Тайные страсти. Книга 2

Глава восьмая

– Ну и как, тебе нравится? – поинтересовалась Эулалия, с улыбкой наблюдая за тем, как Алехандра осторожно пробует густой, тёмно-коричневый напиток. – На языке местных индейцев это называется покопатль.

– Да, вкусно, – распробовав, сказала девушка, – а из чего его делают?

– Какао, кукурузная мука, ваниль, красный перец и сахар, – без запинки перечислила Эулалия. – Ну что, ещё будешь?

– Нет, спасибо, – и Алехандра аккуратно вытерла губы. – Давай лучше поговорим.

– Хорошо, – кивнула Эулалия, убирая со стола. – Только пойдём, прогуляемся в лес и заодно покормим моих обезьян.

– Обезьян? – переспросила Алехандра, и недоверчивая улыбка лёгкой тенью скользнула по её лицу. – А ты мне ещё не говорила, что у тебя здесь есть ручные обезьяны.

– Они не ручные, – уточнила Эулалия, – я просто дружу с этими Божьими тварями и некоторые из них уже научились меня узнавать. Пойдём, и ты сама всё увидишь.

Алехандра охотно кивнула и стала собираться. Через пятнадцать минут они вышли из дома и, пройдя по пыльным улицам селения, свернули на тропинку, ведущую в лес.

– Ну, и о чём ты хотела со мной поговорить? – поинтересовалась Эулалия.

– О Боге и о том, за что он карает не виновных, – глухо сказала Алехандра.

Эулалия только вздохнула, чувствуя, что предстоит нелёгкий разговор. Но она должна, просто обязана хоть немного приободрить Алехандру и отвлечь её от мрачных мыслей, которые так часто искажали красивое лицо девушки, делая его мрачным и угрюмым.

– Последнее время я читала твою Библию и думала о том, что произошло со мной в Париже, – после небольшой паузы, задумчиво проговорила Алехандра. – И не могу понять одного – если Бог заинтересован в количестве верующих в него, то почему он наказывает не виноватых и грешных, осуществляя высшую справедливость, а ополчается на невиновных? За что?

– Ну, во-первых, не Бог заинтересован в количестве верующих в него, а мы сами заинтересованы в этом, если хотим обрести вечную жизнь в раю, – сказала Эулалия, искренне сожалея о том, что рядом нет отца Фортунато, который хорошо разбирался в этих труднейших, богословских вопросах; в то время как сама Эулалия предпочитала практически осуществлять главную заповедь – «возлюби ближнего своего» – и не слишком задумывалась о том, как и за что можно оправдывать Бога – то есть того, кто выше всех наших оправданий. – А во-вторых, то о чём ты говоришь – наказание грешных и награждение виновных осуществляется уже в той, лучшей жизни, к которой мы должны готовиться, пока живём на земле.

– Но почему в той, почему не в этой? – недовольная этим ответом, возмутилась Алехандра.

– Да потому, что в этой жизни мы, по самому высокому счёту, не можем брать на себя смелость заявлять, кто грешен, а кто невинен, – не слишком уверенно заявила Эулалия. – Каждый из нас, хоть раз в жизни да нарушал божественные заповеди, а потому и не может считать себя абсолютно безгрешным.

Алехандра наморщила лоб и посмотрела себе под ноги.

– Ты хочешь сказать, что и я тоже была грешна и за это наказана?

Эулалия почувствовала, что ещё немного – и вместо того, чтобы успокоить Алехандру, она её взволнует, а потому постаралась ответить как можно мягче.

– Да, девочка, хотя твой грех и был несопоставим с постигшим тебя несчастьем, – у неё просто язык не повернулся употребить слово «наказание». – Вспомни, как ты себя вела с Фернандо, заставляя его мучиться от ревности и страдать.

– Но ведь он же быстро утешился, приведя к себе какую-то шлюху!

– Да, но у тебя не хватило великодушия простить его, в тебе взыграла гордость, а это ещё один грех.

– Значит, он мог грешить, а я должна была всё это терпеть и прощать? – возмущённо воскликнула Алехандра. – Но это уже слишком!

– Вот видишь, – спокойно заметила Эулалия, – ты до сих пор так и не поняла Библию. Да, девочка, да – смирение, прощение и любовь к ближнему – вот главные из божественных заповедей. И тот, кто не в состоянии найти в своей душе сил, чтобы следовать им, не может считаться безгрешным.

– Ну, хорошо, – не сдавалась Алехандра, – но ведь ты сама сказала, что постигшее меня несчастье несопоставимо со всеми моими грехами, что я была наказана излишне сурово! Почему?

Эулалия задумалась, а потом сказала.

– Возможно, что наш Господь послал тебе это суровое испытание, чтобы научить тебя следовать своим заповедям, чтобы ты, через страдание, пришла к вере, любви и доброте. Для того нам и посылаются испытания, чтобы мы могли преодолевая их, становиться лучше и чище. Вед именно страдания просветляют душу, в то время как удовольствия делают её циничной и самодовольной.

– Тогда получается, что быть счастливым это плохо?

– Да нет же, Господь искренне заинтересован в счастливой жизни всех своих чад, просто у каждого свой путь к счастью. Иногда он лежит именно через страдания, преодолевая которые мы и становимся достойными будущего блаженства. Ну вот, кстати, мы и пришли.

Эулалия остановилась возле высокой пальмы, вокруг которой была небольшая полянка, сплошь заросшая мелким кустарником.

– И где же твои обезьяны? – с любопытством произнесла Алехандра, задирая голову и рассматривая верхушки деревьев.

Эулалия не успела ответить, потому что вдалеке раздался стрекочущий рокот вертолётных винтов, который стал быстро приближаться, оглушая их обеих и мешая говорить. Теперь уже они смотрели в ярко-голубое небо, где появились сразу пять вертолётов, причём два из них летели немного впереди, а три других – с опознавательными знаками колумбийских военно-воздушных сил, их явно преследовали. Дальнейшее происходило так быстро, что Эулалия и Алехандра даже не успели переглянуться. Военные вертолёты открыли пулемётный огонь, и один из преследуемых вертолётов вдруг резко снизился и буквально рухнул в лес, ломая верхушки деревьев. Второй вертолёт стал стремительно удаляться, преследуемый двумя другими, а третий военный вертолёт, немного покружив над местом падения, тоже улетел, но уже в другую сторону. Не успел заглохнуть рокот винтов, как Эулалия сорвалась с места.

– Скорее, Алехандра, скорее, надо посмотреть, что стало с теми людьми. Может быть, кому-то из них ещё можно помочь!

Девушка устремилась вслед за монахиней и обе углубились в изумрудную чащу леса, сопровождаемые пронзительными криками перепуганных обезьян. Двигаться было очень тяжело, поскольку густая масса буйной тропической растительности буквально опутывала их с ног до головы, а глаза ослепляли тучи москитов. Им приходилось раздвигать руками низко свисающие, упругие лианы, перелезать через стволы поваленных деревьев, выдирать ноги из высокой травы; так что когда они добрались до места падения вертолёта, обе уже буквально задыхались от усталости и обливались горячим потом.

При падении вертолёт подмял под себя молодую пальму и, даже не перевернувшись, по самые колёса ушёл в мягкую землю. Винт был сломан и теперь свешивался на одну сторону, а вся металлическая обшивка была усыпана следами крупных пулевых отверстий.

– Подожди меня снаружи, – вдруг спохватилась Эулалия, берясь за ручку боковой дверцы и поворачиваясь к Алехандре. Та только отрицательно покачала головой и приблизилась к монахине, жадно ловя ртом влажный тропический воздух. Эулалия не стала спорить и резким, сильным движением, открыла дверцу. В тот же момент она с ужасом отпрянула назад, а Алехандра издала пронзительный крик. Из салона вертолёта вывалился окровавленный труп мужчины с перекошенным, оскаленным лицом и открытыми, остекленевшими глазами. Прямо посреди залитого кровью лба чернело пулевое отверстие.

Алехандру стало тошнить, и она резко отвернулась к ближайшему дереву, а Эулалия, мельком взглянув на неё, глубоко вздохнула, и перешагнув через труп, влезла в салон. Внутри этого металлического гроба ей и самой чуть было не стало дурно. Весь салон был залит свежезапёкшейся кровью и этот приторный запах поневоле вызывал тошноту, так что Эулалия заткнула себе нос. Труп пилота сидел в кресле, пристёгнутый ремнями и уронив голову на разбитую вдребезги приборную панель. Кроме него на дне вертолёта лежал ничком ещё один человек, в строгом сером костюме, спина которого была вспорота пулемётными очередями. Одна рука его была откинута в сторону, а другую он поджимал под себя, вцепившись в какой-то чёрный чемоданчик, на который он навалился всем телом. Эулалия поняла, что никакой помощи здесь не требуется, и уже собралась было выбраться наружу, но вдруг заинтересовалась этим чёрным чемоданчиком, край которого выглядывал из-под трупа в сером костюме. Преодолевая ужас и отвращение, она слегка приподняла этого человека, немного отвалила его в сторону и извлекла чемоданчик, оказавшийся дорогим «дипломатом» из натуральной кожи с золочёнными замками.

Недолго думая, Эулалия отстегнула замки и откинула верхнюю часть. То, что она там увидела, повергло её в глубокую задумчивость. Весь «дипломат» был забит небольшими целлофановыми пакетами с каким-то белым порошком. «Наркотики!» – сразу подумала она и, чтобы убедиться в этом окончательно, слегка надорвала один пакет, высыпала немного белого порошка на ладонь и лизнула его языком. Марихуана…

– Эулалия! – раздался снаружи голос Алехандры. – Что ты там делаешь? Выходи, а то мне страшно.

– Сейчас иду, – отозвалась монахиня, застегнула чемоданчик и вылезла из вертолёта.

– Что это у тебя? – спросила Алехандра, кивая на «дипломат».

– Там какие-то документы, которые надо будет передать представителям властей, – недолго думая, солгала Эулалия, прекрасно сознавая всю опасность того, что находится у неё в руках. – Пойдём домой, и расскажем о том, где мы нашли этот вертолёт.

– Но что это было? И почему их сбили?

– Не знаю, девочка, не знаю, – озабоченно отозвалась Эулалия, заворачивая «дипломат» в свою широкую накидку. На самом-то деле она прекрасно помнила рассказы священника, отца Эухенио, о том, что как раз через этот район пролегает путь переправки наркотиков, выращенных в отдалённых предгорьях Кордильер, за границу. Она ещё не очень представляла себе, что будет делать с этим чемоданчиком, зато прекрасно сознавала одно – чем меньше будет знать Алехандра, тем лучше.

– Странно, – задумчиво пробормотала Мача, когда они с Мартином сидели за столиком одного из самых дорогих ресторанов Боготы – «Эксцельсиор». – Меньше всего я ожидала увидеть здесь эту пару.

– Кого ты имеешь в виду? – поинтересовался Мартин, оборачиваясь лицом ко входу.

– А вон того юношу в белом костюме и белой шляпе и эту симпатичную девушку в модном дорогом платье. Ты их знаешь?

– Да, конечно, – в свою очередь изумился и Мартин. – Это Рикардо, приятель Фернандо, и Пача – двоюродная сестра Алехандры. – И он приветливо помахал им обоим.

Рикардо церемонно поклонился, а Пача холодно кивнула, усаживаясь на стул, отодвинутый перед ней официантом.

– Что это они на нас так уставились? – недовольно поинтересовалась она. – И кто эта облезлая обезьяна, которая сидит рядом с милашкой Мартином?

– Это Мача, – ответил Рикардо, передавая ей отпечатанное на глянцевой бумаге с золотыми виньетками. – Раньше она работала у Альсиры, а теперь Мартин устроил её санитаркой в свою клинику.

– Чертовски неприятная особа, – поморщилась Пача, – и что он в ней нашёл?

– Какое нам до этого дело? – Рикардо снял свою шикарную шляпу и небрежно кинул её на стол. – Заказывай, Пачита, и не стесняйся, сегодня мы можем позволить себе всё, что угодно.

– Тебе самому не кажется странным, – продолжала Мача, не сводя глаз с юной пары, – что бедный студент консерватории приводит свою подружку, студентку колледжа, в такой дорогой ресторан?

– Да, ты права, – согласился Мартин, – и, честно говоря, я даже не знаю, как это можно объяснить.

– Зато я знаю.

– Ты? Откуда?

– Этого Рикардо я часто видела в кабаке у Альсиры, когда там ещё выступал Фернандо. Но тогда он только сидел в общем зале, да приставал к официанткам, не заказывая себе ничего дороже пива. Однако несколько дней назад я случайно увидела его с Альсирой в центральном парке. Потом к ним подошёл ещё какой-то тип, и они все вместе сели в машину Альсиры и уехали.

– Ну и что? – и Мартин вопросительно взглянул на Мачу.

– Если она не перестанет таращиться на меня своими совиными глазами, то я просто встану и уйду, – злобно заметила Пача. Что за дурное воспитание – сверлить взглядом незнакомых людей! Впрочем, чего ещё ждать от санитарки.

– Да не обращай внимания, – попытался успокоить её Рикардо. – Может быть, ей просто нравится твоё платье.

– А, кстати, ты мне так и не сказал, на какие деньги ты сделал мне такой дорогой подарок? – и Пача вопросительно посмотрела на своего спутника. – У тебя умерла дальняя родственница, и ты оказался её единственным наследником?

– К сожалению, нет, – вздохнул Рикардо, – но, между прочим, мы с тобой договаривались, что ты не будешь спрашивать о том, откуда у меня деньги.

– А я и так догадываюсь. Это – Альсира?

– Неважно.

– Как это неважно? – вдруг возмутилась Пача. – Может быть, ты оказываешь ей интимные услуги, и за это она тебе платит!

– А ты ревнуешь?

– Такие отношения заслуживают не ревности, а презрения. – И Пача гордо отвернулась.

– Но, Пачита, ведь это совсем не так, – и Рикардо попытался взять её за руку.

– Не трогай меня!

– Мне кажется, что я должна поговорить с этим молодым человеком и раскрыть ему глаза на Альсиру, – сказала Мача. – Он, видимо, ещё не осознал того, что тюрьма – это не самое лучшее место, чтобы проводить там свою молодость.

– Но, может быть, ты ошибаешься, – неуверенно заметил Мартин, – и Альсира здесь не при чём?

– Знаешь, Мартин, я уже отмотала немалый срок, а потому умею с первого взгляда отличать людей с уголовными наклонностями. Нет, мне непременно надо будет поговорить с этим молодым человеком!

– Только не делай этого прямо сейчас, а то его спутница и так уже явно недовольна, что ты уделяешь им обоим столько внимания.

– А эту дрянную девчонку следовало бы просто выпороть! Сейчас мне даже жаль, что Эстевес застрелился – уж он-то сумел бы её приструнить!

– Я хочу пересесть! – заявила Пача. – Не могу больше видеть эту образину. Давай поменяемся местами.

– Хорошо, – послушно согласился Рикардо и они пересели. Теперь он сидел лицом к Маче и мог видеть, как она что-то говорит Мартину, не сводя глаз с их столика. – Но давай же, наконец, обедать! Попробуй, какое замечательное шампанское. Давай выпьем за наше будущее.

Они выпили, после чего Пача поставила свой бокал на стол и спросила.

– А как дела у Фернандо? Я уже давно его не видела.

– Трудно сказать, – ответил Рикардо с набитым ртом. – Он вновь сошёлся с Тересой, однако, не производит впечатления счастливого человека. Всё-таки интересно, куда Мария Алехандра могла запрятать свою дочь?

– Сама не знаю, – вздохнула Пача. – После их возвращения из Парижа я и сама видела Алехандру только один раз. Так ты мне так и не скажешь, откуда у тебя деньги?

Рикардо вздохнул и вновь наполнил бокалы.

– Заработал в Париже, выступая в одном кафе на Монмартре.

– Честно?

– Клянусь девой Марией! – торжественно произнёс он и улыбнулся.

– Значит так, – решительно сказала Мача, когда Мартин расплатился с официантом и они встали из-за стола.– Когда мы будем проходить мимо них, ты скажешь Рикардо, что у тебя есть к нему дело и попросишь зайти к тебе в клинику. А уж там я сама прочищу ему мозги.

Мартин послушно кивнул. Он уже привык к решительному характеру своей возлюбленной и охотно ей подчинялся, зная, что она весьма часто оказывается права. Мача вышла первой, а он задержался у столика Рикардо и, дружески пожав ему руку, предложил позвонить или зайти в клинику.

– Но зачем, Мартин? – удивился тот. – Ведь я совершенно здоров!

– Потом узнаешь, дружище, – улыбнулся хирург, – а пока я желаю вам приятного аппетита. До свидания, Пача.

– До свиданья, – хмуро буркнула девушка и, как только Мартин вышел, тут же обратилась к Рикардо. – Это всё проделки его обезьяны. Именно она что-то сказала ему о тебе. Ты пойдёшь?

– А почему бы и нет? – легкомысленно отмахнулся Рикардо, который был искренне рад уходу Мартина и Мачи, поскольку ему уже до чёртиков надоело видеть, как хмурится Пача. – Ну, теперь ты, наконец, успокоилась, и мы можем поговорить о чём-нибудь другом?

– О чём именно?

– Ну, например, о том, как хорошо было бы, потом взять такси и поехать ко мне.

– Ты решил купить меня одним этим обедом? – возмутилась Пача. – Дёшево же ты меня ценишь.

– Ну, Пачита, я же совсем не это имел в виду!

– Всё, что ты имел в виду, написано на твоей физиономии. Я тебе не какая-нибудь парижская куртизанка!

Рикардо в ответ лишь тяжело вздохнул и вспомнил в этот момент очаровательную Мари-Луизу. Ах, этот незабываемый Париж!

– Здравствуй, дорогая, – сказала Дельфина, целуясь с Мечей, – да ты, я смотрю, стала настоящей парижанкой!

– О да, – согласилась толстуха, – Париж – это город, который способен преобразить кого угодно. Ты не поверишь, но я сбросила там целых пять килограммов и даже постройнела. Впрочем, ты тоже прекрасно выглядишь, и я ещё никогда не видела тебя такой счастливой.

– А я действительно счастлива, – улыбнулась Дельфина, – у меня теперь есть всё, о чём я мечтала – свобода, дочь и… любимый человек.

– Поздравляю! – сказала Мече, присаживаясь на диван в гостиной дома Эстевесов. – И кто же этот счастливец?

– Себастьян.

Мече даже подпрыгнула.

– Как? Ты хочешь сказать, что ваши отношения…

– Да, дорогая, да, – самодовольно улыбнулась Дельфина, – наши отношения переживают своё второе рождение. Хочешь чего-нибудь выпить?

– Да, пожалуй, – рассеянно кивнула Мече. – Но расскажи поподробней. Когда я встречала их в Париже – я имею в виду Себастьяна и ту особу, имя которой я не хочу называть – они выглядели весьма довольными друг другом. А эта тварь – извини за грубое слово, она всё-таки приходится тебе сестрой – просто извела меня своими преследованиями. Однажды, я даже вынуждена была обратиться в полицию, чтобы избавиться от её гнусных домогательств.

– А ты встречалась с ними в Париже? – удивилась Дельфина, протягивая Мече бокал испанского сухого вина. – Вот это интересно! И чего же хотела от тебя Мария Алехандра?

– Она пыталась опорочить доброе имя Кати, уверяя что суд признал именно её убийцей моей бедняжки Деборы…

– Но ведь так оно и было на самом деле! – воскликнула Дельфина. – И теперь Кати сможет выйти на свободу, когда уже совсем состарится.

После этого заявления обе дамы обменялись изумлёнными взорами, и Мече, немного смутившись, поспешила сменить тему разговора.

– Но ты мне так и не рассказала, как же тебе удалось вырвать Себастьяна из лап этой хищницы?

– О! – и Дельфина томно улыбнулась. – Старая любовь не забывается. Он сам явился сюда и признался в том, что никогда меня не забывал, и даже в Париже думал только обо мне.

– Да что ты говоришь!

– Более того, – продолжала вдохновенно лгать Дельфина, – он очень сожалел, что не является, отцом моей крошки Долорес.

– А-а, – растерянно протянула Мече, чувствуя, что за время своих заграничных странствий пропустила много интересных событий. – Но тогда кто же отец? Неужели покойный сенатор?

– Это долгая история, – в свою очередь, смутилась Дельфина, – и как-нибудь потом я тебе обязательно расскажу.

Мече шумно вздохнула, в глубине души, очень жалея о подобной отсрочке. В этот момент, в гостиной появился Бенита, неся в руках трубку радиотелефона.

– Простите, донья Дельфина, но вас к телефону.

– Кто? – осведомилась она, на что Бенита сделала большие глаза, выразительно кивнув в сторону Мече, которая старалась не пропустить ни единого слова. Дельфина пожала плечами и взяла трубку. – Ах, это ты, Себастьян! – не удержавшись, радостно воскликнула она, и Мече мгновенно насторожила уши.

Дельфина отошла немного подальше и стала говорить вполголоса, а потому до Мече доносились лишь отдельные слова и фразы.

– Да, – говорила она. – Хочешь приехать?… Ну, конечно, я тоже хочу, любимый… Разумеется… Нет, никого нет… И я тоже, безумно, безумно… Жду…

Дельфина, с сияющим лицом, вернулась к Мече.

– Тебе надо обязательно зайти ко мне как-нибудь ещё, – сказала она толстухе. – Нам с тобой о многом надо поговорить.

Мече поняла, что ей пора, и поднялась с места.

– Обязательно, дорогая, тем более, что ты ещё не показывала мне свою малышку.

Дельфина уловила этот тонкий намёк и слегка покраснела.

– Сейчас она спит, и я боюсь её тревожить. У неё такой чуткий сон!

Они простились, и Мече вышла из дома. Взяв такси, она поехала домой, напряжённо размышляя всю дорогу. К тому времени, когда она переступила порог собственного дома, решение уже полностью созрело – она должна отомстить этой чёртовой Марии Алехандре и попытаться вырвать у неё Себастьяна. Её лучшая подруга Дебора на том свете наверняка бы с ней согласилась. Конечно, может случиться и так, что Себастьяну и Дельфине придётся пережить несколько не слишком-то приятных мгновений, но, в конце концов, лекарство и не должно быть сладким, тем более, если оно будет способствовать выздоровлению. Не теряя времени на дальнейшие раздумья, Мече подошла к телефону и, предварительно откашлявшись, набрала номер дома Медины. Как она и ожидала, трубку сняла сама Мария Алехандра.

– Алло, – сказала Мече тонким, как у девочки голосом, – могу я поговорить с сеньорой Фонсека?

– Я слушаю, – спокойно сказала Мария Алехандра.

– А где находится ваш муж, сеньор Себастьян Медина?

– В клинике, разумеется, – немного удивлённым тоном произнесла Мария Алехандра и тут же добавила: – А кто вы, сеньора?

– Это неважно. Если вы хотите найти своего мужа, то поищите его у своей сестры.

Мече с треском повесила трубку и довольно хихикнула, представив себе, что, в этот момент, должна почувствовать Мария Алехандра. А та слушала короткие гудки и, ощущая убыстрённые удары собственного сердца, с невольным ужасом думала: «Опять! Неужели всё начинается сначала?»

На этот раз попойка получилась весьма основательной. Оба приятеля чувствовали себя несчастными, а потому, выпив первую бутылку виски, не остановились на этом и принялись за вторую. Рикардо, который принимал Фернандо у себя, жаловался другу на холодность и неприступность Пачи, а Фернандо изливал своё горе по поводу таинственного исчезновения Алехандры и полной неопределённости в их отношениях, которая наступила после последней встречи – там, в Париже, в коридоре гостиницы «Золотой век».

– Ты даже представить себе не можешь, как это ужасно, – говорил он Рикардо, держа в руке стакан и невидящим взором, смотря прямо перед собой на фотографию обнажённой красотки с роскошными и загорелыми формами. – Я не знаю где она, не знаю, как она теперь ко мне относится… вообще ничего не знаю, и эта проклятая неизвестность сводит меня с ума!

– Да и у меня положение не лучше, – вторил ему Рикардо. – За всё время нашего знакомства с Пачей у нас не было ничего, кроме одного случайного поцелуя. С тех пор, как она превратилась из Золушки в принцессу, я терплю от неё одни оскорбления. Чем больше я стараюсь, тем холоднее она себя ведёт. Ну, можешь себе представить – после того, как я подарил ей платье за двести долларов и сводил в «Эксцельсиор», она не позволила себя поцеловать даже в щёку! А я просто безумно, невероятно её люблю и каждый день, когда я её не вижу, или не слышу, кажется мне пустым и бессмысленным. Порой я пытаюсь успокоиться и говорю себе – ну что в ней особенного, мало ли в Боготе стройных девчонок с милыми мордашками! И, ты знаешь, когда я иду по улице, то невольно озираюсь на красивых девушек, и мне кажется, что я мог бы изменить Пачите. Но стоит мне только её увидеть – и всё, для меня уже не существует никого другого. Её невозмутимый взгляд сводит меня с ума, а за одно только ласковое слово, я готов отдать ночь с любой другой девушкой! Нет, ну это чёрт знает что! Как можно влюбляться раньше, чем сам внушишь хоть какие-то чувства. И я не знаю, не понимаю, что ей ещё надо – почему она постоянно меня отталкивает? Эти её слова – «ну, хватит» – приводят меня в неистовство. Я готов ползать перед ней на коленях, целовать ей ноги, пожертвовать всей оставшейся жизнью, чтоб только прожить с ней хотя бы один год, месяц, день… Я хочу говорить с ней только о своей любви и нежности, но не делаю это потому, что боюсь ей наскучить, боюсь услышать в ответ – «ну и что, а я-то тебя не люблю!»

– А ты думаешь, она к тебе ничего не испытывает? – вяло поинтересовался Фернандо.

– Не знаю, в том-то и дело, что не знаю! – горячо ответил Рикардо. – Я боюсь об этом спрашивать, боюсь ей что-нибудь предлагать, чтобы не нарваться на очередную грубость или холодность; но иногда она смотрит на меня так лукаво или разговаривает со мной так весело, что у меня появляется надежда – я ей не совсем безразличен. Но проходит день, проходит неделя, мы встречаемся или созваниваемся снова, и вновь я слышу всё те же холодные интонации, вновь она ведёт себя так, словно мы только что познакомились. Хорошо ещё, если она мной играет, а если она вообще обо мне не думает? Представляешь себе, Фернандо, я не хочу никого другого, меня просто тошнит от мысли о других женщинах, и я чувствовал себя последней свиньёй, когда недавно переспал с Карменситой.

– Это той первокурсницей, о которой ты мне рассказывал? – спросил Фернандо.

– Да, той самой, будь она неладна. Поутру мне стало так гнусно, что я ей нагрубил, и она ушла разобиженной. Впрочем, и чёрт с ней! Как бы я хотел внушить Паче хотя бы десятую долю тех чувств, которые сам к ней испытываю!

– Ну, твоё положение всё-таки лучше, – заплетающимся языком проговорил Фернандо. – Ты хоть знаешь, где она находится, и можешь в любой момент ей позвонить…

– Чёрта с два! – тут же перебил его Рикардо. – Она сердится, если я звоню, когда мы не договаривались; а уж стоит мне прийти и встретить её возле колледжа, как начинает топать ногами и кричать: «зачем ты пришёл!» Это твоё положение лучше, дружище Фернандо. Ты хоть знаешь, что она пропала и пытаешься её найти. Самыми лёгкими в любви являются чисто внешние препятствия – вроде пространства или гнева родителей. Поверь мне, это я познал на собственной шкуре. А вот когда твоя Алехандра найдётся, да ещё при этом будет вести себя с тобой, как моя Пача – вот тогда ты и поймёшь, о чём я говорю.

Фернандо недоверчиво покачал головой.

– Да, да, – твёрдо сказал Рикардо, – самое сложное – это преодолеть женское упрямство, сумев растопить холодный и невозмутимый взгляд… Ну, давай дернём ещё по одной.

Они чокнулись стаканами, и тут зазвонил телефон. Рикардо порывисто бросился к нему и сорвал трубку.

– Алло… да, это я… здравствуйте, сеньора… да, в порядке… что, прямо сейчас?… Да, как сказать… нет, ну почему же… совсем чуть-чуть… хорошо, я приеду.

Он положил трубку и повернулся к Фернандо.

– Извини, старик, но мне надо уехать по делам. Если хочешь, можешь передохнуть на моём диване, а когда я приеду, мы прикончим эту бутылку.

– Да, нет, мне, пожалуй, хватит, – отозвался Фернандо, вставая с места, – я лучше поеду спать домой. Но что это у тебя за таинственные дела и кто эта сеньора, с которой ты так почтительно разговаривал? Она что – спрашивала тебя, много ли ты выпил?

– Да, но это неважно, – смутился Рикардо, делая вид, что ищет свою куртку, – в общем, я тебе как-нибудь потом объясню…

– Так это из этих кладовых ты черпаешь свои сокровища, чтобы дарить Паче дорогие платья и водить её в самые шикарные рестораны? – не унимался Фернандо.

– Извини, старик, но сейчас мне некогда. Потом, потом, всё потом…

Фернандо с сомнением покачал головой, но не стал настаивать. Они вышли вместе и поймали такси, причём именно Рикардо настоял на том, чтобы они заехали сначала к Фернандо, а уже после он отправится по своим делам.

– Ты словно боишься, что я тебя выслежу, – насмешливо заметил по этому поводу Фернандо, на что его друг несколько неестественно рассмеялся, но ничего не сказал.

А Рикардо, действительно, боялся, что Фернандо узнает о его отношениях с Альсирой. Он так ничего и не сказал другу о своей новообретённой матери, а поскольку Фернандо уже больше не выступал в «Красном поплавке», он и не мог ничего узнать. Это именно Альсира позвонила двадцать минут назад и пригласила Рикардо срочно приехать к ней домой. За всё время, что прошло после их возвращения из Парижа, он виделся с матерью не более трёх раз, и теперь ломал голову над тем, зачем он ей так срочно понадобился. Так ничего и не решив, он подъехал к дому Альсиры, расплатился с таксистом, и, стараясь не шататься, взбежал на крыльцо.

Она открыла дверь и немного отступила назад, насмешливо оглядев его с ног до головы.

– Ну, хорош, ничего не скажешь!

– В каком смысле? – поинтересовался Рикардо, стараясь говорить самым непринуждённым тоном.

– В том самом, что от тебя несёт виски, как от надравшегося ковбоя.

– И в этом нет ничего удивительного, поскольку я пил именно виски, – подтвердил Рикардо, входя в гостиную и останавливаясь возле камина. – А если вы, матушка, хотите предложить мне что-то ещё, то я, ей-богу, не откажусь.

– Во-первых, не называй меня матушкой, даже когда мы одни, чтобы не привыкать к этому глупому слову, – холодно сказала Альсира. – А, во-вторых, я могу тебе предложить лишь пойти в ванну и опустить голову под холодную воду. Какого дьявола ты так напился, хотела бы я знать! – словно не выдержав спокойного тона, вдруг яростно воскликнула она.

– Ого, меня, кажется, начинают воспитывать? – изумлённо поинтересовался Рикардо. – А вам не кажется, сеньора, что это надо было делать несколько раньше?

– Иди в ванну, бездельник! – прикрикнула на него Альсира. – И не возвращайся, пока не протрезвеешь.

– Иду, иду, – послушно кивнул Рикардо, – но перед этим, как почтительный сын, я хочу ответить на ваш вопрос, почему я так надрался. Причина очень проста и зовут её Пача. Да, кстати, я вас уже знакомил…

– И что? Она тебя бросила? – заинтересовалась Альсира.

– Кактус вам на язык матуш… сеньора, – замахал руками Рикардо. – Не бросила, но обращается как с собакой, не давая никаких шансов. А грустно, знаете ли, ухаживать за любимой девушкой, когда тебе постоянно напоминают о том, «что у нас с тобой ничего не будет»…

– Ничего, я тебя ещё научу обращаться с женщинами, – пообещала донья Альсира.

– С такими, какие работают в вашем заведении? – с сомнением покачал головой Рикардо. – Чему меня учить, когда дело не во мне, а в Паче…

– Если женщина отказывает мужчине, то дело всегда именно в нём – он просто недостаточно красив, умён или богат. У тебя есть все шансы приобрести хотя бы одно из этих качеств и покорить сердце твоей Пачиты. Но, если вместо этого ты будешь пьянствовать и вздыхать, тогда…

– Тогда что?

– Тогда дикие макаки будут мочиться на твоей могиле. Иди, трезвей, бездельник!

Рикардо послушно прошёл в ванную, намочил голову и тщательно вытер её большим, махровым полотенцем. Почувствовав себя значительно лучше, он, насвистывая, вышел из ванной, вернулся в гостиную и тут же мгновенно остолбенел, окончательно протрезвев. На диване сидел Серж Лану.

– Почему, ну почему ты опять уходишь? – заливаясь слезами, кричал Даниэль, тщетно, пытаясь, помешать Марии Алехандре, собирать вещи. – Я тебя никуда не отпущу! Что случилось? Это опять папа виноват, да?

Мария Алехандра только вздохнула, но ничего не сказала. Она никак не могла придумать причину, которая бы могла всё объяснить Даниэлю. Правда в данном случае никак не годилась. Ну, разве она могла сказать мальчику, что сразу после анонимного звонка поехала к дому Дельфины и увидела стоявшую перед ним машину Себастьяна. У неё и самой на глазах закипали слёзы при мысли о том, как подло он с ней поступил, вновь сойдясь с её сестрой. Нет, на этот раз она уходит и уходит окончательно. Дельфина теперь свободная женщина и ничто не помешает Себастьяну жениться на ней, после того, как она, Мария Алехандра, даст ему развод. Бедняжка Даниэль! – только он один страдает безвинно! При этой мысли, она резко захлопнула чемодан и порывисто притянула к себе мальчика.

– Ну, не плачь, не плачь, дорогой, – пробормотала она, целуя его в голову, – я вынуждена уйти от твоего папы, но от тебя я никуда не уйду. Мы будем видеться всегда, когда ты этого захочешь. И ты сможешь жить у меня на квартире, ведь тебе там понравилось, правда?

– Но почему ты уходишь? – всхлипнул Даниэль.

– Потому, что нам с твоим папой необходимо жить врозь.

– Но почему, почему, почему?

– Я постараюсь объяснить тебе всё это потом, когда ты успокоишься.

– Нет, я тебя никуда не отпущу!

– Ну, перестань, перестань, Даниэль!

– Что, чёрт возьми, всё это значит? – хмуро поинтересовался Себастьян, появляясь на пороге её комнаты.

– Папа, папа, – бросился к нему Даниэль, – скажи маме, чтобы она никуда не уходила.

– Куда это ты собралась? – спросил Себастьян.

– Даниэль, иди в свою комнату, – сказала Мария Алехандра.

– Никуда не пойду!

– Ансельмо, забери ребёнка!

Последовало бурная сцена, в результате которой, Даниэля всё же удалось увести, и супруги остались одни.

– Ну и как ты всё это объяснишь? – первым заговорил Себастьян.

– А здесь и нечего объяснять! – зло огрызнулась Мария Алехандра. – Ты опять принялся за старое! Я знаю, что ты был у Дельфины – только не вздумай отпираться, Себастьян! – поспешно добавила она, заметив нетерпеливое движение мужа. – Теперь между нами всё кончено. Я дам тебе развод, и ты сможешь жениться на моей сестре.

– Но я совсем не хочу на ней жениться!

– Ах, вот даже как? – и Мария Алехандра порывисто откинула волосы со лба. – Значит, тебя устраивает такое положение, когда одна из нас является твоей женой, а другая любовницей? Прекрасно, нечего сказать. Но это не устраивает меня. Я ухожу.

– Ты можешь меня выслушать? – Себастьян так разволновался, что даже побледнел.

– Зачем? Что ты можешь сказать? Выдумать очередную ложь или заявить, что это я во всём виновата?

Себастьян, действительно, не знал, что сказать. Откуда, чёрт возьми, она обо всём узнала? Неужели это очередные проделки Дельфины, которая, таким способом, решила женить его на себе? И зачем он только поддался на это нелепое искушение?

В глубине души Мария Алехандра ждала от мужа каких-то оправданий и даже хотела бы, чтобы им можно было поверить. Но Себастьян растерянно молчал, и ей уже ничего не оставалось делать, как взять свой чемодан и направиться к выходу.

– Подожди… – неуверенно попросил он.

– Ну что?

– Прости меня.

– Нет, Себастьян, нет. Я уже достаточно тебя прощала, но теперь вижу, что конца этому не предвидится. Прощай.

Через пятнадцать минут после ухода Марии Алехандры явился Мартин, который застал своего друга в полной прострации перед бутылкой «Хеннеси» – самого дорогого коньяка в мире. Ему не надо было спрашивать, что случилось – красноречивый вид Себастьяна мгновенно поведал ему обо всём.

– Опять поссорился с Марией Алехандрой? – со вздохом поинтересовался Мартин, присаживаясь напротив Себастьяна. – А почему на этот раз?

– Я изменил ей с Дельфиной, – глухо отозвался Себастьян, – и она каким-то образом об этом узнала.

– Вот как? – Мартин был искренне изумлён. – Но зачем и как это произошло? Я столько раз слышал от тебя, что между тобой и Дельфиной всё кончено, что ты её не любишь и никогда не любил – и вдруг именно она становится причиной твоих семейных неприятностей!

– Я её, действительно, не люблю, – сказал Себастьян, доставая второй бокал для Мартина, – но она умеет, вести себя таким образом, что… как бы это объяснить… что после очередной ссоры с Марией Алехандрой по поводу Фернандо – я уже рассказывал тебе о её нелепых подозрениях – меня вдруг, сам не знаю почему, потянуло к ней. Я приехал и…

– И она тебя утешила так успешно, что ты захотел приехать и второй раз, – догадался Мартин. – Дружище, эта история стара, как мир. Но что ты теперь собираешься делать? Хочешь, я поговорю с Марией Алехандрой?

– Это бесполезно, Мартин, всё это уже бесполезно, – досадливо отмахнулся Себастьян, – и она права в том, что уже много раз прощала меня и, в своё время, не бросила даже тогда, когда узнала о том, что ребёнок Дельфины может быть и от меня. Теперь уже ничего не поправишь. Ошибается же она только в одном, но именно это никакой женщине и не объяснишь…

– Что ты имеешь в виду? – спросил Мартин.

– Я имею в виду, что начальной причиной всей этой истории послужило поведение самой Марии Алехандры. Ты знаешь, что я люблю Фернандо, но ты даже и представить себе не можешь, какую сцену она нам устроила, когда стала выгонять его из моего дома. Что с ней случилось, и кто вбил ей в голову эти нелепые подозрения о его связях с колумбийской наркомафией? Знаешь, Мартин, такие женщины, как она, целиком отдаются во власть одной мысли или одного настроения и потом их уже никак не переубедишь. Давай выпьем.

Они чокнулись, и Себастьян мгновенно запрокинул голову.

– Но тогда у тебя остаётся ещё один шанс, – осторожно заметил Мартин, немного отпив и поставив свой бокал обратно на стол.

– Какой?

– Тебе надо убедить Марию Алехандру в нелепости её подозрений по поводу Фернандо. Поняв, как она была неправа, она почувствует себя виноватой и тогда…

– И тогда простит мне мою измену? – криво усмехнулся Себастьян. – Нет, Мартин, боюсь, что теперь уже, действительно, ничему не поможешь. Какой же я идиот! – вдруг застонал он, обхватив голову руками. – И как же я довёл до всего этого! Нет, всё справедливо, так и должно быть – и за каждую ошибку должно следовать неизбежное наказание… Будь оно всё проклято!