Тени кафе «Домино»

Кафе «Домино».

Как ни странно, в кафе было пусто. Всего несколько столиков занято.

Леонидов с компанией уселся за большим столом.

Под аплодисменты братьев-актеров вынул из кармана две бутылки шустовского коньяку.

– Жаль, что две, – вздохнул Вася, – народ подойдет, а всем не хватит.

– Найдем, – засмеялся Олег. – Я нынче гуляю.

В кафе вошел, задумавшись, Мариенгоф и направился к их столу.

– Путника одинокого примете?

– Конечно, а где Сережа?

– Третьего дня загулял по-крупному и исчез, даже ночевать не приходил.

– Загулял наш Сереженька, загулял, – добро улыбнулся Вася Лыжин.

– Да не в этом дело, – огорченно ответил Мариенгоф, – Он, как запьет, обязательно в какие-то истории начинает попадать.

– А с кем загулял-то, – Олег разлил коньяк.

– Да с этим, Блюмкиным, – зло ответил Мариенгоф.

– Тогда ничего не случится, – сказал Паша Масальский.

– Да нет, лучше бы он с бандюганами пил, я этому подвальному поэту не верю.

– Не любишь Блюмкина?

– А он не девочка из варьете, чтобы его любить.

В зал вошла дама. В темно-голубом костюме, с крупным жемчужном ожерелье на шее, на руках кольца с сапфирами, в ушах серьги с такими же камнями.

Она курила папиросу в длинном черном мундштуке, усыпанном мелкими бриллиантами.

Она прошла к столику, села, оглянулась.

Возник официант, склонился.

Дама достала золотую монету и что-то тихо сказала официанту.

Он появился через секунду, неся на подносе хрустальный бокал и бутылку шампанского.

Откупорил вино, тихо, без выстрела, налил пенящийся напиток в бокал.

Дама еще раз оглядела зал, пригубила шампанское.

– Господи, – выдохнул Масальский, – какой красоты женщина. И медленно пройдя мимо столиков, всегда без спутников, одна, дыша духами и туманами… Кто это?

Появились трое высоких с военной выправкой, сели за соседний столик.

– Ты посмотри, Олег, – задумчиво произнес Мариенгоф, – как сшиты костюмы, а материал какой, а обувь…

– Прямо иностранцы, – добавил Вася.

Внезапно у входа заиграла тальянка.

– Явление Христа народу, – радостно засмеялся Мариенгоф.

Появился Есенин в косоворотке в цветочек, плисовых брюках, заправленных в лаковые сапоги, на голове темно-синий картуз с цветком.

За ним непонятный, сильно пьяный человек нес на вешалке его серый костюм, а на руке пальто.

– Дружки мои милые. Правильно, только здесь человек живет, а на улице людишки, мразь всякая. Уеду, уеду в Константиново, буду над обрывом сочинять песни и петь их. Устал я, братцы, от столов.

Он мутными глазами обвел зал и увидел женщину в голубом.

– Чья она? Слышь, Толь, чья?

– Не знаю, Сережа. Сидит, пьет шампанское, как блоковская незнакомка.

– Ты мне Блока не суй. Был он да весь вышел. Нет его. А я есть.

Наигрывая на тальянке, он пошел к столу, за которым сидела дама в голубом.

– Ты чья?

Дама пила шампанское.

– Как тебя зовут?

Дама поставила бокал, закурила.

– Ты меня знаешь? – наклонился к ней Есенин.

– Знаю, я слышала, как Вы читали стихи в Царском Селе.

– Понравились?

– Нет.

– Почему?

– Слишком уж они пахнут рогожей и сапогами, смазанными дегтем.

– А кого же ты любишь?

– Блока, Бальмонта, Гумилева, Исидора Анненского, Мариенгофа.

– Дурь! Ты в поэзии не смыслишь, хочешь, я прочту новые стихи?

– Нет, я же сказала, что не люблю мужицкую поэзию.

– Да ты, – Есенин надвинулся на нее.

Из-за стола вскочили трое, схватили Есенина, полетела на пол гармошка, прорыдав что-то непонятное.

Леонидов вскочил, с грохотом покатился стул.

Он подскочил к одному из мужчин, отбросил его, Он полетел, сбивая стол.

Подскочили актеры…

– Отпустите его, – скомандовала дама.

И сделала это совершенно напрасно.

Есенин развернулся и влепил в ухо элегантному господину.

Тот завертелся, отлетел в сторону.

– Пошли, – скомандовала дама.

И трое мужчин, поправляя одежду, пошли за ней.

– Еще увидимся, – повернулся высокий блондин к Леонидову.

– Непременно.

– Я обид не прощаю, репортер.

На пороге дама обернулась.

– Я думала здесь читают стихи и говорят о высоком. А вы быдло.