Торжествующий разум

Глава 5. Перед падением

В большой роскошно обставленной квартире Белкиных было пусто. Евгений волнительно расхаживал из одной необъятной комнаты в другую. Он то садился где-нибудь на диван, то, судорожно вскакивая, тщетно искал успокоение. Теперь он был совершенно один. Нет, он всегда был один, но раньше, все оставленные позади годы, ему не казалось это настолько очевидным.

Анна Андреевна, жена Евгения, вместе с тремя детьми была на даче. Она уехала туда, как только развернулись все эти чудовищные события. Евгений остался в Москве. Он не решился бросить дела, хотя теперь они бросили его.

Семейная жизнь Белкина не была счастливой, как не бывает счастливой любая консервативная семейная жизнь. В его отношениях с Анной временами было и тепло и робкая буржуазная забота, но все это не было в состоянии искупить отсутствие подлинных желаний и интереса друг к другу. Он уже давно знал, что жена изменяет ему, он знал все ее измены, так же как она знала все его измены. Однако прочный экономический монолит брака был несокрушим.

Все окна в доме были распахнуты, заполняя просторное, совершенно ненужное теперь пространство, потоками апрельского прохладного, дурманящего весной воздуха. Евгений глубоко вздохнул, стараясь наполнить свои пустые легкие всем этим холодным миром кислорода, точно так же как все прошедшие годы он заполнял эти комнаты ненужными вещами и словно старался спрятать в этот богатый дом весь подлинный мир. Подделка жизни обманула его, но понять это он мог только сейчас.

В юности он имел весьма путанные, даже левые, как он считал, убеждения. Но осознание потребностей в жизни по уготованным стандартам подтолкнуло его на путь карьеры с принятием существующей реальности. Имея много, как теперь выяснилось, зря растраченной силы, он добивался своего. Счастье казалось ему тогда чем-то, что наступает само, как только ты добиваешься успеха. Успехом для Евгения были деньги. Он шел к ним, сперва наивно, затем хитро, боролся за право обладать. И он обладал, обладал всем, что только мог хотеть и хотел. И это обладание мучило его, выпивая из него все соки. Он не был счастлив. Жена, красивая женщина, не любила его, дети испытывали в общении с ним непонятный дискомфорт. Люди, если не считать таких же, как он, пресмыкались перед ним и ненавидели его. Это было одиночество. Одиночество в пустоте.

Весна была настоящей. Она радовалась, она ликовала наивными лозунгами, она начинала новую жизнь. Она бурлила, кипела страстями пробудившихся масс. Все это плыло перед глазами Евгения яркими непонятными красками, пугая и истощая его. Но он еще чего-то ждал, надеялся и все верил, что старая зима снова вернется.

Почему-то пошел снег. Это было нелепо, но маленькие, быстро тающие снежинки прорывались сквозь прозрачный шелк танцующих под порывом ветра занавесок и сыпались на гладкий деревянный пол. Евгений стоя ловил их руками и пытался не дать им растаять. Но они таяли.

Биржа рухнула. Обвалились все ценные бумаги. Превратились в ноль все его акции. Это произошло вчера, правительство Райского, куда вошли и некоторые видные либералы, ничего не смогло сделать. Оно было бессильно. Вся часть мира, что по праву, как Белкин считал, принадлежала ему, погибла, оставив его одного с этой квартирой, нелюбящей женой, детьми, которые не смогут учиться заграницей и пустотой внутри. Он был разорен и труд его жизни был уничтожен. Если это действительно был труд.

Пальцы сами сплели веревку и руки, дрожа и прячась от глаз, замотали ее вокруг французской позолоченной люстры. Он принес стул. Но ноги отказались подняться на него, и он упал. Судороги ужаса охватили его, пронеся перед застывшим мозгом мрачные картины дел прошлого. Ему не было больно - ему было страшно.

Пролежав так немного, он встал и сходил в кабинет. Принеся пистолет, и с трудом убедившись, что он заряжен, Евгений прислонил его к виску. И не выстрелил. Ему вновь стало жутко. Но смысла жить не было, и Белкин это знал. Трагедия лишившая его всего не оставляла за ним смысла оставаться дальше в этом мире. Он вдруг подумал об этом, и неожиданно осознав, что он уже мертв, стал невротически повторять одни и те же слова:

- Зачем я скитаюсь? Зачем? Меня больше нет. Я мертв, Все, чем было я, ушло. Меня больше нет. Я уже умер. Умер…

Он снова обошел всю свою пустынную квартиру, где каждая вещь была ему знакома и дорога. Он любовался, но если раньше все вокруг, при одной только мысли что эти вещи его, успокаивало, то теперь все было наоборот. Это было страшно. Он вдруг совсем перестал что-либо понимать, лишь временами чувствуя как припадок жадную муку потерянного. И вдруг Евгений увидел балкон. Дверь была открыта, и он сделал шаг. Воздух здесь был еще более холодным, чем в открытой сырости улицы, но закрытой небу квартире. Снежинки продолжали свое монотонное падение куда-то вниз. Евгений, несмотря на желание посмотреть туда поднял глаза вверх, и голубая высь приблизилась к нему. Он увидел в ней добро и сделал несколько маленьких шагов вперед, пока не уперся коленями в холодный металл ограждение. Тогда он остановился. Легкий ветер ударил ему в лицо, и глаза зажмурились от настоящего солнца.

Вдруг, неожиданно для самого себя, он наклонился и, чувствую последнюю радость, оторвался ногами от пола. Он бросился туда - вниз на встречу другому, живому миру.

Падение было недолгим.

Город ожил в первые же после восстания дни. Теперь в бывшем здании мэрии было еще больше людей. Помимо штаба Национальной гвардии здесь расположились еще и руководящие органы Народных советов. Их создание шло по всей стране с первых дней революции, и теперь они охватывали своим влиянием многие хозяйственные структуры.

Заседание центрального комитета Национальной гвардии, остававшейся основной военно-политической силой революционной столицы началось час назад. Оно проходило без руководителя организации. Калугин опаздывал. Он проводил ряд встреч с представителями профсоюзов. Заседание было расширенным, на нем присутствовали некоторые руководители компартии только что освобожденные по всеобщей политической амнистии. Также в работе участвовал председатель конфедерации профсоюзов Ярослав Воронцов.

Зал заседаний в апартаментах мэра мало изменился с той поры, как его старые хозяева исчезли в один момент. Как это произошло? Почему? Они и сами не поняли, но люди, молчаливые и угрюмые многие годы, вдруг больше не захотели видеть мир вокруг прежним. Такой была причина. И старые, сытые, всем довольные и пьяные собой ушли. Сгинули, оставив эти просторные кабинеты тем, кого не пускали прежде и на порог. Пришли новые люди, избранники побеждающего народа. Так словно под удар вызванного древними богами грома этот тихий зал с красивыми экзотическими растениями и дорогой голландской отделкой сменил своих хозяев.

В этот прекрасный весенний день, коих немного дарит неожиданный апрель, на заседании ЦК Национальной гвардии докладывал Марк. Все были спокойны и внимательны. Революция шла в гору.

- Экономическая ситуация в стране продолжает ухудшаться. Несмотря на все меры правительства, старая система больше не работает. Акционерные общества, частные предприятия перестали существовать де-факто, хотя Райский продолжает свою борьбу против нас за их сохранение. Создаваемые профсоюзами демократические структуры управления уже приступили к работе, практически вытеснив старую управленческую систему.

Снежинки робко кружились за окном, словно напоминая людям, что весна это еще только конец зимы, долгой и холодной зимы, а вовсе еще не начало лета.

- Введение всеобщей политической амнистии заметно расширило число наших активистов. Всего выпущено на свободу около 1500 тысяч человек. Причем многие из них были упрятаны старым режимом в застенки за различные выдуманные уголовные преступления…

Улица была грязной. Мокрый пух, прислоняясь к ней в свой последний миг полета, смешивался с чем-то серым и, превращаясь в липкую мягкую субстанцию, замирал в ожидании, чьих-нибудь колес или ботинок. И все-таки эта весна была прекрасна.

Старый автомобиль, въехав в ворота, со скрипом остановился. Не отрывая глаз от часов, Павел выбрался из него, поднялся, а вернее взбежал по лестнице и стремительно направился по коридору к залу заседаний ЦК Национальной гвардии. Калугин спешил. Он несся как ураган, и в отличие от разыскиваемого уже несколько недель президента не в его обычаях было опаздывать. Но, когда Павел вошел в комнату, Марк уже закончил свое выступление и садился. Калугин быстро, извиняясь, пробрался на свое место.

Теперь можно было перейти к главному вопросу повестки дня - к вопросу о власти. Именно ради него собрались здесь сейчас все эти деятели революции.

Павел, восстанавливая ровный такт своего дыхания, сидел по левую сторону большого длинного стола, за которым рядом с ним умещалось еще девять человек. Остальные располагались напротив. Всего в Центральный комитет входило 15 человек. Помимо них на заседании присутствовало еще несколько приглашенных.

- Патриотическое правительство Райского по какой-то волшебной логике все больше и больше превращается в либерально-патриотическое правительство Райского-Юсада, - начал изложение своих мыслей Михаил, его недавно выпустили по амнистии, но он уже был в курсе всех дел и неустанно кипел в них, и вместе с ними. - По имеющимся у нас данным ЦРУ начало свою игру в нашей революции. И сущность этой игры в том, чтобы, спекулируя на государственном патриотизме правых "лево"-консерваторов подвести дело к созданию надежного либерального в сущности правительства. В этом процессе постепенно снимается буржуазно-патриотическая сущность самоназначенного Думского правительства, которое все больше начинает реализовывать проамериканский, прокорпоративный курс.

- Михаил, - обратилась к Литвину Ольга, не переставая при этом играть тонким пластиковым карандашом, - что ты думаешь на счет отсутствия президента?

- Ничего не могу сказать, разве что вполне возможно мистер президент прячется в каком-нибудь из иностранных посольств. Но то, что его нет в посольстве Евросоюза это точно.

- Хорошо, какие будут еще мнения по ситуации? - спросил председательствующий на заседании Датов.

Он тоже, как и Михаил был освобожден совсем недавно. Из массы вышедших на волю людей процент «профессиональных революционеров» был не велик - большинство бывших заключенных получило сроки за стихийные выступления.

Павел поднял руку.

- Мы сделали первый шаг. Можно смело констатировать, что буржуазно-демократическая революция в стране произошла. Консервативный, авторитарный режим свергнут, есть ярко выраженное двоевластие. Есть мы, и есть они. Есть Народные советы, Национальная гвардия, профсоюзы, армия, есть Райский, есть Юсада и есть Государственная Дума. Между нами идет борьба. Кто победит в этой борьбе? Перевес в соотношении сил с самых первых дней схватки все время меняется в нашу пользу. Мы добились всеобщей политической амнистии, нами фактические осуществлен переход экономики на коллективное управление, правда, еще сырое. Прежняя форма собственности не ликвидирована юридически. Мы вооружили народ, национальная гвардия насчитывает 12 миллионов человек, при нашей поддержке создана общероссийская система Народных советов. Но все это еще не Социалистическая Революция, это только ее первые шаги. Шаги уверенные, но еще не окончательные. Что мы еще не успели сделать? Многое. Во-первых, у нас под носом сидит буржуазное правительство, которое мешает каждому революционному движению. Во-вторых, а это вытекает из первого, мы еще не произвели подлинное обобществление собственности. Что это означает? Мы должны преодолеть двоевластие и ликвидировать буржуазное правительство.

- Что ты предлагаешь Павел? - спросила Ольга, стараясь не открывать сейчас всю глубину своих чувств.

- Нам необходимо новое восстание.

- Мы уже ведем социалистическую пропаганду в таких масштабах, в каких не вели ее никогда. Мы уже контролируем всю финансовую деятельность правительства. Даже банки под нашим контролем, - заметил Марк.

- Мы реализуем политику сокращения рабочей недели, она составляет теперь 25 часов, - бодро сообщил Воронцов. - Но рабочий класс, главный класс революции требует ее развития. Мы должны теперь перейти не к частичной национализации, как предлагает Райский, а к подлинному обобществлению средств производства. Заводы должны, наконец, перейти в руки трудовых коллективов, при этом необходимо создать демократическую систему общеэкономического управления. А все это задачи уже социалистической революции.

- Согласен этого мало, - заметил Виктор. - Нужно двигаться вперед, больше нельзя стоять на месте. Революция должна развиваться.

- Тогда что еще?

- Средства массовой информации. Те, что еще в руках либерального правительства. Кстати вы слышали заявление Райского на Втором канале, о том, что он всегда был и остается сторонником социализма?

- Да, - согласился Литвин. - Но это просто еще раз подчеркивает то, как быстро мы должны брать власть в свои руки.

- Необходимо ускорить подготовку восстания, - резюмировал Хрисовул, который тоже, как и Павел, сегодня опоздал, но все-таки пришел раньше Калугина. - И само восстание нужно провести не просто так, а тщательно подготовив его, сделав этот наш необходимый шаг понятным.

- Конкретней Алексей, - попросил Михаил. - Поясни.

Слушая все эти высказывания, и не теряя из них ни единой мысли, Павел думал. Он думал о том, как хорошо, что можно говорить свободно, можно говорить обо всем, можно бросать самые смелые слава и знать, что никакая гидра закона больше не подстерегает тебя. Было приятно и одновременно грустно. Радовала побеждающая свобода. Печалило то, что стоила она очень дорого. Павел помнил, что эту цену Земля отдавала сама, без посторонней помощи. В этом, безусловно, была основа для гордости, но в этом же одновременно имелось место и для сожаления. Калугин по себе знал, что означает терять.

- Мы должны организовать и провести восстание не просто как вооруженное выступление. Необходимо выбрать благоприятный момент и даже более того сделать выбранный момент благоприятным, а первый шаг к этому - провозглашение необходимости свержения правительства Райского. И еще нам важно постараться не допустить потери ни одной человеческой жизни. Ведь люди наше главное богатство, наш высший исторический потенциал. Один мой приятель начинал работать в компании, где его начальник-индус говорил: «Самое дорогое в нашем деле - это люди. Вот на них-то мы и будем экономить». Это не наш путь. Задача революции состоит не в том, чтобы что-то сберечь за счет людей, а в том, чтобы сохранить что-то для самих этих людей. И сохранить жизни этих людей - в первую очередь. Настолько, насколько это возможно.