Товар для Ротшильда (сборник)

Другая жизнь

Один малыш бредил летучими мышами. В сентябре он упрашивал бабушку не уводить его с игровой площадки до темноты, где взобравшись на горку он терпеливо всматривался в синечерное небо, ожидая, когда начнут чертить знакомые бесшумные силуэты. Сколько мог он старался разглядеть их хорошенько.

Дома он с радостью говорил:

— Мы видели летучих мышев.

Никто его не поправлял, пока он сам к пяти годам не выучился говорить правильно: «Мышей». По утрам за манной кашей, днем в тарелке с борщом, съедая перед сном чашку клюквенного киселя, он видел черные фигурки своих любимцев. Иногда крохотные, с фруктовую муху, иногда большие, кожаные крылья расплескивали борщ, брызгали мальчику на нос, и он блаженно усмехался в бисерные глазки химер.

Никто не хотел ему рассказывать про летучих мышей. Поэтому однажды, преодолев неприязнь к имуществу взрослых, мальчик стащил с этажерки черную энциклопедию и, шевеля губами, отыскал нужную страницу. Знаете, что он напевал: «В каждой строчке только точки после буквы эль…» Вот! Летучие мыши. Вот. Ад раскрылся. Казалось, они были там все. Вожделенные обитатели смотрели с листа сталинского фолианта: Ушан обыкновенный. Кожан обыкновенный. Большой нетопырь. Большой вампир. Летучая собака. Собак — повторил ребенок, от удовольствия уши порозовели. Не без усилий он заставил себя одолеть короткую заметку: 15 семейств, около 800 видов! Некоторые питаются кровью млекопитающих. Он видел, немец в кино требует: млеко, млеко. Так, так… Летучие мыши, распространенные в СССР приносят большую пользу истреблением вредных насекомых. На той же странице он обнаружил летучих собак, что принадлежат к подотряду крыланов. Энциклопедия подтолкнула мальчика к двум полезным вещам. Тяжесть черного тома показалась ему приятной, и он просто так, не ко дню рождения, выхлопотал себе первые гантели. А легкость, с какой он узнал так много интересного, убедила его: пора. Отныне он будет читать все подряд.

Больше всех ему понравился кожан. Очаровало само звучание слова, несмотря на «обыкновенный». Он увидел два изображения кожана: одно, загадочное, совсем ничего понять нельзя из-за сложенных крыльев. Какой-то старинный светильник! И рядом прекрасный большеголовый кожан на четвереньках. Кто такой Большой вампир, он не имел представления. Рано утром на другой день мальчик выяснил все что мог, с помощью той же энциклопедии. Кожаны вместе с нетопырями живут повсюду, кожаны рядом! Размером невелики. Какие-то семь с половиной сантиметров, достигает длина тела этого рукокры… Рукокрылого! А вампиры? Вампиры — живые мертвецы, пьющие кровь (О! В отличие от взрослых он тоже будет пить кровь!), в переносном смысле — эксу…эксплу-а-тата-ры. Эксплуататоры. Значит, кругом полно кожанов и нетопырей, но они появляются только по ночам.

В субботу утром по телевизору пел Магомаев. В зубчатой пелеринке певец напоминал летучую мышь. Вздымая руки, Муслим, казалось, сейчас взлетит под потолок павильона и повиснет вверх ногами на перекладине. Взрослые делились впечатлениями от новой песни и не желали замечать сходство между артистом и нетопырем. Корпус постылого телевизора дребезжал от «Вдоль по Питерской». Мальчик видел мелькание тонких спиц, и гроб на колесах. Где эта «Питерская» он понятия не имел. Все дело в пелеринке и черно-белом изображении. Теперь он начал вяло интересоваться и музыкой. Пытался заговаривать о Магомаеве со старшими, но выходило сбивчиво, словно он чего-то стыдится, ищет не там где надо. В трудные минуты, «в часы обид, часы потерь» он повторял любимое слово. Даже когда его коварно ударил в живот старшеклассник и он, какой позор, медленно свалился на землю, ребенок не забыл про себя произнести: «Кожан…Кожан обыкновенный». Вернулась способность дышать, высохли слезы и в суженных мыслью зрачках пролегли змеиные стрелы возмездия.

Очень давно, до летучих мышей, он был одержим свастикой. Рисовал ее где только мог, а где не мог — опять же мысленно чертил ее таких размеров, какие выдерживало воображение. Но с появлением рукокрылых геометрические фигуры совершенно перестали его занимать.

Где-то он узнал, что летучие мыши прячутся от дневного света на чердаках. Дня два не решался, а потом: топ-топ-топ, взбежал у себя в подъезде туда, где ни разу не был — на последний этаж. И что же? К люку в потолке вела приставная лестница, а сам люк был заперт на замок, вроде тех, что висят во дворе на дверях гаражей и сараев. Он было поставил ногу в сандалике на стремянку, но тут же вспотел и убрал, боялся высоты.

В доме по соседству жил толстый Флиппер, прозванный не за сходство с американским дельфином, а просто. Вечером во двор привезли кино. Над агитплощадкой, совсем низко, летали его любимые ночные уродцы. Он начал издалека, какая дверь у Флиппера в подъезде ведет на чердак, получив спокойный ответ, он спросил о главном: Правда ли что они… там? Неприятный на вид (самый кретинозный, говорили про него) Флиппер тоже спокойно подтвердил: Они там. Спят. И пообещал завтра днем сводить его и все показать.

Они прошли на чердак через обычную дверь без замка. Внутри оказалось светлее, чем он думал. Тут и там сквозь кровлю падал солнечный свет, по углам, в стыках перекладин висели сонные мыши. Ему показалось, что он все это видел много-много лет назад в каком-то другом детстве. Он ничего толком не рассмотрел и не запомнил. Флиппер равнодушно курил, всем видом показывая, что он не против, но детские восторги его не касаются. Флиппер был старше на два года. Интересовался порнографией. Итак, малыш убедился — летучие мыши живут совсем рядом, но они умудряются сохранить свой фантастический вид. Одно огорчало мальчика — некому было сказать «кожан… кожан обыкновенный». Судя по позам, в чердачных сумерках после ночной смены освежались сном только ушаны. Он не увидел вожделенный старинный фонарь. Из-за безответного одиночества он подозревал, что навсегда останется ребенком — зачем расти, если впереди не светит встреча с диковинным созданием. А взрослые уже затягивают в свой мир, оглушают храпом и кашлем. Спрашивают, кем хочешь быть? Какие войска нравятся? Удивительное дело, тут малыш по-взрослому отчаянно развел руками, он даже не может красиво назвать армию черных уродцев, которые носятся по ночному воз духу. Как ни напрягает мозги под панамой, а выходит привычное: «Кожан… Кожан обыкновенный». И этим сказано вроде бы все?

В еще одном доме по соседству жил остроухий человек, они ходили в одну школу. Однажды он утром догнал мальчика и не больно, но, как-то противоестественно сдавив пальцами плечо, спросил, чего ему не хватает в этой (он выругался) жизни? Избегая подробностей, малыш забормотал, впервые в жизни, о любви к детям ночи. Острые уши без глумления выслушали, похвалили, но остаток пути поносили все советское (ненавижу чердаки, и мыши — говно), расхваливали что-то непонятное с электрическими гитарами, выкрикнули несколько фраз не по-русски. Но самое главное — остроухий и худой подросток, Гарик, был первый, от кого малыш услышал вычитанное в энциклопедии слово «вампир». Уже на школьном дворе остроухий вынул из портфеля книгу, зеленую. Отвел малыша за памятник Шевченко и раскрыл ее. Женский силуэт в черном трико, а внизу «Вампиры».

— Я тебя понимаю, — торжественно, явно любуясь собой, вымолвил Гарик.

— А это кто? — малыш указал пальцем на фотокарточку-закладку. Длинноволосые кузнечики сползали задами по флагу США.

— Это? Роллинги. Пусть льется кровь? — полуспросил Гарик и пошел в школу. Домой они возвращались вместе. После одного-двух разговоров малыш начал интересоваться кино. У него стало получаться разгадывать в людях черты летучих мышей. Гарик говорил, что многое скрывают, не показывают. Но советовал не отчаиваться. Ведь твои любимцы не унывают, вон как летают, так и снуют.

— Ты за Гитлера? — спросил малыш.

— Причем тут он! — притворно всполошился Гарик — Я за рукокрылых. Вот эти фотки мы продадим через кое-кого кое-кому и сходим на «Убийцу полнолуния», — в конце фразы Гарик понизил голос и свел пальцы на шее мальчика. Вообще-то фильм называется «Приключения в загородном доме», но там есть и убийца… полнолуния.

Годы идут. Время от времени возле одного из подъездов появляется крышка гроба. В каждом черном банте малыш угадывал фигурку летучей мыши. Но жизнь безжалостно рывком распускает банты, и на лентах становятся видны траурные надписи, как всегда преувеличивающие достоинства усопшего. Гарик превратился в большеротого юношу, уши — его гордость, покруглели, он отпустил волосы. Ходил под ручку с неинтересной блондинкой, но все ему завидовали. Малыша он приветствовал издали, и шел своей дорогой. Голос малыша ломался, он даже хрипел немного, и уже чувственно, двусмысленно звучало привычное: «Кожан… Кожан обыкновенный».

Малыш хорошо разбирался в музыке и кино. Выписывал чешские, польские журналы. Пару раз в баре ему подавали кофе с коньяком, который нельзя было назвать «Аистом», но чувствовал подросток себя уверенно. В отличие от остроухого товарища, тот, похоже, не выдержал давления окружающих и подобрел, пошел на попятный, мальчик обладал вполне ординарной внешностью. Она-то и спасала его от ненужных объяснений — что в портфеле, что это за неправильная звезда? Жидовская что ли? Сам не знаю, — отвечал малыш, и ему верили, перед ним даже извинялись.

Ночные крики взрослых женщин были редкостью в квартале. Некому было кричать по ночам. Ближайший ресторан в двух остановках трамвая. Танцплощадка и того дальше. Долетает смутное бубу-бубу, пока длится сеанс в летнем кинотеатре. К двенадцати заканчивается самый длинный фильм и лишь изредка прорезает ночную тишину сирена далекого тепловоза: ва-вау.

Кричали прямо за дверью. Мальчик узнал голос матери, отложил книгу и вышел в коридор. В кухню влетела летучая мышь — она пищала, и ослепленная лампой без абажура, металась по белой стене над плитой. Никогда еще любимый, недосягаемый монстр не был так близко. Летучая мышь в гостях. Прежде чем поймать ее поймать полотенцем и отпустить в темноту, он успел полюбоваться собачьей мордочкой и поросячьими ушами. Дрожа от возбуждения мальчик долго не отходил от подоконника, губы его повторяли заклинание, казалось, он простоял у окна целую вечность. И когда, наконец, он решил, что пора спать и повернулся — это было лицо юноши. Другой голос, другой взгляд, требовательно сжатые кулаки выразительных рук. От магического детства остались три слова. Помогая летучей мыши, он словно подавал полотенце капризной купальщице на пляже. Рукокрылые давно стали для него подобием третьего пола. Во сне перед ним открывалась дверь чердачного гарема, и евнух Флиппер с подведенными глазами приветствовал его, выбивая ковер, ударяя в него, словно в гонг. Рукокрылые танцовщицы медлительно распахивали перепончатые покровы и нечто ослепительное, труцновообразимое ударяло в голову.

Школа осталась позади. Половину взрослых людей его детства развезли катафалки, словно после долгого субботника, где все успели примелькаться, надоесть друг другу. Кино во дворе больше не показывали. Летом агитплощадка зарастала травой в человеческий рост. Герой этой истории тоже умер. Не стало прежнего существа. Порог знакомого дома переступал тот, в ком ни капли не осталось от малыша, что взбирался, преодолевая страх высоты, на трамплин, чтобы быть ближе к летучим мышам. Возможно, они выросли, как и он, имеют теперь другой вид. Чаще попадаются ласточки. Побродив какое-то время в состоянии мнимой смерти, юноша мысленно похоронил себя маленького и обратился к демону, который сидел у него внутри: либо тот признает, что его желание это закон, либо демону придется поискать себе другое помещение. Бес мгновенно согласился, судя по легкости и быстроте переговоров внутри никого не было. Молодой человек разговаривал сам с собою.

Одна могла похоже пищать. У другой он видел похожую шапочку. Разрозненные черты любимого образа не устраивали «малыша». Под маскарадным костюмом шумело складками человеческое туловище. Одно, другое, какая разница — ее там нет. Не слишком ли многого требует он от податливой действительности? Попискивала круглоголовая кикимора с румянцем от горчичников между лопаток. Хлопала недоразвитыми перепонками брюнетка, с точилкой для карандашей между ног, а ростом чуть длиннее мизинцев на его руках. На его осторожных руках колдуна…

Он знал, что причиняет боль, лезвием желания выкраивая темный образ, делая его тверже, крупнее. Целуя воздух привычным движением губ (это был другой рот, тот истлел на лице умершего ребенка), он хотел пробудить ответную страсть, чтобы слепая при свете дня возлюбленная отыскала его сама, и, сложив крылья, легла, скрипнув пружинами, и оскалила в ожидании химерический профиль… Выросшая, совершенная. Безнаказанная близость с оборотнем, сошедшим на землю, покинув стаю черных рукокрылых подруг, чья длина не превышает семь с половиной сантиметров. Произойдет ли это во сне, или глаза его будут видеть превращение, ему все равно, главное — это должно случиться.

Был девятый час утра. Он проснулся и сразу открыл глаза. Рядом, спиною к нему лежала его новая знакомая. В комнате было светло и тихо.

— Кожан… Кожан обыкновенный, — вымолвил молодой человек сквозь усталость и хмель. И тогда она медленно повернула к нему теперь уже безупречную голову, по-человечески оскалив для поцелуя собачье рыло.