Тайные страсти. Книга 2

Глава двенадцатая

Камило Касас угодил в самую элементарную ловушку. Ещё со времён того самого бракоразводного процесса, который Мария Алехандра вела против Себастьяна, обвиняя его при этом в изнасиловании, ему запомнилась красивая, белокурая девушка по имени Тереса, давшая на суде весьма важные показания, во многом решившие исход дела. Поэтому, когда ему позвонила какая-то взволнованная женщина и, представившись подругой Тересы, попросила срочно приехать, сказав, что девушка пыталась покончить с собой и теперь срочно нуждается в его помощи, он, не раздумывая, направился по указанному адресу, не приняв при этом никаких мер предосторожности. Его не остановило даже то обстоятельство, что дом находился в одном из тех районов Боготы, которые пользуются дурной славой как настоящий рассадник преступности. Да и кто мог знать о его знакомстве с Тересой и о том участии, которое он в ней принимал, как не она сама или её близкая подруга?

Дверь открыла ярко-накрашенная женщина лет сорока, которую Камило никогда до этого не видел. Приветливо кивнув, она вызвалась проводить его в комнату Тересы, но по дороге туда, проходя каким-то длинным и тёмным коридором, Касас получил такой сильный удар по голове, что мгновенно потерял сознание.

Очнулся он, спустя несколько часов и сразу же почувствовал настолько нестерпимую головную боль, что первой же его мыслью была мысль о том, как бы этот удар не свёл на нет все положительные результаты операции, мастерски проведённой хирургом Мединой. А что если у него вновь начнутся провалы памяти, и в присутствии женщин он снова будет превращаться в дикого зверя, не контролирующего собственное поведение? Камило слегка пошевелился, открыл глаза и обнаружил, что лежит на удобной, широкой постели, которая стояла в углу довольно просторной и светлой комнаты, где было несколько больших зеркал. Вся обстановка, выдержанная в бело-розовом стиле, ни о чём не говорила – эта комната с одинаковым успехом могла быть и супружеской спальней, и будуаром куртизанки, и отведённым ему в будущей жизни уголком рая. И лишь одна деталь интерьера мешала предположить, что он уже в раю – решётки на окнах. Это были красивые, позолоченные, имеющие самую вычурную форму решётки, за которыми открывался вид на аккуратно подстриженный газон, посредине которого голубел бассейн.

Впрочем, жестокая боль не позволяла спокойно осмотреться, и Касас со стоном вновь прилёг на постель. Он чувствовал себя так, как если бы кто-то, воспользовавшись проломом в его черепе, водил по его обнажённым мозгам раскалённым паяльником. Перед глазами прыгали и плясали какие-то ярко-красные кометы с противными искристыми хвостами, напоминавшими то ли инфузорий, то ли сперматозоидов – Камило был не силён в биологии. Чтобы хоть как-то от них избавиться, он потёр руками виски, и в этот момент откуда-то сверху раздалась медленная, тягучая, но очень приятная музыка.

– Что за чертовщина? – сказал он вслух, удивляясь звуку собственного, страдальческого голоса. – Можно подумать, что я пленная красавица, попавшая в замок к какому-то чудовищу…

Дверь растворилась, и Камило удивился ещё больше – в комнату впорхнули две смуглые, симпатичные девушки, не старше шестнадцати лет, одетые более чем откровенно – в одинаковые белые туфли, красные чулки с поясом, и прозрачные кружевные накидки, едва достававшие им до бёдер. Никакого белья на девушках не было, и Камило мгновенно почувствовал, как у него перехватило дыхание и ещё сильнеё забилось сердце.

– Что всё значит? – изумлённо спросил он, наблюдая за тем, как обе девицы, сладострастно извиваясь, приближаются к нему всё ближе и ближе. – Это бордель или сумасшедший дом?

Вместо ответа они, похожие на двух тропических бабочек, как по команде взмахнули руками и обе накидки, медленно кружась в воздухе, оказались на полу. Камило присел на кровати, а обнажённые девушки мгновенно оказались рядом. Он ещё хотел что-то сказать, как вдруг почувствовал, что одна из них обнимает его обеими руками за шею и начинает целовать, быстрыми, дразнящими поцелуями, в то время как другая, проворно расстёгивает пояс его джинсов. Головная боль и адское возбуждение слились воедино, перед глазами завертелись смуглые, обнажённые груди и животы… он почувствовал, что начинает сходить с ума. Музыка словно бы слышалась уже откуда-то издалека, а Камило вновь откинулся на постель, быстро раздеваемый проворными женскими руками. Он вновь попытался что-то сказать и даже пошевелил руками, ощущая обжигающие прикосновения, чьей-то горячей, шелковистой кожи – и вдруг, не выдержав этого напряжения, пронзительно вскрикнул и потерял сознание.

Когда он очнулся, никаких девушек в комнате не было, зато прямо перед ним, сидел в кресле какой-то человек в белоснежном костюме и галстуке-бабочке. Он внимательно наблюдал за выражением его лица и, увидев, что Касас пошевелился, застонал и вновь попытался присесть на постели, ловко помог ему в этом. Усадив Касаса, незнакомец поднёс ему стакан воды и протянул две таблетки.

– Что это?

– Самое эффективное болеутоляющее средство. Судя по тому, как вы морщитесь, у вас ужасно болит голова. Простите, что я сразу не сообразил предложить его вам.

– А кто вы?

– Вам будет намного легче разговаривать после того, как вы примете эти таблетки и почувствуете облегчение.

Касас не возражал и залпом выпил обе таблетки.

– Вот теперь я могу ответить на ваш второй вопрос и представиться, – с удовлетворением сказал этот элегантный господин. – Тем более, что заочно мы уже знакомы. Меня зовут Серж Лану.

Камило ожидал нечто подобное, а потому почти не удивился. Лану выждал паузу и, не дождавшись никакой реакции от своего собеседника, продолжил.

– К сожалению, нам долго не удавалось встретиться, чтобы обсудить всё спокойно, как это и полагается делать двум умным людям. Поэтому мне пришлось пойти на небольшую хитрость, благодаря которой я и имею удовольствие видеть вас перед собой. Увы, но иногда приходится полагаться на усердие некоторых болванов, которое оказывается чрезмерным.

– Усердие или болваны? – усмехнулся Касас, с облегчением чувствуя, как головная боль отступает. Заметил это и Лану.

– Ага, я же говорил, что это превосходное средство. Если бы я догадался предложить его раньше, то вам не пришлось бы пугать моих девчонок своим внезапным обмороком.

– Да, – спокойно сказал Касас, – ваши таблетки помогли мне настолько, что теперь я всё понял. С помощью этих очаровательных созданий вы хотели меня скомпрометировать. Где тут у вас находятся скрытые камеры – на потолке?

– За зеркалами, – лениво отозвался Лану. – Но это даже не самое главное. Я просто хотел предложить вам обменяться информацией, только и всего.

– Ну и что вы хотите от меня узнать?

– Вы хорошо знакомы с одной красивой женщиной по имени Мария Алехандра Медина… подождите, не перебивайте, потому что, это не вопрос, а утверждение. Так вот, недавно эта сеньора назначила вам встречу, которая по целому ряду причин так и не состоялась. При этом она пообещала приехать с одной своей старой знакомой – монахиней по имени Эулалия, сказав, что у той для вас есть что-то важное. С монахиней, к сожалению, произошло несчастье…

– А что именно? – настороженно спросил Касас, удивляясь поразительной осведомлённости Лану.

– Не помню точно, но знаю, что в данный момент она уже беседует с господом Богом, – небрежно отмахнулся Лану. – Но мне бы хотелось узнать, какие общие интересы могли связывать скромную монахиню и знаменитого сенатора?

– Ну а что вы собираетесь делать, если я откажусь отвечать? – криво улыбнулся Касас.

– Я не думаю, что вы будете столь неблагоразумны, тем более, если я напомню вам о такой неприятной вещи, как серная кислота. Если вы забыли химию, то знайте – в ней растворяется всё, что угодно. Только представьте себе, как молекулы, составлявшие ранее блистательного сенатора Касаса, начнут свой долгий путь по канализации города Боготы… Впрочем, я не люблю подобных эксцессов, а потому искренне надеюсь, что до этого дело не дойдёт, – Лану говорил всё это с приятной, мягкой улыбкой хотя глаза его оставались холодными.

Касас глубоко вздохнул и подумал в этот момент совсем о другом. Какой смысл корчить из себя героя и непреклонного борца с мафией, если ничто в жизни не даёт ему душевного удовлетворения? Он так долго добивался любимой женщины – и вдруг теперь, когда она, наконец, уступила, понял, что и это, оказывается, не главное. Равнодушие, холодность и едва ли не брезгливость, которые продемонстрировала Мария Алехандра той самой ночью, породили в нём глубочайшую тоску и уныние. Овладеть телом женщины, ещё не значит овладеть её душой – и эта старая истина, открылась ему с предельной очевидностью. А для настоящей любви, той преданной, нежной и трепетной любви, которую он всю жизнь испытывал к Марии Алехандре, мало было одной покорности, мало было терпеливого равнодушия – нужна была взаимность! Но её не было, и он понимал, что никогда её не добьётся, а без этой взаимности весь мир казался бессмысленным, пустым и холодным. И что значила его общественная деятельность, борьба с мафией и публичные разоблачения, как не жалкую попытку забыть о своей несчастной любви? Политика лишь тешит самолюбие, но только любовь делает счастливым. Касас вновь вздохнул и равнодушно посмотрел на Лану.

Тот не понял его взгляда и вопросительно вскинул брови:

– Итак?

– Я не могу ответить на ваш вопрос, – ответил Касас. – Поскольку всё, что я знаю, вам уже известно. Сеньора Медина сказала мне, что это не телефонный разговор, а потому расскажет обо всём, когда приедет. И она даже не намекнула на то, с чем это может быть связано.

– Тогда я вам намекну, – вдруг холодно и резко сказал Лану. – В руки этой старой калоши, я имею в виду, разумеется, монахиню, случайно попала большая партия наркотиков. В том чемоданчике, который был… – Лану слегка запнулся, – который она собиралась привезти к вам, не оказалось ничего, кроме кучи всякого барахла. Поэтому, сенатор, ваша свобода и безопасность напрямую зависят от того, как скоро я найду эти наркотики. Где они могут быть, и куда она успела их перепрятать?

Касас тут же отвёл глаза, но Лану успел заметить, как тревожно блеснул его взор, а потому мгновенно понял невысказанное опасение Камило.

– Не беспокойтесь, сенатор, – почти весело произнёс он, вставая с места, – вашей любимой женщине ничто не угрожает. Мы, французы, слишком галантны для того, чтобы нас можно было опасаться таким красавицам.

– Идите к чёрту! – мгновенно вспыхнул Касас, раздражённый непереносимым самодовольством француза. – Глядя на вас, я искренне жалею, что на вашей родине уже отменили гильотину.

Оказавшись между двух огней, Рикардо запаниковал. В некоторых газетах прошло сообщение о трупе, найденном в известняковом карьере и о том, что полиция проводит расследование. Самым ужасным для него было то, что очаровательная мулатка, работавшая в гостинице «Ацтек», хорошо запомнила его и описала полиции. Каково теперь было Рикардо читать описание собственных примет и проклинать собственную забывчивость, заставившую его так откровенно засветиться! Ну как он мог забыть, в каком номере остановился этот злополучный Мельфор! А ведь теперь полиция будет разыскивать именно его, Рикардо!

Вторым обстоятельством, которое его немало встревожило, но, как, ни странно, и немного успокоило, было, таинственное исчезновение Лану. Почему француз отказался от своего намерения и не занял номер Мельфора, о чём, в свое время, он говорил Рикардо? Куда он теперь делся и что замышляет? Неужели, главной его целью во всей этой истории, было подставить полиции Рикардо и сделать так, чтобы все подозрения пали именно на него? Юноша терялся в догадках и не находил ответа.

Впрочем, самым опасным в данный момент было третье обстоятельство. На горизонте вновь появился Родригес и стал настойчиво интересоваться тем, куда пропал парижский покупатель? Рикардо встречался с ним в баре у Альсиры и долго убеждал в том, что честно выполнил своё задание во Франции, передал всё, что должен был сказать, и теперь хочет выйти из игры.

– Из этой игры можно выйти только вперёд ногами, – зловеще заметил по этому поводу Родригес – худой, длинноволосый и весьма неопрятный тип самого неопределённого возраста. – Если всё было так, как ты говоришь, то куда девался француз?

Рикардо клятвенно уверил его в том, что не имеет об этом ни малейшего представление, но, на следующий день после их разговора газеты сообщили о найденном трупе и о том, что разыскивается «высокий, худощавый и очень подвижный юноша, не старше двадцати лет, с карими глазами, прямым носом и вьющимися волосами». Тут же предлагался и словесный портрет, в котором любой знакомый, без труда узнал бы Рикардо.

Тот перепугался до такой степени, что больше не появлялся дома, ночуя или в самых заштатных гостиницах, или у каких-нибудь шлюх. Он хотел, но боялся позвонить Фернандо или Паче – а вдруг и они сочтут его убийцей? Совсем потеряв голову, он однажды позвонил Альсире, надеясь на то, что уж родная мать не откажется его где-нибудь спрятать. Однако Альсира разговаривала с ним так, словно они едва знакомы. Она в очередной раз заявила, что ничего не желает знать о его делах и, если чем и может помочь, то лишь «некоторой суммой», которой ему хватит для того, «чтобы убраться как можно дальше».

– И запомни, бездельник, – добавила она напоследок, – если ты окончательно влипнешь, и тебе придётся иметь основательную беседу со следователем, то упаси тебя Бог упоминать моё имя, или имя одного нашего общего знакомого. Никакая тюремная камера не спасёт тебя от петли, в которой ты будешь болтаться, свесив наружу свой неугомонный язык.

После таких слов Рикардо уже всерьёз стал подумывать о бегстве в Соединённые Штаты или хотя бы в Венесуэлу. Однако, как он сможет выбраться из страны, если у полиции есть его словесный портрет? Да и что он будет делать за границей? В конце концов, он никого не убивал, а если в чём и виновен, то лишь в том, что выполнил только одно, разовое поручение.

Словно утопающий, цепляющийся за соломинку, он долго перебирал в уме всех своих знакомых, пока, наконец, не вспомнил об отце Фортунато. Действительно, что если укрыться в монастыре?

А отец Фортунато вновь беседовал с ещё одним, юным и заблудшим созданием, которое снова прибежало просить его помощи и совета. Этим созданием, разумеется, была Тереса. После того как Фернандо выгнал её из своего дома, она практически постоянно находилась в самом жалком и подавленном состоянии. Священник терпеливо выслушивал её захлёбывающийся в слезах лепет, сочувственно смотрел в бледное, потускневшее лицо, и понемногу копил в своей душе бессильное раздражение. Ну как он может помочь ей и чём утешить? Вновь и вновь напоминать ей о Боге и вечной жизни? Но при этом отчаянии даже собственные слова казались ему не совсем убедительными. Чёрт бы побрал Фернандо, ведь он поступил как последний негодяй. Зачем было внушать бедной красавице какие-то несбыточные надежды, почему нельзя было просто спать с ней и не говорить о любви?

В этот-то момент и появился Рикардо, который уже знал всю историю. Хотя он, исходя из чисто мужской солидарности, совсем не осуждал своего друга, но измученный вид Тересы, которую он ещё помнил ласковой и скромной красавицей, не мог не задеть его за живое. «А ведь у нас с ней есть что-то общее, – неожиданно подумалось ему, – Фернандо обошёлся с ней так же, как со мной обходится Пача. И я, и Тереса готовы были ради них на всё – и что в итоге? Она собирается стать монахиней, а я уже стал преступником, которого разыскивает полиция… Весёленький конец для любовной истории».

Тем временем Тереса простилась с отцом Фортунато и направилась к выходу из церкви. Рикардо захотелось сказать ей хоть что-то ободряющее, а потому он извинился перед священником и устремился за ней.

– Подожди, Тересита, – сказал он, догоняя её в проходе между рядами деревянных скамей. – Тебе, наверное, неприятно меня видеть, потому что я друг Фернандо…

– Совсем нет, – слабо улыбнулась девушка. – Просто мне сейчас не хочется разговаривать. Извини, Рикардо… – и она уже собралась выйти, но он вновь её удержал.

– Я знаю, что ты собираешься уйти в монастырь.

– Ну и что?

– Не делай этого, Тересита. Ты такая замечательная девушка, что у тебя обязательно должен быть муж и дети. Ты просто обязана быть счастлива…

– А ты?

Рикардо смутился от этого неожиданного вопроса.

– А что я?

– Да ведь и ты тоже пришёл сюда не просто так. И у тебя несчастный вид и грустные глаза. Фернандо рассказывал мне о твоих отношениях с Пачей, так что я всё знаю. Прощай, Рикардо, и да поможет нам обоим господь Бог.

Она решительно вышла из церкви, а Рикардо, секунду поколебавшись, уже хотел было последовать за ней, как вдруг кто-то сильно схватил его за локоть. Здесь, у самого выхода, куда не доставало сияние алтаря, было довольно темно, а потому он испуганно вздрогнул от неожиданности. Но он удивился ещё больше, когда узнал Мачу.

– Тсс, – прошептала она, прикладывая палец к губам. – Не шуми и не вздумай выходить из церкви.

– А в чём дело? – невольно задрожав, так же шёпотом спросил Рикардо.

– Снаружи тебя уже ждёт Родригес и кто-то ещё из его шайки. Я давно присматриваю за тобой и сейчас абсолютно уверена, что дело зашло уже слишком далеко. Чего ты не поделил с этими подонками?

Рикардо открыл, было, рот, но Мача не дала ему ответить.

– Впрочем, сейчас это неважно. Говорю тебе, что эти мерзавцы ждут тебя на выходе и ждут не просто так. Как ты смотришь на то, чтобы обратиться в полицию?

– Нет, – поспешно ответил Рикардо, – только не это!

– А ты влип, красавец, – искоса взглянув на него, прокомментировала этот испуганный возглас Мача. – Вот до чего доводит желание щегольнуть перед девушкой шальными деньгами. Тогда остаётся только одно – убраться отсюда другим путём, а затем подумать над тем, где ты сможешь отсидеться.

Её глаза блестели столь решительно и азартно, что Рикардо как-то сразу доверился ей во всём и теперь только согласно кивнул головой.

– Пойдём, спросим у священника, где тут другой выход.

Они направились в глубину церкви и увидели отца Фортунато, стоявшего на коленях перед алтарём.

– Сейчас не время молиться, святой отец, – поспешно сказала Мача, когда он оглянулся на звук их шагов. – Этого милого юношу на улице поджидают его дружки, встреча с которыми может серьёзно повредить его драгоценному здоровью. Покажите нам другой выход, а сами пока заприте центральный вход.

– Это ты, Мача? – удивился отец Фортунато. – А я, признаться, тебя сразу и не узнал. Ты сильно изменилась…

– Сейчас не время обмениваться впечатлениями, святой отец, – вновь перебила его Мача, – через пару недель я предстану перед вашим алтарём в качестве невесты, вот тогда и поговорим. А пока не задавайте лишних вопросов и покажите нам другой выход.

По её серьёзному тону и испуганному виду Рикардо, отец Фортунато понял, что происходит нечто опасное, а потому кивнул и поднялся с колен.

– Пойдёмте за мной.

Он повел их за алтарь, миновал ризницу и, пройдя каким-то узким коридором, подвёл к двери, за которой начинался монастырский сад.

– Ещё сто метров левее и вы увидите калитку, которая выходит на соседнюю улицу. Она заперта только на внутренний засов, так что…

– Спасибо, святой отец, – быстро произнесла Мача. – А теперь, прошу вас, во имя вашей собственной безопасности, заприте центральный вход и, если хотите, можете вызвать полицию. Только нас, разумеется, здесь не было.

Отец Фортунато кивнул, глядя на них ничего не понимающими глазами, а затем повернулся и направился обратно в церковь.

Мача открыла дверь и быстро пошла вперёд, сделав знак Рикардо следовать за ней. На улице начинало темнеть и деревья уже отбрасывали таинственные, лёгкие тени. Они быстро обогнули несколько кустарников, приблизились к калитке и Мача, дождавшись пока Рикардо встанет рядом с ней, отодвинула тяжёлый засов.

– Не выходи, пока я не разрешу тебе этого сделать, – тихо сказала она. – В случае чего, беги обратно к Фортунато и вызывай полицию.

Рикардо судорожно кивнул, чувствуя, что у него начинают дрожать колени. Мача в последний раз с усмешкой взглянула на него и осторожно вышла на улицу. Рикардо не смог удержаться, и, боясь оставаться один, тут же последовал вслед за ней. Он не успел ничего увидеть, не успел ничего понять, как вдруг услышал пронзительный крик Мачи:

– Назад!

И тут же раздались выстрелы. Краем глаза он ещё увидел стремительно рванувшую машину, падающую Мачу и пронзительно завывающую полицейскую мигалку. Не помня себя, он забежал обратно в сад, задвинул за собой засов и бросился в церковь.

– Что случилось? – спросил его испуганный отец Фортунато, с которым он столкнулся в самом проходе. – И где Мача?

– Не знаю, – тяжело дыша, отозвался Рикардо, – кажется, убита. Это вы вызвали полицию?

– Да, я.

Рикардо пошатнулся и, чтобы не упасть, прислонился плечом к колонне. «Всё кончено, – подумалось ему, – прощай вся моя прежняя жизнь! Прощай, Пачита!» И тут он понял, что нужно сделать, и сорвался с места.

– Где телефон, святой отец, где телефон? Скорее, умоляю вас, я должен позвонить прежде, чем явится полиция!

– Там, вон в той комнате, слева, – испуганно отозвался отец Фортунато.

Рикардо бросился туда и поспешно сорвал трубку. «Только бы она подошла сама, – взмолился он про себя, – если это сделает Бенита, то я могу и не успеть!» В центральные двери уже начали стучать и, слыша эти глухие, отдающиеся эхом удары, Рикардо нетерпеливо ждал, когда на другом конце провода снимут трубку.

– Алло? – раздался нежный голосок Пачи, и он даже вздохнул от неожиданно нахлынувшей радости.

– Это я, Пачита, – торопливо начал он, – слушай меня внимательно и не перебивай. Всё то, о чём я тебе рассказывал, произошло, и сейчас сюда уже идёт полиция. Меня, наверняка, арестуют, и ты меня больше не увидишь.

– А где ты и что произошло? – не удержалась она.

– В церкви у Фортунато. Да, позвони Мартину и скажи, что с Мачей… впрочем, он и сам узнает… – в церкви уже раздавались голоса полицейских и Рикардо буквально задыхался от торопливого волнения и прощальной нежности. – Я люблю тебя Пачита и умоляю – помни об этом. А теперь, прощай, моя драгоценная, прощай!

Казалось, что после бурного шторма они, наконец, очутились в тихой гавани. И такой гаванью стала для них скромная гостиница на окраине Боготы с поэтичным названием «Розовый фламинго», куда они приехали сразу после столкновения с Марией Алехандрой.

– Бедная мама! – только и сказала Алехандра, когда они уже сидели в такси. – Могу себе представить, что она сейчас чувствует! Надо будет ей обязательно позвонить…

Однако, получилось так, что в тот день она так и не смогла позвонить, поскольку между ними, наконец, произошло то, чего они так долго ждали и чему постоянно препятствовали всякие недоразумения и размолвки.

Всё случилось как нельзя более естественно, в какой-то степени, даже трогательно.

– Любимая моя, нежная моя, красивая моя… – говорил Фернандо, обнимая Алехандру и осторожно целуя в розовое ушко. – Как же ты хороша! Когда ты рядом, я забываю обо всём на свете, и мне хочется только одного – заботиться о тебе, любить и оберегать. Моё сердце просто разрывается от нежности, и я не могу себе представить, как бы я жил без тебя…

– И я тоже, Фернандо, – слегка покраснев, шепнула ему девушка.

Только смущение заставило её оттолкнуть его заботливые руки и, заставив отвернуться, быстро раздеться самой. Вся непередаваемая острота первых, обнажённых прикосновений, весь лихорадочный трепет первых, интимных ласк мгновенно захлестнули их волной обжигающей чувственности. Они ещё стеснялись друг друга и отводили глаза, задыхаясь от взаимных поглаживаний и поцелуев, но оба в эти моменты думали об одном и том же – «наконец-то это произошло!» А когда настал черёд сладострастных содроганий, перемежаемых блаженными стонами и вздохами, все мысли смыло неистовое желание переплестись как можно теснее и войти друг в друга как можно глубже.

И даже потом, счастливые и усталые, они всё никак не хотели разжимать объятий, шепча друг другу те нежные слова, которые никогда не надоедают в подобных ситуациях, поскольку весь смысл этих слов заключён в одной только интонации, с которой они произносятся.

И, всё-таки, ещё какое-то время спустя, Алехандра задала ему тот вопрос, который он меньше всего ожидал сейчас услышать.

– А с Тересой у тебя было так же или совсем по-другому?

В самом этом вопросе уже заключался тот ответ, который она хотела услышать, и который был чистой правдой, поскольку физическая близость с любимой женщиной, и особенно с той, которой долго добивался, не идёт ни в какое сравнение с теми «занятиями любовью», которыми так любит гордиться большинство мужчин. И Фернандо постарался объяснить ей это как можно более доходчиво.

– Понимаешь, Алехандра, ведь счастье – это не просто достижение какой-то высшей и самой желанной цели, но и стремление к ней. Ведь когда мы добиваемся чего-то достаточно легко, то называем это приятным сюрпризом или подарком судьбы, но никак не счастьем. И поэтому всё то, что нам так долго препятствовало…

– Пошло на пользу нашему счастью? – с лукавой улыбкой перебила она.

– Да, похоже, – тоже улыбнулся Фернандо. – Хотя я бы не возражал, если бы это произошло чуточку раньше. Ты знаешь, как для меня была ужасна мысль навсегда тебя лишиться! И каким бы я был несчастным, если бы так ничего и не произошло!

Вместо ответа она ласково погладила его по груди, а он повернулся и поцеловал её в щёку. Ничем не прикрытые, они лежали на постели и, полуобернувшись друг к другу, любовались своими смуглыми, обнажёнными телами.

Но Алехандру беспокоил ещё один вопрос и Фернандо его вскоре услышал.

– А как ты относишься к тому, что у меня будет ребёнок, отец которого неизвестен? – на этот раз еле слышно и с явным трудом выговаривая слова, спросила она.

– Я долго думал об этом, – после недолгой паузы отозвался он. – И, ты знаешь, понял, что всё к лучшему. Ведь мы же двоюродные брат и сестра, и наше собственное потомство могло бы иметь какие-то врождённые недостатки. А так мы будем счастливы, воспитывая этого малыша, чьим бы ребёнком он не оказался.

– А тебе бы хотелось, чтобы это был мальчик или девочка? – вновь спросила Алехандра, задавая самый знаменитый женский вопрос, без которого не может обойтись ни одна беременная женщина.

– Мне бы хотелось, чтобы это была двойня – и мальчик и девочка, – отшутился Фернандо и тут же получил удар подушкой.

– Ах, ты какой!

На следующий день они проснулись достаточно поздно, и сразу после завтрака Алехандра сняла телефонную трубку.

– Подожди, – остановил её Фернандо. – А ты уже подумала, что скажешь своей матери?

– Разве это так важно? – покачала головой она. – Главное, чтобы она за меня не волновалась.

– Но если ты скажешь, что находишься вместе со мной, она обязательно разволнуется, – продолжал настаивать Фернандо. – Ты знаешь, что она подозревает меня в том, что это именно я тебя изнасиловал?

– Какая чушь! – возмутилась было Алехандра, но через мгновение уже лукаво блеснула глазами. – А, впрочем, очень может быть!

– Что?!

– Я имею в виду, что теперь её подозрения полностью оправдались.

– Негодная девчонка!

– Развратный мальчишка!

Они пылко поцеловались, и этот поцелуй продолжался до тех пор, пока Алехандра не стала задыхаться.

– Подожди, – произнесла она, отстраняясь, – я всё же должна позвонить маме. И ты знаешь, что я ей скажу?

– Понятия не имею. Впрочем, нет, ты скажешь ей, что тебя похитили, держат взаперти и принуждают выйти замуж.

– А ты принуждаешь меня выйти замуж?

– Ещё как! – и Фернандо торжественно опустился перед ней на колени и стал целовать её руки, в одной из которых она продолжала сжимать телефонную трубку. – Надеюсь, сеньорита не откажет мне в своём согласии?

– Ну, это мы ещё посмотрим. Подожди, я уже набираю номер.

Фернандо поднялся с колен и отошёл немного в сторону. Слушая разговор Алехандры с матерью, и наблюдая за тем, как меняется выражение лица его возлюбленной, он начинал испытывать тревожное чувство, что их недолгому счастью опять что-то угрожает. Что могло произойти на этот раз и неужели опять всё пойдёт прахом?

Наконец, Алехандра повесила трубку и задумчиво посмотрела на него.

– В чём дело?

– Не знаю, но она разговаривала со мной таким странным и взволнованным голосом… Наверное, что-то случилось.

А случилось то, что Мария Алехандра была в тот момент не одна. К ней неожиданно явился Серж Лану и между ними состоялся откровенный разговор. Причём в самом его начале она допустила роковую ошибку, с ходу заявив, что ей уже всё известно, и поэтому ему нет смысла лгать.

– Ну и что же вам известно, прекрасная сеньора? – невозмутимо поинтересовался Лану с какой-то хищной грацией, располагаясь в кресле.

– Во-первых, я видела Алехандру в Боготе в обществе Фернандо, так что можете не рассказывать мне о своей поездке, если только она действительно состоялась, – быстро проговорив всё это, Мария Алехандра вперила глаза в лицо Лану, но тот оставался невозмутим и даже небрежно пожал плечами:

– Дальше.

– Ваше настоящее имя – Жорж Дешан и вы хорошо известны французской полиции.

– И всё?

– Нет, не всё! – раздражённая этим спокойствием, запальчиво возразила Мария Алехандра. – Скорее всего, это именно вы изнасиловали и пытались убить мою дочь, когда она жила в коттедже вашего отца под Парижем. Вы – преступник, месье, и я позабочусь о том, чтобы передать вас в руки правосудия!

Только выпалив всё это, она вдруг спохватилась. Если всё это действительно так, то надо было соблюсти, хотя бы минимальную осторожность! Её собственный пистолет, как назло, лежал в ящике стола, куда она переложила его из своей сумочки ещё в тот день, когда вернулась с похорон Эулалии. Вспомнив об этом, она со страхом уставилась на Лану, ожидая его дальнейших действий. А француз, как ни в чём не бывало, закурил сигарету, выпустил тонкую струю дыма и, прищурившись, посмотрел на неё.

– Не беспокойтесь сеньора, – вдруг услышала она спокойный голос, – вы смотрите на меня так, словно я сию минуту брошусь на вас и начну душить. Честное слово, но я привык обходиться с женщинами гораздо более гуманно. Не надо так волноваться, тем более, что наш разговор ещё только начинается.

– О чём вы собираетесь говорить, месье?

– Ну, во-первых, о том, что вы глубоко неправы, подозревая меня в столь ужасных преступлениях. Я не насиловал и уж, тем более, не собирался убивать вашу дочь…

– Вы лжёте!

– Одну минуту, я ещё не договорил. Да, я, действительно, пользуюсь у французской полиции некоторой известностью, поскольку в моём характере преобладает дух авантюризма, не позволяющий мне придерживаться узких рамок закона. А поскольку, в такого рода делах, приходится прибегать к помощи негодяев, постольку всегда есть шанс попасть в непредсказуемую ситуацию…

– Я не понимаю, к чему вы клоните.

– Терпение, мадам, ибо я подхожу к самому главному. Мой помощник, которого звали Гюстав Мельфор… по вашим глазам, я вижу, что вы его вспомнили… так вот, этот мерзавец решил, что сумеет справиться с моим делом, лучше, чем я; а потому решил от меня избавиться. Именно он следил за коттеджем моего отца, предполагая, что рано или поздно я там покажусь. Увидев, что в коттедже появились обитатели, он начал действовать… К сожалению, вместо меня ему попалась ваша дочь. В виде утешения хочу сообщить вам приятную новость – этот мерзавец уже мёртв и об этом сообщили многие колумбийские газеты.

Мария Алехандра недоверчиво покачала головой.

– Меня это совсем не утешает, месье. И, кроме того, в ту ночь кто-то вызвал меня из дома, и Алехандра осталась одна. О том, что я буду ночевать вместе с дочерью, знали только два человека – мой муж и ваш отец. Так кто же тогда подстроил мнимый звонок от мадам Буве с сообщением о том, что Себастьян находится в больнице?

– Ну, подстроить такой звонок, это пара пустяков, – усмехнулся Лану. – А чтобы внушить вам большее доверие к своим словам, хочу напомнить, что в Париже мы оказали друг другу неоценимые услуги – вы спасли мою жизнь, а я обеспечил безопасный отъезд вам и вашей семье.

– Что? Я спасла вам жизнь?

– О да, хотя и сами не подозревали об этом. Помните, предотвращённое вами покушение, когда вы так ловко одели, пакет, на голову наёмного убийцы?

– Так это были вы? – потрясённо воскликнула Мария Алехандра, мгновенно вспомнив высокого мужчину в белом пиджаке, которого она видела только со спины. – Так это на вас покушался тот мотоциклист?

– О да, и это было одно из целой череды покушений, которые организовал всё тот же мерзавец Мельфор. Так что, как видите, у меня были все основания для признательности, а потому мне тем более обидны ваши подозрения.

Мария Алехандра пребывала в некоторой растерянности, а потому даже не нашлась, что сказать. Внезапно она вспомнила про Дешана.

– А кто убил вашего отца?

– Не знаю, – ответил Лану, – полиция до сих пор не напала на след, хотя и не могу сказать, что меня это слишком волнует. У нас были сложные отношения, в которых не было ни грана любви. Помните, я рассказывал вам о романе Оскара Уайльда «Портрет Дориана Грея»? Так вот, наши отношения с отцом лучше всего охарактеризовать с помощью подобного портрета. Я смотрел на своего отца, как в зеркало, видел там свои недостатки и старался от них избавиться. Но даже когда мне это удавалось, я всё равно не мог заставить себя полюбить его.

– Странно, – пожала плечами Мария Алехандра, – а мне всегда казалось, что родители – это не просто зеркала, в которых отражаются наши наследственные недостатки, а нечто гораздо большее.

– О мадам, вы живёте в патриархальной стране, где ещё сильны родственные чувства. Однако, мы с вами несколько отвлеклись от темы.

– Что вы имеете в виду?

– Ну как же… за всё время нашего разговора, вы ещё ни разу не поинтересовались целью моего прихода.

Мария Алехандра внутренне напряглась, почувствовав, что начинается самое главное.

– Фернандо встретил и увёз вашу дочь именно по моей просьбе, – продолжал Лану, внимательно смотря на неё, – а потому моё предложение предельно просто – вы отдаёте мне то, что вам привезла ваша монахиня, а я немедленно возвращаю Алехандру.

– А откуда вам известно о том, что привезла Эулалия? И с чего вы взяли, что всё это находится у меня?

Лану поморщился.

– Знаете, мадам, если бы мы вели с вами разговор о любви, то на подобную тему я готов был бы беседовать бесконечно. Однако, признаюсь вам откровенно, в делах я всегда предпочитаю обходиться минимальным количеством слов, поскольку только так можно достичь предельной ясности. Конечно, я могу оказать вам любезность и удовлетворить ваше любопытство… более того, я, непременно так и сделаю, но лишь после того как предназначавшийся мне товар окажется в моих руках. Итак?

К этому моменту Мария Алехандра уже почти достигла своего письменного стола и, стремительно метнувшись, попыталась выдвинуть ящик. Ей это удалось, но, как только она запустила туда руку и попыталась достать пистолет, Лану одним прыжком оказался возле неё и, схватив сзади за горло, оттащил назад. Несколько минут она отчаянно пыталась вырваться, но добилась лишь того, что они оба упали на пол, а Лану, неожиданно повернув её к себе лицом, жадно поцеловал в полуоткрытые губы.

Она дёрнулась и начала извиваться, но его горячий язык уже проник ей в рот и вёл себя там с таким нахальным сладострастием, что она вдруг почувствовала, как начинает слабеть. А тут ещё одна рука Лану вдруг скользнула ей под задравшуюся в пылу борьбы юбку, и стала поднимать её всё выше и выше, постепенно раздвигая бёдра…

Внезапно всё кончилось, и она почувствовала себя свободной.

– Нет, мадам, – услышала она над собой голос Лану, – к сожалению, или к счастью, но я не могу насиловать женщин, поскольку всегда предпочитаю добровольные ласки. Вы так очаровательны, что чуть было меня не спровоцировали… Впрочем, довольно об этом.

Чувствуя себя униженной, Мария Алехандра одёрнула юбку и, поднявшись с ковра, увидела, что Лану с любопытством рассматривает её пистолет.

– А симпатичная игрушка. Вот интересно, почувствовал бы я такое же возбуждение, если бы вы взяли меня на мушку?

– Если я отдам вам наркотики, то когда я получу свою дочь? – резко спросила Мария Алехандра.

– Через час, слово джентльмена.

– Сейчас я их принесу, – и она направилась было в свою спальню за сумкой, но Лану мгновенно оказался рядом с ней.

– Извините мадам, но я не могу позволить вам носить тяжести. Позвольте вас сопровождать.

Ей ничего не оставалось делать, как согласиться, и они оба поднялись на второй этаж и вошли в её спальню. Шторы были задвинуты, и в комнате царил мягкий полумрак. Мария Алехандра зажгла ночную лампу, и уже направилась было к шкафу, когда зазвонил телефон, стоявший на столике рядом с кроватью. Она вопросительно взглянула на Лану и, не видя никакой реакции на его лице, порывисто схватила трубку.

– Привет, мамочка, это я! – раздался в трубке весёлый голос Алехандры. – Я звоню тебе, чтобы ты не волновалась.

– Где ты находишься?

– Мы с Фернандо остановились в одной гостинице, название которой я не хочу тебе пока говорить…

– С Фернандо?!

– Да, мамочка, и хочу тебе сказать, что собираюсь выйти за него замуж. Извини, что мы от тебя удрали, но так уж получилось, что я сама приехала в Боготу и чисто случайно столкнулась с ним на автобусной станции. Он так боялся, что ты вновь захочешь нас разлучить…

Мария Алехандра, услышав сзади какой-то шорох, вопросительно оглянулась на Лану и увидела, что он уже достаёт из шкафа чёрную кожаную сумку, в которой хранились наркотики.

– Когда ты сможешь приехать? – спросила она дочь.

– Как только ты его простишь и пообещаешь, что не будешь нас больше разлучать.

– Я делаю и то, и другое, только приезжай немедленно.

Она повесила трубку и обернулась к Лану, который спокойно прислушивался к этому разговору.

– А вы прекрасно блефуете, месье. Это звонила моя дочь…

– Я это уже понял, мадам, и, чтобы вас больше на затруднять, немедленно удаляюсь.

– Вы мерзавец и негодяй! – вдруг взорвалась Мария Алехандра, чувствуя, что больше не в силах себя контролировать. – Как только вы уйдёте, я немедленно позвоню в полицию!

Лану вдруг искоса взглянул на неё, и тут она заметила, что он всё ещё держит на ладони её миниатюрный пистолет.

– А вы знаете, мадам, как просто мне это предотвратить? – и он медленно поднял руку, нацелив на неё тёмный зрачок дула…