Томек на Аляске

Тайна, сокрытая во льду

Фэрбанкс был основан в 1902 году, когда аляскинская золотая лихорадка достигла своего апогея. Город раскинулся на огромной равнине, ограниченной с севера лесистым горизонтом холмов. Одной из причин, по которой золотоискатели основали поселение именно в этом месте, была его доступность, обеспечиваемая рекой Чина — притоком Тананы, извивающейся петлями через город.

Томек с друзьями остановился в «Бонк-отеле», двухэтажном здании со стенами, выкрашенными в белый цвет, что в солнечные дни создавало впечатление исходящего от него сияния. Риго, этот энергичный и предприимчивый канадец, не теряя драгоценного времени, сразу же отправился на трудные, по его собственным словам, переговоры с американцами. Они касались объединения усилий Компании Гудзонова залива и США в совместных добывающих проектах. После короткого совещания четверка друзей вместе с Ярошем и его тлинкитами договорилась, что они останутся в Фэрбанксе на один день. Они понимали, что этот город на долгое время станет их последним воспоминанием о цивилизации.

План, если смотреть на карту, был прост. Из Фэрбанкса они планировали добраться до реки Ненана и таким образом попасть в район массива Денали. И если Ярош с самого начала встречи раскрыл цель своего путешествия, то Вильмовский решил сохранить истинную цель экспедиции в тайне. Он руководствовался очевидными соображениями безопасности. Таинственные и тревожные события, происходившие с самого начала путешествия, лишь укрепили его в убеждении, что за исчезновением участников исследовательской экспедиции в районе Денали должно скрываться нечто большее.

В «Бонк-отеле», где они заняли комнаты с окнами, выходящими на широкую улицу, их ждало лаконичное письмо от губернатора Илая Кларка. По сути, это был вопрос о ходе экспедиции. Томек мгновение размышлял над ответом. Наконец, он велел отправить короткое сообщение:

«Экспедиция без помех. Точка. Завтра выступаем по реке Ненана в район Мак-Кинли. Точка».

Красный Орёл вместе с тлинкитами после быстрого обеда отправился на пристань, чтобы обеспечить экспедицию двумя просторными, легкими деревянными лодками со слегка приподнятыми носами. Томек и остальные члены экспедиции сели за стол в гостиничном ресторане, напоминавшем захудалый салун[83] на Диком Западе.

— Пан Ярош, — начал Новицкий, — мне кажется или вы и впрямь обещали рассказать о наших соотечественниках на этих ухабах, где человеку приходится кишки вытряхивать?

— Ах да, конечно, — согласился путешественник, вытирая рот. — Если только вы, господа, хотите послушать.

— Просим, просим! — хлопнула в ладоши Салли, многозначительно улыбаясь. — Ведь по мужу я наполовину полька. По известным причинам я еще не была в стране моего мужа и его друзей, но меня интересует все, что с ней связано. Томми столько мне о ней рассказывал.

— Потому что есть о чем, синичка! — вставил Новицкий.

— Я глубоко верю, что скоро настанет день, когда мы снова окажемся на Краковском предместье… — добавил Томек.

— …и повидаем, как там мои старики на Повисле, — поставил точку Новицкий.

— Да, да… все мы тоскуем по родине, так что я постараюсь, чтобы рассказ о наших соотечественниках здесь, на Аляске, получился как можно лучше и не был скучным, — ответил Ярош. — Часть этой информации не подтверждена, а часть представляет собой хорошо задокументированную главу как истории Аляски, так и истории наших соотечественников.

— Просим, — попросил Томек.

Поляки на Аляске. Рассказ Яроша

— Начать, пожалуй, следует с того, что поляки попадали на Аляску через царскую Россию, которая до конца семнадцатого века считала эти земли частью Сибири, а значит, и частью империи, своей собственностью.

— Смотрите-ка! Так и американцы познали, что такое царский захват! — прервал его Новицкий.

— Не совсем, — с понимающей улыбкой ответил Ярош. — Во времена, о которых я говорю, Северная Америка, особенно ее северная часть, была почти совершенно не известна и не исследована, а Соединенных Штатов еще не существовало.

— А батюшка мне всегда говаривал: «Учись, Тадек, а то так и останешься дураком!» — Моряк слегка понурился.

— Ха! Недурно, такого я от тебя еще не слышал, Тадек. — Томек был явно позабавлен комментариями друга.

— Вы можете наконец перестать препираться и дать пану Ярошу говорить?! — категорически вмешалась Салли.

После такого выговора Томек и Новицкий почти одновременно поднесли пальцы к губам в жесте притворного смирения. Ярош снисходительно улыбнулся и вернулся к прерванной теме.

— Согласно многочисленным источникам, первым поляком на Аляске был греко-католический священник с Волыни, Игнаций Косаржевский. Он попал на русский Дальний Восток как ссыльный. А причиной ссылки, все на это указывает, было его нежелание переходить в православие. На Аляске он появился около тысяча семьсот тринадцатого года. Вероятно, его направила туда царская администрация вместе с русскими казаками, собиравшими подати с местного населения. Памятью о его пребывании служит река Косарефски [84].

— Подумать только! Так мы не первые поляки, болтающиеся по этой речушке, — вставил Новицкий.

— Разумеется, нет, — подтвердил Ярош. — У нас есть доказательства, что вторым поляком, исследовавшим западное побережье Аляски, был Мориц Бенёвский [85]. Как участник Барской конфедерации, он был взят в плен русскими в районе Жванца и в тысяча семьсот семидесятом году сослан на Камчатку. Как он сам пишет в своих путевых заметках, двенадцатого мая следующего года он поднял бунт ссыльных и на захваченном судне бежал из царской неволи. По пути на юг он довольно хорошо исследовал Алеутские острова и северо-западное побережье Америки.

— Бенёвский — колоритная личность, о которой писал наш великий поэт Словацкий, — вставил Томек.

Новицкий тоже хотел что-то добавить, но передумал и только махнул рукой.

— Первая половина девятнадцатого века — это прежде всего присутствие поляков на Аляске по поручению Русско-американской компании [86]. Здесь стоит и нужно упомянуть такие фигуры, как капитан Филипп Баранович и капитан Дионисий Заремба, имя которого носит рыбацкий порт на острове Принца Уэльского в Архипелаге Александра в заливе Касаан-Баранович. Сам Заремба с тысяча восемьсот двадцать седьмого по тысяча восемьсот сорок первый год совершил множество разведывательных рейсов вдоль побережья Аляски и нынешней Британской Колумбии. Именно польский капитан открыл реку Стикин. Заремба несколько лет исследовал Архипелаг Александра, открыв несколько новых островов. Один из них, лежащий между проливами Стикин и Самнер, также был назван его именем — остров Зарембо.

— Я и не знала, что столько ваших соотечественников оставили свой след в этом прекрасном северном краю. — Салли не скрывала удивления.

— Жаль только, что все это во славу чужих флагов и вымпелов, — мрачно добавил Новицкий.

— Должен признаться, что в ходе моих поисков информации об истории и географии Аляски я наткнулся на гораздо большее число польских фамилий и имен. Более того! С некоторыми искателями и первооткрывателями я познакомился лично, — продолжал рассказывать Ярош. — Например, геологи Генрик Чечотт [87] или Кароль Богданович [88] и Юзеф Морозевич [89], или, наконец, Казимеж Гроховский [90]. Стоит помнить и о географе Эугениуше Ромере [91]. С Казимежем Гроховским связана интересная история. Оказывается, шафером на его свадьбе с Элизабет Джумит в Сан-Франциско пятого ноября тысяча девятьсот двенадцатого года был не кто иной, как сам Джон Гриффит Чейни, то есть Джек Лондон! [92]

— Невероятно! Я еще учеником варшавской гимназии зачитывался его романами! — воскликнул Томек.

— В рассказе о поляках, открывавших для Европы и Америки внутренние районы и побережье Аляски, нельзя обойти вниманием фигуру Фредерика Шватки, или, как он сам подписывался, Швалки [93]. Шватка, будучи кадровым офицером американской армии и выпускником знаменитого Вест-Пойнта, дважды организовывал исследовательские экспедиции на Аляску, кажется, в тысяча восемьсот восемьдесят третьем и тысяча восемьсот восемьдесят шестом годах. Одна из них должна была стать спасательной операцией для экспедиции некоего Джона Франклина [94]. К сожалению, насколько я знаю, она оказалась безрезультатной. Во время одной из экспедиций, плывя на плоту, он подробно исследовал течение великой реки Юкон до самого ее впадения в Берингово море, а в ходе следующей углубился в доселе неизведанную область, простирающуюся от гор Святого Ильи до побережья Тихого океана. Тогда он открыл реку Джонс. Попутно, конечно, он составил карты исследованных территорий, а результатом его трудов стали несколько книг. Наверное, уже почти никто не помнит, что в честь его заслуг перед Соединенными Штатами на Аляске есть горы Шватка, являющиеся частью хребта Брукс.

— Невероятно, — вставила Салли. — Ведь и в моей родной Австралии есть горы Стшелецкого, которые открыл и описал поляк.

— Павел Эдмунд Стшелецкий путешествовал и по Америке[95], — дополнил Томек.

— Да, совершенно верно, — подтвердил Ярош. — Но, пожалуй, самая любопытная история связана с покупкой Аляски Соединенными Штатами. Знаете ли вы, что и с русской, и с американской стороны переговоры о сделке вели поляки?

— Не может быть! — оживился Новицкий.

— Да, это правда. Но этот вопрос требует более подробного освещения. Дело в том, что когда в середине девятнадцатого века в результате нескольких войн, поглотивших огромные средства, царская казна опустела, начались судорожные поиски новых источников дохода.

— Какие войны вы имеете в виду? — спросил Томек.

— Главным образом две: Крымскую войну, которая велась против Англии, Франции и Сардинского королевства[96] в тысяча восемьсот пятьдесят третьем — тысяча восемьсот пятьдесят шестом годах и которая, как вы знаете, закончилась поражением России и сдержала ее экспансию в Европе, особенно на Балканах; и, конечно, Январское восстание в Царстве Польском[97].

— Вы думаете, что именно поражение поляков в Январском восстании привело к необходимости продать Аляску? — с недоверием переспросил Томек.

— Косвенно — да. Царская казна была пуста. Государство действовало по устаревшим принципам, а реформы требовали денег, которых не было. Скажу больше: Январское восстание повлияло и на нынешний облик Соединенных Штатов.

— А вот это уже полная загадка, — заинтригованно покачал головой Новицкий.

— Именно так. Союз, то есть северные штаты, очень опасался, что Англия и Франция могут вступить в войну на стороне конфедератов. Однако из-за польского восстания, в которое была вовлечена, в частности, и Пруссия, они из соображений собственной безопасности оставили свои войска в Европе, — добавил Ярош.

— Поразительно. Выходит, что поляки в гораздо большей степени способствовали становлению Соединенных Штатов, чем мне до сих пор казалось, — с признательностью вставила Салли.

— К сожалению, да.

— Почему «к сожалению»? — допытывалась Вильмовская.

— Потому что после поражения восстания царь Александр II ликвидировал автономию Царства Польского, создав Привислинский край, который существует и поныне, — объяснил Ярош.

— Кроме того, десятки тысяч повстанцев были сосланы в Сибирь, а у участников восстания отобрали имения, — добавил Новицкий, и в этот миг глаза его увлажнились.

— А отец и ты, Тадек, много лет спустя, сражаясь за свободную Польшу, были вынуждены бежать за границу, — процедил Томек сквозь стиснутые зубы.

На мгновение воцарилась тишина. Наконец Ярош вернулся к прерванной теме:

— Территория нынешней Аляски управлялась Русско-американской компанией, о которой я уже упоминал. Русские, подобно англичанам, а позже и канадцам через Компанию Гудзонова залива, были заинтересованы в основном в развитии пушной торговли. А здесь, особенно на побережье, было изобилие каланов и норок. Однако после значительного истребления пушного зверя на побережье и в результате политических проблем, о которых я говорил ранее, они сочли этот регион малопривлекательным и бесперспективным. Впрочем, так же казалось и американцам. Поэтому и возникла идея продажи Аляски. Поначалу предложения делали европейским государствам, но без ожидаемого результата. К счастью для американцев, тогдашний госсекретарь Уильям Сьюард[98] заинтересовался этим малодоступным куском Северной Америки. Для ведения переговоров Сьюард уполномочил поляка, генерала, сражавшегося в Гражданской войне на стороне Союза, — Влодзимежа Кшижановского. Того самого, о котором я вам уже упоминал, «первого губернатора Аляски». В качестве переводчика Кшижановского сопровождал другой поляк, ветеран Ноябрьского восстания, Генрик Корвин-Калуссовский.

— Это невероятно и захватывающе, — прокомментировала Салли.

Ярош с одобрением принял комплимент девушки.

— Дальше будет еще интереснее. Как вы думаете, кого царь назначил представлять себя на переговорах с американцами? — таинственно спросил он.

— Наверняка какого-нибудь ловкого политикана без стыда и совести, — язвительно бросил Новицкий.

— Ловкого — да. Насчет остального ничего не знаю.

— Прошу, не держите нас дольше в неведении и рассказывайте дальше, — попросила Салли.

— Так вот, с русской стороны выступал Эдуард де Стёкль, то есть… Эдвард де Столецкий, сын Анджея Столецкого, — с блеском триумфа в голосе объявил Ярош.

— Как это?! Выходит, поляки заключили между собой крупнейшую сделку в истории Северной Америки? — Томек не мог прийти в себя от изумления. — Откуда вы это знаете?

— Мне довелось познакомиться с Альфонсом Александром Козелл-Поклевским[99], который был внуком Альфонса Козелл-Поклевского[100]. Альфонс Александр женился на Зое де Стёкль[101], внучке барона Эдуарда де Стёкля. Я даже был на обеде у господ баронов. Зоя довольно подробно описала мне историю продажи Аляски. По рассказам ее деда, переводчики не понадобились, потому что стороны часто переходили на польский язык. Для самого Эдуарда, или Эдварда, это была важнейшая миссия. Вскоре после ее завершения, уже в тысяча восемьсот шестьдесят девятом году, он полностью оставил службу царю и уехал в Париж.

— Надо же, значит, какая-то часть его души говорила по-польски, — заключил Новицкий.

— По словам внучки, и немалая. В Париже у него было много друзей-поляков, — подтвердил Ярош. — И ему было на что жить, ведь царь наградил его суммой в двадцать пять тысяч тогдашних долларов и пожизненной пенсией в шесть тысяч.

— Ничего себе! Приличная сумма! — Новицкий даже цокнул языком.

— После знаменитой сделки еще несколько лет общественность в Соединенных Штатах крутила пальцем у виска, считая, что более семи миллионов долларов выброшены на ветер, а точнее — в снег и лед. Аляску язвительно называли «ледником Сьюарда», а саму сделку — «глупостью Сьюарда». Однако когда в начале девяностых годов девятнадцатого века во многих ручьях, особенно в окрестностях реки Клондайк близ Доусона, было открыто золото, мнение о Сьюарде быстро изменилось.

— Наверное, русские и царь тогда себе локти кусали? — выпалил Новицкий.

— Этого я не знаю наверняка, — признался Ярош. — Но раздавались многочисленные голоса о желании аннулировать сделку, и я даже слышал, что в определенных кругах поговаривали о желании вернуться на Аляску. Ведь уже в первый год после открытия золота его добыли на сумму, в несколько десятков раз превышающую стоимость самой сделки.

— А что с Кшижановским? Ему тоже так повезло, как Столецкому? — спросил Томек.

— Не совсем. В знак признания Сьюард включил Кшижановского в состав корпуса государственных служащих, поручив ему миссию надзора за Территорией Аляска. Однако он не справился и довольно быстро был отозван с этой должности. Он брался за разную работу. А ведь надо знать, что Кшижановский был в родстве с Шопеном.

— С Фридериком Шопеном? — в очередной раз с недоверием переспросил Томек.

— Да. Родная сестра отца Кшижановского, Юстина, была матерью нашего великого композитора, Фридерика.

— Постойте-ка, постойте. — Новицкий насупил брови и над чем-то напряженно задумался. — Так Кшижановский был двоюродным братом Фридерика?

— Да, двоюродным братом, если быть точным, — уточнил Ярош.

— Спасибо вам. Это был поистине необыкновенный рассказ, — произнес Томек.

Они попрощались, и каждый отправился на покой.

— Последняя ночь под крышей… — пробормотал Новицкий на прощание.

Томек не мог уснуть. Да, в общем-то, и не пытался. Клубок мыслей мешал призвать безмятежный сон. Достигнут ли они цели экспедиции? Как бы на его месте поступил отец? Одобрил бы Смуга его решения? Он сел на широкий подоконник, прижавшись к холодному стеклу. Посмотрел на Салли, которую во сне баюкало ее собственное ровное дыхание. Его взгляд невольно обратился к тихой улице города. Лишь два бородатых, уже сильно подвыпивших субъекта, возвращаясь в домашний уют из ночных вылазок по местным барам, нарушали пустоту улицы. Внезапно ему показалось, что в здании напротив, на втором этаже, на мгновение мелькнул свет. Он прищурился, пытаясь понять, не обманывает ли его уставшее воображение. Мгновение ничего не происходило. Но тут огонек вспыхнул снова, на этот раз в нескольких местах одновременно. Томек напряг зрение, пытаясь разгадать, в чем дело. Он успел заметить, как на месте огоньков, исходивших, вероятно, от зажженных на миг керосиновых ламп, в нескольких окнах появились продолговатые силуэты. Лунный свет на мгновение серебром сверкнул на нескольких из них. Все стало ясно! Он слишком часто видел подобные картины, чтобы не понимать, что они означают. В долю секунды он вскочил на ноги с криком:

— Всем на пол!

Точно в тот же миг из окон дома напротив ударил винтовочный залп, вдребезги разнеся стекла в их номере. Через мгновение залп перерос в канонаду.

Салли и Новицкий, разбуженные криком Вильмовского, соскользнули с постелей и лежали на полу. Моряк подполз к Томеку и сказал:

— Стреляют как минимум из семи стволов!

— Восемь! — поправил Томек. — Я успел сосчитать.

Тем временем пули крушили убранство гостиничного номера, дырявили подушки, вырывая из них перья, которые беспорядочно реяли по всей комнате. Салли заползла под кровать и закрыла голову сплетенными руками. Томек и Новицкий многозначительно переглянулись.

— На счет три! — скомандовал Вильмовский.

Моряк досчитал до трех, одновременно вскидывая карабин к плечу. Они открыли ответный огонь, стреляя вслепую. Через мгновение с первого этажа отеля к ним присоединилась пальба еще нескольких стволов. Это Красный Орёл пришел на помощь.

Перестрелка продолжалась еще несколько минут и наконец совсем затихла. Вскоре под окнами отеля появился патруль местного шерифа. Краткий осмотр здания, из которого обстреляли отель, не дал никаких результатов. Кроме гильз и нескольких небольших пятен крови, ничего не нашли. Преступники скрылись, вероятно, незадолго до прибытия местной полиции.

— Это ясно как божий день, — мрачно пробормотал Новицкий.

— Что именно ясно, Тадек? — спросила Салли.

— Да, что же такого ясного? — присоединился к вопросу все еще напуганный Ярош.

— …что на нас охотятся, как на уток, — ответил моряк.

Этой ночью уже никто не сомкнул глаз. С оружием на коленях они дождались рассвета.

***

Утро встретило их свежим порывом ветра с гор. Весна в этом году пришла на удивление рано. После быстрого и не слишком обильного завтрака они отправились в небольшой порт. Красный Орёл и тлинкиты уже ждали их там в двух лодках. Снаряжение экспедиции было аккуратно уложено на дно и укрыто непромокаемой тканью. В одной лодке разместились индейцы вместе с Ярошем, в другой — Томек с остальными. Они отчалили от берега, выводя лодки на течение реки, которая на этом участке несла свои воды лениво, вымывая с берегов остатки северной зимы.

Первой плыла лодка Яроша, потому что в ней были тлинкиты, а они довольно хорошо знали и берега, и течение реки. Лодки скользили теперь меж холмов, поросших невысоким хвойным лесом. Уже через час плавания из-за стены зелени стали проступать величественные горы, остроконечные вершины которых говорили об их вулканическом происхождении. Контраст между зеленью и белыми шапками льда, покрывавшими потухшие вулканы, был так живописен, что Салли, у которой с недавних пор проявился талант к рисованию, потянулась за своим походным блокнотом.

Искоса наблюдая за женой, Томек улыбался. Столько лет уже вместе. Они были женаты со времен той памятной экспедиции вглубь Папуа — Новой Гвинеи[102]. Они знали друг друга около десяти лет, а дочь австралийского пионера все не переставала его удивлять. Еще в Англии ее настолько заинтересовала лекция профессора Отенио Абеля[103], которую она прослушала в Оксфордском университете, что она на свой страх и риск решила в свободное время постигать новую научную дисциплину — палеонтологию. Целыми днями она просиживала в университетских читальных залах, перелопачивая всю доступную информацию на эту тему. Вильмовский лишь в какой-то момент осознал, что пал жертвой собственных увлечений. Ведь это он сам, по словам Новицкого, изводил молодую австралийку бесконечными рассуждениями о географии мира и этнографическом разнообразии каждого континента. Так что не было ничего удивительного в том, что и она начала вести многочасовые рассказы или таскать Вильмовского на доклады и лекции. А поскольку Томек был для нее образцом для подражания и, по мнению Новицкого, смотрела она на него как на икону, то и разделяла его увлечения.

Шли часы. Ненана взволновалась. Ее воды приобрели темный оттенок, а из их толщи все чаще стали показываться влажные валуны. Красный Орёл внимательно следил за тлинкитом, ведшим первую лодку, и по его четкому сигналу передавал команды Новицкому, сидевшему за рулем второй. Вправо, чуть левее, держи прямо! Руль, зажатый в уверенной, железной хватке моряка, послушно вел лодку. Она безропотно выполняла каждый маневр, благополучно огибая препятствия.

Они миновали песчаную отмель, внезапно показавшуюся перед ними. Такие места часто служили остановкой для гризли. Они использовали эти речные платформы, полные гравия и камней, нанесенных быстрым течением, для охоты на лосося. Справа, всего в нескольких десятках метров от берега, громоздилась гряда известняковых холмов. И именно здесь лодка Яроша сделала резкий поворот вправо, проскрежетав по песчаному дну бухты. Новицкий, предупрежденный командой Красного Орла, выполнил в точности такой же маневр.

— Короткий перерыв? — бросил Томек в сторону Яроша. Он был уверен, что до конца дня еще уйма времени.

— Нет, остаемся здесь на ночь. Мои проводники говорят, что закат через два часа, а река по ночам бывает слишком опасна, чтобы рисковать.

— Святая правда! Только дурак рискует, а умный ждет, как говаривал мой батюшка, — добавил Новицкий, сбрасывая с плеч часть снаряжения для разбивки лагеря.

— Как говорят мои проводники, завтра мы должны оказаться в районе исследовательской станции Альфреда Брукса, — объявил Ярош.

Томек и Новицкий многозначительно переглянулись. Ярош, занятый своим багажом, этого, однако, не заметил. Тем временем Красный Орёл и тлинкиты с большим проворством начали разбивать лагерь. Прежде всего нужно было собрать топливо и приготовить постели. Новицкий решил заняться ужином. Ярош углубился в свои записи. Он вел дневник экспедиции и каждый вечер усердно заполнял пустые страницы заметками, описаниями и зарисовками флоры и фауны Аляски. Томек решил осмотреть окрестности. На этот раз, помня о недавней встрече с медведицей гризли и не желая повторять ошибку, он закинул на плечо один из карабинов новейшей модели. Проверил, свободно ли выходит из кобуры на бедре кольт и готов ли к немедленному использованию большой охотничий нож.

Новицкий, наблюдая за сборами друга в вылазку на сушу, коротко бросил:

— Патроны? — В голосе моряка слышалась неизменная забота, хотя Томек был уже взрослым и опытным путешественником.

— Достаточно.

— Томми, ты один никуда не пойдёшь! — внезапно вмешалась Салли, становясь рядом с Томеком. — Хватит с меня, я уже натерпелась страху из-за тебя несколько дней назад. Я иду с тобой!

— Но, Салли, я… — попытался было возразить Томек.

— Никаких «Салли» и никаких «я»! Мы идем вместе. Веди! — Девушка решительно указала пальцем на видневшийся в известняковой скале проход. Томек обреченно махнул рукой.

— Ну что ж, что ж… — смеялся Новицкий. — Обвела парня вокруг пальца, но… славная из них пара.

Салли и Томек несколько сотен метров поднимались по пологой тропинке по известняковому склону. То тут, то там еще виднелись следы северной зимы, кое-где — фрагменты небольшого ледника. Тропинка, по которой они вышли из лагеря, то и дело меняла направление, заключая в своих изгибах скальные поляны, большие и малые. Пройдя с километр довольно однообразной тропой, Томек решил возвращаться. Салли, явно разочарованная решением мужа, лишь пожала плечами. Вильмовский снова пошел первым. Сделав всего несколько шагов, он услышал за спиной тихий возглас жены.

— Томми, смотри!

Томек обернулся и посмотрел в указанном направлении. В одной из стен известняковой скалы виднелось чернеющее отверстие высотой в человеческий рост.

— Ты ведь не хочешь туда войти? — с недоверием спросил он.

— Не только хочу, но и войду! — отрезала она и, не обращая внимания на мужа, решительно направилась к скале.

Вильмовский только вздохнул. Он знал, что любые протесты перед упрямством молодой жены будут напрасны. Он окинул все опытным взглядом. Прямо над входом в пещеру свисал корень кедра. Не раздумывая, он выхватил охотничий нож и через мгновение уже держал в руке наскоро сделанный факел.

При правильном надрезе смолистая древесина давала достаточно горючего, чтобы на несколько минут осветить пространство и осмотреться в темноте пещеры. Внутри царил пронизывающий холод. Нерегулярные, пористые стены и своды пещеры за тысячи лет покрылись языками ледника, проникавшими внутрь через щели в известняковой породе.

Томек, держа в руке кедровый факел, сделал несколько шагов вперед. Салли шла прямо за ним. Поначалу довольно узкий коридор через несколько метров превратился в просторный зал неопределенных размеров. Вытянув руку как можно дальше, они не смогли коснуться противоположной стены.

— Холодно, как в могиле, — тихо сказал Вильмовский. В каменной глубине слова прозвучали глухим эхом. — Правда, Салли, давай вернемся. Уже поздно, и все опять начнут беспокоиться. На этот раз не только обо мне.

Девушка молчала, вглядываясь в мерцающую стену подземного зала, закованную в стекло ледяных натеков.

— Салли! Ты слышишь, что я тебе говорю? — В голосе Томека уже слышалось легкое раздражение.

— …потому что это и есть гробница, Томми, — тихо ответила девушка. — Смотри!

Вильмовский, взяв жену за руку, подошел ближе, освещая, насколько это возможно, ледяную стену — в свете факела на ней плясали световые блики. Он застыл как вкопанный, очарованный этим зрелищем. Салли уже давно с открытым ртом смотрела на пробирающую до дрожи картину.

Перед ними за ледяной гладью, словно застывшие на стоп-кадре фотоаппарата, лежали два величественных создания. С первого взгляда можно было определить, что это мать и ее дитя. Разница в размерах точно указывала на их родственную связь.

— Салли, это, это, это же… — заикался от волнения Томек.

— Мамонты![104] Ну конечно! Это аляскинские мамонты, сохранившиеся как живые, — договорила Вильмовская. — Смотри!

Огромные головы, увенчанные конусообразными копнами шерсти, длинные, характерные, ребристые хоботы и уши несколько меньше, чем у африканских слонов, не оставляли сомнений.

— Салли, это, пожалуй, величайшее палеонтологическое открытие в истории! Два практически полностью сохранившихся экземпляра! — Томек был вне себя от радости.

Тем временем Салли, с величайшей тщательностью, сосредоточенно зарисовывала эту необыкновенную картину. Ее тонкие пальцы, сжимавшие карандаш, усердно наносили штрихи и точки, которые через мгновение сливались в единое целое, создавая все более полные и реалистичные формы. Томек смотрел с растущим восхищением на заполняющийся альбом Салли. Белые листы один за другим покрывались набросками, сделанными с нескольких ракурсов. Вид спереди, сбоку и в перспективе всей пещеры передавали детали истории о спящих мамонтах-гигантах.

— Смотри. Смерть, похоже, застала их во сне. Никаких признаков борьбы, — констатировал Томек и через мгновение добавил: — Ужасно трогательно. Это, должно быть, мать со своим детенышем.

— У меня сложилось такое же впечатление. Мне кажется, малыш прижимается к матери, ища защиты от надвигающейся угрозы, — тихо сказала Салли, глядя на ледяное кладбище.

— От смерти… — добавил Томек.

Между тем самодельный факел уже подавал явные признаки того, что его смолистые запасы на исходе.

— Нам пора! — решительно скомандовал Томек. — Свет сейчас погаснет, и мы останемся здесь, как эти два бедолаги. Идем!

На этот раз девушка не стала спорить. Снаружи уже царил почти полный полумрак. К счастью, обратная дорога в лагерь была довольно простой. Салли лишь тщательно пометила место необычной находки, и они двинулись вниз, к лагерю. Спускались сумерки.

В лагере царила тишина, прерываемая лишь треском пламени, пожиравшего сухие дрова в кострах. Большинство участников экспедиции уже спали или укладывались спать. Лишь серо-черная тень часового давала понять, что кто-то бодрствует, охраняя безопасность остальных. Новицкий, заметив Томека и Салли, что-то пробормотал про неразлучную парочку и, отвернувшись, через мгновение уже спал крепким сном.

— Тсс… Пусть спят, — прошептала Салли, видя, что Томеку не терпится разбудить товарищей, чтобы похвастаться открытием. — Завтра тоже будет день, да и приключение в пещере меня немного утомило. Я спать.

— Твое открытие, твое решение, — так же тихо ответил Томек. Салли одарила мужа сочным поцелуем на ночь и, закутавшись в двойной слой теплых одеял, вскоре сладко уснула.

Вильмовский обошел лагерь. Дружески кивнул одному из часовых. Было тихо. Лишь лес жил своими ритмами: прерывистым воем, рычанием, сопением, которые для одних обитателей девственной чащи означали жизнь, а для других — смерть.

Описав небольшой круг вокруг бивака, Томек улегся рядом с женой, глядя на угасающий костер. В голове роились мысли. Не в первый и не в последний раз. Как сложится судьба экспедиции? Удастся ли достичь поставленных целей?

Внезапно легкий порыв ветра направил лениво поднимающийся дым от костра прямо ему в лицо. Веки рефлекторно захлопнулись. Однако тревожные мысли его не покидали. Правильно ли он поступил, согласившись на участие Салли в экспедиции? Он не любил излишнего риска. Особенно когда речь шла о здоровье и жизни самых близких.

Ему показалось, что дым от костра плотно окутал его, словно дополнительное одеяло. Он был теплым, почти дружелюбным. Через мгновение у него возникло непреодолимое ощущение, что постель Салли пуста. Не поворачиваясь, он проверил. Салли на своем месте не было, а ее яркие одеяла были тщательно сложены и готовы к дальнейшему путешествию. Через секунду он уже стоял на ногах. К своему изумлению, он заметил, что и лежбище Новицкого было таким же пустым. С растущей тревогой он осмотрел лагерь. Его слегка пробрала дрожь. Да, теперь он был уверен. Весь лагерь был пуст. Внезапно издалека, словно из-за скалы, до него донесся глухой звук приглушенного разговора. В нем было что-то тревожное, что-то, что не давало спокойно вздохнуть. Он крепче сжал в руке карабин. Он старался сохранять максимальную сосредоточенность и тишину при каждом шаге. Гаснущее пламя костров замерцало на шершавой скале, образующей естественную границу лагеря с северной стороны. Он заметил небольшую щель, которой раньше не видел. Глубоко вдохнув, он с трудом протиснулся в сторону все отчетливее доносившихся звуков. Через несколько секунд, ощущая многочисленные царапины на лице, он оказался по другую сторону скальной преграды. Увиденное заставило его похолодеть от ужаса.

За скалой начиналась внушительных размеров поляна, на дальнем краю которой горело несколько костров. Высокие языки пламени то и дело взмывали к небу, освещая мрачную сцену разыгрывавшейся драмы. Группа из полутора десятка мужчин в странных масках выкрикивала что-то на непонятном языке. На хриплые выкрики одних остальные отвечали громкими возгласами. Все они были одеты довольно схоже — в кожаные штаны и куртки. Все это походило на какой-то таинственный ритуал. Томек увидел стоящего на коленях Новицкого; с его головы, поникшей на широкую грудь, стекали струйки крови. Рядом, в такой же позе, со связанными за спиной руками, он разглядел Красного Орла. Он напряг зрение. И увидел Салли, которая единственная из всей троицы стояла с поднятыми вверх руками. Из ее глаз текли слезы, смешанные с кровью. По вытянутым рукам медленно стекала кровь. Только теперь он разглядел, что Салли держит в ладонях еще бьющиеся человеческие сердца.

Он хотел закричать, но голос застрял у него глубоко в горле. Он попытался снять оружие с предохранителя, но руки отказались ему повиноваться. Он хотел вскочить на ноги, но что-то крепко держало его на месте. Всем своим существом он ощущал страх и ужас, смешанные с бессилием. К глазам подступили слезы. Дыхание участилось. Он еще успел увидеть, как один из нападавших приставляет что-то к груди девушки. Что-то в нем сломалось, и из груди вырвался леденящий душу крик, полный боли и отчаяния.

— Са-а-алли-и-и!!! Са-а-алли!!!

Все на долю секунды закружилось и резко стихло. Он проваливался в себя, словно летя со скального уступа. До его слуха доносились какие-то слова, словно сквозь вату. Он открыл глаза. Над ним, с тревогой на лице, склонилась Салли.

— Что, где…?! Ведь ты… — прошептал он, все еще чувствуя ужас. — С тобой все в порядке?!

— Ах, Томми, Томми! Тебе, верно, приснился страшный сон, — твердо сказала она. — Ты кричал что-то неразборчиво, звал меня…

Только теперь Томек понял, что все это ему приснилось. Он глубоко вздохнул. Со вторым вздохом его охватило спокойствие. Он прижал жену к себе.

— Ты даже знать не хочешь, какой, Салли… Даже знать не хочешь, — повторил Томек.

— Если он и вправду такой страшный, то действительно не хочу. К счастью, это всего лишь сон, — ответила девушка.

Вильмовский еще крепче обнял жену и долгим поцелуем коснулся ее губ.