Тайный советник

Глава 19. Цвет папоротника

К вечеру деревня осветилась огоньками в окнах, зажглись масляные коптилки в глиняных горшках под навесами. Казалось, стаи светлячков засветились в сумерках, не дожидаясь темноты.

Федор стоял у своего шалаша. Ярик и Жарик торчали рядом во всеоружии. Штаны на обоих были новые.

— Скоро закричат гасить огни, – заметил Ярик и продолжил, отвечая на немой вопрос, — малые огни указывают путь Великому Солнцу.

— Но могут отпугнуть Купалу, и тогда ее не поймаешь.

Федору показалось, что губы Ярика подрагивают от страха или возбуждения.

— Зажгут один костер, Купала большого костра не боится. Она думает, что все люди к нему собрались, и летает у них за спинами.

— Поэтому у костра ночь всегда темнее, чем под лучиной.

Сумерки уже утратили золотистый оттенок, и в центре поляны оказался молодой человек приятной наружности.

— Это Лало. Сейчас задудит, — пояснил Жарик.

Парень достал из рукава длинный предмет и дунул в его конец. Раздался высокий, пронзительный звук на одной ноте. Парень подул еще, поиграл силой звука, изобразил трель, потом убрал дудку, поднял руки и крикнул громким, чистым голосом: «Купала идет! Гасите огонь! Купала летит! Купала плывет!».

На эти крики деревня — глухая, безлюдная — ответила движением во дворах и женским пением. Слов было не разобрать, но мелодия звучала приятная. Поэтому «Лало» со своей дудкой больше не вступал. Среди избушек замелькали светлые пятна рубах. На мужчинах с золотистым оттенком, на женщинах – с голубизной.

«Все-таки, Иван – желтый, Марья – синяя», — отметил Федя.

Движение пятен сопровождалось уничтожением дворовых огоньков. Вот и последний погас, рубахи двинулись в середину поляны. Туда же близнецы потащили Федора.

На поляне собралась немалая толпа. Она окружала девичий хоровод у копны — заготовки для костра. В толпе преобладали молодые лица. Взрослые мужчины и женщины, старики и старухи стояли по краю собрания, скорее с намерением наблюдать, чем участвовать.

«Народу сошлось пара сороков. Человека по четыре на избу и более. Неплохое тут житье», — подсчитал Смирной. Он заметил вблизи девичьего хоровода низкую лавку с калеками. Калеки – выжившие из разумных лет старики и старухи – тоже были одеты в белый лен. «Не желтые и не голубые, — улыбнулся Федор, — ни ты мне — брат, ни я тебе – сестра»...

Толпа выглядела готовой к игрищам, лица светились возбуждением, глаза молодежи бегали и блестели.

«Наверно, съели что-нибудь», — понял Смирной.

Люди ждали. Наконец в круг вошел «Лало». Исполнитель роли бога любви был полон энергии, излучал уверенность и многозначительность, присущую массовикам-затейникам. Он снова дунул в хрипатую дудку, выкрикнул несколько фраз, проделал движение вслед ушедшему солнцу, кивнул навстречу наступающей ночи и рявкнул окончательно. Девки в хороводе запели и пошли по часовой стрелке. «Посолонь ходят», — подумал Федор. В северных широтах движение по часовой стрелке долго соединяли с направлением хода солнца.

Пение в хороводе временами прерывалось, а иногда подхватывалось общим хором. Слов Федор не понимал. Он хотел спросить разъяснения у «оруженосцев», но Ярик и Жарик растворились в толпе. «Уж не к берлоге ли пошли?!».

Вдруг хороводные девки завизжали и бросились врассыпную. Толпа лопнула, будто в ней прорубили просеки. По этим просекам в центр поляны метнулись серые фигурки с соломенными факелами. Где-то в этой темной деревне все-таки хранился огонь.

Факелы сошлись под копной, она вспыхнула и осветила деловитые лица поджигателей. Ярик и Жарик были среди них.

Костер разгорался, в копне обозначились крепкие поленья, сложенные вокруг шеста с лошадиной головой на верхушке. Да, – это была голова, а не череп. Черепом ей предстояло стать в огне. «Если прежде не сгорит», — опять сумничал Смирной.

Толпа села. Люди опустились, кто где стоял. Образовались небольшие компании по пять-шесть человек. Федор тоже оказался в таком кружке. Здесь были две тетки средних лет, девица из хоровода, ну, и Ярик с Жариком вынырнули, как грибы из-под травы.

Тут же по толпе пошли парни с берестяными коробами и стали раздавать народу еду. В центр Фединого кружка на кусок полотна упали белые караваи, сушеная рыба, мягко опустились горшки с овощами, мясом и ягодами. «Пятью хлебами и двумя рыбами накормил он толпу бездельников», — пробормотал Федор самодельную цитату. Разносчики не унимались. Появилась выпивка. «Холодная, — пощупал глиняную бутыль Смирной, — у них и ледник есть».

Тут Ярик толкнул в бок и сообщил, что разносчики еды – слуги Солнца, тоже еду приносящего. Стали есть и пить. Дети выпивали наравне со взрослыми, компания развеселилась, люди обменивались короткими фразами, и Федя понял, что словарный запас у них невелик.

Одна тетка оказалась матерью близнецов, другая – именно теткой. Девица Вельяна – родной старшей сестрой. А когда в кружок присел один из коробейников – муж тети, семья оказалась в сборе.

Какое-то время люди угощались, пели нестройным хором, поглядывали в небо. Там проворачивался огромный звездный купол. Федор невольно засмотрелся. Не часто приходится городскому человеку вот так умиротворенно смотреть на звезды.

Наконец чернота межзвездных промежутков стала невыносимой, тихо и осторожно запели свирели. Дудка Лало молчала. Люди поднялись со своих мест, пошли к воде, мягко ступая босыми ногами. В конце широкой просеки Белое Озеро отражало луну и звезды. На берегу народ сжался в группы и чего-то ждал.

Опять взвизгнула дудка, ударили бубны. Лес наполнился грохотом, криками, дикими воплями. Казалось, беснуется пьяная компания.

Крики и грохот приближались, сходились со всех сторон. Ярик и Жарик прижались к ногам Федора и отчетливо дрожали. Их дядька исчез. Федя обнял ребят. «Лешие гонят Купалу», — выдавил Жарик.

«Как же они пойдут к берлоге?», — подумал Федор.

Купалу гнали бубнами, криками, огнем. Факелы замелькали меж стволов, и скоро к воде выскочило жуткое чучело нечеловеческого роста.

«У-у-у-х!!!», — разнеслось над водой.

«Ходули!», — подумал Федор. Дети у его ног начали подвывать. Но завыла и вся толпа.

Чудовище размахивало жердью с метелками на концах, дурно вопило, кидалось то к одной группе людей, то к другой. Всюду на его пути вставали парни с пучками горящей соломы. Купала отскакивала прочь. Постепенно факелы окружили страшилище со всех сторон, осветили ее черные лохмотья, жгли светом, рассеивали колдовскую силу. Наконец, Купала сдалась. Она рухнула в траву, люди с факелами стояли над ней, пока не сгорела солома, и отступили в сторону. Тьма скрыла поверженную тварь, но Федор заметил, как выбрался из ее лохмотьев и исчез в толпе коренастый мужичок.

Теперь вокруг раздавались радостные песни, огонь вспыхнул вновь, факельщики схватили чучело и поволокли к воде. Там у берега покачивался соломенный плот – с десяток снопов с осмоленными срезами. Купалу бросили на снопы, оттолкнули шестами от берега, и погребальный плот замер на зеркальной поверхности.

Народ замер, опять чего-то ждал, тишина установилась необыкновенная, люди боялись дышать. Раздался легкий плеск, и Федор увидел на воде широкие круги, приплывающие из прибрежных камышей. Близнецы снова вцепились в его бока в суеверном ужасе.

Федор присел. Ярик простучал зубами в ухо: «Рус-сал-ки!»...

Жарик тоже пытался что-то сказать, но у него не получалось. Тогда он показал рукой в сторону плота и, наконец, выдавил: «Вельяна!».

«То ли сестру утащили русалки, то ли Вельяна сама превратилась в русалку. Скорее второе, — успокоил себя Смирной, — но тогда, чего они так боятся? Или Вельяна в первый раз русалку играет? Хотя, — дети есть дети...».

Тут же тонко, грустно, совершенно невыносимо — до кома в груди, до слез в носу — запела свирель. Лало, оказывается, умел играть не только на дурацкой дудке!

Русалки — штук шесть — вынырнули разом по бокам плота, закружили хоровод — опять по ходу солнца, вернее, теперь уже — по ходу луны. Плот качнулся, увлекаемый девичьими руками, и двинулся прочь от берега. Едва он отплыл на несколько саженей, как люди стали забрасывать последний приют Купалы горящими сучьями. Чучело вспыхнуло, огонь взвился в небо. «Похоже, маслом пропитано, — подумал Смирной, как бы девчата не обгорели». Скоро к восторгу людей пылал весь плот. Огненное сооружение, несмотря на безветрие, уплывало на середину озера и, судя по скорости, могло легко достигнуть другого берега.

«Если раньше не сгорит, или русалки не исчезнут», — пробормотал Федор и добавил про себя: «А ведь где-то там Кириллов монастырь! Каково им наблюдать наши игры?».

Эти слова — «им» и «наши» – наполнили сердце Смирного непонятным волнением, тоской, но и радостью.

Обязательная, официальная часть праздника была позади. Начинались игры. Они сопровождались несмолкающим пением, хохотом, хороводами и непрерывной выпивкой. Дудки выли все противнее, бубны грохотали беспорядочно, всюду горели костры. Ярик и Жарик стали дергать Федора за штаны: «Пойдем, тут недалеко!», — Ярик снова был с копьем.

Пришлось идти.

Берлога, верно, оказалась неподалеку. Медведь устроил логово вблизи берега, и пройти с полверсты по прибрежным корягам удалось за час. От приметного валуна свернули в лес и сделали сотню шагов. Медведя дома не было. Он заранее покинул окрестности, бежал от грохота игрищ. На медвежьей полянке темень стояла несусветная. Близнецы какое-то время шарили по стволам деревьев, озираясь на Федора. Он понял, в чем состоит его доля. За треть клада предстояло обеспечивать моральную поддержку воинам Великого Солнца и – при удачном исходе предприятия – перетаскивать золото.

Ребята нашли меченый куст вовремя. Наступала полночь, — самое время копать. Оставалось дождаться совпадения двух явлений. Две яркие звезды в южной части небосклона – Гугля и Матица – должны были «стать по дереву», то есть, вертикально. И папоротник теперь просто обязан был зацвести. Куст расправил длинные стебли, похожие на крылья огромной птицы. Полная луна освещала его, и куст серебрился мелкими листочками. Ярик и Жарик встали у куста, поглядывали на звезды и сопели носами. Федор прислонился к дереву у берлоги и погрузился в бездумное спокойствие. Давно ему не было так хорошо.

Вдруг братья охнули дуплетом и засуетились у куста. Федор открыл глаза и увидел, что молодой побег папоротника рядом с большим кустом светится слабым желтым цветом!

— Цветет! – просвистел в мистическом удушье один близнец.

— Светится! – подхватил другой.

Федор напряг глаза, боясь шевельнуться. Кончик побега вспыхивал в такт биению его сердца. Рука потянулась перекреститься, и цветок погас.

«Не место для креста!», — гугукнула ночная птица. Смирной опустил руку. Папоротник осветился.

— Тут нет цветка! – прошептал Ярик.

— Он без цветка горит! – подтвердил Жарик.

— Поэтому никто цветка не находил.

— А мы что нашли?

— Какая разница, копай давай!

Братья завозились с большой торбой, в которой Федор подозревал пустые мешки для несметных сокровищ. Но там нашлась небольшая лопатка из дубового теса.

Мальчишки стали азартно подрывать сразу оба куста – старый и молодой. Огненный цвет продолжал пульсировать, и теперь блуждал с одной ветви на другую.

— Чего он скачет, не ушел бы! Копай быстрей!

«А, правда? – чего он скачет? Бьется, как сердце. Будто со мной связан этот волшебный свет?! А если бы я не пришел?!». Еще чуть-чуть, и Федя подумал бы, что он – избранный, и потому никто не находил цветка, что его, Федора Смирного тут не было...

Но здравый смысл, охраняемый в юноше царской монетой, восторжествовал и на этот раз. Собственно, в монете и было дело. Это она отражала свет полнолуния и бросала лунный отблеск на крыло папоротника! Она и билась вместе с сердцем! Получалось, — это Федино сердце управляло лунным лучом!

Федор встал. Цвет папоротника погас.

— Погас! – взвизгнул Жарик.

— Копал бы быстрее! – сжал кулаки Ярик; копье стояло рядом, у берлоги.

«Еще подерутся!», – подумал Смирной.

Он подошел к братьям.

— Давайте я покопаю. Хоть что, а найдем! Вы же при цвете начали рыть? Много не будет, но хоть тысячную долю ухватим!

Он взял лопатку и стал размеренно подкапывать кусты. Близнецы обессиленно сидели под берлогой. Они молчали, а значит, — потеряли надежду. А что может быть страшнее крушения мечты?

— Ну, вот, — пробормотал Федор, выдергивая папоротник с корнем, — кажись, что-то есть!

Ярик и Жарик кинулись к яме и стали рвать землю руками.

— Есть! – прошептал один.

— Есть! – крикнул другой.

На этот ли крик, по случайному ли совпадению, но проснулась окружающая природа. Зашумели деревья, издалека донеслась песня, удары бубна, и страшно затрещало в буреломе.

— Медведь! – крикнул Жарик.

— Бежим! – подхватил Ярик.

Рванули к берегу, ломая сучья, спотыкаясь, падая. Потом бежали по щиколотку в воде, «чтобы сбить мишку со следа». До места гуляний добрались очень быстро. Медвежий ужас дышал в спину, холодил затылок.

Присели передохнуть у крайнего костра. Тут не было людей, — разбрелись по взрослым делам.

— Ну, что? Испугались медведя?

— Кабы медведь, кто б его боялся!

— А кто это?

Ярик кивнул в сторону озера, туда, где давным-давно, в прошлой жизни горела на воде ужасная Купала...

Осмотрели клад. Это были три большие золотые монеты. Совсем новенькие! Федор с восторгом смотрел на мальчишек, просто пил их радость.

— Вот, — сказал Ярик, — твоя доля.

Тяжелый кружок шлепнулся в руку, и Федор вспомнил забытое ощущение чуда, — когда ты стоишь в центре земли, и ладонь принимает вселенскую благодать.

— Ну, пойду, прогуляюсь, — сказал он дрожащим голосом. Очень ему не хотелось, чтобы воины Великого Солнца заметили следы слабости на его бледном лице.