Тайны кремлевской охраны

СУД НАД ТЕНЬЮ

Охранник — человек за спиной, тень своего хозяина… Легко ли быть тенью диктатора? Что скрывает тень?

Охранник, кто он — ангел-хранитель или демон-искуситель? Приходят на ум легенды о фантастических «личных гениях» и «демонах», когда знакомишься с материалами об охранниках советской элиты. Различного рода фантастические «личные гении» были у всех великих людей. Например, у Сократа. Об этом сам великий философ часто говорил своим друзьям; он постоянно чуял около себя его присутствие и знал, что этому благодетельному гению он обязан в значительной мере и своим благополучием, и личным усовершенствованием, так как его невидимый хранитель предупреждает его о грозящих опасностях и останавливает каждый раз, когда он готов сделать что-нибудь нехорошее.

Боден, автор «Демономании», приведя в своей книге это сказание о Сократе и его гении, прибавляет со своей стороны рассказ о каком-то лично ему известном благочестивейшем муже, с утра до ночи молившемся и певшем псалмы. Этот человек все просил Бога о том, чтобы ему дан был ангел-хранитель и попечитель, и молитва его была услышана. Кто-то незримый руководил его во всех случаях жизни, предварял об опасностях и однажды даже ему явился в виде лучезарно-прекрасного младенца, сидевшего на его ложе. Но по ходу дела здесь мы видим уже явно благодетельного духа, не имеющего ничего общего с адовыми исчадиями.

Вообще над заметить, что рядом с духами, довольно близко примыкающими к нашим домовым, кикиморам, демонам, народные сказания приплели личных гениев, т. е. бесплотных существ, которые, так сказать, приставлены к каждому человеку, чтобы руководить его жизнью, мыслями, поступками. Это что-то вроде тех двух ангелов. — белого и черного, благого и злого, которые полагаются каждому магометанину. В европейских сказаниях эти личные духи по большей части для человека благодетельны, а потому могли бы быть исключены из области сношений человека с демоном, но благодаря путанице понятий и представлений их все же затруднительно начисто выделить из толпы адовых исчадий, и христианское духовенство косо смотрело на них.

Но к толпе адовых исчадий, я думаю, можно добавить многих людей из окружения Сталина. Там они скорее всего и находятся.

Известен только один человек, который продержался в охране Сталина дольше других: это был генерал-лейтенант начальник Главного управления охраны МГБ СССР Николай Власик. Если пресловутый Паукер оберегал жизнь Сталина на протяжении пятнадцати лет, то Николай Власик побил этот рекорд — продержался в охране Сталина двадцать один год. Кроме того, ему удалось выжить, хотя без суда, следствия и отсидки не обошлось.

В охране И. В. Сталина Н. С. Власик появился в 1931 году. Рекомендовал его туда В. Р. Менжинский. Раньше Власик служил в органах ВЧК — ОГПУ. До поры до времени его роль была малозаметна. Но пришло время, и Власик стал организатором досуга близких родственников Сталина, хозяйственным и финансовым распорядителем в сталинском доме.

Он занимал особое место в семье И. В. Сталина, был не только начальником охраны, но после смерти Надежды Аллилуевой и воспитателем детей хозяина. Именно со смерти Надежды начался «подъем» Власика, было это в ноябре 1932 года, когда она умерла и по улицам Москвы потянулась грандиозная похоронная процессия. Похороны, которые устроил ей Сталин, по пышности могли выдержать сравнение с траурными кортежами королев и императриц.

Высокопоставленные сотрудники ОГПУ — НКВД знали, что Сталин и его жена жили очень недружно.

Личная охрана, любившая Надежду Аллилуеву за безобидный характер и дружеское отношение к людям, нередко заставала ее плачущей. В отличие от любой другой женщины она не имела возможности свободно общаться с людьми и выбирать друзей по собственной инициативе. Даже встречая людей, которые ей нравились, она не могла пригласить их «в дом к Сталину», не получив разрешения от него самого и от руководителей ОГПУ, отвечавших за его безопасность.

К моменту загадочной смерти Надежды Аллилуевой в Москве уже давно утвердилась традиция, согласно которой умерших высокопоставленных партийцев полагалось кремировать. Урна с их прахом замуровывалась в древние кремлевские стены.

Аллилуеву как жену вождя должны были удостоить нишу в кремлевской стене.

Однако Сталин возразил против кремации. Он приказал Ягоде организовать пышную похоронную процессию и погребение умершей на старинном привилегированном кладбище Новодевичьего монастыря, где были похоронены первая жена Петра Первого, его сестра Софья и многие представители русской знати.

Личную охрану поразило то, что Сталин выразил желание пройти за катафалком весь путь от Красной площади до монастыря. Это около семи километров. Отвечая за личную безопасность «хозяина» в течение двенадцати с лишним лет, Ягода знал, как он стремится избежать малейшего риска.

Постоянно окруженный личной охраной, Сталин, став диктатором, ни разу не рискнул пройтись по московским улицам. Очень плохо приходилось начальнику охраны Паукеру, если Сталин, идя из своей кремлевской квартиры в рабочий кабинет, нечаянно встречался с кем-нибудь из кремлевских служащих, хотя весь кремлевский персонал состоял из коммунистов, проверенных и перепроверенных ОГПУ.

Ягода не мог поверить своим ушам: Сталин хочет пешком следовать за катафалком по улицам Москвы!

Новость о том, что Аллилуеву похоронят на Новодевичьем, была опубликована за день до погребения. Многие улицы в центре Москвы узки и извилисты, а траурная процессия, как известно, движется медленно. Что стоит какому-нибудь террористу высмотреть из окна фигуру Сталина и бросить сверху бомбу или обстрелять его из пистолета, а то и винтовки? Докладывая Сталину по нескольку раз в день о ходе подготовки к похоронам, Ягода каждый раз делал попытки отговорить его от опасного предприятия и убедить, чтобы он прибыл непосредственно на кладбище в последний момент, в машине.

Эти уговоры не имели успеха. Сталин то ли решил показать народу, как он любил жену, и тем опровергнуть возможные невыгодные для него слухи, то ли его тревожила совесть.

Пришлось мобилизовать всю московскую милицию и срочно вытребовать в Москву тысячи чекистов из других городов. В каждом доме на пути следования траурной процессии был назначен комендант, обязанный загнать всех жильцов в дальние комнаты и запретить выходить оттуда.

В каждом окне, выходящем на улицу, на каждом балконе торчал гепеушник. Тротуары заполнились публикой, состоящей из милиционеров, чекистов, бойцов войск ОГПУ и мобилизованных партийцев. Все боковые улицы вдоль намеченного маршрута с раннего утра пришлось перекрыть.

В три часа дня 11 ноября похоронная процессия двинулась с Красной площади. Сталин шел за катафалком, окруженный прочими «вождями» и их женами, но его мужества хватило ненадолго.

Дойдя до первой же встретившейся на пути площади, он вдвоем с начальником охраны Паукером отделился от процессии, сел в ожидавшую его машину и проехал окружным путем к Новодевичьему монастырю. Там Сталин дождался прибытия похоронной процессии.

«Наша детская беззаботная жизнь, полная игр, полезных развлечений, занятий и веселья, развалилась вскоре после того, как не стало мамы», — утверждала Светлана Аллилуева.

Сталин же, потеряв жену, которой очень не доверял в последнее время перед ее смертью (она могла крикнуть ему прямо в лицо: «Мучитель ты, вот ты кто! Ты мучаешь собственного сына, мучаешь жену… ты весь народ замучил!»), приобрел верного слугу — Николая Власика. После смерти жены семьей Сталина стали люди из охраны. Они были многофункциональны и беспрекословно подчинялись. Экономка Валя не только вела хозяйство, но и удовлетворяла самые интимные потребности вождя. Начальник охраны не только охранял доверенное ему высокопоставленное «тело», но и занимался организацией быта и воспитанием детей. В школу детей Сталина возили на машине в сопровождении офицеров охраны — И. И. Кривенко, М. Н. Климова и др. Светлане Аллилуевой начальник охраны запомнился надолго. «Приходится упомянуть, — писала она спустя годы, — Николая Сидоровича Власика, удержавшегося возле отца очень долго, с 1919 года. Тогда он был красноармейцем, приставленным для охраны, и стал потом весьма властным лицом за кулисами. Он возглавлял всю охрану отца, считал себя чуть ли не ближайшим человеком к нему и, будучи сам невероятно малограмотным, грубым, глупым, но вельможным, дошел в последние годы до того, что диктовал некоторым деятелям искусства «вкусы товарища Сталина», так как полагал, что он их хорошо знает и понимает. А деятели слушали и следовали этим советам. И ни один праздничный концерт в Большом театре или в Георгиевском зале на банкетах не составлялся без санкции Власика… наглости его не было предела, и он благосклонно передавал деятелям искусства — «понравилось» ли “самому”» — будь то фильм, или опера, или даже силуэты строившихся тогда высотных зданий…

Не стоило бы упоминать его вовсе — он многим испортил жизнь, но уже до того колоритная фигура, что никак мимо не пройдешь. В доме у нас для «обслуги» Власик равнялся почти что самому отцу, так как отец был высоко и далеко.

При жизни мамы он существовал где-то на заднем плане в качестве телохранителя, и в доме, конечно, ни ноги его, ни духа не было. На даче же у отца, в Кунцево, он находился постоянно и «руководил» оттуда всеми остальными резиденциями отца, которых с годами становилось все больше и больше…

Только под Москвой, не считая Зуба лова, где тихо сидели по углам родственники, и самого Кунцева, были еще: Липки — старинная усадьба по Дмитровскому шоссе, с прудом, чудесным домом и огромным парком с вековыми липами; Семеновское — новый дом, построенный перед самой войной возле старой усадьбы, с большими прудами, выкопанными еще крепостными, с обширным лесом. Теперь там «государственная дача», где происходили известные летние вечера правительства с деятелями искусства.

И в Липках, и в Семеновском все устраивалось в том же порядке, как и на даче отца в Кунцево: так же обставлялись комнаты (такой же точно мебелью), те же самые кусты и цветы сажались возле дома. Власик авторитетно объяснял, что «сам» любит и чего не любит. Отец бывал там очень редко — иногда проходил год, — но весь штат ежедневно и ежегодно ожидал его приезда и находился в полной боевой готовности… Ну а уж если «выезжали» из Ближней и направлялись целым поездом автомашин к Липкам, там начиналось полное смятение всех — от постового у ворот до повара, от подавальщиц до коменданта. Все ждали этого как страшного суда и, наверное, страшнее всех был для них Власик, грубый солдафон, любивший на всех орать и всех распекать».

Дольше других в охране продержались два человека: няня Светланы — Быкова и сам Власик. Остальные менялись. Обслуживая семью И. В. Сталина, охрана жила хорошо, в званиях не задерживалась, с продуктами и жильем тоже проблем не было.

Откуда же взялся этот охранник, влияние которого было столь велико?

Обратимся к его биографии.

«Я, Власик Николай Сидорович, 1896 года рождения, уроженец дер. Бобыничи, Слонимского района, Барановичской области, белорус, член КПСС с 1918 г., генерал-лейтенант. Был награжден тремя орденами Ленина, четырьмя орденами Красного Знамени, Кутузова I степени, медалями: «20 лет РККА», «За оборону Москвы», «За победу над Германией», «В память 800-летия Москвы», «30 лет Советской Армии и Флота», имею почетное звание «Почетный чекист», которое мне присваивалось дважды с вручением нагрудного знака».

Занимал должность начальника Главного управления охраны бывшего МГБ СССР с 1947 по 1952 год.

В его служебные обязанности входило обеспечение охраны руководителей партии и правительства.

Николай Власик решал практически все бытовые проблемы Сталина. В 1941 году в связи с возможностью падения Москвы он был направлен в Куйбышев. В его обязанности входил также контроль за подготовкой условий для переезда сюда правительства. Непосредственным же исполнителем был в Куйбышеве начальник Главного строительного управления НКВД генерал Л. Б. Сафразьян.

15 декабря 1952 года Власик был арестован. В то время он уже занимал должность начальника Главного управления охраны Министерства государственной безопасности СССР. Суд над ним состоялся 17 января 1955 года. Генерала Власика трудно назвать невинной жертвой. Скорее, он стал жертвой своих собственных пороков: алчности, прелюбодейства, пьянства, обжорства и т. д.

Обратимся к материалам судебного дела.

Подсудимый Власик признал виновным себя в предъявленном обвинении. Он сказал на суде: «Обвинение мне понятно. Виновным себя признаю, но заявляю, что никакого умысла у меня в том, что я сделал, не было».

На суде Власик признавал, что ему было оказано особое доверие Центральным Комитетом и правительством, и он, в свою очередь, принимал все меры для обеспечения охраны.

Власика обвиняли в том, что он выдавал государственные секреты своему приятелю художнику Владимиру Августовичу Стенбергу.

Власик признал, что хорошо знал художника. Познакомились примерно в 1934–1935 годах. Власик знал, что Стенберг работал по оформлению Красной площади к торжественным праздникам. Первое время встречи с ним были довольно редки.

В это время Власик уже находился в охране правительства.

Власик рассказал на суде: «В то время я ухаживал за одной девушкой. Фамилия ее Спирина. Это было после того, как я разошелся со своей женой. Спирина тогда проживала в квартире на одной лестничной клетке со Стенбергами. Однажды, когда я был у Спириной, туда зашла жена Стенберга, и нас с ней познакомили. Через некоторое время мы пошли к Стенбергам, где я познакомился с самим Стенбергом. Конечно, сближение было на почве совместных выпивок и знакомств с женщинами.

У него я бывал очень редко».

Власик признал, что вел в присутствии своего приятеля служебные разговоры: «Отдельные служебные разговоры, которые мне приходилось вести по телефону в присутствии Стенберга, ничего ему не давали, так как обычно я вел их, очень односложно отвечая по телефону: да, нет. Один раз был случай, когда я в присутствии Стенберга вынужден был разговаривать с одним из заместителей министра. Разговор этот касался вопроса устройства одного аэродрома. Я тогда сказал, что меня этот вопрос не касается, и предложил обратиться ему к начальнику ВВС.

Должен признать, что я оказался настолько беспечным и политически недалеким человеком, что во время этих кутежей в присутствии Стенберга и его жены вел служебного характера разговоры с руководством МГБ, а также давал указания по службе своим подчиненным».

Был даже случай, когда Власик в присутствии Стенберга разговаривал с главой правительства: «Правда, разговор сводился только к моим ответам на вопросы главы правительства, и Стенберг… понять ничего из этого разговора не мог.

Разговор шел о посылке, которую прислали главе правительства с Кавказа. Я эту посылку направил в лабораторию на анализ. Анализ требовал времени, и, естественно, посылка некоторое время была задержана. Кто-то о получении посылки доложил ему. В результате этого он позвонил мне, стал спрашивать причины задержки передачи ему посылки, стал ругать меня за задержку и потребовал, чтобы посылка была немедленно передана ему. Я отвечал, что сейчас проверю, в каком положении дело, и доложу ему».

Во время разговора Власик называл главу правительства по фамилии. Велся этот разговор с загородной дачи начальника охраны.

На суде Власика обвиняли в том, что он, зная, с кем будет разговор, мог удалить Стенберга из комнаты, но не сделал этого.

«Да, конечно, мог, — отвечал Власик. — И, кажется, я даже закрывал дверь в комнату, из которой вел разговор».

Кроме всего, Власик выдавал пропуска для прохода на Красную площадь во время парадов своим друзьям и сожительницам. На мой взгляд, это не самое страшное преступление, но суд признал это «злоупотреблением служебным положением».

А Власик оправдывался так: «Тогда я этому не придавал особого значения. Сейчас же я расцениваю это как допущенное мною злоупотребление. Но прошу учесть, что я давал пропуска только лицам, которых хорошо знал».

Председательствующий: Но Вами давался пропуск на Красную площади некой Николаевой, которая была связана с иностранными журналистами?

Власик: Я только сейчас осознал, что совершил, давая ей пропуск, преступление, хотя тогда не придавал этому значения и считал, что ничего плохого произойти не может.

Председательствующий: Своей сожительнице Градусовой и ее мужу Шрагеру Вы билеты на трибуны стадиона «Динамо» давали?

Власик: Давал.

Председательствующий: А куда именно? Власик: Я не помню.

Председательствующий: Напоминаю Вам, что, пользуясь данными Вами билетами, они оказались на трибуне стадиона «Динамо» в секторе, где находились ответственные работники Центрального Комитета и Совета Министров. И Вам потом звонили по этому поводу, выражая недоумение указанным фактом. Вы помните это?

Власик: Да, я помню этот факт. Но ничего плохого в результате таких моих действий случиться не могло.

Председательствующий: А Вы имели право поступать так?

Власик: Теперь я понимаю, что не имел права и не должен был так поступать.

Председательствующий: Вы демонстрировали Стенбергу и своим сожительницам снятые Вами кинофильмы о главе правительства?

Власик: Это имело место. Но я считал, что если эти фильмы снимались мною, то я имел право и показывать их. Теперь я понимаю, что этого я не должен был делать.

Председательствующий: Вы им показывали правительственную дачу на озере Рица?

Власик: Да, показывал издали. Но хочу, чтобы суд меня правильно понял. Ведь озеро Рица является местом, которое по указанию главы правительства было предоставлено тысячам людей, приезжавшим туда на экскурсию.

Председательствующий: Но не все экскурсанты знали, какая именно дача принадлежит главе правительства, а Вы об этом рассказали Стенбергу и своим сожительницам.

Власик: Ее местонахождение знали все экскурсанты, что подтверждается многочисленными агентурными материалами, имевшимися в то время у меня.

Председательствующий: Какие еще секретные сведения Вы разглашали в разговорах со Стенбергом?

Власик: Никакие.

Председательствующий: Что Вы рассказывали ему о пожаре на даче Ворошилова и о погибших там материалах?

Власик: Точно я об этом не помню, но разговор об этом имел место. Когда я однажды попросил у Стенберга лампочки для елки, то как-то попутно рассказал ему, какие бывают случаи при неосторожном обращении с электроосвещением елки.

Председательствующий: Вы рассказывали ему о том, что именно погибло при этом пожаре?

Власик: Возможно, что я сказал ему, что при пожаре на даче погибли ценные исторические фотодокументы.

Председательствующий: Вы имели право сообщать ему об этом?

Власик: Нет, конечно, не имел. Но я не придавал тогда этому значения.

Председательствующий: Вы рассказывали Стенбергу, как однажды Вам пришлось организовать обман одного из иностранных послов, который хотел проверить, находится ли тело Ленина в Мавзолее, для чего он принес к Мавзолею венок.

Власик: Точно не помню, но какой-то разговор об этом был.

Член суда Коваленко: Оглашаю показания подсудимого Власика от 18 февраля 1953 года: «Секретные сведения я выбалтывал Стенбергу только из-за своей беспечности. Вот, например, в годы войны, когда тело Ленина было вывезено из Москвы и один из иностранных послов, решив проверить, находится ли оно в Москве, пришел возложить венок в Мавзолей. Об этом мне доложили по телефону на дачу, когда у меня находился Стенберг. После разговора по телефону я рассказал Стенбергу об этом случае и сказал, что для обмана посла пришлось венок принять и выставить у Мавзолея почетный караул. Были и другие подобные случаи, но я их не помню, потому что этим разговорам не придавал значения и считал Стенберга честным человеком».

Власика обвинили также в том, что он раскрыл перед Стенбергом трех секретных агентов МГБ — Николаеву, Гривову и Вязанцеву.

Были оглашены показания свидетеля Стенберга от 22 октября 1953 года: «От Власика мне лишь известно, что моя знакомая Гривова, работающая в тресте внешнего оформления Моссовета, является агентом органов МГБ, а также что его сожительница Вязанцева Галина (отчество не знаю) тоже сотрудничает с органами МГБ. Больше о работе органов МГБ Власик мне ничего не рассказывал». Власик сказал, что «говорил Стенбергу, что Вязанцева каждый день звонила мне по телефону и просила встретиться с ней. На основании этого и того, что она работала в какой-то продовольственной палатке, я сказал Стенбергу, что она «трепло» и, по всей вероятности, сотрудничает с уголовным розыском. Но о том, что она является секретным агентом МГБ, я Стенбергу не говорил, так как сам не знал об этом. Должен сказать, что Вязанцеву я знал еще маленькой девочкой».

По мнению председательствующего, Власик, показывая Стенбергу материалы агентурного дела на него, тем самым раскрывал методы работы органов МГБ.

Кроме того, подсудимый Власик хранил у себя на квартире секретные документы. Власик признался, что «собирался составить альбом, в котором в фотографиях и документах была бы отражена жизнь и деятельность Иосифа Виссарионовича Сталина, и поэтому у меня на квартире были кое-какие данные для этого. Кроме того, у меня обнаружены агентурная записка о работе Сочинского горотдела МВД и материалы, касающиеся организации охраны в Потсдаме. Я считал, что эти документы не представляют особой секретности, но, как сейчас вижу, часть из них я должен был сдать на хранение в МГБ. У меня они хранились запертыми в ящиках стола, а за тем, чтобы в ящики никто не лазил, следила жена».

При обыске у Власика была обнаружена топографическая карта Кавказа с грифом «Секретно», которую начальник охраны «не считал секретной». Кроме того, ему был предъявлена топографическая карта Потсдама с нанесенными на ней пунктами и системой охраны конференции. Он забыл эту карту сдать после возвращения из Потсдама, и она находилась у него в ящике стола. Карту Подмосковья с грифом «Секретно» хранилась в ящике стола в квартире по улице Горького, там же, где были обнаружены и остальные документы. Агентурная записка о лицах, проживающих на Метростроевской улице, агентурная записка о работе Сочинского горотдела МВД, графики движения правительственных поездов — все это вместе хранилось в ящике письменного стола на квартире начальника охраны.

Используя свое служебное положение, Власик «обращал в свою пользу продукты с кухни главы правительства».

Власик объяснился: «Я не хочу оправдываться в этом. Но мы были поставлены в такие условия, что иногда приходилось не считаться с затратами для того, чтобы обеспечить питание в определенное время. Каждый день мы ставились перед фактом изменения времени приема им (т. е. Сталиным) пищи, и в связи с этим часть ранее приготовленных продуктов оставалась неиспользованной. Эти продукты нами реализовывались среди обслуживающего персонала. После того как среди сотрудников появились нездоровые разговоры вокруг этого, я вынужден был ограничить круг лиц, пользовавшихся продуктами. Сейчас я понимаю, что, несмотря на тяжелое время войны, я не должен был допускать такого использования этих продуктов».

Кроме того, охранники посылали на правительственную дачу автомашину за продуктами и коньяком для себя и своих сожительниц.

Власик не отрицал: «Да, такие случаи были. Но за эти продукты я иногда платил деньги. Правда, были случаи, что они доставлялись мне бесплатно. Это злоупотребление своим положением. После того как я получил замечание от главы правительства, я прекратил это».

Огромный перерасход государственных средств по своему управлению Власик объяснял недостаточностью образования: «Должен сказать, что грамотность у меня сильно страдала. Все мое образование заключается в трех классах сельскоприходской школы. В финансовых вопросах я ничего не понимал, и поэтому этим ведал мои заместитель. Он меня неоднократно заверял в том, что все в порядке».

Кутежи со знакомыми женщинами Власик отрицал: «Никаких кутежей не было. Я всегда по службе был на месте».

Для постсталинского суда имело значение, что гражданка Мербакова, с которой Власик был в близкой связи, имела связи с иностранцами. Власик знал об этом, но продолжал с ней встречаться.

Член суда Коваленко возмутился: «Чем можно объяснить, что Вы, состоя в партии с 1918 года, дошли до такой грязи как в служебных вопросах, так и в отношении морально-политического разложения?».

Власик ответил: «Я затрудняюсь это чем-либо объяснить, но заявляю, что в служебных вопросах я всегда был на месте».

Власик стал на путь расхищения трофейного имущества: «Приехал Берия, дал разрешение приобрести руководящему составу охраны кое-какие вещи. Мы составили список того, что нам было необходимо, заплатили деньги, получили эти вещи. В частности, мною было заплачено около 12 тысяч рублей. Признаюсь, что часть вещей я взял безвозмездно, в том числа пианино, рояль и т. д.».

В зал суда была приглашена свидетельница И., которая рассказала суду, что ей было известно о Власике и по его делу:

«В мае 1938 года мой знакомый сотрудник НКВД Окунев познакомил меня с Власиком. Помню, они заехали ко мне на автомашине, с ними была еще одна девушка, и все мы поехали на дачу к Власику. Не доехав до дачи, мы решили устроить пикник в лесу, на поляне. Так началось знакомство с Власиком. Встречи наши продолжались до 1939 года. В 1939 году я вышла замуж. Периодически мне продолжал звонить Окунев. Он все время приглашал меня приехать на вечеринки к Власику. Я, конечно, отказывалась. В 1943 году эти приглашения были более настойчивыми, причем к Окуневу присоединились и просьбы самого Власика. Некоторое время я сопротивлялась их настояниям, но потом согласилась и несколько раз была на даче Власика и на квартире его на Гоголевском бульваре. Помню, тогда в компаниях был Стенберг, один раз был Максим Дормидонтович Михайлов и очень часто Окунев. Признаться, я не имела особого желания встречаться с Власиком и вообще быть в этой компании. Но Власик мне угрожал, говорил, что арестует меня и т. д., и я боялась этого. Один раз на квартире Власика на Гоголевском бульваре я была со своими подругами, К. и еще одной девушкой. Тогда там был какой-то художник, кажется, Герасимов.

Я до сих пор не знаю, для чего он приглашал меня и других. Мне казалось, что Власик собирает компании только потому, что любит выпить и повеселиться.

Я на вечеринки ехала просто из-за страха перед Власиком. На этих вечеринках мы сразу же, как только приезжали, садились за стол, пили вино и закусывали. Правда, со стороны Власика были поползновения в отношении меня как женщины. Но кончались они безрезультатно.

Я затрудняюсь сказать, что это была за дача, на которой мы были. Она похожа была на маленький дом отдыха или санаторий. Там нас встретил какой-то грузин, управляющий этим зданием. Власик о нем нам тогда сказал, что это дядя Сталина. Было это еще до войны, в 1938 или 1939 году. Приехали мы туда вчетвером: Окунев, Власик, я и еще какая-то девушка. Кроме нас, там было несколько военных, в том числе два или три генерала. Девушка, бывшая с нами, начала выражать особую симпатию к одному из генералов. Это не понравилось Власику, и он, вынув наган, начал расстреливать бокалы, стоящие на столе. Был он уже навеселе.

Сразу же после стрельбы Власика все стали разъезжаться, причем Власик с этой девушкой сел в машину генерала, а я — в свободную машину Власика. Я уговорила шофера, и он отвез меня домой. Через несколько минут после моего приезда мне позвонил Власик и сделал упрек за то, что я покинула их».

Власик утверждал, что «свидетель показывает неправду. Никакой стрельбы не было. Мы ездили с Окуневым, И., Г. и Гулько на одно подсобное хозяйство, которым заведовал Окунев. Действительно, мы там выпили и закусили, но никакой стрельбы не было».

О свидетельнице он сказал, что неприязненных отношений у них не было: «После того как ее бросил Окунев, я жил с ней как с женщиной. И должен сказать, что чаще звонила она мне сама, чем я ей. Я знал ее отца, который работал в особой группе НКГБ, никогда и у нас ссор с ней не было».

Интимная связь с ней не прерывалась довольно длительное время. Но встречи были очень редкими, примерно один — два раза в год.

Свидетельница И. возмутилась: «Я не знаю, по какой причине Николай Сидорович говорит о якобы бывшей между нами интимной связи. Но если он и был способен на мужские подвиги, то это относилось к другим женщинам, а меня, по всей вероятности, он в этом использовал как ширму, так как все знали меня как дочь старого чекиста».

В зал суда в качестве свидетеля был вызван художник Стенберг, который рассказал все (а скорее всего не совсем все), что известно было известно ему о Власике: «Познакомился я с Власиком примерно в 1936 году. До войны встречи наши были редки. Затем, с начала войны, встречи участились. Мы ездили к Власику на дачу, на его квартиру, выпивали там, играли на бильярде. Власик помогал мне в работе над портретами членов правительства.

Власик говорил мне, что в результате неосторожного обращения с электроосвещением елки на даче Ворошилова был пожар, во время которого сгорел ценный фотоархив. Больше об этом он мне ничего не говорил.

Я знал, что Власик ездил в Куйбышев, но для чего конкретно, мне не было известно. Он же рассказывал мне только, что ему пришлось там где-то вести борьбу с крысами.

В начале 1942 года Власик мне сообщил, что он ездил в Куйбышев готовить квартиры для членов правительства. При этом он сказал: «Вот город, ты не можешь себе представить, сколько там крыс. Это целая проблема — война с ними».

Власик однажды в присутствии меня давал кому-то указания выставить почетный караул у Мавзолея. После разговора по телефону он пояснил мне, для чего это было нужно. Было это или на даче, или на квартире у Власика.

Много времени спустя после Потсдамской конференции Власик рассказывал мне, что ему пришлось ехать в Потсдам и наводить там порядок. При этом он рассказывал подробности, в частности, что пришлось привозить туда полностью все продукты, чтобы не пользоваться продуктами местного производства. У местного населения, как говорил он, покупался только живой скот.

Я видел кинофильмы о Потсдамской конференции, о Сталине и членах правительства, о прилете Василия с сестрой к Сталину.

При просмотре был один военный, как его звали все, дядя Саша, из женщин были Кверина и Поварева. С Квериной Власика познакомил я в 1945 году, а Поварева была известна ему ранее. Я лично с Поваревой сожительствовал».

Председательствующий задал свидетелю вопрос интимного характера: «Скажите, много было женщин, с которыми Власик сожительствовал?».

Свидетель Стенберг ответил так: «Я затрудняюсь сказать, со сколькими женщинами он сожительствовал, ибо часто бывало так, что во время наших встреч у него на даче он с той или иной женщиной удалялся в другие комнаты. Но что он там делал, мне неизвестно.

Должен сказать, что Власик морально разложившийся человек. Он сожительствовал со многими женщинами. Поддерживая со мной товарищеские отношения, Власик спаивал меня и мою жену и сожительствовал с ней, о чем сам Власик впоследствии цинично рассказывал мне».

Подсудимый Власик не имел вопросов к свидетелю.

Член суда Коваленко спросил у подсудимого: «Откуда у Вас хрустальные вазы, бокалы и фарфоровая посуда в таком огромном количестве?».

«В частности, — отвечал бывший начальник охраны Сталина, — фарфоровый сервиз на 100 предметов был мною получен после Потсдамской конференции. Тогда было указание дать руководящему составу охраны по одному сервизу. При этом мне без моего ведома в ящик было положено несколько хрустальных ваз и бокалов. Я об этом не знал до момента вскрытия ящика в Москве. А потом оставил все это себе. Кроме того, когда был сделан заказ на посуду для дачи «Ближняя» и эта посуда впоследствии по некоторым причинам не могла быть использована по назначению, я купил один винный сервиз для себя. Все это вместе взятое и создало такое большое количество посуды у меня дома.

Я показал все, что мог. Больше ничего к своим показаниям дополнить не могу. Хочу только сказать, что все, совершенное мною, я осознал только теперь, а раньше я не придавал этому никакого значения. Считал все это в порядке вещей.»

Председательствующий объявил судебное следствие по делу законченным. Подсудимому Власику было предоставлено последнее слово.

Бывший начальник охраны Сталина обратился к суду: «Граждане судьи! Я многое не понимал раньше и ничего, кроме охраны главы правительства, не видел и для выполнения этой обязанности ни с чем не считался. Прошу это учесть».

Решением суда человек, который более двадцати лет являлся влиятельной тенью вождя, был лишен звания генерал-лейтенанта, подвергнут ссылке сроком на 10 лет. Но в соответствии с Указом Верховного Совета СССР от 27 марта 1953 года об амнистии срок этот был ему сокращен до пяти лет. После освобождения Николай Власик жил в Москве на улице Горького. Незадолго до смерти он передал свой фотоархив в музей. Фотоаппарат охранника запечатлел многочисленные моменты жизни диктатора и его приближенных.

Власик умер в Москве в 1967 году. Так исчезла тень диктатора.