Тайны кремлевской охраны

«БЕЗ ОХРАНЫ ВАМ НЕВОЗМОЖНО…»

Сталин не разглядел в Хрущеве могильщика своего культа. Никколо Макиавелли высказал такую мысль: «Брут стал бы Цезарем, если бы притворился дураком». Хрущеву удалось притвориться человеком вполне без амбиций.

При Хрущеве сотрудникам службы безопасности приходилось работать очень много, потому что Хрущев много ездил по стране и за границу. Кроме того, Хрущев установил новую традицию приема важных гостей: их встречали торжественной церемонией в аэропорту или на вокзале, а на протяжении всего маршрута следования кортежа вдоль городских улиц стояли москвичи с цветами и приветственными плакатами.

Все это требовало тщательной подготовки, больших физических нагрузок от охраны, которая, не щадя своей жизни, готова были защищать главу государства в любых условиях.

В структуре Управления охраны появилось специальное подразделение, которое занималось обеспечением зарубежных поездок советского руководства.

Было время, когда советская охрана давала много поводов для насмешек зарубежным коллегам, которых, например, веселило то, что у представителей московской безопасности руки, вопреки правилам, всегда были чем-нибудь заняты — деловой папкой с речью охраняемого, а то и его шляпой. В западных спецслужбах это было немыслимо, так как категорически запрещалось.

После принятия решения о визите в ту или иную страну туда направлялась группа из нескольких человек, которые входили в контакт с местными спецслужбами и совместно вырабатывали систему мер безопасности, знакомились со спецификой уличного движения.

За несколько дней до визита самолетом доставляли автомобили и водителей. Водители заранее изучали основные и запасные маршруты предстоявших поездок, осваивали подъездные пути, парковки, привыкали к местным особенностям. Первое время с трудом давалось непривычное левостороннее движение и езда по узким улочкам.

Одна из зарубежных встреч Хрущева едва не закончилась трагически. В ноябре 1955 года он вместе с председателем Совмина Булганиным вылетел в Индию. Это был ответный визит. Весной Хрущев принимал в Москве премьер-министра Д. Неру.

Председатель КГБ Серов, вспоминая о том визите, говорил: «На моем веку было немало трудных дел. Но ни одно из них не идет ни в какое сравнение с тем, что пришлось пережить во время поездки Хрущева и Булганина в Индию в ноябре пятьдесят пятого года. Это случилось в Калькутте. Ее жители были уже немало наслышаны о Хрущеве, о его свободной, непринужденной манере общения с простым народом. Когда стало известно, что советские лидеры прибывают в их город, сотни тысяч людей высыпали на улицы. Каждому хотелось посмотреть на московских гостей, а если повезет, то и удостоиться пожатия их руки.

Приблизившись к очередной площади, до отказа запруженной восторженным народом, размахивающим советскими и индийскими флажками, приветствиями на русском языке, Хрущев, для которого все эти заграничные знаки внимания после холодно-протокольных встреч в Китае и Югославии были как бальзам на душу, велел остановить автомобиль.

На площади увидели, что кортеж прекратил движение, и взорвались радостными возгласами. Тысячи людей скандировали:

— Кру-чев! Кру-чев! Руси, хинди — бхай, бхай!

Хрущев вышел из лимузина. То же сделал и Булганин. Приветствуя собравшихся, они непроизвольно потянулись к ним.

В радостном порыве толпа тоже двинулась им навстречу. Еще минута, и жиденькое полицейское оцепление было смято. Возникла давка, закричали первые пострадавшие.

Задние ряды между тем изо всех сил напирали на передние. Всем хотелось посмотреть на гостей вблизи. Люди не обращали внимания на упавших, лезли и лезли вперед. К Хрущеву и Булганину тянулись сотни рук, хватали за одежду, хлопали по плечам.

Гости становились частью разлившегося по площади человеческого моря. Словно гигантским прибоем их бросало то в одну, то в другую сторону. Казалось, вот-вот они потеряют устойчивость, и волны сомкнутся над ними.

Немногочисленная охрана в мгновение ока была оттерта от советских руководителей и потеряла их из виду. Растерялись и представители молодых спецслужб принимавшей стороны: они тоже не обладали необходимым опытом обеспечения безопасности на подобного рода мероприятиях.

И все же чувство профессионализма сработало. Советские и индийские телохранители быстро поняли, что надо делать.

Это была еще та картина! Хрущев и Булганин взмыли высоко над толпой и поплыли в сторону автомобилей. Охранники подняли советских руководителей на руки и понесли к кортежу».

Однажды в Новосибирске и Караганде пришлось убегать от возмущенных людей. Из Горького после митинга, на котором народу объявили о замораживании облигаций, пришлось уезжать ночью. В Тбилиси били стекла автомашины. В Киеве, Новороссийске, Ташкенте на улицах собралось много недовольных по поводу запрета содержания скота в рабочих поселках. Большое число жалобщиков каждый раз собиралось в Пицунде и Ливадии, когда Хрущев приезжал туда на отдых.

Хрущев требовал, чтобы сотрудники охраны «не мешались под ногами» и при этом был весьма наблюдателен, следил за действиями охранников, критиковал их за малейшие сбои.

Хрущев также требовал, чтобы сотрудники охраны были чисто и аккуратно одеты и всегда в белых рубашках, летом разрешал носить рубашки с короткими рукавами или тенниски.

Генерал-майор Докучаев писал о том, что Никита Сергеевич любил плавать с надувным кругом, плавал вдоль берега, иногда он приплывал на городской пляж и беседовал с отдыхающими.

Вместе с внуком Никиткой Хрущев разводил голубей на даче под Москвой, но после возвращения с юга, внук обнаружил, что голуби другие. Дед стал выяснять, куда делись прежние. Выяснилось, что кошка съела голубей и вместо них комендант Божко купил новых. Был большой скандал, Хрущев «задал охране такого жару, что стены дачи, наверное, были горячие».

По утрам на даче Хрущев ходил на огород, вытаскивал морковь, обтирал ее сначала о траву, потом о штаны и ел.

Сопровождавшим его охранникам Хрущев говорил, что в детстве очень любил таким способом есть морковь.

Охрана Хрущева была немногочисленной. Об этом свидетельствует и сын Никиты Хрущева, Сергей: «В доставшейся в наследство от Молотова даче проходы на луг с двух сторон были перегорожены колючей проволокой. Правда, состояние ее было не лучшим: то тут, то там зияли огромные дыры.

Охрана регулярно обходила периметр дачи по этому коридору. Рваная колючая проволока служила своеобразной приманкой для бродивших по окрестным лесам парочек. И тут в самый «интересный момент» из густых кустов появлялся человек в форме и требовал документы. Обычно дело кончалось мирным исходом: ретированием «нарушителей» и красочным рассказом бдительного стража в дежурке.

Однажды здесь, в кустах, у самой кромки берега Москвы-реки, охрана задержала любопытную парочку. В ответ на требование предъявить документы молодой человек долго отнекивался, но когда понял, что выхода нет, показал удостоверение сотрудника посольства Великобритании.

Обе стороны были в шоковом состоянии. С перепугу охрана задержала обоих, хотя «злоумышленники» вразумительно объяснили, что они приплыли на лодке с пляжа на Николиной горе, где обычно летом отдыхают сотрудники иностранных представительств. Не зная, как поступить, дежурный начальник охраны поспешил к отцу с докладом о возможных намерениях задержанных разведать подступы к «объекту».

Отец улыбнулся:

— А спутница у вашего «шпиона» симпатичная?

— Вполне, — замялся офицер.

— Пусть плывут куда хотят. Не мешайте людям отдыхать. Боюсь, что она интересует вашего «разведчика» значительно больше, чем я, — отмахнулся отец, приостановив «международный конфликт».

Ярко выраженных террористических актов против Хрущева, не было. Но один раз в Киеве во время большого совещания работников сельского хозяйства в сторону его и Н. В. Подгорного кинулась буфетчица с ножом.

Особенно Никита Сергеевич доверял Литовченко, с которым решал все служебные и хозяйственные вопросы.

Следует отметить, что охрана Хрущева на даче в Ливадии была очень слабая, по периметру территории дача не охранялась, что привело к инциденту. Супружеская пара перелезла через забор и спряталась в кустах, дожидаясь, когда Хрущев пойдет купаться. Охрана не заметила их и вместе с Хрущевым расположилась на пляже возле легкой парусиновой палатки для переодевания, где стоял стол и два плетеных кресла. После купания Хрущев вышел на берег и стал обтираться полотенцем. Охранники еще выходили из моря, когда заметили, что к Хрущеву бегут мужчина и женщина. Мужчина и женщина оказались около Хрущева раньше охраны. Они всего лишь передали письмо главе государства с просьбой ускорить предоставление им квартиры, но после этого начался настоящий переполох. Из Москвы прилетели председатель КГБ В. Е. Семичастный и начальник 9-го управления. Н. С. Захаров, часть охраны немедленно заменили и отправили в Москву, а затем уволили.

Летом 1957 года советский крейсер «Орджоникидзе» прибыл с визитом в Великобританию. На борту корабля был Никита Сергеевич Хрущев. Крейсер стал на рейде в порту Портсмут.

В день прибытия советский лидер дал прием на корабле, на котором были политики, банкиры и предприниматели.

Прием проходил на освещенной палубе. Позванивали бокалы со льдом. Играл камерный квартет. Только охрана не могла позволить себе на крейсере расслабиться, охранники следили за каждым подозрительным шорохом, за наглухо задраенными бронированными люками сидели специалисты высокого класса, прослушивавшие морское дно.

Вскоре был зафиксирован всплеск воды неподалеку от крейсера, налицо были все признаки подводного погружения.

Дозорный подал условленный сигнал, группа немедленного реагирования сразу же принялась за дело. Приборы высветили на экранах фигуру аквалангиста в термокостюме, приближавшегося к днищу крейсера. Аквалангист нырнул было под киль, но через несколько секунд поднялся на поверхность, потом снова пошел вниз. И все… С того летнего вечера пятьдесят седьмого года в живых его никто не видел. На следующий день английские газеты сообщили о любителе-аквалангисте Лайонеле Крэббе, который по собственной инициативе решил обследовать днище советского крейсера «Орджоникидзе».

В то же время в оппозиционной английской прессе появились другие сообщения, в которых Лайонел Крэбб назывался командором королевских военно-морских сил, т. е. офицером.

Советская сторона не требовала объяснений, но премьер-министр Великобритании Энтони Иден счел необходимым принести Хрущеву извинения в связи с имевшим место инцидентом: «Господин Хрущев, правительству Ее королевского величества стало известно, что люди из МИ-6 перестарались. Они действовали на свой страх и риск, без каких-либо санкций на этот счет. Господин Хрущев, вы ведь знаете: у разведок свои правила. Мы приносим вам глубокие извинения за случившееся».

Командование королевских военно-морских сил сделало заявление, что Крэбб действовал без ведома своего прямого руководства.

После окончания визита Хрущева пресса обсуждала несколько версий случившегося. Среди них: Лайонел Крэбб пытался прикрепить к днищу крейсера несколько магнитных мин, которые должны были взорваться, когда корабль покинет территориальные воды Великобритании; Крабб выполнял задание по установке на днище особой аппаратуры; Крэбб пытался похитить то, что там установил КГБ.

Через год из залива в районе Чичестера выловили труп в резиновом термокостюме, обнаруженное разложившееся тело было без головы и конечностей. Один из друзей Крэбба, по фамилии Сидней Ноулз, сказал в интервью, что Крэбб обладал нестандартной половой ориентацией, на этой основе был завербован в начале пятидесятых годов знаменитыми агентами КГБ, свое погружение под днище «Орджоникидзе» он совершил, освобождая корабль от магнитных мин, установленных террористами, недовольными Хрущевым.

Московские газеты не обмолвились об инциденте в Портсмуте ни одним словом.

Бывший советский разведчик Иосиф Зверкин поведал свою версию таинственной истории: «Крэбб сработал грубо. Он подплыл близко к кораблю, не маскируясь, в надводном, так сказать, режиме. С двадцатиметровой высоты его заметил вахтенный. Двум морякам «Орджоникидзе», матросу и офицеру (последний, кстати, славился как прекрасный стрелок), приказали произвести обследование поверхности воды и выдали снайперскую винтовку-мелкашку… Крэбб нырнул под киль, но вскоре опять поднялся на поверхность и поплыл. У него, видимо, барахлила подача кислорода. Тут лейтенант и прикончил его выстрелом в затылок. Труп затонул».

Весной 1957 года Хрущев принимал на даче гостей по случаю семейного торжества — женитьбы сына. В застольной речи хозяин задел самолюбие председателя Совета Министров Булганина. Булганин попросил выбирать выражения. Был испорчен праздничный обед: Каганович, Маленков и Молотов демонстративно стали собираться домой. К ним присоединился оскорбленный Булганин.

Покинувшая свадьбу четверка направилась на дачу Маленкова продолжать застолье.

А потом был неудавшийся антихрущевский путч в июне 1957 года. Трое суток члены Президиума обсуждали: может ли Хрущев и дальше возглавлять партию. В результате путча были сняты с занимаемых постов и исключены из состава ЦК Каганович, Молотов, Маленков и Шепилов.

По свидетельству бывшего главы КГБ Владимира Семичастного, Леонид Брежнев весной 1964 года готовил физическое устранение Никиты Хрущева. Однако в один из наиболее напряженных моментов у Брежнева сдали нервы, он «расплакался» в кругу заговорщиков и стал повторять: «Никита убьет нас всех». О существовании заговора был предупрежден сын Никиты Сергеевича Хрущева. Его предупредил сотрудник спецслужб Галюков. По свидетельству сына Хрущева, Сергея, его отца в ту пору тревожили проблемы более глобальные, чем сохранение личной власти.

Хрущева вызвали из отпуска для участия в Пленуме по «сельскому хозяйству». Он прилетел из Адлера вместе с сыном Сергеем, Микояном и охраной. По словам В. Е. Семичастного (председателя КГБ при Совете Министров СССР в 1961–1967 годах), охраны было «пять человек, а мог бы взять и больше в десять раз. Уж 5 человек-то у него были».

И вот наступил октябрьский Пленум, который утвердил отставку Хрущева. Пленум собрали 14 октября 1964 года. На повестку был поставлен вопрос о ненормальном положении, сложившемся в Президиуме ЦК в связи с неправильными действиями Хрущева. С докладом выступил Суслов. Мнение в зале было единодушным. И пришел день отставки, когда изменилось все, в том числе и охрана. Вот как описывает этот день сын Хрущева: «…начиналось его первое утро в отставке — утро 15 октября 1964 года.

В ночь с 14 на 15 октября в особняке была заменена личная охрана отца. За последние дни в дежурной комнате появилось много новых лиц, но и старые знакомцы оставались на прежнем месте. Теперь же можно было действовать в открытую. Все было проведено оперативно и тихо, никто ничего не знал. И только утром мы обнаружили на всех постах незнакомых людей.

Недаром дежурный начальник охраны Василий Иванович Бунаев, прощаясь вечером, с каким-то особым значением пожал мне руку и вполголоса произнес:

— Вот как получилось… Может, больше и не увидимся…

Он, понятно, знал о предстоящей замене.

В сталинские времена охрана всех членов Политбюро, впоследствии переименованного в Президиум ЦК, находилась в подчинении начальника специального управления МГБ. Только он мог распоряжаться ее действиями. Такое положение вызвало немалое беспокойство среди руководства во время подготовки ареста Берии.

Обсуждая практические шаги, Хрущев, Булганин, Маленков и другие столкнулись с положением, когда они полностью находились, в буквальном смысле этого слова, в руках Берии. Ведь только ему, министру внутренних дел, подчинялась их личная охрана, только через него отдавались приказания.

Берия мог отдать любой приказ. После устранения Берии личная охрана была передана в распоряжение самих охраняемых. Теперь только они распоряжались ее действиями, только их указания обязаны были выполнять охранники. В КГБ существовало, естественно, управление охраны, но в его ведении остались лишь общие организационные и хозяйственные вопросы. Возможного вмешательства личной охраны отца в ход событий и опасался в последние дни Семичастный. Естественно, первым шагом стала замена людей из состава охраны. Исчезли, были разоружены и выведены в резерв чекисты, проработавшие с отцом много лет. Со временем судьба их устроилась: кое-кто вышел в отставку, кого-то взяли в охрану других руководителей, а некоторые впоследствии снова появились на даче отца. Но это произошло много позже.

В первый же день отставки появление незнакомых лиц вызывало тревогу.

День начался. Помню, отец спустился к завтраку позже обычного, сегодня уже не надо было выдерживать установленный им самим после смерти Сталина регламент рабочего дня — к девяти утра быть в своем кабинете. Лицо его за ночь осунулось и как-то посерело, движения замедлились. Несмотря на привезенное доктором Беззубиком снотворное, ночь он провел почти без сна.

Позавтракав, как будто не ощущая вкуса пищи, отец вышел во двор. По привычке он обогнул дом и направился к воротам. Навстречу ему спешил незнакомый человек.

— Доброе утро, Никита Сергеевич, — начал незнакомец, остановившись в двух шагах. Его фигура, склонившаяся в полупоклоне, выражала почтение, смотрел он сверху вниз: ростом природа не обидела. Круглое, русское лицо невольно вызывало симпатию.

— Мельников Сергей Васильевич, ваш новый комендант, — представился он. — Вы меня не помните? Раньше я работал в правительственной ложе во Дворце спорта. Мы там с вами встречались. Какие будут распоряжения? — он, полуобернувшись, показал на черную «Волгу». — Может быть, хотите поехать на дачу?

Всем своим видом Сергей Васильевич демонстрировал готовность услужить, помочь. Однако в нем не было и тени угодливой лакейской суетливости. Сохраняя достоинство, он, как мог, демонстрировал уважение к отставному премьеру.

Отец протянул Мельникову руку.

— Здравствуйте, — вопрос застал его врасплох, мысли были где-то далеко. — Скучная вам досталась должность. Я теперь бездельник, сам не знаю, чем себя занять. Вы со мной с тоски зачахнете, — отвечая своим мыслям, произнес отец. — А впрочем, чего тут сидеть. Поехали.

На дачу отправились втроем: отец, Мельников и я. Нина Петровна еще не прилетела из Карловых Вар, где она в тот момент отдыхала и лечилась.

За окнами машины мелькали знакомые места. У плотно закрытых ворот дачи машина остановилась и нетерпеливо засигналила.

Обычно заранее предупрежденный о приезде отца охранник ожидал, вытянувшись в струнку у распахнутых настежь зеленых створок. Теперь на сигнал через форточку выглянул незнакомый человек. Охрану сменили и здесь. Мельников махнул рукой: открывай, мол.

Тогда половинка ворот приоткрылась, образовав щель, в которую высунулся молодой парень с сержантскими голубыми погонами. Он недоверчиво вглядывался в машину, наконец, узнав отца, облегченно заулыбался и поспешно распахнул ворота. Машина, проскочив по аллее, остановилась около дома.

С дачей получилась небольшая заминка. Охрану отца поручили девятому управлению КГБ, обеспечивающему безопасность членов Президиума ЦК. В распоряжении «девятки» находились и правительственные дачи. Отец попытался было отказаться от охраны, ссылаясь на свое положение пенсионера, но его попытки ни к чему не привели.

Начальник, с которым зашла речь об этом, не преминул уколоть отца:

— Что вы, Никита Сергеевич. Без охраны вам невозможно. Вы даже не представляете, сколько вокруг людей вас ненавидит. Мы отвечаем за вашу безопасность.

Хрущев махнул рукой и больше к этому вопросу не возвращался, только иногда грустно шутил:

— Сразу и не поймешь, кого от кого охраняют. То ли меня от окружающего мира, то ли его от меня».

Могло ли не быть отставки Хрущева? Ведь Никита Сергеевич знал о готовящемся. Говорят, что для историков рассуждения вроде «если бы да кабы» просто запрещены, потому что, начав думать в таком стиле, можно сойти с ума. Но иногда так хочется подумать о том, что могло быть, а чего быть не могло. Ведь бывший начальник охраны Игнатова предупреждал сына Хрущева и даже имел продолжительную беседу с Анастасом Микояном. Когда Хрущеву стало известно об этом, он сказал Микояну: «Ты тут разберись. Я поеду отдыхать, а ты тут разберись». Может быть, действительно сохранение личной власти на тот момент уже не волновало Хрущева?

Галюков Василий Иванович, предупредивший Сергея Хрущева о подготовке заговора, в бытность Николая Григорьевича Игнатова членом Президиума ЦК состоял при нем в должности начальника охраны.

Встретившись с Сергеем Хрущевым на Кутузовском проспекте и выехав в подмосковный лесок, Галюков рассказал: «…с Игнатовым жизнь меня столкнула давно, я у него начал работать порученцем еще в 1949 году. В 1957 году Николая Григорьевича избрали секретарем ЦК и членом Президиума, а я стал начальником его охраны. Отношения у нас были не просто служебные, а я бы сказал, дружеские. Сопровождая его в поездках, я был как бы его компаньоном и собеседником, на мне он «разряжался», говорил подчас то, что не сказал бы никому другому. И я был ему предан.

Когда Николая Григорьевича на XXII съезде КПСС не избрали в Президиум ЦК, мы вместе с ним переживали это, мягко говоря, неприятное событие. Кроме всего прочего ему теперь не полагался начальник охраны, а я, конечно, привязался к нему за долгие годы.

— Не переживай, — успокаивал меня Игнатов, — я тебя пристрою. Уходи из органов. Свое ты уже отслужил, пенсию заработал. Остались у меня друзья, найдется тебе хорошее место.

Так я в 1961 году вышел на пенсию и начал работать в Комитете заготовок старшим референтом. Потом пришлось подыскивать новое место. Позвонил я Николаю Григорьевичу, и он пообещал помочь. Игнатов в то время был уже Председателем Президиума Верховного Совета РСФСР, и в скором времени подыскал мне нехлопотную должность у себя в хозяйственном отделе. Забот там особых не было. Когда Николай Григорьевич ехал отдыхать или в командировку, я обычно сопровождал его. Он любил часть отпуска использовать весной; в Москве еще снег, морозы, а мы едем в Среднюю Азию, там уже настоящее лето. Местные руководители принимали нас по старой памяти по высшему разряду, а это Игнатову очень льстило. Бывало, толкнет меня в бок:

— Смотри, Вася, как меня ценят…

Если не в Среднюю Азию, то на Кавказ махнем — там ему тоже очень нравилось.

Сопровождал я его в поездках на отдых и летом, обычно в августе. На мне лежали заботы по обеспечению комфорта. Николай Григорьевич придавал большое значение тому, где, как и с кем он будет жить. Ему хотелось, чтобы условия не отличались от тех, к которым он успел привыкнуть, отдыхая в качестве секретаря ЦК на госдачах».

Гуляя по лесу, Галюков рассказал сыну Хрущева о множестве подозрительных деталях и фактах. Все свидетельствовало о том, что против главы государства готовится заговор. «Если сложить все эти мелочи вместе, получается подозрительная картина. Недомолвки, намеки, беседы один на один с секретарями обкомов, неожиданная дружба с Шелепиным и Семичастным, частые звонки Брежневу, Подгорному, Кириленко… Почему упоминается ноябрь? Что должно быть сделано до ноября?

Галюков стал пересказывать различные эпизоды, характеризующие отношения Игнатова к моему отцу, — одни относились к прошлым годам, другие произошли совсем недавно.

Дурной характер Игнатова был известен всем, не была секретом и его неприязнь к Хрущеву, он не мог смириться с неизбранием в состав Президиума ЦК. И раньше Игнатов после нескольких рюмок любил поговорить в своем кругу о том, что всю работу в ЦК тянет он, остальные бездари и бездельники, а Хрущев только штампует подготовленные им решения и произносит речи…

Надо все не спеша обдумать и решить, что делать дальше. Пороть горячку в таком деле нельзя.

Я взглянул на часы — гуляли мы почти два часа. Стало совсем темно. Мы повернули к машине.

Я поблагодарил Василия Ивановича за сообщение, заверил, что отношусь к его словам с полным доверием и со всей серьезностью. Пообещал, как только появится отец, сразу же пересказать ему все. На всякий случай попросил номер домашнего телефона — вдруг что-то понадобится. Василий Иванович неохотно продиктовал мне его.

— Сергей Никитич, пожалуйста, звоните мне только в случае крайней необходимости, — нерешительно сказал он. — И прошу вас ничего по телефону не говорить, только условиться о встрече. Мой телефон прослушивается, я в этом убежден. Даже проверял: не платил за телефон долгое время. По всем законам аппарат должны были отключить, а этого не сделали. Значит, меня подслушивают, — заключил Галюков.

Как выяснилось позднее, и Галюков, и я были одинаково наивны в оценке возможностей КГБ. Его опасения о прослушивании домашнего телефона оказались только частью истины. Телефон правительственной связи на квартире Хрущева тоже прослушивался, а наша встреча с Василием Ивановичем была зафиксирована от первого до последнего шага. И потом мы не могли сделать ни шагу без ведома «компетентных органов».

Больше я Галюкова не видел. События вскоре понеслись вскачь, и было не до встреч. Я очень беспокоился за его судьбу: наверняка Игнатов все знал и не преминул расправиться с «изменником». А может, его арестовали? Окольными путями я позднее выведал, что неприятности у Василия Ивановича были, но всерьез им не занимались и вскоре оставили в покое».

Осенью 1988 года, после публикации в журнале «Огонек» этого отрывка воспоминаний, Василий Иванович Галюков позвонил в редакцию и вновь встретился с сыном Хрущева.

Константин Смирнов, редактировавший воспоминания Сергея Хрущева, спросил: «А чем же все это кончилось для вас?». Галюков ответил: «Так и кончилось. Ничем». Оказалось, что после октябрьского Пленума, который утвердил отставку Хрущева, Галюков остался работать на прежнем месте — в хозяйственном управлении Верховного Совета РСФСР. Игнатов ничего не сказал ему, но прежние контакты прекратились, хотя Галюков формально оставался в подчинении Игнатова. Через полтора года Игнатов умер, и только с этого момента. Галюков перестал ждать возмездия.

Заговор — тайное планирование соответствующих действий, направленных на достижение целей, осуществление которых законным путем невозможно. Заговоры — теневая сторона политики. Древние говорили: «Судьба человека — это характер его». Никита Сергеевич стал жертвой собственного характера, а не только жертвой среды.

Заговорщикам редко доводится пожинать плоды своих заговоров. Почему? По разным причинам. А самая главная причина заключается в том, что заговорщики не могут предусмотреть все последствия своих собственных действий. Заговоры часто имеют место, но редко удаются. Переворот — удавшийся заговор. Можно сказать, что в 1964 году был тот редкий случай, когда заговорщики одержали верх. Может, именно поэтому, находясь в эйфории, победители забыли о том, кто чуть было не сорвал их планы.