялся, почему Паукер не заезжает за ним. Счастливый Паукер полетел в Кремль.

Секретари Сталина встретили его игривыми улыбками и громкими поздравлениями. «В чем дело?» — «Узнаете у хозяина!»

Сталин подал вошедшему Паукеру коробочку, в которой лежал орден Красного знамени, и, пожимая ему руку, вручил также копию указа ЦИКа, гласившего, что Паукер награждается «за образцовое выполнение важного задания». Работники ОГПУ злословили по этому поводу, что Паукеру полагалось бы носить орден не на груди, а на пострадавшей щеке.

Паукер был очень экспансивным человеком, и ему трудно бывало удержаться и не рассказать приятелям тот или иной эпизод из жизни «хозяина». Мне казалось, что Паукеру, вероятно, даже не приходит в голову, что вещи, которые он рассказывает, дискредитируют его патрона. Он так слепо обожал Сталина, так уверовал в его неограниченную власть, что даже не сознавал, как выглядят сталинские поступки, если подходить к ним с обычными человеческими мерками.

Истории, которые Паукер рассказывал про Сталина, можно разделить на три группы. Во-первых, истории о его жестокости, под рубрикой «О, когда он выйдет из себя!..»; во-вторых, о его политических интригах — «А как он обвел их вокруг пальца!..»; в-третьих, о том, как он ценит Паукера, — «Отличная работа, Паукер!..».

Мне довелось слышать множество таких историй; перескажу пару наиболее характерных.

Однажды, проводя отпуск в Сочи, Сталин совершил небольшую поездку вдоль побережья на юг, в направлении Батуми, и на несколько дней задержался в одной из правительственных резиденций, где грузинские власти устроили в его честь банкет. Среди многочисленных национальных блюд было подано какое-то особенное — мелкая рыбешка, которую грузинские повара варят, бросая живьем в кипящее масло. Как знаток грузинской кухни Сталин похвалил это блюдо, но тут же со вздохом заметил, что вот такие-то и такие сорта рыб, приготовленные так-то и так, несравненно вкуснее.

Паукер, радуясь, что представляется еще один случай угодить Сталину, немедля заявил, что завтра же это блюдо будет на столе. Однако один из гостей, завзятый рыболов, возразил, что едва ли это получится, потому что этот вид рыб в это время года скрывается на дне озер и не показывается на поверхности.

— Чекисты должны уметь достать все и вся, даже со дна, — поощрительно откликнулся Сталин.

Эта фраза прозвучала как вызов профессиональной смекалке чекистов, и ближайшей ночью группа сталинских охранников с несколькими грузинами-проводниками отправилась в горы, где было озеро, кишащее рыбой. Они волокли с собой ящик ручных гранат. На рассвете соседнюю с озером деревню разбудил грохот взрывов. Жители деревни бросились к озеру, бывшему единственным источником их пропитания, и увидели, что его поверхность покрыта тысячами мертвых и оглушенных рыб. Люди Паукера с лодок и с берега вглядывались в воду, высматривая нужную им рыбешку.

Население деревни запротестовало и потребовало, чтобы грабители убирались подобру-поздорову. Но чекисты, не обращая на это внимания, продолжали глушить рыбу гранатами. Чтобы защитить свою собственность, деревенские жители набросились на незваных гостей, рассыпавшихся вдоль берега. Некоторые сбегали в деревню и вернулись с вилами и охотничьими ружьями. Впрочем, до перестрелки дело не дошло. После короткой стычки, в которой с деревенской стороны участвовали в основном женщины, чекисты отправились восвояси.

Вернувшиеся на виллу охранники выглядели довольно жалко: у одного было расцарапано лицо, у другого заплыл глаз, кому-то оторвали рукав. В корзине с рыбой нашлась всего пара рыбок того сорта, какой нравился Сталину…

Узнав о том, что произошло, Сталин приказал грузинским «органам» арестовать всех жителей деревни, за исключением детей и дряхлых стариков, и сослать их в Казахстан за «антиправительственный мятеж».

— Мы им покажем, чье это озеро! — злорадно произнес «отец народов».

В подготовке московских процессов Паукер не участвовал. Охрана Сталина и других членов Политбюро считалась гораздо более важным делом. Но, полагая, что сотрудники НКВД, причастные к процессам, получат ордена, Паукер решил внести и свою лепту и таким образом тоже заслужить орден. Он вызвался лично произвести арест некоторых бывших оппозиционеров.

Летом 1937 года, когда большинство руководителей НКВД уже было арестовано, в парижском кафе я случайно встретил одного тайного агента Иностранного управления. Это был некий Г. — венгр по национальности, старый приятель Паукера. Я считал, что он только что прибыл из Москвы, и хотел узнать последние новости о тамошних арестах. Присел к его столику.

— Как там Паукер, с ним все в порядке? — осведомился я в шутку, будучи абсолютно уверен, что аресты никак не могут коснуться Паукера.

— Да как вы можете! — оскорбился венгр, возмущенный до глубины души. — Паукер для Сталина значит больше, чем вы думаете. Он Сталину ближе, чем друг… ближе брата!..

Г., кстати, рассказал мне о таком эпизоде. 20 декабря 1936 года, в годовщину основания ВЧК — ОГПУ — НКВД, Сталин устроил для руководителей этого ведомства небольшой банкет, пригласив на него Ежова, Фриновского, Паукера и нескольких других чекистов. Когда присутствующие основательно выпили, Паукер показал Сталину импровизированное представление. Поддерживаемый под руки двумя коллегами, игравшими роль тюремных охранников, Паукер изображал Зиновьева, которого ведут в подвал расстреливать. «Зиновьев» беспомощно висел на плечах «охранников» и, волоча ноги, жалобно скулил, испуганно поводя глазами. Посередине комнаты «Зиновьев» упал на колени и, обхватив руками сапог одного из «охранников», в ужасе завопил: «Пожалуйста… ради бога, товарищ… вызовите Иосифа Виссарионовича!».

Сталин следил за ходом представления, заливаясь смехом. Гости, видя, как ему нравится эта сцена, наперебой требовали, чтобы Паукер повторил ее. Паукер подчинился. На этот раз Сталин смеялся так неистово, что согнулся, хватаясь за живот. А когда Паукер ввел в свое представление новый эпизод и, вместе того чтобы падать на колени, выпрямился, простер руки к потолку и закричал: «Услышь меня, Израиль, наш Бог есть Бог единый!» — Сталин не мог больше выдержать и, захлебываясь смехом, начал делать Паукеру знаки прекратить представление.

В июле 1937 года к нам за границу дошли слухи, будто Паукер снят с должности начальника сталинской охраны. В конце года я узнал, что сменено руководство всей охраны Кремля. Тогда мне еще представлялось, что Сталин пощадит Паукера, который не только пришелся ему по нраву, но и успешно оберегал его жизнь целых пятнадцать лет. Однако и на этот раз не стоило ждать от Сталина проявления человеческих чувств. Когда в марте 1938 года, давая показания на третьем московском процессе, Ягода сказал, что Паукер был немецким шпионом, я понял, что Паукера уже нет в живых».

Первые главы книги Фельдбина-Орлова были опубликованы в разгар холодной войны в журнале «Лайф» в феврале 1953 года. Публикация оправдала ожидания автора, она имела эффект взорвавшейся бомбы. Однако личностью Фельдбина-Орлова заинтересовалась Комиссия по расследованию антиамериканской деятельности. Даже высказывались предположения по поводу внедрения Фельдбина-Орлова в США, и ФБР оформило ордер на арест его вместе с женой. Но в конце концов бывший комиссар НКВД, который поведал всему свету о тайных сталинских преступлениях, был оправдан и получил официальное разрешение на проживание в США.

Но я предлагаю вернуться из Америки времен холодной войны в Россию 1917 года.

В протокол заседания Совета Народных Комиссаров от 7 декабря 1917 года рука секретаря внесла запись:

Постановили:

Назвать комиссию Всероссийской Чрезвычайной Комиссией при Совете Народных Комиссаров по борьбе с контрреволюцией и саботажем и утвердить ее.

Задачи комиссии:

1) пресекать и ликвидировать все контрреволюционные и саботажные попытки и действия по всей России, с какой бы они ни исходили стороны;

2) предание суду революционного трибунала всех саботажников и контрреволюционеров и выработка мер борьбы с ними;

3) комиссия ведет только предварительное расследование, поскольку это нужно для пресечения;

4) комиссия разделяется на отделы:

— информационный,

— организационный (для организации борьбы с контрреволюцией по всей России и филиальных отделов),

— отдел борьбы.

Комиссия сконструируется окончательно завтра. Пока действует ликвидационная комиссия В. Р. Комитета.

Комиссии обратить в первую голову внимание на печать, саботаж и т. д. правых с.-p., саботажников и стачечников.

Меры — конфискация, выдворение, лишение карточек, опубликование списков врагов народа и т. д.

— Теперь остается назначить председателя созданной Всероссийской Чрезвычайной Комиссии. Надо было найти на этот пост хорошего пролетарского якобинца! — с этими словами Ленин посмотрел на Дзержинского.

И сейчас же было названо имя Феликса Дзержинского. Назначение состоялось.

Был председатель ВЧК, но не было ни комиссии, ни ее аппарата. Из членов комиссии, утвержденных Совнаркомом на заседании 7 декабря, остались в ВЧК только Петерс, Ксенофонтов и Евсеев. Остальные в ближайшие же дни получили другие назначения. Нужда в кадрах была невероятно велика, и слишком мало было подходящих людей.

Все уже были куда-то назначены. Если старый подпольщик давал согласие на работу в ЧК, его приходилось «вырывать» через ЦК. Помогал Свердлов. Неожиданно пришлось столкнуться с трудностями морального плана.

— Понимаешь, — рассказывал Дзержинский Свердлову, — предлагаю товарищу работать в ЧК. Старый революционер, вместе в тюрьме сидели. И вдруг он мне заявляет: «Вы знаете, я готов умереть за революцию, но вынюхивать, выслеживать — извините, я на это не способен!». Я — способен, рабочие-подпольщики Петерс, Ксенофонтов, Евсеев способны, а этот интеллигент, видите ли, «не способен!» И не он один так заявляет.

В разгар революции все призабыли, что «пролетарский якобинец» имел шляхетское происхождение. Зато он имел трудовую биографию: работа в переплетной мастерской, на табачной фабрике в Нолинске, на швейной машине в Бутырках. Так 7 декабря 1917 года Дзержинский возглавил ВЧК. Еще раньше (в середине ноября 1917 года) Совет Народных Комиссаров утвердил Дзержинского членом коллегии вновь созданного Народного Комиссариата внутренних дел (НКВД).

В этот период предметом особой защиты Дзержинского как члена коллегии НКВД и члена ВРК было создание новой милиции. Старая милиция, организованная Временным правительством, воспринимала поддержку общественного порядка по-своему (действия большевиков могли расцениваться ею как беспорядки). 28 октября 1917 года был издан циркуляр НКВД об упразднении старой милиции и создании новой.

По вопросу об отношении к старой милиции наметилось две точки зрения. Командующий Петроградским военным округом Антонов-Овсеенко считал необходимым полностью упразднить институт милиции, а охрану общественного порядка осуществлять путем «всеобщего вооружения». Более того, он издал приказ об упразднении милиции. Дзержинский на заседании ВРК 19 ноября выступил против приказа Антонова-Овсеенко, расценив его как вмешательство в компетенцию Комиссариата внутренних дел. Он высказался против ликвидации милиции. 19 ноября Дзержинский переписал постановление ВРК о реорганизации охраны Петрограда, в котором говорилось:

1. Предложить всем районным Советам назначить комиссаров во все комиссариаты, где таковых не имеется;

2. Отстранить от должности всех милиционеров, не подчиняющихся Советской власти;

3. Организовать при Петроградском Совете рабочих и солдатских депутатов комиссию по организации охраны города из представителей районных Советов, центральной комендатуры рабочей Красной гвардии, с временным участием избранных от союза милиционеров товарищей.

Таким образом, постановление ВРК подтверждало возможность частичного использования старого аппарата милиции.

22 ноября Совет Народных Комиссаров на своем заседании обсудил доклад Ф. Дзержинского о реорганизации охраны и поддержании порядка в Петрограде. Дзержинский предложил ликвидировать Петроградское градоначальство и создать новый советский орган. Осуществление этой задачи Дзержинский рекомендовал поручить Клименту Ворошилову.

21 февраля 1918 года Совет Народных Комиссаров принял написанный Лениным декрет-воззвание «Социалистическое отчество в опасности!». Всем Советам и революционным организациям вменялось в обязанность «защищать каждую позицию до последней капли крови». Декрет предусматривал конкретные меры для отпора врагу и установления железной дисциплины и порядка в тылу Красной Армии. Пункт 8 декрета гласил: «Неприятельские агенты, спекулянты, громилы, хулиганы, контрреволюционные агитаторы, германские шпионы расстреливаются на месте преступления».

Дзержинский прочел декрет членам коллегии.

— Товарищи! Речь идет о коренном изменении прав и обязанностей ВЧК. До сих пор на нас возлагался только розыск и дознание. Вопрос о наказании преступников решался в народных судах и революционных трибуналах, куда мы передавали свои материалы. Теперь, поскольку именно ВЧК ведет борьбу с названными в декрете преступлениями, она наделяется теми карательными функциями, которые в нем предусмотрены. Беспощадно уничтожить врагов революции. И это должны делать мы.

С поправками объявление о создании ВЧК и появилось 23 февраля в «Известиях ЦИК».

В самом начале своего существования коллегия ВЧК демонстрировала великодушие. Например, после ликвидации монархического «Русского собрания» во главе с убийцей Распутина Пуришкевичем ВЧК не применило высшей меры наказания к Пуришкевичу, он был приговорен к 4 годам. Не был расстрелян и охотник за провокаторами, бывший народоволец, историк и литератор В. Л. Бурцев.

Книга Фельдбина-Орлова свидетельствует о том, что возникшие после октябрьского переворота как чрезвычайные органы «защиты завоеваний революции», органы ВЧК — ОГПУ превратились в оружие укрепления личной власти Сталина. Кадровые вопросы, методы и формы работы органов государственной безопасности — все это находилось под личным контролем Сталина.

Жизненный путь Фельдбина-Орлова закончился 7 апреля 1973 года в Кливленде.

Всю свою жизнь он был в «курсе дела» и мог «расшифровывать» истинный смысл событий, о которых непосвященные судят по тому, что лежит на поверхности. Он никогда не утрачивал иллюзий, ибо не позволял себе роскоши их иметь.

Между тем сведения о Паукере встречаются и в воспоминаниях других охранников. Например, в воспоминаниях А. Рыбина Паукер фигурирует среди участников заговора, подготавливаемого органами безопасности. А. Рыбин — бывший сотрудник личной охраны И. В. Сталина, работал в органах ОГПУ — НКВД — КГБ с 1929 по 1955 год.

По его словам, с 1930 года органы ОГПУ, которые возглавлял Г. Ягода, стали выходить из-под контроля ЦК ВКП(б). Сам Ягода окружил себя единомышленниками, среди которых были его заместителя Я. Сринсон, М. Фриновский, капитан Черток, начальник отдела правительственный охраны комиссар Паукер, его заместитель Волович, комиссар Курский, Даген и другие.

А. Рыбин утверждает, что «Ягода в это время по ряду причин стал избегать встреч со Сталиным, в том числе из-за своих близких отношений с Н. Пешковой (женой сына М. Горького). Мне не раз приходилось сопровождать его на дачу к Горькому, в Горки-10, на дни рождения Н. Пешковой. Она нередко и сама приезжала на службу к Ягоде. Если бы об этих отношениях узнал Сталин, то он бы, что называется, стер Ягоду в порошок из-за того, что тот разлагает семью Горького (следует отметить, что Ягоду и так «стерли в порошок» только не за «разложение семьи Горького — В. К.)».

Бывший курсант школы ОГПУ И. Орловской излагает свою версию: «В начале 1936 года Ягода, Соринсон, Паукер, Волович сформировали из курсантов школы ОГПУ особую роту боевиков. Туда подобрали парней двухметрового роста, богатырской силы и ловкости. Я был в составе этой роты, которая насчитывала 200 штыков. С нами проводил занятия по боевой подготовке капитан из ОГПУ. Ежедневно были занятия по самбо, ближнему штыковому бою, преодолению трудных препятствий. Нас хорошо обмундировали и вооружили. Рота в полном составе несколько раз маршировала по площади Дзержинского. Ягода наблюдал за нашей боевой выучкой из окна своего кабинета. После этого Ягода, Соринсон, Паукер, Волович и другие устроили смотр нашей боевой готовности во дворе здания НКВД. Они нашли, что мы те самые парни, которые готовы на любой разбой ради замыслов верхушки НКВД. Позднее мы узнали, что нам предстояло при содействии коменданта Кремля комиссара Ткалуна войти в Кремль и арестовать Сталина. Но заговор был раскрыт. Нас быстро расформировали по разным воинским частям. Я был откомандирован в Абхазскую ССР».

Далее происходили аресты. Были арестованы Ягода, Соринсон, Паукер, Волович, Гулько, Даген. Курский и Ткалун застрелились. Черток бросился с 7-го этажа и разбился.