Тайны кремлевской охраны

ТАЙНА КОМИССАРА БОРИСОВА

5 декабря 1934 года Корней Чуковский писал в своем дневнике: «Мы пошли по Арбату к гробу Кирова. Я стоял слева у ног и отлично видел лицо Кирова. Оно не изменилось, но было ужасающе зелено. Как будто его покрасили в зеленую краску. И т. к. оно не изменилось, было оно еще страшнее… А толпы шли без конца…».

Трудно найти человека, который не знал бы, кто такой Корней Иванович Чуковский. Не меньше, чем сказки и детские стихи, прославили Чуковского воспоминания о деятелях культуры, литературоведческие и языковедческие труды. Есть еще одна книга — дневник, который К. И. Чуковский вел почти семьдесят лет: с 1901 по 1969 год. Он насчитывает свыше двух с половиной тысяч машинописных страниц. Есть в этом дневнике и моменты, в которых общественного больше, чем личного. Например:

«1934 год, 1 декабря. Писал “Искусство перевода”. Очень горячо писал… вдруг звонок по телефону — из “Правды” Лифшиц: — Убили Кирова!!! Я пошел утром в 8 часов — бродил по Питеру. У здания бездна автомобилей, окна озарены, на трамваях траурные флаги — и только. Газет не было (газеты вышли только в 3 часа дня)… Кирова жалеют все, говорят о нем нежно. Я не спал снова — и, не находя себе места, уехал в Москву.»

1 декабря 1934 года молодой коммунист Леонид Николаев вошел в здание Смольного и выстрелом из револьвера убил наповал члена Политбюро Сергея Мироновича Кирова, главу ленинградской партийной организации. Убийцу схватили на месте преступления. Из Москвы немедленно выехала в Ленинград специальная комиссия, возглавляемая Сталиным, чтобы расследовать обстоятельства убийства.

Подробности этого преступления остались неопубликованными. Кто был этот Николаев? Как он ухитрился пробраться в строго охраняемый Смольный? Как ему удалось приблизиться вплотную к Кирову? Какие причины толкнули его на этот отчаянный шаг — политические или личные? Все обстоятельства преступления оказались окутаны покровом глубокой тайны.

В первом правительственном заявлении утверждалось, что убийца Кирова — один из белогвардейских террористов, которые якобы проникают в Советский Союз из Финляндии, Латвии и Польши. Несколькими днями позже советские газеты сообщили, что органами НКВД поймано и расстреляно 104 террориста-белогвардейца. Газетами была начата бурная кампания против «окопавшихся на Западе» белогвардейских организаций (в первую очередь Российского общевоинского союза), которые, дескать, «уже не впервые посылают своих эмиссаров в Советский Союз с целью совершения террористических актов».

На протяжении немногим более двух недель Советское правительство опубликовало две прямо противоположные версии убийства Кирова: сначала обвинив в этом белогвардейцев, проникших из-за рубежа, а затем бывших вожаков оппозиции. Естественно, советские граждане с нетерпением ожидали судебного процесса, надеясь услышать, что скажет на суде сам Николаев.

Однако им не суждено было этого узнать. 28 декабря было официально опубликовано обвинительное заключение, где утверждалось, что Николаев и тринадцать других лиц являлись участниками заговора, а уже на следующий день газеты сообщили, что все четырнадцать были приговорены к смертной казни на закрытом судебном заседании и приговор приведен в исполнение. Ни в обвинительном заключении, ни в тексте приговора ни словом не упоминалось ни о какой причастности Зиновьева и Каменева к убийству Кирова.

То обстоятельство, что Николаева судил тайный трибунал, еще более усиливало всеобщее недоверие к официальной версии событий, возникшее из-за противоречивых правительственных заявлений. Вставал вопрос: что помешало погасить бродившие в народе слухи, поставив Николаева перед публичным судом? Никто не сомневался, что Кирова убил именно этот человек, схваченный на месте преступления. К чему же вся эта секретность? Что в этом деле такого, что Сталин не мог вынести на открытый судебный процесс?

В январе 1935 года было написано закрытое письмо НКВД СССР (№ 001 от 21 января 1935 г.), в котором сообщалось: «…Ответственные ленинградские работники НКВД спокойно взирали на то, что т. Киров систематически ходит пешком и ездит на машине по городу без всякой охраны, не принимая решительных мер к тому, чтобы такую охрану обеспечить.

В помещении самого Смольного охрану тов. Кирова нес специально прикомандированный к нему комиссар оперотряда — Борисов. Надо сказать, что этот, с позволения сказать, охранитель имел 53 года от роду, член ВКП(б) с 1931 г., до поступления в 1924 г. в органы б. ОГПУ был ночным сторожем.

Мог ли обеспечить этот старый ночной сторож личную безопасность т. Кирова против вооруженных террористов?

На деле оказалось, что в момент совершения Николаевым террористического акта комиссар Борисов, в лучшем случае, был где-то в коридорах Смольного, за добрую сотню метров от места убийства и, конечно, не только не смог отвести руку убийцы, но явился на место покушения одним из последних, уже после совершения убийства».

Бывший чекист, перебежчик Александр Орлов (Фельдбин) утверждал: «Единственной частью государственного аппарата, которая могла помочь Сталину в подготовке этого убийства, являлось ленинградское управление НКВД, отвечавшее за безопасность Кирова. Но начальником этого управления был Филипп Медведь, связанный с Кировым тесной дружбой. Медведя следовало убрать и заменить другим человеком, «более надежным». У Сталина был на примете такой человек: Евдокимов, давний сотрудник «органов». Несколько лет подряд Сталин брал его с собой в отпуск — не только в качестве телохранителя, но и как приятеля и собутыльника. Евдокимов получил от Сталина больше наград, чем любой другой энкаведист. Это была странная личность, с застывшим, точно окаменевшим лицом, сторонившаяся своих коллег. В прошлом заурядный уголовник, Евдокимов вышел из тюрьмы благодаря революции, примкнул к большевистской партии и отличился в Гражданской войне. Когда война закончилась, Евдокимов был назначен начальником областного управления ОГПУ на Украине. Там он лично возглавлял карательные операции против антисоветских повстанческих банд.

По распоряжению Сталина Ягода издал приказ о переводе Медведя из Ленинграда в Минск и назначении Евдокимова на его место. Узнав об этом, Киров пришел в негодование. В присутствии Медведя он позвонил Ягоде и без обиняков начал допытываться, кто дал ему право перемещать ответственных ленинградских работников без разрешения Ленинградского обкома. Затем Киров позвонил Сталину и опротестовал недопустимый образ действий Ягоды. Приказ о переводе Медведя из Ленинграда пришлось отменить.

Поскольку с назначением Евдокимова в Ленинград ничего не получилось, у Сталина не было иного выбора, как обратиться за помощью к Ягоде и посвятить его в свои тайные планы, касавшиеся Кирова. Ягода сразу же вызвал из Ленинграда своего протеже и фаворита Ивана Запорожца, который в то время был заместителем Медведя. Они посетили Сталина вдвоем. Избежать личного разговора Сталина с Запорожцем было нельзя: последний никогда не взялся бы за такое чрезвычайное задание, касающееся члена Политбюро, если бы оно исходило лишь от Ягоды и не было санкционировано самим Сталиным. Получив сталинский наказ, Запорожец вернулся в Ленинград.

Как раз в это время среди бумаг, поступающих в ленинградское отделение НКВД, оказалось секретное донесение, касавшееся молодого коммуниста по имени Леонид Николаев. Этот Николаев был так обозлен тем, что его исключили из партии и связанной с этим невозможностью устроиться на работу, что у него появилась мысль об убийстве председателя комиссии партийного контроля. Этим актом доведенный до отчаяния Николаев намеревался выразить свой протест против партийной бюрократии, чьей жертвой он себя считал».

На закрытом заседании XX съезда Хрущев сообщил: «Следует сказать, что обстоятельства, связанные с убийством т. Кирова, до сих пор таят в себе много непонятного и загадочного и требуют самого тщательного расследования. Есть основания думать, что убийце Кирова — Николаеву кто-то помогал из людей, обязанных охранять Кирова. За полтора месяца до убийства Николаев был арестован за подозрительное поведение, но был выпущен и даже не обыскан. Крайне подозрительным является то обстоятельство, что, когда прикрепленного к Кирову чекиста 2 декабря 1934 года везли на допрос, он оказался убитым при «аварии» автомашины, причем никто из сопровождающих его лиц при этом не пострадал. После убийства Кирова руководящие работники Ленинградского НКВД были сняты с работы и подвергнуты очень мягким наказаниям, но в 1937 году были расстреляны. Можно думать, что их расстреляли затем, чтобы замести следы организаторов убийства Кирова».

Эти факты камня на камне не оставляли от официальной версии, согласно которой Кирова убили по приказу Троцкого, Зиновьева, Каменева, хотя на процессе двое последних признали причастность к убийству.

Охранник Борисов был допрошен в день совершения теракта. Из протокола допроса комиссара охраны Кирова — Борисова М. В. (1 декабря):

«В 4 ч. 30 м. приблизительно т. Киров один вышел из машины и пошел в здание обкома. В вестибюле я пошел сзади на расстоянии шагов 15. На этом расстоянии я шел до второго этажа. Когда я встал на первой лестнице, т. Киров уже был на площадке посередине между первым и вторым этажом, так я следовал за ним до входа на 3-й этаж. Добравшись до коридора, я шел по коридору от него на расстоянии 20 шагов. Не доходя двух шагов до поворота в левый коридор, я услыхал выстрел. Пока я вытащил револьвер из кобуры и взвел курок, я услышал второй выстрел. Выбежав на левый коридор, я увидел двух лежащих у дверей приемной т. Чудова. Лежали они на расстоянии ¾ метра друг от друга. В стороне от них лежал «наган». В том же коридоре, я видел, находился монтер обкома Платой. Тут же выбежали из дверей работники обкома. Их фамилии я не помню».

Больше показаний Борисов не давал — он не дожил до следующих допросов.

Трагедия в Смольном получила новый поворот: охранник Кирова Борисов, предупреждавший, по некоторым данным, Сергея Мироновича о возможном покушении, дважды задержавший Николаева с оружием на пути следования охраняемого и затем отпускавший его по чьему-то распоряжению, был убран.

Устранение двух — трех «слоев» потенциальных свидетелей, по мнению Хрущева, это почерк Сталина. Вот фрагмент из заключительного слова Хрущева на XXII съезде КПСС в 1961 году: «Обращает на себя внимание тот факт, что убийца Кирова раньше был дважды задержан около Смольного и у него было обнаружено оружие. Но по чьим-то указаниям оба раза он освобождался. И вот этот человек оказался в Смольном с оружием в том коридоре, по которому обычно проходил Киров. И почему-то получилось так, что в момент убийства начальник охраны Кирова далеко отстал от С. М. Кирова, хотя он по инструкции не имел права отставать на такое расстояние от охраняемого. Весьма странным является и такой факт. Когда начальника охраны Кирова везли на допрос, а его должны были допрашивать Сталин, Молотов, Ворошилов, то по дороге, как потом рассказывал шофер этой машины, была умышленно сделана авария теми, кто должен был доставить начальника охраны на допрос. Они объявили, что начальник охраны погиб в результате аварии, хотя на самом деле он оказался убитым сопровождающими его лицами. Таким путем был убит человек, который охранял Кирова. Затем расстреляли тех, кто его убил… Кто мог это сделать? Сейчас ведется тщательное изучение обстоятельств этого сложного дела».

В закрытом письме НКВД от 21 января 1935 года говорилось, что «следствие было лишено возможности допросить лично Борисова о его поведении в момент убийства, потому что Борисов, вызванный 2-го декабря 1934 г. из Управления НКВД в Смольный для дачи объяснений членам правительства, погиб в результате автомобильной аварии».

Что же представляла собой автомобильная авария?

Правда об этой аварии выплыла только в феврале 1956 года, из письма шофера Кузина В. М. в партийные органы (февраль 1956 года). Шофер Кузин сообщал следующее: «Виноградов и Борисов сели в кузов грузовой машины, а Малий сел со мной в кабину. По дороге Малий все время торопил меня. Переезжая улицу Потемкина, Малий вырывает у меня руль и направляет машину на стену дома, а сам пытается выскочить из кабины. Я его задерживаю и не даю ему выскочить. Машина открытой правой дверцей ударилась о стену дома, в результате было стекло дверки разбито. Когда я остановил машину и вышел, посмотрел в кузов, Виноградова в кузове не было, он бежал, я вскочил в кузов и увидел, что в кузове лежит убитый Борисов, правый висок был в крови. Я закричал, что — убили, убили. В это время ко мне подошел Малий и сказал — не кричи, а то будет и тебе, и сам Малий скрылся. Я после этого Малий и Виноградова не видел до моего освобождения из-под ареста.

Когда Виноградов и Малий скрылись, я подошел к милиционеру и просил вызвать автоинспектора. В это время ко мне подъехал Гусев, работник НКВД, и меня арестовал. В этот день часа в четыре меня допросил сотрудник НКВД, который имел знаки различия — четыре ромба, спросил только анкетные данные.

После этого меня посадили в камеру.

Дело вел работник Московского НКВД Черток с двумя ромбами. Просидел тридцать девять суток. При освобождении меня привели в кабинет на 4 этаж. В кабинете были Виноградов, Малий и Фаюзов — работник Управления НКВД.

Работник НКВД с четырьмя ромбами нам объявил, что мы оправданы, что Борисов не был убит умышленно, а убит при аварии машины от удара о водосточную трубу. При выходе из Управления Фаюзов сказал, что вы все освободились благодаря мне.

После этого я поступил на работу в судоверфь НКВД шофером, где проработал до 1937 года.

Шестого июня 1937 года я был снова арестован по этому делу. На очной ставке с Малий он признался, что он прыгал из кабины, я считаю, что Борисов был убит не при аварии машины. Об этом я говорил и на следствии».

Из медицинского заключения о смерти Борисова М. В.: «Повреждение костей черепа произошло от удара очень значительной силы головой о твердый плотный предмет, например, каменную стену. Направление удара было сзади наперед и справа налево, и удар этот мог быть получен при резком повороте автомобиля влево от стены. Можно полагать, что покойный в момент удара находился на правом борту автомобиля правым плечом вперед и после удара мог оказаться отброшенным в кузов.

Осаднение бедра, левой надлопаточной области и осаднение кожи головы слева кровоизлиянием могли произойти при падении в кузов автомобиля и значения для ускорения наступления смерти не имеют».

2—13 марта 1938 года в Москве был проведен открытый судебный процесс по делу так называемого антисоветского «право-троцкистского блока». Среди сфабрикованных обвинений, предъявленных Бухарину, Рыкову и другим, значилась также организация убийства Кирова по решению «правотроцкистского блока». Это обвинение Бухарина, Рыкова и других было основано на показаниях Ягоды о том, что Енукидзе в 1934 году сообщил ему о решении «право-троцкистского блока» убить Кирова.

Суд заслушал секретаря Ягоды — Буланова о причастности своего шефа к организации убийства охранника Кирова комиссара Борисова. Показания Буланова при подготовке к печати судебного отчета были тщательно отредактированы.

В первоначальной стенограмме Буланов говорил так: «Боюсь точно вам сказать — рассказ его (имеется в виду Ягода — В. К.) был достаточно сумбурный, но у меня осталось в памяти и то, что комиссар Борисов, который был единственный участник убийства, который должен был дать членам правительства, которые сами выехали туда и производили расследование, должен был дать показания, которые он мог бы дать, что Ягода там был тоже, то что этот комиссар Борисов не смог явиться на допрос и был убит при аварии машины. Когда он мне рассказал о том, что он был осведомлен об убийстве, мне стала тогда понятна та необычная забота для Ягоды, которую он проявил, когда Медведь, Запорожец и остальные сотрудники по требованию были арестованы и преданы суду». В отредактированном и изданном «Судебном отчете» Буланов уже говорит так: «Ягода далее рассказал мне, что сотрудник Ленинградского управления НКВД Борисов был причастен к убийству Кирова. Когда члены правительства приехали в Ленинград и вызвали в Смольный этого Борисова, чтобы допросить его как свидетеля убийства Кирова, Запорожец, будучи встревожен этим и опасаясь, что Борисов выдаст тех, кто стоял за спиной Николаева, решил Борисова убить. По указанию Ягоды Запорожец устроил так, что машина, которая везла Борисова в Смольный, потерпела аварию, Борисов был в этой аварии убит и таким образом они избавились от опасного свидетеля».

В бывшем архиве Политбюро ЦК КПСС сохранился рукописный документ без подписи и даты, содержащий запись обмена репликами членов Политбюро ЦК после информации Н. С. Хрущева о материалах по делу Кирова (апрель 1957 года):

«Т. Хрущев: Молотов занимает гнилую позицию.

Т. Ворошилов: Ягода рассказывал, несчастье произошло. Авария машины произошла. Это Ягода сделал (это мое предположение).

Т. Булганин: Убрать хотел Сталин и М.

Т. Молотов: Сталин говорил, что Борисова убили чекисты».

Из записки комиссии под председательством Молотова В. М. в ЦК КПСС (25 апреля 1957 года):

«…В связи с давностью событий и смертью лиц, которые могли бы внести ясность в это дело, собрать материалы, которые дали бы возможность установить, была ли гибель Борисова результатом умышленного убийства или автомобильной катастрофы-аварии, не представляется возможным. Поэтому считаем целесообразным дальнейшую проверку этих вопросов закончить».

23 января 1935 года, почти через месяц после расстрела Николаева, в газетах было объявлено, что начальник Ленинградского управления НКВД Филипп Медведь, его заместитель Запорожец и десять других энкаведистов на закрытом заседании Верховного суда приговорены к лишению свободы по обвинению в том, что, «получив сведения о готовящемся покушении на С. М. Кирова… не приняли необходимых мер для предотвращения убийства».

Приговор поражал своей необычной мягкостью. Только один из подсудимых получил десятилетний срок заключения; все же остальные, включая самого Медведя и его заместителя Запорожца, получили от двух до трех лет.

Бывший начальник Ленинградского управления НКВД Медведь и его заместитель Запорожец, приговоренные к тюремному заключению, вовсе и не сидели в тюрьме. Их назначили на руководящие посты в тресте «Лензолото», занимавшемся разработкой богатейших золотых приисков в Сибири. Медведю даже позволили захватить с собой его новый «кадиллак». Капризная жена Медведя бывала у него в Сибири, каждый раз намереваясь остаться там с мужем, однако всякий раз возвращалась обратно в Ленинград. Ей выделяли в поезде отдельное купе первого класса и полный штат обслуги.

Борисов был известен абсолютной своей преданностью Кирову и вряд ли стал бы сознательно подыгрывать НКВД в ущерб своему «хозяину».

Сталин знал, что Борисов арестован и находится в Большом доме. Поговорив с заместителями Кирова, он прибыл в это здание и потребовал привести Борисова. Их разговор был очень кратким, и очень скоро Борисов был в полной тайне ликвидирован. Сталин сразу избавился от двух свидетелей.

Точка в истории убийства Кирова так и не была поставлена. Но с полным правом можно сказать, что охранник Борисов стал одной из первых жертв «большого террора», тайной жертвой.