Тайны кремлевской охраны

МОЛОЖАВЫЙ ЧЕКИСТ ФРИДМАН ПРЕДОТВРАТИЛ «КРОВАВУЮ БАНЮ» НА КРАСНОЙ ПЛОЩАДИ

Илья Александрович Фридман — москвич, бывший питерский рабочий и солдат Литовского полка, работал в Московской ЧК, охранял Ленина и был одним из непосредственных участников тайного боя — боя московских чекистов с анархистами подполья.

И этом рассказе воспоминания Фридмана будут тесно переплетены с историческими документами.

Охрана В. И. Ленина в Доме Союзов пополнялась сотрудниками Московской Чрезвычайной Комиссии (МЧК), одним из них был молодой тогда чекист Илья Александрович Фридман.

Послушаем И. А. Фридмана:

«Ждем Владимира Ильича у подъезда Дома Союзов с моим помощником Дмитрием Чекмановым и очень волнуемся. Подъехал автомобиль «роллс-ройс». Товарищ Чекманов подбежал к автомобилю и открыл дверцу. Владимир Ильич и Надежда Константиновна были очень удивлены… Ленин поздоровался и сказал: «Спасибо вам, товарищи, но мы всегда сами дверцы открываем».

Чекманов растерялся и сказал:

— Хорошо, товарищ Ленин.

Выйдя на машины, Владимир Ильич и Надежда Константиновна направились к входу. Я в это время находился в вестибюле и, когда они вошли, приложив руку к кубанке, подошел к Владимиру Ильичу для отдачи рапорта. Владимир Ильич и Надежда Константиновна остановились. Владимир Ильич ответным жестом поднял руку и приложил к шапке. Я произнес:

— Товарищ Ленин, докладывает уполномоченный Московской Чрезвычайной Комиссии президиума Моссовета Фридман. В целях полной вашей безопасности нам поручено охранять вас от врагов революции, встречать, провожать, обеспечивать в зданиях полную безопасность и поддерживать порядок там, где вы будете присутствовать.

Владимир Ильич, слушая рапорт, прищурился и проницательным взглядом пристально посмотрел мне в глаза.

Затем улыбнулся, доброжелательно пожал мне и Чекманову руки. На меня смотрел с ласковой усмешкой… Меня это смутило. Мелькнула мысль: «Очевидно, Владимир Ильич заметил какую-то небрежность в моей одежде?». Я быстро одернул меховую тужурку, проверил пояс, кобуру, кубанку. Эти движения вызвали у Владимира Ильича повторную улыбку. Я еще больше смутился, вытер платком лицо и провел рукой по усикам.

Владимир Ильич, продолжая улыбаться, иронически спросил: — А почему же только товарища Ленина будете встречать и провожать, товарищ уполномоченный ЧК?

— Конечно, всех руководителей партии и правительства, а вас особо зорко должны охранять, товарищ Ленин, согласно решению Центрального Комитета нашей партии, — ответил я.

Надежда Константиновна добавила:

— Мне об этом сообщили Дзержинский и Мессинг.

Владимир Ильич не спуская глаз посматривал то на меня, то на сотрудников, стоящих рядом, и спросил:

— Уважаемый товарищ уполномоченный ЧК, сколько же вам лет?

— Мне 24 года, — ответил я, но понял, что у Владимира Ильича возникло сомнение относительно моего возраста (выглядел я действительно очень молодым).

— Нет, нет, вы, товарищ, изволите шутить. Вам не более 17–18 лет, — сказал Владимир Ильич и продолжал, обращаясь к Надежде Константиновне:

— Как твое мнение, Надя?

Надежда Константиновна внимательно посмотрела на меня, заулыбалась и сказала:

— Действительно товарищ очень молодо выглядит. Даже его усики не придают солидности.

— Да, да, — смеясь, подтвердил Владимир Ильич.

В разговор вступил стоявший рядом Дмитрий Чекманов. В подтверждение моего возраста, обращаясь к Ленину, он сказал:

— Товарищ Фридман в 1915 году досрочно был призван в царскую армию. Ему тогда было 19 лет. А сейчас ему полных 24 года.

— Верю, верю, — сказал Владимир Ильич, похлопывая меня по плечу.

Я набрался храбрости и посетовал:

— Владимир Ильич! Внешность моя всегда меня подводит, вот и у вас она вызвала сомнение. В 1918 году Дзержинский, увидев меня впервые, еще больше удивился, а ведь два года назад я был еще моложе…

С момента этой первой встречи с Владимиром Ильичем Фридману доводилось неоднократно быть в охране в Доме Союзов.

— Владимир Ильич, — рассказывал он, — терпел нас скрепя сердце, но иногда открыто выражал свое недовольство.

— Ваша чрезмерная забота встречать и провожать меня, — говорил он, — не. нужна.

В дни выступлений Ленина возле здания собиралось много народа. На нас, которые несли охрану, это накладывало громадную ответственность, вызывало тревогу. В тот день, о котором я говорю, мы посоветовали Надежде Константиновне вывести Владимира Ильича к автомобилю через запасной выход из Дома Союзов.

Надежда Константиновна сразу согласилась с нами.

Подвижной отряд охраны занял свои посты в ожидании Владимира Ильича. А он, взяв Надежду Константиновну под руку, на ходу что-то рассказывая ей, направился к основному выходу. Мы с Чекмановым шли сзади. Когда оставалось несколько шагов до лестницы, ведущей к выходу, я и Чекманов забежали вперед и преградили путь Владимиру Ильичу и Надежде Константиновне. Они остановились.

Мы попросили Владимира Ильича вернуться и пройти подготовленным безопасным выходом к автомобилю. Надежда Константиновна забыла о нашем уговоре. Вспомнив, она сказала:

— Володя! Я заговорилась с тобой и забыла сказать, что нас просили выйти через другую дверь. Идем, пожалуйста, обратно.

Владимир Ильич не согласился.

— Знаете, товарищи, — сказал он, — ваши опасения мне начинают надоедать. Мы пойдем именно здесь, — и потянул Надежду Константиновну за руку.

Надежда Константиновна повторила:

— Володя! Вернемся и выйдем подготовленным выходом.

Ее поддержал комендант Дома Союзов И. А. Лихачев.

Владимир Ильич не послушал ее и нас и заявил:

— Нет, нет, выйдем здесь и прогуляемся до Кремля, а вас, товарищи, прошу отправить автомобиль в гараж.

С этими словами Ленин поднял воротник, натянул кепку ниже на лоб и вместе с женой пошел по лестнице вниз. Пока они спускались, нам удалось перебросить подвижной отряд к месту выхода.

Стоявшие на улице люди, конечно, узнали Владимира Ильича и встретили его возгласами. Владимир Ильич отвечал на приветствия взмахом поднятой руки. Смельчаки из толпы старались забегать вперед, чтобы поближе увидеть Ленина. Нам, охране, это доставляло новые хлопоты и беспокойство, несмотря на то что Владимир Ильич и Надежда Константиновна шли как по живому коридору охраны.

У входа в Кремль Владимир Ильич и Надежда Константиновна поблагодарили нас за заботу».

…Как обычно, утром 25 сентября 1919 года на московских улицах появились свежие газеты.

«Правда» била тревогу: Деникин прорывается к Москве! Остановить, отбросить его… «Во что бы то ни стало» — так была озаглавлена передовица. На второй полосе крупным, жирным шрифтом чернели повседневные рубрики: «Оборона Советской России», «Последние известия». «В белогвардейском стане», «За границей»… На четвертой — объявления… В пятницу, 26 сентября, гласило одно из них, Московский комитет партии устраивает митинги на тему: «Деникинский шпионаж и защита Советской России»… Под ним — другое. То самое объявление, которое — как стало известно позднее — имело трагические последствия. Вот оно:

«Нижеследующих товарищей Московский комитет РКП (большевиков) приглашает на заседание, которое состоится в четверг, 25 сентября, ровно в 6 ч. вечера в помещении Леонтьевский пер., д. 18.

Явка всех обязательна… Заседание важное и необходимое».

Наверное, где-то в середине дня это объявление попало на глаза молодому человеку с худым лицом, с темными, гладко зачесанными на сторону волосами и большими губами, плотно сжатыми постоянным, почти нескрываемым озлоблением. Это был «левый» эсер Донат Черепанов (кличка Черепок), один из организаторов мятежа в Москве в июле восемнадцатого года. Тот самый Черепанов, который кричал в лицо Ф. Э. Дзержинскому, обезоруженному эсерами: «У вас были октябрьские дни, а у нас — июльские!..». Черепанову удалось скрыться от суда. Теперь он обретался на нелегальном положении, каждодневно выискивая возможность всадить большевикам нож в спину.

И вот она, наконец, эта возможность!.. В списке приглашенных на совещание были Ярославский, Коллонтай, Покровский, Смидович и другие партийные руководители. Черепанов ни минуты не сомневался в том, что будет и Ленин… Год спустя, арестованный чекистами, он признается на допросе: решение свое он принял, будучи уверенным в том, «что на этом собрании предполагалось присутствие гражданина Ленина».

Черепанов тут же направился к своему другу — анархисту Казимиру Ковалевичу.

— Большевики собираются сегодня обсуждать вопрос о сдаче белым Москвы и Петрограда!.. — с порога огорошил он его, потрясая в воздухе номером «Правды»…

И уже в восьмом часу вечера пятеро анархистов во главе с «Черепком», с полуторапудовой бомбой в руках, пробирались к бывшему особняку графини Уваровой в Леонтьевском переулке.

55 человек были ранены и 12 убиты, в том числе секретарь Московского комитета партии В. М. Загорский.

Погибших похоронили у Кремлевской стены.

Теплый и тихий вечер 25 сентября 1919 года…

Взрыв был так силен, что его услышали, наверное, во всей тогдашней Москве. А на Лубянке, отделенной от Леонтьевского лишь несколькими кварталами, он был слышен особенно явственно и резко.

Сразу же зазвонили телефоны в кабинетах начальника МЧК Василия Николаевича Манцева и других ответственных сотрудников. Что случилось? Где взрыв? Манцев немедленно связался по телефону с городской пожарной охраной. Откуда сообщили: взорван и горит дом Московского партийного комитета.

Эта весть застигла И. А. Фридмана в кабинете Станислава Адамовича Мессинга — начальника отдела по борьбе с контрреволюцией. Еще не положив трубку на рычажки, Мессинг обернулся к нему:

— Берите пару ребят и немедленно — туда!

Вдоль высокой ажурной ограды двухэтажного особняка, в котором размещалась в те годы Московская Чрезвычайная Комиссия, застыла вереница пролеток. Это был основной транспорт МЧК — сотня извозчиков, которые посменно круглые сутки дежурили у ворот… Трое чекистов вскочили в одну из пролеток и помчались в сторону Тверской.

Батальон красноармейцев оцепил развороченный взрывом особняк. Пожарники струями воды сбивали огонь с рухнувшей крыши, выносили раненых и убитых. За цепочкой красноармейцев стало постепенно нарастать кольцо москвичей…

Расследование непосредственно руководил председатель МЧК Василий Николаевич Манцев.

На совещании в Леонтьевском переулке шла речь о тайных пособниках Деникина — участниках так называемого «Национального центра», и поэтому естественно было предположить, что кто-то из уцелевших заговорщиков решил отомстить за разгром своего подполья.

Но прошло несколько дней, и чекисты поняли, что они пошли по ложному следу. В их руки попала листовка — «Извещение», отпечатанная в нелегальной типографии «Всероссийским повстанческим комитетом революционных партизан» (анархисты, как известно, всегда любили пышные, громыхающие слова). Составители подпольного листка гордились тем, что бросили бомбу в здание Московского комитета большевиков.

Значит, анархисты!

И тут чекисты обратили внимание на тот факт, что в последние месяцы исчезли из вида их «старые знакомые» — анархисты, с которыми приходилось сталкиваться раньше. Тогда, когда были разоружены и разогнаны анархистские притоны в некоторых московских особняках; тогда, когда шло следствие по крупным ограблениям… вполне возможно, что «рыцари черного знамени» порешили начать тайный террор против неугодной им власти и нырнули с этой целью в подполье.

Дела, заведенные некогда на таких анархистов, были затребованы из архива. За квартирами их установили непрерывное тайное наблюдение…

Подходил октябрь, но розыск все еще был безуспешным.

А положение Советской республики в канун второй ее годовщины было тяжелейшим. В середине октября, захватив уездный городок Новосиль на Орловщине, белогвардейские дивизии подошли к Москве на самое близкое расстояние за всю Гражданскую войну — 300 километров по прямой до Кремля.

«Никогда еще не был враг так близко от Москвы», — писал В. И. Ленин в те дни.

Только двадцать лет спустя, в далекой Испании, возникает выражение «пятая колонна». Но уже тогда, в 1919-м, она действовала в красной Москве.

Бомба, брошенная террористами в здание Московского комитета партии, предназначена в первую очередь для В. И. Ленина… Мы знаем о трех покушениях на Ильича. Дважды — в Петрограде и в Москве — стреляли в него; один раз браунинг в руке террориста был буквально в полуметре от его сердца.

Нить расследования попала в руки чекистов.

В одной из подозрительных квартир, где проживала ранее видная анархистка Никифорова, они устроили внезапный ночной обыск и оставили засаду — четырех комиссаров МЧК. И уже на следующее утро первый человек попал в ловушку. Правда, он сумел вырваться из нее, пытался скрыться, но…

В тот день утром И. А. Фридман шел по переулку Сивцев Вражек в сторону Арбата… Вдруг впереди послышались выстрелы, крики, топот бегущих. И. А. Фридман выхватил револьвер. Навстречу ему бежал что есть силы рослый, взлохмаченный молодой мужчина в высоких болотных сапогах. В каждой руке он держал по револьверу.

— Стой!

И в следующую секунду пуля ударила в стену за спиной Ильи Фридмана.

Погоня по узкому безлюдному переулку. Погоня со стрельбой на бегу из-за углов, из подъездов… И. А. Фридман пытался попасть в ногу: он помнил приказ Ф. Э. Дзержинского — «брать живыми»… Убегавший на мгновение приостановился, повернулся и швырнул «лимонку». Илья Александрович приник к пыльному тротуару, мозг его почти автоматически отсчитывал секунды… Пролетело десять секунд, но взрыва не было. Значит, осечка. Фридман вскочил на ноги, поднял бомбу и с разбегу бросил ее вдогонку бандиту. Бросок оказался удачным: увесистая «лимонка» угодила ему в ногу, и он сразу захромал.

И в эту секунду переулок опустел: неизвестный словно в канализационный люк провалился.

Началось самое опасное: каждое мгновение можно было напороться на смертельную пулю, пущенную с прицела из-за любого забора, из-за любой двери… Илья Александрович стал осторожно продвигаться вперед, прижимаясь к фасаду небольшого особнячка. И тут в раскрытом окне первого этажа он увидел какого-то мужчину, который молча показывал ему рукой: «Там он, там!». И. А. Фридман подошел вплотную к окну и тихо спросил:

— Куда спрятался?

— За калиткой он, — в тон ему отвечал житель особняка. — В собачью будку залез.

Илья Александрович заглянул во двор. У забора, возле калитки, стояла большая собачья будка; из входной двери дыры ее торчали болотные сапоги. Террорист выбил в задней стенке планку и выставил в щель дуло револьвера.

И. А. Фридман выстрелил, пуля попала в живот. Фридман вытащил террориста из будки за ноги, обыскал. Вот и документы… Казимир Ковалевич, комиссар Московско-Казанской железной дороги! Илья Александрович запустил руку в конуру и стал тщательно прощупывать каждый угол. Он нашел в соломе второй револьвер и — самое главное — бумаги, которые Ковалевич пытался запрятать в солому.

На случайной извозчичьей пролетке Илья Александрович повез труп Ковалевича на Лубянку. Он прикрыл его своей шинелью: вполне можно было получить пулю от какого-нибудь ненароком повстречавшегося анархиста.

Уже в здании МЧК И. А. Фридман узнал о том, что произошло утром в засаде на квартире анархистки Никифоровой. Двое из комиссаров с револьверами в руках подошли к двери и быстро распахнули ее. Но гость оказался опытным подпольщиком: он мгновенно выхватил револьверы из боковых карманов своей куртки и стал стрелять. Чекисты погнались за ним по кривым приарбатским переулкам. Один из них, Лев Шиленский, был тяжело ранен в ногу, и его коллеге пришлось прекратить преследование и на извозчике отвезти раненого в санитарную часть МЧК.

Первая квартира анархистов подполья была провалена, засада в ней стала уже бесполезной.

Но бумаги, которые нес с собой Ковалевич, дали в руки чекистов новые нити для розыска.

Вторая конспиративная квартира, которую удалось раскрыть, находилась в Глинищевском переулке. Чекисты подошли к подъезду и стали подниматься по лестнице. Никто не знал, конечно, сколько бандитов сидело за этой дверью и как они были вооружены. Решили установить наблюдение за анархисткой «явкой» из окна дома напротив… Ждать пришлось недолго. К подъезду подошел какой-то статный мужчина, одетый в бекешу. Одна особенность его облика сразу насторожила чекистов: обе руки неизвестного были глубоко засунуты в боковые карманы; вполне возможно, что в каждом кармане лежало по револьверу. Неизвестный огляделся и скрылся за широкими дверями.

Один из чекистов выскочил в переулок и тоже нырнул в подъезд вблед за подозрительным в бекеше. Тот открыл ключом дверь конспиративной квартиры и исчез за ней. Минут через пять он вышел и, заперев дверь, стал спокойно и неторопливо спускаться по лестнице. Решение было принято сразу. Трое чекистов пошли следом за «бекешей». Неизвестный свернул на Большую Дмитровку. Возле многоэтажного здания чекисты приблизились к «бекеше» вплотную и мгновенно скрутили ему руки за спину… Предположение подтвердилось полностью: в каждой руке он сжимал по револьверу; кроме того, в специальном свертке, прилаженном под мышкой, лежало несколько гранат-«лимонок».

Это был один из видных анархистских вожаков по кличке Батя. Его направили на Лубянку, а ключами, отобранными у него, спокойно открыли дверь пустующей квартиры.

Чекистская засада стала ждать «гостей»…

Одно из окон этой просторной квартиры выходило на лестничную площадку. Ничем не примечательное окно, задернутое занавеской. На подоконнике стояла вместительная продолговатая тарелка-хлебница, на которой возвышалась горка аккуратно нарезанных кусков свежего белого хлеба. Тарелка с белым хлебом — далеко не обычная примета в тогдашних московских квартирах: время было голодное. Но она не вызвала у молодых чекистов никаких подозрений. Если бы они смогли догадаться, какую роль играла эта злополучная хлебница!..

В ловушку попались первые «гости». Все прошло благополучно: их скрутили и посадили в самой дальней комнате.

Проходил час за часом. Снабдить пищей и чекистов, и арестованных было делом очень рискованным; до наступления темноты об этом нечего было и думать. Приходилось терпеть… И вот тут арестованные анархисты стали настойчиво просить «чего-нибудь». Они уверяли, что их терзали просто невыносимые муки голода, кивали в сторону окна с хлебом — чего зря лежит. Илья Александрович перебросился несколькими фразами с товарищем и решил: пусть едят, они уже в нашей власти, мы обязаны заботиться об их пропитании.

Во второй половине дня на лестнице появился высокий, плечистый парень. Он медленно поднялся по ступенькам, скосив напряженный взгляд на подоконник, где — между стеклом и занавеской — стояла уже порядком опорожненная хлебница.

Чекисты насторожились. Они пристально следили из-за той же занавески за каждым шагом, за каждым движением неизвестного. Он поднялся на этаж выше, постоял немного и стал так же медленно спускаться. Глаза его так и впились в хлебницу. Вдруг он зашагал быстрее. «Ребята, берем!» — приказал И. А. Фридман. Дверь распахнулась.

— Стой! Руки вверх! Стрелять будем!

Неизвестный выдернул из карманов тужурки два револьвера. Плотная стрельба гулко загремела в лестничном пролете. Высокий парень скатился вниз и выскочил в переулок, И. А. Фридман и несколько его товарищей бросились за ним.

Пуля настигла анархиста на углу Тверской и Гнездниковского переулка. В последние секунды он успел швырнуть самодельную гранату, но ничего не вышло В отчете, напечатанном позднее в газетах, Московская Чрезвычайная Комиссия писала: «Бомба случайно попала в портфель тов. комиссара, который зажал ее там, а имевшимся у него в другой реку револьвером он застрелил Петра Соболева».

Это был Петр Соболев, бросивший бомбу в здание Московского комитета партии.

Буквально час спустя в прихожей был скручен один из самых отчаянных налетчиков-анархистов, Мишка Гречаник. Чекисты захватили третью «базу» — своего рода подпольное «общежитие» анархистских бандитов в доме на Рязанском шоссе.

На Рязанском шоссе была арестована молодая женщина, она оказалась сестрой «Бати».

Организация анархистов подполья была обескровлена, но где-то в Москве или неподалеку от нее продолжала действовать тайная типография. Уцелевшие на свободе анархисты печатали листовки. «Нет никакого сомнения в том, — грозила одна из них, — что вслед за актом в Леонтьевском переулке другие акты последуют. Они неизбежны.»

7 ноября 1919 года в часы демонстрации анархисты подполья решили устроить «кровавую баню» на Красной площади и других площадях и улицах.

До Октябрьских праздников оставались буквально считанные дни, можно сказать, — уже часы.

И только в ночь с 4 на 5 ноября чекисты установили адрес тайной динамитной мастерской «анархистов подполья». Подмосковный поселок Красково, дача некоего Горина.

Чекистская машина мчится по загородному шоссе…

Тридцать чекистов. Среди этих тридцати — Николай Чебурашкин, Николай Павлов, Александр Захаров, Николай Дроздов, И. А. Фридман и его брат Михаил. Все они сидели в засадах, обезоруживали бандитов, преследовали их под пулями на улицах и в переулках. Отрядом командовали В. Н. Манцев и С. А. Мессинг.

Вот по обеим сторонам дороги завиднелись в темноте черные приземистые силуэты дач — поселок Красково.

Оперативный чекистский отряд приближался к месту последней и, наверное, самой ожесточенной схватки с «анархистами подполья».

Дача Горина выходила фасадом на дорогу из Краскова в Малаховку. Просторное деревянное строение с застекленным мезонином. Стены выкрашены светло-коричневой краской. Вокруг стоял плотный, полнорослый сосновый лес — собственность княгини Оболенской, у которой богатые москвичи в старое время арендовали участки для дач.

Чекисты бесшумно оцепили дачу. С револьверами в руках приближались они к безмолвному чернооконному дому, укрываясь за стволами столетних сосен. Шли осторожно, бесшумно, даже дыхание старались сдерживать…

Двое подошли к дверям дачи, прислушались и попытались снять дверь с петель. Взрыв, второй, третий!.. Наверное, у анархистов было ночное дежурство. Разгорелся настоящий бой. Осажденные отбивались залпами, бросали гранаты. Почти не ослабевая ни на минуту, бой продолжался два с половиной часа. Несколько раз В. Н. Манцев громко кричал, обращаясь к осажденным: «Сдавайтесь! Сопротивление напрасно, вы окружены!..».

Вдруг прогрохотал страшной силы взрыв. Дача была буквально поднята на воздух. Над уютным, насмерть перепуганным, ничего не понимающим дачным поселком взметнулось зарево пожара. Один за другим ухали взрывы, разбрасывая далеко по сторонам пылающие обломки… Только четыре часа спустя чекисты смогли наконец приблизиться к обуглившимся развалинам. Они отыскали в них остатки типографского станка, две невзорвавшиеся «адские машины» — жестяные банки с пироксилином, оболочки для бомб, револьверы.

Под рухнувшим потолком валялись трупы шести анархистов.