Томек на Аляске

Хижина, полная мертвецов

Новость об открытии Салли привела всех в эйфорию. Ярош был вне себя от радости и восхищения. Он вертел в руках блокнот Салли, то и дело прося ее снова и снова описать находку. Он непременно хотел увидеть ее собственными глазами на следующий же день. Томек и Новицкий решительно воспротивились этой идее. Тлинкиты и Красный Орёл тоже были против. Салли заняла нейтральную позицию, беспомощно разведя руками. Одновременно она устремила на Томека обвиняющий взгляд.

— Ну и дела! Эта девчонка вертит им, как цыган солнцем, — пробормотал себе под нос Новицкий.

Яроша лишь немного успокоили заверения Томека и Салли, что сразу после возвращения они организуют специальную экспедицию, посвященную исключительно этому открытию. Тем не менее, столкнувшись со столь всеобщим сопротивлением, Ярош с демонстративным недовольством на лице, плотно закутавшись в пестрое одеяло, спрятался на корме лодки, скрываясь от ироничных улыбок остальных путешественников. Погода, похоже, собиралась меняться. Как это обычно бывает в это время года… Во время ливней крутые известняковые скалы становились идеальными каналами для стекающей с гор воды. За несколько минут сухие овраги превращались в заполненные до краев желоба. Оставаться в таком месте было не просто опасно — это могло стоить неосторожному путнику жизни. Перед лицом столь решительной позиции всех участников экспедиции Ярош с глубоким вздохом перестал настаивать на вылазке в «пещеру мамонтов», как он сам ее окрестил. Однако он добился от Салли и Томека обещания, что первым ознакомится со статьей, которую Вильмовская обязалась написать.

Незадолго до рассвета они отчалили. Салли, взволнованная вчерашними событиями, точно помечала долготу и широту находки, скрупулезно определяя местоположение скалистой бухты. Солнце, которое теперь с каждым днем просыпалось все раньше, застало обе лодки уже на течении Ненаны. Примерно через два часа тлинкиты завели лодку в скалистый пролив, ведущий к узкому, но довольно длинному озеру, а еще через час плавно свернули на юго-запад. Бурное течение было знаком того, что они снова оказались на волнах реки.

Красный Орёл коротко бросил:

— Чулитна.[105]

Река была мутной. Питаемая стекающими с гор постоянными и временными потоками, она несла с собой много хвои, камней, а главное — огромные массы гравия. Немного изменился и характер леса: все чаще среди хвойных представителей северной флоры стали появляться — сначала поодиночке, а затем и группами — редкие, еще голые лиственные деревья.

Река набирала скорость и силу. Новицкий вкладывал в управление лодкой всю свою силу, опыт и умение, внимательно наблюдая за Красным Орлом, который, сосредоточившись, передавал команды от одного из тлинкитов. Стремительные волны то и дело вздымали лодки на своих гребнях, а водяные хвосты с мерным шлепаньем разбивались о дно.

Минуя водные ловушки и подводные уступы, они плавно обогнули излучину Чулитны. Вид, открывшийся перед ними, захватывал дух и на несколько мгновений лишил всех европейцев дара речи. Каменистый берег реки проступал из-под тающего льда, над ним зеленью густела хвойная чаща, дальше голое плоскогорье, на котором все еще царила зима, вздымалось к небу крутыми скальными склонами… А над всем этим царил одинокий горный массив, украшенный шубой из сползающих вниз туманов.

— Мак-Кинли… — прошептал Томек.

— Денали… — с благоговением прошептал Красный Орёл.

Лодка Яроша, используя попутное течение, круто свернула влево и пересекла довольно узкое в этом месте русло Чулитны. После недолгой борьбы с сопротивлением реки лодки зашуршали дном о каменистое дно. Вытащить их на берег и наскоро пришвартовать удалось за одно мгновение.

Красный Орёл, не говоря ни слова, закинул карабин на спину, предварительно проверив затвор, и скрылся в лесной чаще. Томек и Новицкий, также с оружием под рукой, хлопотали на берегу.

— «Эх, работа не бегемот, в болото не уйдет», — бормотал моряк себе под нос по-польски, вынося остатки снаряжения.

Ярош смотрел на них со все возрастающим беспокойством и наконец не выдержал:

— У меня складывается впечатление, что с того самого момента, как «Фортуна» соединила наши судьбы, вы, господа, что-то от меня скрываете…

Томек и Новицкий многозначительно переглянулись.

— Вы правы, — признал Вильмовский. — Но это не тайна, которую мы хранили именно от вас, она проистекает из совершенно… гм… иных обстоятельств, свидетелем которых вы отчасти уже были.

— Признаться, я ничего не понимаю, — пожал плечами Ярош.

Томек взглянул на Новицкого, и когда тот одобрительно кивнул, коротко пересказал события последних дней и истинную цель экспедиции. Ярош слушал сосредоточенно, не перебивая. Салли оперлась головой о плечо мужа.

— Это все? — спросил он, и когда Томек кивнул, на мгновение воцарилась тишина. Наконец путешественник радостно воскликнул: — Но, друзья мои! Это невероятно! Участвовать в спасательной экспедиции! Здесь, на Севере, на Аляске! Это настоящая удача, счастливый случай, если хотите, что судьба свела наши пути.

Трое друзей были несколько удивлены реакцией Яроша. Однако они вздохнули с облегчением. Особенно Томек, который, воспитанный отцом и Смугой в духе правдивости и честности, чувствовал себя неловко, скрывая от спутника истинную цель путешествия.

Они еще долго работали почти в полном молчании: переносили багаж, разбивали очередной простой лагерь в небольшой котловине рядом с лодками, которые, надежно привязанные к прибрежным скалам, мерно покачивались на волнах Чулитны. Лишь Салли, на мгновение почувствовав себя совершенно ненужной, присела на плоский камень и с увлечением что-то зарисовывала.

Уже смеркалось, когда небольшой лагерь в укромной котловине озарился светом костров. Брошенный в кипяток пеммикан, сдобренный тушеной говядиной с овощами из консервной банки, аппетитно пах. Салли подбросила дров в костер и плотнее закуталась в одеяло. Прямо над котловиной сходились два холодных потока воздуха: один, влажный, речной — со стороны Чулитны, другой же, горный — гонимый давлением со стороны массива Денали.

Было уже почти темно, когда в свете костров внезапно, словно выросши из-под земли, появился Красный Орёл. Он не опустился на колено, как делал обычно, а подошел к тлинкитам и что-то заговорил приглушенным голосом. Салли навострила уши, но разбирала лишь отдельные слова. К несчастью для нее, навахо говорил на одном из диалектов атабаскского языка, на котором говорили и тлинкиты. После короткого обмена фразами младший из них утвердительно кивнул и со штуцером в руке скрылся в темноте.

Томек тут же обратил внимание на это, казалось бы, незначительное движение. Оружие в руках, а не за спиной, на универсальном языке трапперов и путешественников, особенно коренных жителей, означало одно — таящуюся опасность. Только теперь Красный Орёл присел у костра. Он жестом поблагодарил Новицкого, когда тот пододвинул ему миску с дымящейся едой. Ел он скупо и не спеша, хотя, без сомнения, с самого рассвета, когда съел свой скромный завтрак, у него во рту не было ни крошки.

Томек помнил, что один из многочисленных пунктов индейского кодекса поведения предписывал сдержанность в проявлении чувств. Североамериканские индейцы — несмотря на то, что населяли огромный континент и жили в самых разных условиях, от восточных побережий до южных пустынь и лесов Великих озер или Великих равнин — создали несколько универсальных систем общения в виде так называемого языка знаков[106], а также свод общих правил повседневного поведения.

Наконец Красный Орёл отставил миску. Мгновение он смотрел на пламя костра. Внезапно нетерпеливый Ярош нарушил тишину.

— Ну, говорите же!

Красный Орёл с легким удивлением бросил на него укоризненный взгляд, однако больше не стал испытывать терпение путешественников.

— Они мертвы, — коротко бросил он.

— Говори яснее, брат. Кто и где мертв?! — торопил его Новицкий.

— Красный Орёл дошел до исследовательской станции. Она у озера, примерно в получасе ходьбы отсюда, — ответил навахо.

— Мой брат был внутри? — вмешался Томек.

— Да. Но Красный Орёл не входил в блокгаузы, — ответил он. — Через дыру в стене я видел трупы. Эти белые умерли не своей смертью.

— Поэтому младший тлинкит и ушел в темноту, — догадался Томек.

— Не понимаю. Так почему мой проводник покинул лагерь? — допытывался Ярош.

— Он встал на стражу, — с легким снисхождением в голосе объяснил Томек.

Вильмовский взглянул на навахо. На первый взгляд лицо индейца было бесстрастным, но было видно, что он хочет сказать что-то еще.

— Пусть мой брат говорит. Смелее. Красный Орёл среди друзей, — ободрил он товарища.

— Красный Орёл нашел следы Сасквоча, — почти шепотом произнес тот.

При звуке последнего слова старший из тлинкитов подвинулся ближе к костру, у которого шел разговор.

— Чьи следы? Это какой-то зверь? — спросил Ярош, на всякий случай вытаскивая блокнот из кармана куртки. Открытие Салли повергло его в состояние путешественнического азарта, который то и дело давал о себе знать.

— Сасквоч на языке белых — это Бигфут. Получеловек, полузверь, — так же тихо ответил он.

— Аляскинский йети, что ли? — Новицкий был явно позабавлен. — Я уже дважды имел случай столкнуться с этими мифическими существами, но ни они ко мне, ни я к ним особой симпатии не воспылали. Ни одно мне на пути не попалось.

— Ох, Тадек, Тадек, — прервал друга Вильмовский. — Память у тебя и впрямь дает сбои. С ледяным человеком, то есть йети, мы сталкивались лишь однажды, в горах Тибета, а не дважды[107].

— Память у меня хорошая, и вовсе не такая короткая, — парировал моряк. — Сказал два, значит два. Впервые я услышал рассказ об этом мифическом существе, когда плавал вдоль побережья Суматры. Насколько я помню, местные называют это диво Оранг-пендек, то есть «маленький человек». А йети был уже вторым моим контактом, и, как выясняется, не последним.

— Помню, когда я общалась с туземцами в окрестностях нашей семейной фермы, я часто слышала, что если не буду хорошо себя вести, то ночью за мной придет Йови, то есть большой человек, который утащит меня в горы, — вставила Салли.

— А! И я припоминаю, что где-то читал, будто в Сибири и северной Монголии встречается существо, которое называют Алма или Алмас, — огромное волосатое создание, похожее на человека, — добавил Ярош.

— Выходит, мир полон загадок и тайн. Одну из них мы попытаемся разгадать завтра, а сегодня — всем спать, — подвел итог Томек.

— Святые слова, святые слова, братец, — Новицкий был явно доволен. — Нет ничего лучше доброй еды и теплого одеяла у костра.

Назначив очередность вахты, уставшие за день путешественники быстро уснули.

***

Резкий толчок в плечо вырвал Томека из глубокого сна. Это был Тадеуш, который уже закидывал на спину часть поклажи.

— Вставай, братец. Пора, — сказал он доверительным шепотом.

Полусонными глазами Вильмовский оглядел лагерь. Салли как раз собирала длинные волосы в удобный пучок, Ярош что-то увлеченно записывал, а старший из тлинкитов тушил костры. Красного Орла снова не было. Вставая, Томек заметил младшего из проводников на одной из скал прямо над лагерем. В руках, сложенных на груди, он держал скорострельный ремингтон[108].

Они двинулись гуськом. Во главе отряда шел младший из тлинкитов, сразу за ним — Томек с Ярошем и Салли. Замыкал шествие старший индеец. Красный Орёл еще раньше вырвался вперед, оставив группу позади. Они шли в полной тишине. Примерно через полчаса шедший впереди индеец, имени которого они до сих пор не знали, подал знак остановиться, подняв вверх сжатую в кулак правую руку. Из-за могучей пихты бесшумно вынырнул Красный Орёл. На его лице, вычерненном охрой[109], блестели только темные глаза.

— Впереди исследовательская станция. Два больших блокгауза и один поменьше. Стоят в одном выстреле из лука от берега озера. С этой стороны, где мы находимся, вниз ведет одна тропа, по которой звери ходят на водопой, — обрисовал ситуацию навахо.

Томек, немного подумав, скомандовал:

— Я, Орёл, Тадек и тлинкит спускаемся на базу. Салли, Ярош, вы остаетесь здесь с проводником.

Он говорил таким уверенным голосом, что даже Салли, которая обычно в таких ситуациях пыталась возражать, теперь лишь кивнула и потянулась за биноклем.

— По крайней мере, так я смогу быть с тобой, — сказала она, и Томек одарил ее сдержанной улыбкой.

Они двинулись. Тропа полого спускалась к берегу озера, обрываясь в нескольких метрах от водной глади. Слева, у нескольких одиноких елей, приютились деревянные хижины, срубленные из неокоренных, грубых бревен. От ветра, солнца и мороза дерево потемнело так сильно, что даже с расстояния в несколько метров здания казались словно выкрашенными человеческой рукой. С первого же взгляда они производили впечатление давно заброшенных.

Томек подал знак, чтобы они разделились и обыскали покинутый лагерь. Дверь первой хижины довольно легко поддалась нажиму. Внутри царил полумрак, и единственный свет, с трудом пробивавшийся через приоткрытую дверь, позволял лишь бегло осмотреть внутреннее убранство.

Томек заметил, что в блокгаузе царил беспорядок: повсюду валялись какие-то сломанные предметы, чье назначение из-за сильных повреждений было трудно угадать. Небольшие отверстия в стенах закрывали своего рода внутренние ставни, сбитые из нескольких досок. Подобные строения, появившиеся еще на заре колонизации северных земель, служили не только частым зимним убежищем для трапперов и исследователей, но и должны были выполнять оборонительные функции на случай визита незваных гостей.

Из-за запаха пыли и сырости дышать было тяжело. К затхлому духу, по-видимому, добавлялся и запах зимовавшего здесь лесного зверя. Беглый осмотр не принес никаких результатов.

— Ты должен это видеть, братец! — Новицкий вдруг появился в дверях, зажимая рот рукой.

Томек последовал за другом. Перед входом во второе здание стоял Красный Орёл. Лицо его было каменным, челюсти крепко сжаты. Младший из тлинкитов со снятым с предохранителя оружием осматривал окрестности.

Вильмовский нагнулся и уже хотел войти внутрь, когда Новицкий решительно сжал его плечо.

— Лучше зажми нос, — тихо произнес он. Лицо его было бледным, а на висках выступили капельки пота.

Томек без лишних вопросов достал полотняный платок — подарок от Салли на прошлое Рождество. Он обвязал им лицо на манер аризонских ковбоев и вошел внутрь. Увиденное вызвало приступ тошноты и ужаса. Как и в первом здании, здесь тоже царил полумрак, но уже с порога в ноздри ударял сладковатый, тошнотворный запах разлагающихся тел. Навахо, вошедший вторым, держал в руке горящий факел, наскоро сделанный из смолистого хвойного дерева. Теперь можно было лучше разглядеть помещение. У одной из скамей в сидячей позе застыла фигура мужчины. На первый взгляд казалось, что он спит. Однако густая паутина, оплетавшая длинную седеющую бороду, исключала такую возможность. Правая сторона головы была покрыта чернеющей, гноящейся коркой, из которой сочилась какая-то жидкость.

Томек крепче прижал к носу платок Салли. Нежный аромат любимых духов жены тонул в смраде разлагающихся тел и чего-то еще, трудноопределимого. В углу они нашли еще один труп. Мертвое тело, прислоненное к стене, с вытянутыми вперед ногами, производило впечатление брошенного предмета, покрытого клочьями бело-зеленой плесени.

Самая жуткая находка ждала их у самой длинной стены блокгауза. Тела двух мужчин были подвешены на толстых веревках под самым потолком, а затем растянуты. Раскинутые в стороны руки образовывали подобие креста.

Томек бросил взгляд на кисти этих несчастных и без труда разглядел торчащие из них длинные ржавые гвозди. Эти двое были распяты. Новицкий с трудом держал себя в руках, но, видя, что его молодой друг на пределе, отдал короткую команду:

— Хватит. Выходим! — Он взял Вильмовского под руку, и они вышли наружу.

Свежий воздух, тянувший с горных склонов, быстро привел Томека в чувство. Он несколько раз глубоко вздохнул.

— Кто… кто мог это сделать?! — спросил он, вытирая рот платком.

— Несомненно, тот, кому очень нужно было узнать то, что знали эти несчастные, — попытался найти ответ моряк.

— Совершить такое страшное преступление могли только люди, животные на такое не способны, — сказал Томек, уже полностью овладев собой.

— Верно, братец! Люди, к сожалению, — самые страшные звери на земле. Мы нашли этих мертвецов, но что толку. Загвоздка в том, что мы по-прежнему ничего не знаем… — Новицкий задумался.

— Мы знаем, что на базе было пять или шесть человек из экспедиции, а тел, если я умею считать до пяти, четыре, а это значит, что…

— Что кто-то мог выжить, — договорил Новицкий.

— Красный Орёл нашел это! — Навахо бесшумно подошел к друзьям. На протянутой ладони он держал цепочку с крестиком.

— Ведь это…

— …православный крестик, — объяснил Томек, разглядывая потемневший от влаги кусок металла. Для традиционных православных крестов были характерны восемь концов. Его невозможно было спутать ни с каким другим христианским символом.

— Русские? А откуда здесь русские?! — с сомнением бросил Новицкий.

— Ох, Тадек, Тадек, вижу, рассказ о продаже Аляски русскими Америке совсем вылетел у тебя из головы.

— Действительно! — Новицкий хлопнул себя ладонью по лбу так, что эхо отразилось от лесной стены.

Тем временем младший из тлинкитов подал остальным участникам экспедиции отчетливый знак рукой, чтобы они спустились к озеру. Вскоре вся троица уже стояла у берега. Томек в нескольких словах пересказал жуткую находку и запретил кому-либо входить внутрь. Двое тлинкитов тихо совещались в стороне, что не ускользнуло от внимания Вильмовского.

— Что же делать с этими несчастными? — вслух размышлял Новицкий.

Томек долго обдумывал решение.

— Лучше всего сжечь хижину, — решительно сказал он.

— Но, Томми! Сжечь? Мы не похороним их по обычаю? — Салли была явно удивлена решением мужа.

— Поверь, дорогая, я думал об этом, но, во-первых, тела в таком состоянии, что их будет трудно перенести в могилы целиком, а во-вторых, у нас нет с собой ни кирок, ни лопат, а без них в этой мерзлой земле мы не выкопаем глубокую яму. Неглубоко зарытые тела лишь привлекут диких зверей, — объяснял он жене.

— Томек прав. В нашей ситуации это единственный и лучший выход, — вмешался Новицкий, а молчаливый и потрясенный ситуацией Ярош с пониманием кивнул.

Через мгновение они нарубили как можно больше смолистых веток и подложили огонь под блокгауз. Красный Орёл в первой хижине нашел бидон с керосином, что облегчило поджог. Поначалу деревянные стены, пропитанные осенней и зимней влагой, сопротивлялись, но когда пламя снаружи и изнутри добралось до сухих частей конструкции, пожар в несколько мгновений охватил все здание.

Вся четверка молча смотрела на это мрачное зрелище, а Новицкий горько вздохнул:

— Скверные похороны у бедолаг. А мы по-прежнему не знаем, что делать.

Двое тлинкитов, которые до этого шептались в стороне, подошли к остальным. Старший из них, отчетливо подбирая английские слова, произнес:

— Я, Идущий-Днём, и мой сын Чёрная Птица хотим приветствовать вас на земле тлинкитов и пригласить в нашу деревню, что в половине дня пути отсюда.

Томек был несколько удивлен — не столько внезапным приглашением со стороны индейцев, сколько тем, что они впервые после памятной встречи после крушения «Фортуны» обратились к ним напрямую, без посредничества Красного Орла. Тот, в свою очередь, впервые за много дней едва заметно, но весьма красноречиво улыбался.

— Нечего и думать, братец, — зычным голосом заявил Новицкий. — Все равно у нас нет никаких идей, что делать дальше.

— Ты прав, Тадек, — признал Томек и, обращаясь к индейцам, добавил: — Большое спасибо за предложение, мы, конечно, с радостью им воспользуемся.

— Угх! — скрепил договор навахо.

Не теряя времени, они тронулись в путь. Позади остались догорающие руины блокгауза. Вильмовский держал одну руку в кармане, сжимая в ней металлический крестик, найденный Красным Орлом. Что он мог означать и кому принадлежал? Вопросы пока оставались без ответа.