Кабцев приехал через два дня и привез с собой целую кучу всевозможных приборов. У Боченко при виде такого количества научной аппаратуры развеялись последние сомнения в учености Кабцева, и он сразу же пообещал оказывать Александру Федоровичу содействие в проведении его экспериментов.
К приезду Кабцева Пролович уже успел сделать трех чертиков и для разнообразия раскрасил их при помощи зеленки и йода. Теперь Сергей не без некоторой гордости продемонстрировал Александру Федоровичу свою работу.
— У меня в Минске чуть инфаркт не случился, а он тут игрушками забавляется! — весело сказал Кабцев.
— Почему инфаркт?
— Очень уж я боялся, что ты не сдержишь слово и полезешь к Клименчуку. Он не появлялся у тебя во сне?
— Нет. Во всяком случае, я его не видел.
— Что же тебе снилось?
— Так — институт, мама… Лида снилась.
— Можно считать, что у нас теперь есть полный боевой комплект, — Кабцев тут же перевел разговор на другую тему, уловив печальные нотки в голосе Сергея.
— Когда начнем?
— Можно и сегодня. Я принес прибор, который позволит нам бороться с амнезией — последнее слово в технике! Он будет при помощи наружных электродов, прикрепленных к твоей голове, записывать энцефалограмму сна, а потом вновь сможет передать ее любому из нас. И тот, кому будут переданы импульсы, возможно, увидит отрывки твоего сна.
— Почему «возможно»?
— Потому, что я его еще не проверил — не было времени. Проверим сегодня.
— Но ведь прибор должны были проверить те, кто его сконструировал?
— Конечно. Но он используется совсем для других целей — для диагностики эпилепсии. Это только мое предположение, что его можно использовать для записи и просмотра фрагментов сна. Но это далеко не все. Если сегодня ты выйдешь на Клименчука, я постараюсь обнаружить его тело.
— Каким образом? — удивился Пролович.
— Ты слышал, как ищут геопатогенные линии?
— Да, при помощи обыкновенных рамок вроде тех, которыми ищут воду.
— Именно. Я думаю, что при помощи медной рамки мне удастся обнаружить несколько линий поля, связывающего нас с Клименчуком во время сна. Если это случится, я продолжу их на топографической карте до пересечения и тогда…
— Что тогда?
— Тогда нужно будет туда приехать раньше, чем Клименчук придет в себя. Я уже договорился с твоим другом.
— С Бумагиным?
— Да. Сегодня ночью он нам поможет. Пока ты и Клименчук будете спать, мы постараемся найти его тело и привезти сюда. После этого мы тебя разбудим и сразу же уничтожим его мозг, чтобы он не успел тебя захватить.
— А если ничего не получится?
— Будем искать другой выход. У нас еще остаются сны. Теперь Тень. Из мира сна Клименчука где-то должен быть выход в наш мир. Если тебе удастся вывести за собой Тень и провести ее над «Тремя Штыками», мы ее уничтожим или заставим убраться туда, откуда они пришла. Во всяком случае, я на это надеюсь.
— Почему именно над «Тремя Штыками»?
— Это самое святое место в городе, а нам в данный момент нужна именно святость. Сегодня утром я замерил все более-менее известные места в вашем городе, куда меня только мог отвезти Бумагин. Из всех мест уровень сгущения биополей выше всего был у памятника Ленину, возле церкви, у костела и у «Трех Штыков». Но дело в том, что с «Трех Штыков» видны все эти точки, кроме, может быть, памятника Ленину, в чем я не уверен. А это позволяет аккумулировать энергию. Именно над Вечным огнем можно собрать большой энергетический заряд и при помощи «Трех Штыков» ударить им вверх. Если там в этот момент будет Тень, ей придется несладко.
— Почему, однако, в разряд святых мест попал памятник Ленину? Разве он не расстреливал священнослужителей?
— Нельзя мерить святость символикой. Чтобы место стало святым, еще недостаточно пометить его крестом. Здесь дело не столько в Ленине, сколько в том, что на протяжении десятилетий люди шли мимо этого памятника, смотрели на бронзовую статую и мечтали о лучшей жизни. Постепенно там и образовалась мощная энергетическая оболочка, то есть, то, что церковники называют святостью. В Москве, кстати, одним из самых святых мест является Мавзолей, и тоже именно поэтому. Как, впрочем, и весь Кремль.
— Тогда самым святым местом на земле являются пирамиды?
— Не совсем. Здесь многое зависит и от эмоций, с которыми люди смотрят на те или иные сооружения. Пирамиды и Сфинкс издавна внушали людям страх, поэтому в них скопилось не так много энергии, несмотря на четыре тысячи лет. Более того, злые люди могут уничтожить этот заряд. И Сталин, и его подручные могли бы здорово навредить атмосфере Кремля, если бы только миллионы людей во всем мире не связывали свои надежды на будущий рай именно с этим местом. А наиболее святое место? Об этом трудно сказать наверняка. Может быть, это Иерусалим, а может, Голгофа или Мекка. Или вообще какой-нибудь индийский храм…
— Как же мне найти выход в наш мир?
— Этого я не знаю. Более того, я лишь предполагаю, что должен быть этот выход. Но я могу ошибаться. В любом случае, сегодня попробуем выйти на Клименчука, а затем уже займемся Тенью. Лучше всего завтра — сейчас время начало работать против нас.