Торжествующий разум

Глава 4. Счастливый день

Это были дивизии из Подмосковья считавшиеся надежными. Ими командовал генерал-полковник Тушка, человек жесткий, не умный и исполнительный. Его по праву считали надежным военным. Он был предельно лоялен, и эта рабская верность происходила из его полного непонимания современного мира. Он был туп и консервативен.

Бронированные машины, гудя и скребя асфальт своими гусеницами, медленно ползли по направлению к реке. Мелкие группы защищенных пластиковой броней и активным камуфляжем солдат осторожно пробирались по окраинам шоссе. Они зорко всматривались в окна перепуганных домов и жадно вчитывались в еще остро пахнущие дешевым клеем листки. Им явно было не по себе.

Они еще не встретили никого, но знали из зачитанного им президентского указа, что город находится во власти анархо-кавказской мафии и других преступных элементов. Но то, что они узнавали вопреки приказам командования, и при добродушном поощрении некоторых офицеров трогало и поражало их. Они небыли настроены стрелять в народ, как это сделал сутки назад московский ОМОН.

Белкин достал ключи, и сам открыл дверь собственного ресторана. Свет не зажегся, но это не удивила находчивого хозяина. Он проворно вынул из кармана маленький фонарик и, осветив им путь, пригласил гостей следовать за собой.

Они зажгли свечи и, рассевшись по мягким креслам "Венеции" закурили дорогие сигары и приступили к завтраку. Это был самый необычный завтрак этих господ за все последние годы их жизни. Во-первых, они пришли к нему сами, пешком. Во-вторых, он был совершенно холодным, то есть не то холодным и не горячим, так как холодильники ресторана не работали. В-третьих, он должен был стать судьбоносным для страны.

- Евгений, вот вы уже читали Декларацию свобод, подписанную Райским? - поинтересовался из темноты хрипловатый голос монополиста металлургии.

- Да, а что?

- Да так…

- Ладно, вот колбаска, ешьте Станислав Григорьевич.

Скатерть зашуршала. В тусклом свете чьи-то руки стали хватать черствый белый хлеб и засовывать его в невидимый рот. Потом эти же тостопалые в кольцах руки взяли в охапку несколько ломтиков колбасы и опустили их в собственную бездну.

- Ох, - вздохнул чей-то до странности женский голос.

Директор Национального объединения банков, бывший автором этого звука, неловко отрезал себе толстый ломоть сырокопченой колбасы и робко, но отчаянно зажевал.

- Что будем делать? - спросил, роняя толстощекую, с отвисшим подбородком тень, председатель совета директоров Русского нефтяного концерна.

- Не знаю, - зачавкал колбасой Белкин. - Водочки налить?

- Без инея? Не надо.

- Где сейчас министры? - спросил невидимый бородач.

То, что он был бородач, можно было понять по торчащему из темноты кудрявому рыжему клоку.

- Кто их разберет, разбежались, - ответил хозяин нефти, думая в этот момент как бы ему, в конце концов, решить все эти непонятно откуда свалившиеся проблемы.

- За прошедшие дни и ночи в умах людей многое изменилось, - многозначительно начал свои рассуждения человек с бородой. - То, что еще недавно казалось естественным и нормальным вдруг может показаться им чуждым разуму и их жизни. Это я о предложении Станислава Григорьевича. Ведь что может получиться? Они могут не согласиться на такой минимум, почувствовав себя реальной силой. Ведь что им мешает сейчас захотеть большего?

- А я все равно думаю, что слишком много давать не стоит, - ответил Станислав Григорьевич. - Ведь Райский то на нашей стороне. Ведь он же свой. Какой он к черту оппозиционер?! Ха!

Все негромко, даже приглушенно расхохотались, но даже по смеху чувствовалось, что им сейчас не до веселья. Тревога висела в воздухе.

- Миша, а ты с патриархом говорил?

- Нет, Станислав Григорьевич.

- Женя, а ты?

- Нет, - пожаловался Белкин.

- Ладно, сам с ним поговорю. Нам сейчас без русской православной не обойтись.

- Говорят, войска в городе? - полюбопытствовал бородач.

- Да им в 5 часов отдали приказ идти к центру со всех, понимаешь, сторон, - отозвался директор Национального объединения банков. - Только толку от этого не будет. Наш президент совсем спятил, белобрысый дурак! Нет, чтобы все по уму сделать, нашего совета спросить. Так устроили пальбу в центре города и…

- Я ему сразу сказал, иди на уступки.

- Да чего там, - махнул рукой Белкин, уже несколько лет исполнявший обязанности сытого рантье и эксперта политолога. - Сами знаете, какая у нас бестолочь президент!

Но, похоже, с таким определением не все были согласны. И Станислав Григорьевич, робко морщась в темноте и то сплетая, то расплетая пальцы, сказал:

- Уж ты, Женечка, мог бы и предугадать, как дело-то обернется. Даром, что ли, столько акций держишь? И эта «бестолочь», между прочим, тебя трюфельным маслом кормила…

- Все-таки давайте успокоим народ патриархом, - продолжал настойчиво развивать свою мысль теми же словами все тот же невидимый Миша.

- Да что сейчас, XVII век, что ли, - возмутился Станислав Григорьевич. - Или вы думаете, тут медный бунт или какая смута стрелецкая, а?

- Могут? - поинтересовался прослушавший предыдущие слова Белкин. - Нет, не получится. Красиво закрутил, молодец, но не получится.

- Вот и я говорю, не получится, - рявкнул недовольный тем, что его плохо слушают, Станислав Григорьевич.

- Стася, да ты не сердись, - залепетали соседи по столу. - Все наладится. Раз Райский премьер значит, все будет хорошо. Он этих баламутов успокоит и все.

- Кстати, думаю, следующим премьером надо сделать Касилли, - предложил бородач, сплевывая мелкие жиринки под стол. - Парень резвый, хотя и не умен, но вполне серьезный.

- И минфина тоже надо поменять, - добавил Белкин.

- На дельфина, - подшутил пресыщающийся Станислав Григорьевич. - И патриарха вашего, чтоб он в синагоге на клиросе пел, сделаем министром культуры.

Но на эту шутку ни кто не засмеялся. Все подумали о президенте, которого в глубине души боялись и поэтому уважали, и в которого верили до-последнего как в своего вождя. Хотя в вере этой у каждого в разной доле имелось понимание: президент не великая личность, он просто умеренных способностей человек, занимающий громкий, самый главный в стране пост.

- Нет, все-таки демократические свободы нужно будет немного расширить, - заметил Белкин. - Пусть это больше на словах будет, а все-таки надо.

- Ничего не надо, - раздраженно отрезал бородач.

Группы зеленых бойцов продвигались одна за другой по пустому еще городу. Но теперь они были заняты не столько тем, что следили за сторонами дороги, сколько обсуждали прочитанное, угаданное и придуманное. Все их волновало, и они пытались отчаянно разобраться в себе и в том, что происходило в столице вчера. Они уже поняли, что все сказанное в президентском приказе - ложь. Но они еще не знали как себя вести в новых условиях и чего ждать.

- Ты как хочешь, а я поддерживаю коммунистов, - сказал смуглый солдат. - Они за народ, у них добрая программа, я читал. Без них стране хана.

- Я тоже Петя не палач, в нард стрелять не стану, - признался другой боец. - По правде мне больше либералы нравятся, все-таки они за свободу.

- Дурачина, - вмешался третий военный с нашивками сержанта, - красные тоже за свободу, ты, что по сетке не лазишь, или читать не умеешь?

- Читать я умею, а вот в вашем Интернете, не очень, - немного обиженно признался парень. - Но это ведь не важно. Какая теперь разница либералы, патриоты или коммунисты? Главное все теперь будет по-новому.

- Нас, по-твоему, зачем сюда гонят? Счастье трудящимся ковать или стрелять в таких же несчастных, как и мы бедолаг?

- Не знаю, зачем гонят, а я не палач, - заершился черноглазый боец.

Внезапно отряд остановился, встретив одинокий неуверенный, но в чем-то открытый взгляд бедно одетой молодой женщины. Она стояла, неподвижно устремив свои печальные глаза в лица осторожна ступавших ей на встречу бойцов.

- Чего это она так? - подумал черноглазый.

- Ты кто? - спросил сержант, приподнимая рукой край каски.

Она не отвечала. Плотно сжав губы, эта красивая, но пугающе безмолвная фигура смотрела им прямо в глаза, не колеблясь и не спрашивая себя, имеет ли она право вот как смело вглядываться, проникать в душу другим людям.

Но, похоже, она имела такое право, так как солдаты, простые, не самые образованные на этой земле люди, почувствовали, поняли все то, что она пыталась сейчас им открыть.

- Ты чего красавица? - снова спросил сержант, от неуверенности теребя рукой нос. - Что случилось, чего молчишь?

- Идете нас убивать? - вдруг спросила женщина.

Все четверо вздрогнули и, переглянувшись, почувствовали свою поганую историческую роль. Нет, они не поняли это так легко и просто. Нет, им показалось, что вся их жизнь, вся их вера в защиту родины и народа - чушь, а они просто глупые мальчишки, играющие в неправильную игру на чужой стороне.

- Идем, - вымучено произнес сержант, делая первый неуверенный шаг.

Трое сослуживцев, а вместе с тем и железная колонна укрытая густыми шеренгами таких же простых парней последовала за ним.

Так они продвинулись еще несколько километров. Теперь им попадалось все больше и больше людей, но глаза их отвечали все тем же чувством и страх, неизвестный доселе этим сердцам, овладевал ими, смешиваясь с неясным еще чувством горечи за свой неправильно понятый долг.

Прошел еще один час. Поступил приказ остановиться, и вся металлическая колонна застыла в ожидании новой команды.

- Дальше пойдут баррикады и огневые точки повстанцев, - повторил своим товарищам слова молоденького лейтенанта сержант. - И мы с ходу начнем разворачиваться и вступать с ним в бой. Такой приказ Тушка.

Выражение страдания проявилось на лицах бойцов.

Вдруг один из них, тот, что был с черными глазами, громко закричал, так что его услышали все вокруг и даже за километр в глубь колонны:

- Да пошел он на хуй этот генерал! Пошел он на хуй этот тушкан! Сука поганая! Все генералы дерьмо! Я не буду! Я не буду стрелять в этих людей, пусть он сам в них стреляет! Пусть сам, а я буду в него стрелять!

Седоусый капитан со свирепым оскалом, бросился было на встречу ревущему в истерике солдату, но получил увесистый удар прикладом в бок и повалился на землю.

- Я тебе покажу конституционный порядок, - зашипел отчаянно молотящий капитана солдат. - Я тебе сука покажу, как над людьми издеваться. У тебя здесь близких нет, ты сука за погоны служишь, а я человек. Понимаешь дрянь, я человек! И у меня, у меня тут все родные.

- На хуй офицеров! - раздались голоса.

Дальше колонна не пошла. Не сдвинулись и другие колонны. И хотя большинство офицеров испуганно поддержало выступление солдат, ротные, батальонные, полковые и дивизионные комитеты выбирали прямо на месте. Миф о контрактниках, якобы не способных повторять действия принудительно завербованных солдат, рушился на глазах. Новые органы армейской власти моментами изменяли привычный порядок. Задавленные прежде военные профсоюзы и политические ячейки прорывались в жизнь новым - более радикальным потоком.

Несколько прикладов замолотили в дверь штаба Внутренней армии. Полковники встали, повторяя движение генералов, и командующего армией генерал-полковника Тушка.

- Откройте, - сказал дрожащий голос.

Робкий капитан в роскошном камуфляже подобрался к затихшей на секунду двери и отпер замок. В комнату с автоматами на перевес ввалилась группа солдат с красными повязками на руках.

- Кто здесь Тушко, - спросил мужественный, проведший много лет под палящим солнцем майор. - Ну, суки штабные отвечайте!

- Я, - уверенным, даже героическим голосом ответил генерал.

- Хорошо. Отвечай, ты…

- По какому праву вы говорите мне ты? - командно рявкнул Тушка. - Я выполняю приказы законного избранного народом президента, я ваш командир, вы обязаны мне подчиняться и вести себя достойно капитан.

- В этой стране больше никто не скажет другому "вы". Россия теперь свободная страна, - спокойно, стойко выдерживая разъяренный взгляд, ответил майор.

- Это с вашими то жидами свободная? Немедленно снимите с себя эту дрянь на рукаве и выполняйте свой долг. Вы офицер, вы русский и обязаны служить Родине, а не устраивать тут всякую хуйню!

- Вы собирались исполнять данный вам президентом приказ? - неожиданно спросил совсем молодой парень стоявший рядом с майором.

На молодом человеке не было погон. Он вообще выходил за привычные рамки «военного». Его тонкое худощавое с мелкой светлой щетинкой лицо выразило при произнесенных словах какой-то непонятный генералу дух. Это не была привычная воинская свирепость машины, к которой привык Тушка. Это было что-то другое. Но от этого почему-то старому зверю вдруг стало страшно. В молодом человеке чувстовалась любовь.

- Конечно, - ответил генерал все тем же ревом.

- Выведите его. Остальные сдавайте оружие и не волнуйтесь.

Молодой человек робко сел на еще не остывший от огромного зада Тушка стул и набрав на полевом радиотелефоне номер, сказал:

- Мне, пожалуйста, Калугина. Это Денис, Яковлев, я председатель военного комитета 26-й танковой дивизии… Мятеж подавлен.

За окном грянула автоматная очередь.