Тайные страсти. Книга 2

Глава вторая

Благодаря этому событию Мария Алехандра сумела попасть на страницы парижских газет. Вот, что писала на следующий день «Котидьен де Пари» в статье, озаглавленной «Предотвращённое покушение»:

«К сожалению, в наше время не так часто удаётся стать свидетелем такового поведения, которое продемонстрировала парижским обывателям очаровательная колумбийка, нахлобучивая свой пакет на голову наёмному убийце. В минуту опасности мы думаем лишь о спасении собственной жизни, предоставляя всё остальное заботам нашей, порой не слишком расторопной полиции. Но вот находится молодая и красивая женщина, которая, рискуя угодить под случайную пулю, бросается спасать неизвестного ей мужчину – возможно даже одного из тех, которые и создают опасность террора на наших улицах – и что же? Мы готовы сказать: «она сумасшедшая», или – «а, может быть, это сотрудница колумбийской полиции, специализирующаяся таким оригинальным способом в борьбе с терроризмом?» Ну, нет, господа, давайте оставим жалкое филистерство и дружно воскликнем:

– Браво, Мария Алехандра! Париж восхищён вашим мужеством и красотой!»

Однако Себастьян совсем не разделял восторгов неизвестного журналиста, и, прочитав эту статью, лишь хмуро посмотрел на жену. В тот момент они оба находились дома, и Мария Алехандра накрашивалась перед зеркалом, готовясь к очередному выходу в город.

– А тебе не кажется, что спасать одного мафиози от другого, это не лучший способ проводить время в Париже, особенно, если дорожишь собственной жизнью?

Мария Алехандра озадаченно посмотрела на мужа.

– Но, Себастьян, всё получилось так неожиданно, что у меня просто не было времени о чём-либо подумать!

– Зато теперь тебе ничто не мешает подумать, а, подумав, начать хотя бы с того, что изменить свою внешность.

– Что ты имеешь в виду? – слегка испуганная его серьёзным тоном, спросила она.

– Да то, что теперь объектом покушения может стать не какой-то там тип, о котором ты ничего не можешь вспомнить, кроме того, что он был в белом пиджаке, а ты сама! Те люди, которые организовывают подобные покушения, ужасно не любят, когда кто-то мешает их планам.

Себастьян подошёл поближе к жене и внимательно осмотрел её так, словно был не хирургом, а дамским парикмахером.

– А что если ты пострижёшь волосы и перекрасишься в блондинку?

– Себастьян!!!

– И ещё, надо купить тебе большие, тёмные очки, сменить косметику на менее яркую и… рост, к сожалению, не изменишь, но ты вполне можешь ходить в туфлях на низком каблуке…

– И быть похожей на клушу? Нет, уж спасибо, я лучше умру красивой, чем буду жить уродиной.

– Не шути, Мария Алехандра, не шути, всё может кончиться гораздо хуже, чем ты думаешь. Я считаю, что нам вообще теперь имеет смысл вернуться в Колумбию.

Глядя на встревоженное лицо мужа, она уже перестала улыбаться и глубоко задумалась.

– Но ведь буквально на днях приезжают Фернандо и Алехандра, а мне так хотелось сходить с ней в Версаль! Может быть, ты преувеличиваешь, Себастьян? Ну, зачем я буду стричься, и краситься – мало ли в Париже высоких женщин с длинными чёрными волосами!

Он молча покачал головой и она, почувствовав, что ей передалось его уныние, отчаянно воскликнула:

– Ну почему мне ужасно не везёт в этой жизни! Всё было так замечательно, что лучшего нельзя было и желать, и вдруг, в один миг, всё пошло прахом! За что мне столько несчастий, Себастьян?

Видя, как у неё на глазах заблестели слёзы, он обнял её и привлёк к себе.

– Ну-ну, пожалуй, я тебя, действительно, слишком запугал. Конечно, всё обойдётся и про тебя просто забудут. Не надо пока краситься и стричься, но уж, пожалуйста, купи себе тёмные очки и держи волосы заколотыми. Когда они у тебя распущены по плечам, ты имеешь такой соблазнительный вид, что я заранее ревную – ведь эти французы прирождённые ловеласы! Кстати, куда ты сегодня собралась и могу я пойти с тобой?

– Нет, Себастьян, если ты это сделаешь, то я буду чувствовать себя намного хуже. Чем постоянно трястись от страха и не иметь возможности бродить одной по парижским улицам, лучше уж действительно вернуться в Колумбию. Но, я даю тебе слово, что буду осторожна, непременно куплю тёмные очки, а волосы уложу вот так, тебе нравится?

Он улыбнулся и поцеловал её в лоб.

– Ты у меня самая красивая и самая бесстрашная. Порой я жалею, что лишён поэтического дара – а мне так хотелось бы объясняться в любви к тебе не сухим прозаическим языком, а с помощью канцон, сонетов или стансов.

Она кивнула и, сколов волосы на затылке, вышла из дома.

Сад Люксембургского дворца, в котором, во времена Конвента жила в заточении Жозефина Богарнэ, ставшая потом женой Наполеона и французской императрицей, был любимым местом прогулок детей и стариков; а находившаяся на другой стороне Сены площадь Вожь, окружённая старинными трёхэтажными, розовато-серыми домами с высокими крышами – самой тихой и поэтичной площадью Парижа. И это было тем более удивительно, что именно на этой площади, которая когда-то называлась Королевской и посреди которой, в окружении четырёх, небольших фонтанов, стоял конный памятник Людовику XIII, и происходило большинство дуэлей, запрещённых потом кардиналом Ришелье.

Мария Алехандра успела полюбить эти места, и особенно ей нравилось сидеть с книгой на садовой скамейке, под величественной статуей Аполлона, и наблюдать за игравшими в шары французами, большинство из которых были пенсионерами. Один из них, высокий и элегантный джентльмен лет шестидесяти пяти, с голубыми глазами и пшеничного цвета усами, уже успел заметить красивую иностранку, и каждый раз вежливо кланялся ей издалека, ещё ни разу не сделав попытки заговорить. Мария Алехандра и сама чувствовала какую-то необъяснимую симпатию к этому человеку, который держался с такой уверенностью и одевался столь элегантно, поражая её каждый раз то модными галстуками, то изящными шейными платками, что, несмотря на его седые, уже заметно поредевшие волосы, у неё бы просто язык не повернулся назвать его стариком. Да и свой шар он кидал так сильно и ловко, с улыбкой поглядывая при этом на неё, словно ожидая одобрения, что при каждом удачном броске – когда шар этого джентльмена с глухим стуком ударялся о шары противников, ей хотелось захлопать в ладоши и засмеяться.

Впрочем, сегодня она вышла из дома слишком поздно и, стоило ей пройтись по Елисейским полям, как стало уже темнеть. Мария Алехандра была так задумчива, что не сразу поняла причины этого и даже сняла тёмные очки, подумав, что всё дело в них. Однако, дело было не в очках – небо над Парижем обложили чёрные тучи и где-то вдалеке, прямо за Триумфальной аркой, стоявшей на площади Этуаль, грозно блеснула огромная молния. Спохватившись, что не взяла зонтик, Мария Алехандра не нашла ничего лучшего, как укрыться от начинавшегося дождя в метро, тем более, что находилась как раз рядом с лестницей, круто уводившей под землю прямо с тротуара.

Парижское метро ей не нравилось – оно, в отличие от наземного города, было каким-то неухоженным – вагончики старые, оклеенные рекламой, и измалёванные надписями, сделанными эмульсионной краской; а переходы длинными, запутанными и весьма небезопасными. Казалось, на нём висел груз отработанных лет, тем более, что оно было самым старым метро в мире. Тем не менее, она купила билет, миновала турникеты и сев в первый попавшийся поезд, сама не зная, зачем доехала до станции «Сталинградская площадь». Как жаль, что у них с Себастьяном в Париже не было никаких знакомых, не считая лукавой мадам Буве! Грустно, что в огромном, многомиллионном городе, намного большем, чем Богота, не к кому пойти в гости, некому позвонить и договориться о встрече, не с кем поболтать на родном языке и обменяться новостями из Колумбии! Где-то здесь живёт эта вздорная Мерседес, но она не только не жаждет встречи, но, скорее предпочтёт уехать, если только ещё не уехала, чем свидеться ещё раз. Мария Алехандра в полном одиночестве задумчиво прохаживалась по платформе, думая о своей дочери и, напрочь забыв о предупреждении Себастьяна.

Внезапный и сильный толчок в спину, едва не сбросил её прямо на шпалы, навстречу подходящему поезду. Её спасло только то, что она сумела чисто по-кошачьи вывернуться и, едва не сломав каблук, отпрыгнуть в сторону. Нападавший – какой-то бледный и худой юноша в потёртой джинсовой куртке, с мрачными и злыми глазами, попытался было вновь броситься на неё, но она с силой ударила его кулаком по лицу и тут же побежала наверх, звонко стуча каблуками. Она хотела выбраться на улицу и позвать полицейского. Добежав до будки дежурного по станции, Мария Алехандра оглянулась назад и увидела, что её преследователь резко повернул назад и постарался смешаться с выходившей толпой.

Она немного отдышалась и вышла на площадь, решив поскорее взять такси и вернуться домой. Но вместо такси прямо перед ней затормозил бежевый «пежо», из которого выскочил тот самый пожилой джентльмен, которого, она уже не раз видела в Люксембургском саду.

– Какая встреча, мадмуазель! – добродушно улыбаясь, сказал он. – Вы позволите вас подвезти?

– Не надо, благодарю вас, – качая головой, пробормотала Мария Алехандра и только потом сообразила, что от волнения произнесла это по-испански.

– А, так вы испанка? – воскликнул он и тут же, практически безо всякого акцента, сказал: – Вот и отлично! Я давно уже не практиковался в вашем чудесном языке, хотя знал его когда-то очень недурно.

– Да, вы хорошо говорите по-испански, – удивлённо заметила Мария Алехандра, – но муж запрещает мне садиться в незнакомые машины, если только это не такси.

– Но мы с вами не совсем незнакомы, сеньора и, если бы вы навели справки обо мне в том месте, где мы с вами виделись, то узнали бы что Жака-Луи Дешана нечего опасаться красивым женщинам; тем более, что он уже – увы! – находится в том возрасте, когда способен оказывать им только самые бескорыстные услуги.

Мария Алехандра невольно улыбнулась этой чисто французской галантности и, поблагодарив месье Дешана кивком головы, села в его машину. Он мягко тронул с места, и они покатили по ярко-освещённому проспекту.

– Мы с мужем живём на улице Ренн в пансионе мадам Буве…

– Вот так совпадение! А ведь мне хорошо знакома эта лукавая ведьма, поскольку она когда-то была женой моего старшего сына. К счастью, он с ней развёлся и теперь живёт в Руане, вне пределов досягаемости её азиатских чар. Кстати, мы с вами почти соседи, поскольку сам я обитаю на улице Нотр-Дам-де-Шан, всего в квартале оттуда.

Услышав это, Мария Алехандра совершенно успокоилась и теперь, с любопытством смотрела на своего собеседника.

– А вы одиноки, месье Дешан?

– А вы проницательны, мадам… мадам?

– Фонсека. Мария Алехандра Фонсека. Мой муж – Себастьян Медина, хирург, и мы оба из Колумбии, а не из Испании, как вы могли подумать.

– Кстати, слыша, как вы произносите звук «Y», я как раз подумал о Латинской Америке. Но, всё равно, очень приятно видеть вас в Париже, мадам Фонсека. Свадебное путешествие?

– Да, – не очень уверенно кивнула Мария Алехандра, которая терпеть не могла не только лжи, но даже малейших неточностей. – Нечто вроде этого.

– Кроме Парижа, для этого есть только ещё одно подходящее место, куда ездил я сам, когда мне было всего двадцать три года – это Венеция! Даже теперь, превратившись в старого одинокого вдовца, чьи сыновья живут отдельно, я каждый раз вздрагиваю при названии этого волшебного города и рекомендую побывать там каждому, кто ещё не был. – Месье Дешан так воодушевился, что у него заблестели глаза. – Ах, мадам, только в Венеции я понял, что надо выбирать не только тех, кого любишь, но и место для своей любви!

– Но разве мы сами вольны выбирать свою любовь? – протестующе спросила Мария Алехандра.

– Это философский вопрос и, если вы не возражаете, я постараюсь вам ответить на него в одном замечательном итальянском ресторане, под звуки удивительных неаполитанских песен. Я надеюсь, ваш муж не вздумает ревновать к такому, очарованному вами, старому мошеннику, как я; и лишь за то, что вы согласитесь поужинать вместе со мной?

– Вы неотразимы, месье Дешан, – давно забыв о том эпизоде, который и привёл её в эту машину, ответила Мария Алехандра, лукаво улыбаясь. – И даже если бы он вздумал ревновать, я бы не смогла отказаться. Быть в Париже и не покорить сердце хотя бы одного истинного француза, просто унизительно для любой женщины.

– О, мадам, своим очаровательным кокетством вы напоминаете мне о том, что от истинного француза во мне осталась одна только оболочка.

Дешан свернул в небольшой переулок и почти сразу затормозил. Пока он обходил машину и открывал перед ней дверцу, Мария Алехандра успела разобрать голубые, неоновые буквы – «Венеция». Это был замечательный вечер и необыкновенно уютный ресторан, чьи стены были увешаны пейзажами венецианской лагуны, а также изображениями прославленных венецианских дворцов и мостов. Мария Алехандра не слишком любила итальянскую кухню, поскольку её основу составляли мучные блюда вроде пиццы или спагетти; но, чтобы не говорить об этом оживлённому и помолодевшему месье Дешану, с удовольствием отведала всех фирменных блюд, которыми он её потчевал, свободно объясняясь по-итальянски с официантами и метрдотелем. Больше всего ей понравилась форель в белом вине и паштет из молодых голубей.

– А кем вы были по профессии, месье Дешан? – поинтересовалась она, отпивая мелкими глотками «кьянти». – Я вижу, что вы знаете итальянский не хуже, чем испанский…

– Увы, мадам Фонсека, хотя в Париже не принято задавать подобные вопросы малознакомым людям, но я знал, что вы меня об этом спросите и, признаюсь откровенно, боялся этого, поскольку наверняка вас разочарую. Я работал коммивояжером, торговым представителем одной французской обувной фирмы. Всю жизнь увлекаться музыкой, живописью, архитектурой – и при этом торговать обувью. Не кажется ли вам, что это грустно?

Про себя в этот момент она подумала о том, что предпочла бы даже чистить обувь, только бы не сидеть в тюрьме по обвинению в преступлении, которого не совершала.

– О чём вы задумались? – месье Дешан осторожно поцеловал её руку и, когда она подняла на него свои глаза, добавил: – Сам-то я, глядя на вас, подумал о том, что в одном взгляде красивой женщине заключено больше поэзии, чем в собраниях сочинений всех французских поэтов.

– Никогда в жизни мне ещё не говорили таких утончённых комплиментов, – слабо улыбнулась Мария Алехандра.

– А муж?

Она вспомнила, с каким грубым, почти животным сладострастием они занимаются любовью и вновь улыбнулась, представив себе Себастьяна, отпускающим изысканные комплименты.

– Вас интересует мой муж?

– Что вы, мадам, – протестующе помахал рукой месье Дешан, – надеюсь, вы не обидитесь, если я скажу вам, что мужчины, интересные женщинам, весьма редко бывают, интересны другим мужчинам. И это, в принципе, легко объяснить, если различать любовь и гуманизм.

– Я вас не совсем понимаю…

– А всё достаточно просто, только я, для примера, возьму не любовь женщины к мужчине, а любовь мужчины к женщине, поскольку этот предмет мне больше знаком. Так вот, для мужчин любовь к женщине – это любовь к её игривости и изяществу, блеску обаятельности, тонкому аромату элегантности – короче, ко всему тому, что создаёт из самки женщину. Именно это и называется Любовью с большой буквы, любовью, в подлинном значении этого прекрасного слова. Все остальные качества женщин, которые не являются уникальными, а потому могут присутствовать и в мужчинах, тоже можно ценить и почитать; но это уже будет не любовь к женщине, именно как к женщине, а любовь к ней, как к человеку. Ну, а любовь к человеку я и назвал гуманизмом.

– Всё это очень интересно, – произнесла Мария Алехандра, с восхищением вглядываясь в голубые глаза своего собеседника, – но вы почему-то кажетесь мне и женолюбом и женоненавистником одновременно.

– Я уже поражался вашей проницательности, мадам Фонсека, и теперь вынужден сделать это ещё раз, – учтиво склонил голову старый француз. – Но, действительно, и за лучшие годы своей жизни я благодарен женщинам; и за худшие, не устаю их проклинать.

– Вам изменили? – мгновенно догадалась Мария Алехандра.

– Увы. Причём я заранее это знал и чувствовал, поскольку на этот счёт имеется одна безошибочная примета – когда женщина готовится изменить своему возлюбленному, она начинает преувеличивать его недостатки и оплошности, которых прежде просто не замечала. Но, увы, увы, мне так хотелось считать её порядочной женщиной – а в моём представлении порядочной является не та женщина, у которой нет любовников, а та, которой можно доверять – что я закрывал на всё глаза до самого последнего момента. Мужчины, в отличие от женщин, просто не видят сложностей там, где их нет – и в этом наша главная и сила и слабость одновременно. Но всё кончилось, как нельзя более банально, хотя от этой своей банальности и не менее обидно – меня просто отвергли, предпочтя другого. И хотя я понял, почему не смог сохранить любимую женщину, это послужило мне слишком слабым утешением.

– Ну и что же вы поняли?

– Она меня бросила потому, что я слишком многое ей прощал!

«О, Боже, а ведь именно поэтому я так долго металась между Камило и Себастьяном, что и тот и другой готовы были простить мне всё, что угодно. Может быть, потому я и предпочла Себастьяна, что до сих пор не простила ему той ночи, в то время как перед Камило, сама была во многом виновата?»

Когда заиграла музыка, они даже потанцевали под мелодию «Санта Лючии», причём, месье Дешан негромко напевал слова этой изумительной песни, тут же переводя их на испанский, и при этом смотрел на неё так, словно этими словами признавался ей в любви.

«О, прекрасная моя!

Расстаться с тобой невозможно,

И не любить тебя нельзя…»

Потом он расплатился по счёту и довёз её до самого пансиона.

– Я ещё надеюсь встретить вас в Люксембургском саду, но вот вам, на всякий случай, моя визитная карточка, – сказал он, целуя ей руку.

– Благодарю вас за этот прекрасный вечер, – повинуясь внезапному порыву, сказала Мария Алехандра и поцеловала его в щёку. – Никогда в жизни у меня ещё не было такого интересного собеседника.

– Что вы, мадам, это я был настолько увлечён беседой с вами, что даже забыл спросить – это не о вас писала сегодняшняя «Котидьен де Пари»?

Они находились уже прямо под окнами пансиона, и Мария Алехандра, боясь, что её заметят Себастьян или мадам Буве, лишь кивнула головой и поспешно побежала в подъезд, хотя Дешан попытался её остановить:

– Минуту, одну минуту, мадам!

Но она лишь послала ему воздушный поцелуй, приложила палец к губам и скрылась за дверью.

Благодаря этому необычному знакомству, за весь вечер она так и не смогла решить – стоит ли рассказывать Себастьяну о сегодняшнем покушении; тем более, что тот странный юноша был весьма похож на полупомешанного наркомана. Ночью всё опять было так прекрасно, что не хотелось ни тревожиться, ни думать о завтрашнем дне; а утром пришла телеграмма от Алехандры.

«Мама, папа, вылетаем рейсом номер 307 Богота-Париж, встречайте в аэропорту Орли. Алехандра, Фернандо.»

– Вот сумасшедшая девчонка! – в сердцах сказала Мария Алехандра, едва сдерживая радость от мысли увидеть сегодня дочь. – Хоть бы позвонила заранее!

Теперь, прочитав телеграмму от Алехандры, она уже точно знала, что ничего не расскажет Себастьяну, чтобы он не настаивал на немедленном отъезде из Парижа, испортив дочери все каникулы. И этот её беззаботно-радостный вид настолько его обманул, что он и сам счёл свои тревоги излишними и успокоился. Его успокоенность едва не стоила им обоим жизни.

Когда они вышли из здания, имевшего четыре массивных колонны – по две с каждой стороны от входа, то Мария Алехандра на мгновение отвлеклась, одёргивая завернувшийся от ветра подол юбки, и в этот момент прямо перед ними резко затормозил тёмно-синий «шевроле». Себастьян среагировал с небольшим опозданием, когда увидел, как сидевший на переднем сидении человек уже просунул в раскрытое окно дуло короткого автомата. Кричать было поздно, а потому он сделал единственно возможное, что ещё могло спасти их в этой ситуации – отчаянно прыгнул вперёд и свалил на землю Марию Алехандру, прежде, чем она что-либо сумела сообразить. Простучала короткая очередь и пули защёлками по колоннам и стенам здания, отлетая рикошетом в самых разнообразных направлениях. Себастьян коротко дёрнулся и слегка вскрикнул – на правой руке, которой он прижимал Марию Алехандру, не давая ей поднять голову, немного пониже плеча мгновенно выступила кровь.

Лишь когда прямо над ними послышались голоса, он отпустил жену и приподнялся с земли – перед ними стояла испуганная мадам Буве, двое слуг, консержка и трое прохожих.

– Вы живы? О, какое счастье, месье и мадам, что вы живы! Я вызвала полицию, как только услышала выстрелы, но эти мерзавцы уже укатили…

– О Себастьян! – только и произнесла Мария Алехандра испуганно смотря на мужа. – Ты ранен? – тут же воскликнула она, заметив, что рукав его светлого пиджака пропитался кровью.

– Да, но, кажется неопасно. Судя по тому, что рука действует, и я испытываю только страшное жжение, пуля угодила в мышцы, не задев костей и сухожилий.

– Всё равно тебе надо к врачу!

– Я могу вызвать скорую, месье, – предложила мадам Буве.

– Не стоит. Если у вас есть аптечка, я сам смогу сделать себе перевязку, а затем доеду до клиники.

– Да, конечно есть, давайте пройдём в дом.

Мария Алехандра, придерживая мужа, проводила его обратно в здание, но в тот момент, когда они уже входили в дверь, предупредительно придерживаемую консержкой, сзади раздалась яркая вспышка и Мария Алехандра инстинктивно обернулась. Среди прохожих уже появился фоторепортёр, который мгновенно сделал ещё несколько снимков. Спустя десять минут явилась полиция и, пока Себастьян с помощью обеих женщин делал себе перевязку, пожилой инспектор взял у них показания и посоветовал сменить пансион.

– Конечно, это поможет лишь на какое-то время, но это всё же лучше, чем постоянно подвергать себя такому риску. А на ближайшие два дня я могу оставить здесь сержанта, чтобы он присмотрел за вашей квартирой и предостерёг от нежеланных посетителей.

– Спасибо, инспектор, – морщась от боли, сказал бледный Себастьян, – но мы лучше вернёмся в Боготу, поскольку Париж оказался к нам не слишком гостеприимен.

– Мои извинения, мадам и месье, но, к сожалению, не всё в нашей власти.

– Боже! – вскричала Мария Алехандра, взглянув на часы сразу после ухода полиции. – Самолёт уже должен вот-вот приземлиться. Что подумает Алехандра, когда не увидит нас в аэропорту?

– Лучше всего будет, если ты немедленно посадишь их на ближайший самолёт и отправишь обратным рейсом в Боготу.

– Ты хочешь сказать, что…

– Да, я, пожалуй, останусь дома, и вызову врача, а ты отправляйся в аэропорт одна. Если они не увидят нас среди встречающих, то наверняка станут звонить. Не стоит нервировать их рассказами обо всём произошедшем, лучше скажем, что я случайно вывихнул руку.

– Но мне не хочется тебя оставлять…

– Ты забыла, что два дня нас будет караулить сержант? Твоя поездка будет гораздо опаснее, хотя я-то думаю, что сегодня покушений уже больше не будет. И постарайся придумать что-нибудь такое, чтобы объяснить им, почему нам всем придётся срочно уехать из Парижа.

– Ну и где они, сколько нам ещё ждать? – нетерпеливо поинтересовался Рикардо, который тоже прилетел в Париж вместе с Фернандо и Алехандрой и теперь нетерпеливо прохаживался взад и вперёд перед кучей чемоданов и двух футляров – со скрипкой и гитарой. Они с Фернандо лелеяли тайную мечту – попробовать свои силы в каком-нибудь парижском кафе в качестве музыкантов, а потому и взяли с собой инструменты.

– Да, – озадаченно согласилась Алехандра, – на маму это совсем непохоже. Может быть, они просто не получили нашей телеграммы?

Поскольку вопрос был адресован Фернандо, он лишь молча пожал плечами, глядя на неё сверху вниз. Алехандра была хороша, как никогда – голубые джинсы плотно обтягивали её стройные бёдра, а белый свитер охватывал горло до самого подбородка, великолепно контрастируя с распущенными по плечам волосами. Мысль о том, что она находится в Париже и, с минуту на минуту должна увидеться со своей матерью, делала её вдвойне возбуждённой, а потому и вдвойне привлекательной.

– Вы постойте здесь, а я пойду, позвоню, – внезапно сказала она, и решительно направилась к телефонам, заключённым в прозрачные пластиковые раковины, заглушавшие гул аэровокзала.

Оба молодых человека проследили за ней взглядами, любуясь её упругой походкой, а затем Рикардо повернулся к приятелю и вздохнул.

– Нет, всё-таки в твоей Алехаядре есть что-то такое, чего не хватает Паче, хотя она не слишком ей уступает.

– Я так толком и не понял, почему она не поехала с нами? – поинтересовался Фернандо.

– Я и сам этого не понял, – снова вздохнул Рикардо. – Но, скажу тебе по секрету, последнее время она очень изменилась. «Мне надоело быть бедной родственницей» – постоянно твердит она мне, – и тут он изменил голос, передразнивая Пачу. – «Я устала разыгрывать роль Золушки». Можно подумать, что сам я – принц, и смогу предложить ей роль принцессы!

– Всё это понятно, но почему она не поехала в Париж?

– Наверное, именно поэтому. Если бы за неё постоянно платили Алехандра и её мать – я, как ты знаешь, пока этого сделать не в состоянии – то бедная Пачита постоянно чувствовала бы себя в зависимом положении. Тем более, что она же не может повсюду таскаться с Алехандрой, которой хочется побыть и с тобой и с родителями.

– Да, это так, – согласился Фернандо. – Я и сам пока во многом завишу от дяди, поскольку бабушка просто не успела упомянуть меня в своём завещании. А, кстати, кто оплатил твой билет?

– Не у одного тебя есть богатые родственники, – шутливо отмахнулся Рикардо. – Смотри, Алехандра уже возвращается, и не одна, а с матерью.

Действительно, Мария Алехандра приехав в аэропорт Орли, тут же устремилась в зал ожидания и столкнулась с дочерью, которая уже успела поговорить с Себастьяном. Они порывисто расцеловались и теперь с сияющими лицами подходили к ребятам.

– Привет, Фернандо, – сказала Мария Алехандра, пожимая его руку. – О, Рикардо, не ожидала тебя увидеть!

– Не только вы, но и Париж тоже этого не ожидал, – дурашливо заметил тот, нагибаясь за чемоданами. – Ну что, мы идём?

– Да, да, конечно, забирайте все свои вещи и следуйте за нами, – улыбнулась Мария Алехандра, обнимая за плечи дочь. – А если вам будет тяжело, то можем взять носильщиков.

– Спасибо, – пыхтя от тяжести чемоданов, заметил Рикардо, – но я бы сам предпочёл получить чаевые.

Все четверо вышли из здания аэровокзала, и подошли к такси, на котором Мария Алехандра приехала из Парижа. После того, как все разместились, она сказала адрес, и машина сорвалась с места.

– Но, мама, – удивлённо заметила Алехандра, – ты писала мне, что живёшь с папой в пансионе, а сейчас назвала адрес какой-то гостиницы?

Та слегка смутилась, потому что не умела и не любила лгать.

– Понимаешь, девочка, в этом пансионе больше нет свободных комнат; да, кроме того, мы с Себастьяном тоже решили переехать в гостиницу. Так что будет лучше, если мы будем жить все вместе, не так ли?

Она ещё ничего не придумала, а потому и не знала, как сказать дочери о необходимости скорейшего отъезда. «Съездим с ней завтра в Версаль, а там видно будет», – подумала она про себя.

Громадный по площади трёхэтажный дворец, сделанный из коричневато-розового мрамора с позолотой, покрывавшей также и все дворцовые решётки, произвёл на обеих ошеломляющее впечатление. Сфотографировав дочь на фоне конной статуи Людовика XIV – а бронзовый король в плаще и шляпе с пышным плюмажем сидел на лошади, вытягивая вперёд руку – Мария Алехандра повела её в великолепный парк с его знаменитыми мраморными фонтанами и статуями, всю центральную часть которого занимал зелёный, тщательно подстриженный газон, простиравшийся вплоть до самого канала. Подстрижены были и деревья по обе стороны прямых аллей, заканчивавшихся обязательными боскетами – уютными зелёными залами со скульптурами и фонтанами. Особенно понравился Алехандре боскет, окружённый розовой колоннадой, по уступам которой, выложенным раковинами, струились каскады воды, а вокруг находились статуи, аллегорически изображавшие времена года.

– Нет, мама, это просто сказка, – не выдержала она, – в это невозможно поверить!

– Во что ты не можешь поверить? – спросила Мария Алехандра, радуясь восторгу дочери.

– В то, что я нахожусь здесь и всё это вижу своими глазами.

– Если мы останемся здесь до самого вечера, то ты увидишь ещё более великолепное зрелище.

– Но ведь мы останемся, правда?

Мария Алехандра подумала о Себастьяне и неопределённо пожала плечами. Они так и не успели ещё переехать в ту гостиницу, где в отдельном номере остановилась дочь, а другой номер сняли Фернандо и Рикардо.

– Может быть, не стоит возвращаться домой так поздно, ведь до Парижа почти двадцать километров…

– Ну, мама, это расстояние можно проехать за пять минут!

– Давай я пока сфотографирую тебя на фоне фонтана Латоны, матери бога Аполлона, а потом пойдём обедать и всё решим.

Однако, прежде чем отправиться обедать, Алехандра всё же затащила мать во дворец и они почти три часа гуляли по его огромным залам, не уставая удивляться поистине королевскому великолепию. Небольшой ресторанчик на площади перед дворцом, расположенный на первом этаже старинного здания семнадцатого века, был забит многочисленными туристами, говорившими на самых разных языках, и им бы пришлось искать другое место, если бы их не пригласил за свой столик красивый, элегантный и загорелый мужчина лет тридцати, одетый в белоснежный костюм и ярко-голубую сорочку. Он свободно говорил по-испански и тут же представился:

– Серж Лану. Вы позволите предложить вам шампанского?

Алехандра глядела на него с нескрываемым восхищением, да и самой Марии Алехандре он откровенно понравился своей буквально бросающейся в глаза мужской обаятельностью. У него были правильные черты лица, великолепная смуглая кожа и немного длинные, но зато вьющиеся каштановые волосы. Чёрные глаза, под красивыми чёрными бровями, смотрели внимательно и несколько оценивающе; единственное, что чуть-чуть насторожило Марию Алехандру – так это твёрдые, алые губы месье Лану, которые постоянно, во всяком случае, пока он смотрел на её дочь, изгибались в какой-то хищной, немного порочной улыбке. Впрочем, за время своего пребывания в Париже, она уже видела множество таких улыбок, и решила про себя, что французы просто не способны улыбаться как-то иначе, когда видят красивую женщину.

– А вы парижанин, месье? – поинтересовалась она, когда все трое чокнулись и отпили по глотку, причём Алехандра, сделала такой большой глоток, что даже поперхнулась.

– Трудно сказать, мадам, – вежливо улыбнулся Лану. – Сам я считаю себя гражданином мира, поскольку свободно чувствую себя в любой стране. Но, в данный момент, я действительно живу в Париже. Однако, поговорим лучше о вас и о вашей чудесной дочери. Вы приехали показать ей Версаль?

– Да, Алехандра только вчера прилетела из Боготы и…

– Богота? – мгновенно оживился француз. – Это, если не ошибаюсь, Колумбия?

– Совершенно верно, – вступила в разговор Алехандра. – А вы там были?

– Нет, моя красавица, – улыбнулся месье Лану. – К сожалению, ещё не был, но с удовольствием бы побывал, как только это позволят мои дела.

Мария Алехандра, переняв от французов их обращение – «месье» и «мадам», и отказавшись от привычных – «сеньор» и «сеньора», даже когда говорила по-испански; уже знала от месье Дешана, что не стоит с первых же слов интересоваться профессией собеседника, но этого ещё не знала Алехандра, потому что, тут же спросила месье Лану именно об этом.

– О, я свободный художник, – учтиво улыбнулся тот, – не слишком обременённый заботами о хлебе насущном, но и не желающий прозябать в праздности. Моим увлечением является изучение людских пороков и добродетелей, способствование одному и отвращение от другого, так что я в чём-то сродни ангелу или бесу, да простят мне милые дамы такую нескромность.

Алехандра ничего не поняла из этого набора цветастых фраз и вопросительно взглянула на мать, которая, услышав о пороках, поспешила перевести разговор на другую тему.

– Кстати, месье Лану, а вы можете нам рассказать, что из себя представляет вечерний спектакль в Версальском парке? – спросила Мария Алехандра, на что тот мгновенно оживился.

– О, конечно, мадам, и настоятельно советую вам не пропустить это зрелище. Это иллюстрированная история Версаля, позволяющая зрителям перенестись во времена «Короля-Солнца». На разные места парка и дворца подаётся специальное освещение, которое изумительно сочетается с разнообразными звуковыми эффектами. Вы слышите старинную музыку, голоса придворных, удивительной красоты пение – как правило, исполняется тот романс, который, согласно легенде, Людовик XIV больше всего любил слушать именно из уст своей возлюбленной – мадмуазель де Лавальер…

– Это той самой, из «Виконта де Бражелона»? – не выдержала Алехандра.

– Да, да, той самой, – кивнул Лану. – Потом сам дворец вспыхивает разноцветными огнями и в дело вступает хор, которому аккомпанирует оркестр. Глядя на освещённые окна дворца, получаешь полное впечатление, что сейчас там проходит бал, тем более, что время от времени на балконах появляются актёры, одетые в костюмы придворных того времени. Наконец, в самый разгар фейерверка наступает кульминация. Раздаётся пугающий гром барабанов, слышатся топот бегущих ног, гул разъярённой толпы и звуки выстрелов.

– Но зачем? – поразилась Мария Алехандра, слушавшая собеседника, с не меньшим увлечением, чем дочь.

– Революция, мадам, – пожал плечами Лану, – всё это должно символизировать начало революции, положившей конец той прекрасной эпохе. Тем более, как вы, конечно, знаете, именно в зале для игры в мяч, расположенном слева от дворца, рядом с конюшнями и казармами мушкетёров, представители третьего сословия в Генеральных штатах объявили себя Национальным собранием, положив конец абсолютной монархии.

– Вы говорите об этом так печально, словно это произошло только вчера, – лукаво улыбнулась Алехандра.

– Ах, мадмуазель, а вы помните легендарную жизнь графа Калиостро? – И Лану томно посмотрел на слегка смутившуюся девушку. – Этот чародей уверял, что он вечен и прожил уже множество эпох, участвуя во всех знаменитых исторических событиях, начиная со взятия Трои и кончая казнью Людовика XVI…

– Так это вы – граф Калиостро? – перебила его Алехандра, готовая расхохотаться.

– Увы, нет, мадмуазель, – печально вздохнул Лану, – хотя я всегда завидовал его судьбе и мечтал обладать такой же властью над временем и людскими сердцами.

– Ну, последнее у вас неплохо получается, – кокетливо сказала девушка, – мы с мамой вас просто заслушались, вы удивительно интересный собеседник.

– Благодарю вас, мадмуазель. Ещё по бокалу шампанского?

После обеда они встали и месье Лану, не обращая внимания на протесты Марии Алехандры, оплатил счёт. Взяв под руку Алехандру, он направился к выходу, а Мария Алехандра, немного замешкалась возле зеркала. Приведя волосы в порядок, она пошла следом и в тот момент, когда увидела со спины свою дочь и месье Лану, в её сознании мгновенно промелькнуло какое-то неясное воспоминание. Но Алехандра, уже оглядывалась через плечо, ища взглядом свою мать, и та не стала задерживаться – поспешила догнать обоих.

– Только этого ещё и не хватало. Да проснись же ты, наконец, и посмотри, что я тебе принёс.

На следующее утро, ещё сквозь сон, Мария Алехандра услышала встревоженный голос Себастьяна и, сделав над собой усилие, проснулась. Протерев глаза, она откинула с лица растрепанные волосы и вопросительно посмотрела на мужа, который, придерживая раненную руку, висевшую на перевязи, взволнованно прохаживался по спальне.

– В чём дело, Себастьян?

– Взгляни на ту газету, которая лежит у тебя поверх одеяла.

– Но я же не умею читать по-французски!

– А там и не надо ничего читать, взгляни только на фотографию.

Мария Алехандра поспешно развернула «Нувель де Пари» и тут же наткнулась на собственное изображение. Фоторепортёр заснял её в дверях пансиона, когда она поддерживала мужа, на светлом пиджаке которого отчётливо виднелось огромное, тёмное пятно. Под фотографией была статья и, хотя она и не смогла уловить её содержание, но зато обнаружила там собственную фамилию и фамилию Себастьяна.

– Ты становишься знаменитостью, – заговорил Себастьян, когда она устремила на него вопросительный взгляд. – Не хватало ещё, чтобы к тебе приехало телевидение, взять интервью.

– Но что в этой статье?

– «Покушение на отважную колумбийку и её мужа». «Предотвратив покушение на другого, она чуть было не стала жертвой покушения на саму себя!» «Куда же смотрит полиция и где конец этому террору?» «Красавица в опасности, так неужели мы не сможем найти ей телохранителей», – словно, кого-то передразнивая, проговорил Себастьян. – Только телохранителей тебе ещё только и не хватало. Короче, я немедленно заказываю билеты на ближайший рейс до Боготы, а ты вставай и собирай вещи.

– Но как же Алехандра? Что я скажу дочери? – растерянно пробормотала она, не в состоянии ничего решить.

– А тебе и не придётся ей ничего говорить. Увидев эту газету, она всё поймёт даже при том знании французского, которое им дают в их колледже.

– Ну, нет, – встрепенулась Мария Алехандра, – она не должна ничего видеть. Зачем ей тревожиться?…

– Затем, что опасность, действительно, велика. Помоги мне надеть пиджак.

Мария Алехандра соскочила с постели и, подойдя к мужу в короткой, открывавшей её загорелые бёдра, сорочке, помогла продеть раненную руку в рукав пиджака.

– Ты куда-то уходишь?

– Да, на перевязку. А потом зайду в ближайшее агентство и куплю билеты. Сегодня же мы уезжаем, так что предупреди об этом Алехандру. Не знаю, что ты ей скажешь, но оставаться здесь больше нельзя – надеюсь, ты и сама теперь это понимаешь. Никуда не выходи из дома и никому не открывай до моего возвращения. Ты всё поняла?

Мария Алехандра кивнула, подумав про себя, что никогда ещё не видела мужа таким испуганным и взволнованным. Закрыв за ним дверь, она растерянно прошлась по квартире, не зная с чего начать. Неожиданно, ей попалась на глаза старый номер колумбийской газеты, непонятно как оказавшийся на дне чемодана. Она раскрыла её и невольно вздрогнула.